Посиделки на Дмитровке. Выпуск десятый

Лето стояло насквозь мокрое, и сентябрь: ясный, солнечный тихий, – выпал как награда за терпение. Солнце, всё лето отдыхавшее за облаками и тучами, выглядело свежим, как весной, и деревья, мытые-перемытые дождями, юно блестели листвой.

Однако пора настоящего тепла всё равно миновала, от долгого сидения в тени становилось зябко. И человек на своём матраце-кресле поворачивался, как подсолнух, за солнцем, ища его тепла, двигаясь по дорожке то ближе к левой кулисе кустов, то к правой. И это движение, подчинённое ходу солнца, было таким же незаметным и нетревожным, как движение ветвей и шелест окружающих деревьев. Оно не пугало даже птиц. Видимо, их не беспокоило и похрустывание белых листов бумаги, когда человек брал их из чистой стопки справа от себя или клал исписанными в стопку слева, ни яркое их свечение среди зелёной травы.

Впрочем, сначала птиц не было видно. Они появились, спустя дня два-три, видимо, привыкнув к одной и той же позе человека, к одним и тем же немногим его движениям, к постоянству его жизни здесь, во дворе.

Скоро птицы совсем освоились. Синицы, усевшись на низкие, вровень с плечами пишущего, ветки кустов, свешивались вниз, вытянув короткие шейки, следили, как движется перо по бумаге. Насмотревшись, улетали. Обедали чем-то невидимым, что находили на листьях, в их пазухах, гонялись друг за другом.

Стая дроздов с шумом и гамом налетала на рябины во дворе. Яростно пировали. Оранжевые бусины звонко щёлкали порой по бумаге.

Трясогузки щёпотно семенили возле самых башмаков человека, радушно кивали ему чёрно-белыми хвостиками.

Позже всех человека заметил Чип. Может, он прилетал и раньше, да по первости прятался где-нибудь рядом. Такому спрятаться совсем несложно: крошечный серенький комочек, совсем круглый, если б не коротенький хвостишко. По серой грудке два светло-жёлтых пятна, будто художник мазнул небрежно почти сухой кистью раз сверху вниз, второй – снизу вверх, оставив как бы перевёрнутые широконькие запятые. Кажется, это крапивник, вспоминал человек, разглядывая гостя и совсем застыв, чтобы не вспугнуть его.

Гость качался на тонком побеге акации прямо перед его носом. Склонял круглую с небольшим клювом головку то влево, то вправо, чтобы лучше разглядеть человека, и восклицал звонко-удивлённо: чип! Чип! Потом принялся кувыркаться, демонстрировал, какой он ловкий: не выпуская ветки, одним движением словно бы нырял вниз головой, а выныривал, уже сидя на той же ветке задом наперёд. Человеку никак не удавалось ухватить момент, когда гость переворачивался. Рраз! – и он уже к нему клювом; рраз! – и уже хвостом. Ай, да Чип! Ай, да ловкач!

Чип стал прилетать каждый день в одно и то же время. Перестал пугаться голоса, и человек разговаривал с ним. Чип понимал, во всяком случае, соглашался.

– Ты, верно, думаешь, что я тоже дерево?

– Чип! (Кувырок.)

– Ну, так сядь ко мне на плечо или на руку. – И человек отставлял в сторону локоть.

– Чип! Чип! – И на всякий случай гость отлетал подальше.

Но однажды, когда человек не смотрел на него, углубившись в работу, Чип невесомо, легче сухого листа, опустился на носок башмака. И человек замер, невероятно счастливый.

Когда Чип задерживался на час или полтора – обычно он прилетал около двух часов дня – человек волновался. Мало ли что может случиться с такой малой птахой. А вдруг обиделся на него?

«Вот как, значит, плохо дереву, когда к нему не прилетают знакомые птицы», – подумалось однажды человеку в такие часы ожидания. Тогда-то он и понял про себя впервые, что сам почти превратился в дерево, и даже усмехнулся, довольный.

«И, правда, – присмотрелся он к себе пристальнее, – сижу на одном месте, даже птицы не боятся. Только листьями шуршу. Тоже, как дерево. И птиц своих знаю, а они меня…»

И он внимательнее глянул на окружающие его деревья, задумался о них, перебирая взглядом длинные плети берёзовых ветвей, льющихся на крышу дома. И вдруг стало ясно, предельно ясно, что стоящее на месте с рождения до самой смерти дерево получает радости от жизни ничуть не меньше, чем ходячий человек. Разом нахлынуло: вот я, человек, выхожу утром на крыльцо, а солнце уже поднялось, и крыльцо освещено в упор его лучами. И парит, курится оно, отсыревшее за ночь. А вокруг… Всё вокруг едино и согласно в эти минуты: ясность воздуха, тишина неба, матово-серые от росы травы и листья кустов… Словно всё и все прислушиваются к себе, сознавая счастье равновесия в себе самом, равно как и со всем миром.

И пронзительная, знобкая, как родниковая вода, свежесть…

На миг человек чувствовал и себя вместе со всем неотделимо, и переживал эти минуты как совершенное счастье жизни.

Нет, не намёк, не предвестье —Эти святые часы.Тихо пришли в равновесьеЗыбкие сердца весы…

Стихи из чьей-то книги подсказали…2

И ничего другого не нужно: лишь бы повторилось ещё одно такое утро. И это для тебя, малоразветвлённый человек. А для дерева-то? Каждый лист омыт этим счастьем, каждая ветка. Целая крона радости! А человек ещё пропустил рассвет. Без него перешло дерево грань между ночью и светом. Вот эта берёза над домом, высоко взмывшая над его крышей своей нежной сквозной верхушкой. Впереди у неё ещё целый день, и сколько перемен в нём… Загадок… Неожиданностей… Ветер налетит. А то и буря. Тут и потери, того гляди. Хрустнет ветка и со всей массой листьев рухнет вниз… Обратно уж ей не прирасти. Без потерь и обид дереву жизнь не прожить. Ужас молнии, бьющей в живую древесину…

Но ведь и всё-то на свете живёт, чтоб когда-нибудь погибнуть. Молния – разве худший конец? Человеческий топор – хуже. И того хуже – медленная пытка огнём, костром, разложенным на самых корнях, близко к стволу, под кроной.

Нет, гроза, буря – это тот самый ужас, в котором и восторг: яркую внезапную гибель таит в себе буря с громом и ветроломом… Но если пронесло – вот счастье… Устояло дерево, живёт… И устало, и счастливо свисают зелёные пряди, роняя капли дождя. А солнце зажигает их разноцветными огнями. Искрится дерево. И каждый лист – а сколько их? – помноженное тысячекратно счастье: живу…

Вот отчего так утешительно, так отрадно смотреть на деревья. Свободные деревья в лесу, в заброшенном саду, дикорастущие на таких вот дачных участках. Сами по себе. Что без них и само небо? Пустота, голубая неразличимость… Деревья придают небу собственное над каждым земным местом лицо. Как вот здесь над этим домом. И что это был бы за дом без берёзы над ним? Без живой тени на его крыше? Вот уж верно: дому не до́лжно быть выше дерева! Дому следует искать приют под деревьями. Тогда он не выглядит бедным сиротой, жалким в своём одиночестве, пусть этих домов хоть целая деревня наберётся. А под деревом, пусть под одним, он, как ребёнок при матери, при родне.

Недаром в городах дома, гордые своей башенной высотой, своей каменно-бетонной несокрушимостью, цепко держатся один за другой, жмутся друг к другу, потому что нет у них покровительства живых деревьев, и им страшно. Жалко городские деревья. Только в парках они, вроде, приходят в себя, становятся сами собой. Да и то люди вмешиваются, не дают им жить по их законам и правде. А правда дерева – самая открытая, самая щедрая и простая изо всех, кто живёт на земле. Такая же, как и у травы: оправдывать своё существование самим существованием. Всё, что нужно для жизни, они создают сами, ежегодно возобновляя то, что берут у земли; а небу – воздуху – так ещё и больше возвращают своим дыханием и ростом. И почва, кормящая вечно мать, не истощается, а тучнеет от массы листьев, которые дерево возвращает ей каждую осень.

В городских же скверах и парках люди отнимают у деревьев их возвратный дар земле, их завтрашний хлеб, сгребая по осени и сжигая палый лист.

Правда дерева – самая простая, самая чистая и прямая. И если человек сумеет принять её для себя… хоть когда-нибудь.

А листья уже начинали падать…. Начинали… Хоть и стояла летняя погода. Но это днём. Ночью же холодало. К утру всё вокруг покрывала ледяная роса. Кружевные листья акаций казались выкованными из какого-то неведомого драгоценного металла: изумрудный цвет просвечивал под матово-белой поверхностью. И ковкий то был металл! Какие узоры, какие сплетения из трав и листьев выбивали к утру, какие усики оттягивали искусные кузнецы лёгкими своими молотками…

Это были ещё не заморозки, а просто роса, похожая на плотный тонкий иней. Видно, от этой ледяной росы и желтел лист. Желтел на берёзе, бурел на высоких тополях по ту сторону аллеи перед домом, ржавел на рябинах, начинал краснеть на молодых осинках…

Однажды после обеда облака сгустились, нахмурилось небо, припустил мелкий дождичек. Ещё слабый, редкий. Чуткие осины залепетали раньше всех, жёсткие их листья закрутились резвее на гибких длинных черенках…

«Осенний вальс», – подумал человек, спрятав исписанные листы под кресло, сам же остался на месте, слушая крепнувший голос осени:

Неба истаяла синь,Охрою зелень сводя,Трогают листья осинТонкие пальцы дождя…

Потом солнце всё же вышло, выкатилось на небесную прогалину, просияло, будто смущаясь: что ж, мол, это я…

В ответ ему остро вспыхнула светом каждая капля на травах и листьях, озарилось потемневшее от влаги крыльцо, а серая шиферная крыша вдруг поголубела. Но весь этот яркий судорожный блеск выглядел надрывным, осенним.

Не обтирая влажного от дождя лица, человек смотрел, как несёт по воздушным струям лист, сорвавшийся с берёзы; как он соскальзывает с одного невидимого яруса на другой всё ближе к земле, раскачиваясь, отклоняясь далеко: то в одну сторону, то в другую. А берёза стояла не шелохнувшись. Казалось, дерево замерло, следя за своим листом. Вот и ещё одни полетел…

Это уж когда все листья поспеют и станут ровно золотыми, уж тогда, пожалуй, дереву будет всё равно, а может, даже и радостно: дело сделано, пусть летят листья! А когда отлетают первые, одиночные, наверное, боязно: как он там, один-то?

Да, когда дело сделано на совесть, до конца, его не жалко отдать другим, даже потерять ненароком. Лишь бы сказалась в нём твоя природа и порода – вяз ты, клён или ясень. У деревьев это делается само собой, вот что…

Хорошо бы уже при жизни стать таким деревом… Превратиться в дерево… Так подумалось тогда человеку. Он вздохнул и положил себе на колени свежий белый лист. Вглядываясь в безымянную его поверхность, увидел сквозь неё царственный гармский орех, поднятый недаром горами Памира к самым звёздам…

Почти через десять лет вернулись те дни и ночи, полные голосов и звуков. Давно прожитые дни, как сброшенные когда-то листья, возвращались, отдавали человеку свой перебродивший сок.

Дар дерева…

июнь 1982 г.

Послесловие

Почему мне захотелось повторить здесь этот рассказ, написанный так давно, когда ещё все мои родные: и родители, и дети, – были живы? Да потому, что это мой первый «взрослый» рассказ. Первые три повести были для детей и подростков. Ехала в Крым, в Коктебель, уже с «заготовками».

Однако, ничего ни о деревьях, ни даже о кустарниках не было там.

Села к столу и – не могу даже букву вывести… охватила меня робость: ну, как, как я вдруг чего-то там буду писать для взрослых?! – Это тебе не статья о «рабочих буднях» в журнале… Рассказ это тебе. Нет, – думаю, – нужно что-то такое… просто руку размять, ни о чём. Что в голову придёт… Что-то совсем не общественное. А своё. Просто для движения пера по бумаге…

…И вспомнила… Очень давний поход с моими друзьями ещё по городу Владимиру на Памир. И как при проявлении фотоснимка не сразу всплывает изображение, и ты видишь это сквозь прозрачный раствор проявителя, – так «увидела» я ореховое дерево в Гарме, в школьном дворе. А рука написала: «Я хочу превратиться в дерево…»

…Никогда ещё не писала так легко и сразу. Ведь нисколько не сомневалась, «пойдёт» ли ЭТО всё куда, или «не пойдёт»: изначально себе писала…

И, что ещё интересно, всё шло «по правде». И композиция сама по себе возникла – последовательность той истории: сначала поход на Памир и орех. Только по ходу писания вспомнила, что настоящее-то желание – быть связанной с Землёй, как связано дерево, – возникло куда позднее: во время работы над второй школьной повестью на казённой даче… Лето 1978 года.

И только время спустя, год или два, догадалась, что этот рассказ и есть моя вера, моё древнее желание: чтобы так всё и было на Земле: «Прислушаться, свериться, укорениться пора!»

Недаром мой старший сын, Серёжа, истинный мой друг и наследник, создал своё «Превратиться в дерево» и даже не изменил названия стиха…

Сергей Золотусский

Превратиться в дерево

Да, в этом году, посмотри! – уродится рябина,Как ветки легки все от нежной и кремовой пены!Да, в хмурые майские дни, вопреки непогоде…Какая такая причина?Три года она не цвела, как же тут разобратьсяв природе,В нетленной, мгновенно мои наполняющей вены?Ах, все предсказанья, наверное, дело пустое…Всё дело в настрое особом,особом настое,Что копится в почве,что в воздухе бродит, струится…Свершилось! – Раскрылись цветочные чистые лица!Под жёсткой корою, почувствуй! – пульсирует камбий,А корни прислушались к адовой топке ядра,А листья сверяются с звёздами…Так бы и нам бы:Прислушаться, свериться, укорениться пора!И ты мне поверишь, как тягостно было бесплодье!Тепло принесла только третья по счёту гроза…Но я не могу, не могу разобраться в природе!Цветочная пыль (аллергия!) слезит мне глаза…май 1987 г.© Татьяна Поликарпова, [e-mail]

Sine me, liber, ibis in urbem (лат.)

«Без меня, книга, пойдешь ты в город»

Напутствие Овидия, находящегося в ссылке – его книге, отправляемой в Рим

Памяти Жанны Гречихи

30 ноября 1940 – 23 июня 2019

Не так давно Жанна Гречуха попросила меня записать это древнее изречение. И вот оно пригодилось. Ее новая книга «Альбом Московской барышни» увидела свет без нее. Жанна успела частично опубликовать свои интереснейшие записные книжки. Это строфы рождающихся стихов, пришедшиеся по душе цитаты, заметки наблюдательной души. Предлагаем фрагменты этой удивительной книги.

Наталья Коноплева

Полностью книгу можно прочесть здесь: https://clck.ru/Gscfb

Из Альбома Московской барышни

Жанна ГРЕЧУХА

18 марта 2013 г.

Притча о человеке, без которого нельзя начинать праздник

«Вождь! Почему мы не начинаем праздник? Уже пришли музыканты, и факельщики, и гости с корзинами фруктов, а мы всё не начинаем?»

«Ещё не пора» – ответил Вождь.

Но вот, наконец, появился один человек. У него не было ни барабана, ни бутыли пальмового вина, но зато лицо у него было абсолютно праздничное.

«Что же, праздник начинается!» – сказал Вождь.

Воспоминания

У памяти хороший вкус.

Французская пословица

Даже молитва такая есть: «Избави меня, Боже, от воспоминаний!»

Как советовала птица Додо Алисе: «А прежде, чем куда-нибудь пойти, хорошо бы заранее знать, а как ты оттуда выйдешь».

Но я никогда не думала о последствиях. Вот и получался плохой конец у моих сказок. А на самом деле – «уровень отношений» был слишком высоким. В общем, режиссёр из меня, увы, не получился. Актёров для своих постановок я выбирала неудачных. Вот почему они не могут забыть, как я их сначала любила, а потом, не объясняя – уходила.

«Нужно уметь переворачивать страницы»

(Мэтр)

«Не пилите опилки. Не склеивайте разбитую чашку».

Любимые пословицы

«А с весёлого и беда, как с гуся вода»

«Свою любовь нужно прятать так же хорошо, как ворованную лошадь».

«Своего Будду в своём храме сторожи сам».

«Человек без тайны беднее, чем без имущества».

«С горем – одну ночь».

«В любви нет завтра».

«Вслух мечтать – чёрта тешить».

«Богу молись и чёрту не груби».

«Ходи, пока ходится, и люби, пока любится».

Шестая позиция

Первая позиция – Я.

Вторая – Я и моя семья.

Третья – Я и мой род, район округ.

Четвёртая – моя страна.

Пятая – белая раса, католики, православные.

Шестая позиция – Я и человечество.

Например, Гриша Перельман – живёт в шестой позиции. И каждый, кто посвящает себя творчеству, служит всему человечеству.

Вот почему: «Стихи всехние». И Моцарт – всехний! А Пушкин – только наш, ибо непереводим!

Трудней всего

Простить себя.

Я этого не знала.

Когда, вдруг,

В толчее вокзала

Смотрела, молча,

На тебя.

Простить себя

За то безумье.

Простить?!

22 марта 2013 г.

– Почему я никак не могу навести порядок? Психолог Аннетта спокойно ответила:

– И не получится. Уйдёт воображение.

Но я наивно верила, что в один прекрасный день я сумею все рукописи и воспоминания разложить «по полочкам».

Зачем? Чтобы попрощаться.

27 марта 2013 г.

Какая-то наивная

Глупая тайна

Лишала меня

Покоя.

Настойчиво

Уверяла,

Что отныне

Нас только двое.

И она имеет право

Диктовать мне,

Как жить

И что делать.

23 августа 2013 г.

«Сны Акиро Куросавы».

На чёрном фоне надпись: «Я видел такой сон». Фильм человека в 75 лет.

Сколько фантазии, блеска, игры! Какой молодой фильм!

«Когда ты утром, наедине с белым листом, «вслед за кистью», начинаешь рисовать – это такое счастье.

Ничем это не заменишь».

(Александр Архутик, Интервью)

24 августа 2013 г.

«Будучи сами закрепощенными людьми, мы стараемся закрепостить других».

(Лёша Ризин)

Вручая аттестат, директор школы Ольга Савельевна сказала:

– Ты проживёшь счастливую жизнь. Никогда не будешь знать, где ты переплачиваешь, где недоплачиваешь. Ты ведь считаешь в пределах десяти.

И добавила:

– Революция сыграла с тобой злую шутку. Она лишила тебя твоих мужчин.

Через много-много лет я вспомнила её слова, когда встретила «адресатов лирики» в Тифлисе. Мужчин, которые встают на колени, целуют руки, дарят розы, обращаются к тебе на «Вы».

25 августа 2013 г.

Обожание, которое ничего не просит.

«Почему Вы не хотите продолжить наше знакомство?»

Не могла же я сказать: «Потому что Вы – Двойник. Я хочу забыть всё, что связано с Грузией, а Вы меня

возвращаете в Тифлис, в солнечное лето, в Театр, в мою любовь».

Он посмотрел на меня очень строго. И повторил свой вопрос.

«Что же, давайте продолжим НАШЕ знакомство.

Запишите мой телефон».

26 августа 2013 г.

Антресоли.

Это городской чердак. Старые журналы, книги, письма. Всё складывают туда «до лучших времён».

У меня никогда не было желания (и времени) разобрать рукописи. И потом я не умела «заставлять себя» – наводить порядок.

Когда я прилетела весной 1983 года в Тифлис, я уже заранее знала, что моя прежняя жизнь – разрушится. И придётся всё (!) начинать сначала.

Строить новый дом. Прощаться с друзьями. И с профессией.

«The summing up». Подводить итоги. Зачем?

Я превратилась в другого человека. Как это объяснить своему окружению?

Спросить совета у своего поэта.

27 августа 2013 г.

– Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Знаешь, что это?

– Нет.

– Так мы в детстве запоминали цвета радуги.

– О, Я догадался! Красный. Оранжевый. Жёлтый. Зелёный. Голубой. Синий. Фиолетовый.

Но я ещё никогда не видел радугу. Только в книжке. А Вы видели?

– Однажды даже двойную. Язычники верили, что Боги спускаются на Землю по этому мосту.

«Кто нищ три дня, тот нищ всегда». (English proverb).

«По одёжке протягивай ножки».

«Мой стакан мал, но я пью из моего стакана». (Французская пословица)

28 августа 2013 г.

Чердак или подвал?

Разумеется, чердак. Видны звёзды. Можно назвать: «мансарда». Зажечь свечу, взять в руки перо или кисть и придумывать свой «таинственный мир».

Гия Певчий Дрозд.

Нанёс визит с нежно-розовыми розами.

– А Вы с какого года? Под каким созвездием?

Он посмотрел строго, удлиняя дистанцию.

– Я пришёл к моей Королеве. И мне совершенно всё равно, сколько у неё детей, и как они воспитаны.

– Вы ему нравитесь, – сказала Лали.

– Не думаю. Просто – знакомство.

Я показывала ему «мою грузинскую среду», потому что Он – был двойником «адресата лирики», напомнил

его: ростом, жестами, голосом.

Я была не в силах прервать это «знакомство».

Оно – прервалось само.

Но тот дождь, когда мы шли от метро, и я могла бы взять такси, но не хотела его обижать.

– Как Париж? – спросил Он.

«О, Париж!». Его не расскажешь.

Гобелен.

Во всю стену.

Вытканы все мои сверкающие Герои и Друзья. И силуэты любимых городов.

Неисчезающие тени. Спасибо, что вы были в моей жизни.

Боже! Как же мне нравилось раньше: дерзить, «ставить человека на место», наживать себе врагов. А теперь я не могу НИКОГО обидеть.

«Мне всех жалко», – сказала Медея. «Я не могу поставить сатиру».

Олег Попцов неслучайно не хотел посылать меня в Грузию.

Кто же это сказал: «Может, Вы и ушли от Грузии, но она из Вас не ушла».

Знание этикета освобождает тебя от ненужных общений, случайных людей; ты замечаешь детали и избегаешь сетей «диавольских».

Этикет служит твоим Ангелом-Хранителем.

«Всесильный Бог деталей».

Почему меня так поразила пословица: «В нужде с кем не поведёшься».

Коля Томашевский небрежно обронил: «Брать деньги за знания? Защищать диссертацию? Да я лучше переведу какой-нибудь роман с итальянского».

Застолья у Тани Корольковой в эпоху цветного телевидения (1969—1971).

Светская жизнь.

Слишком поздно я поняла, что не хочу «платить за светскость» своим временем и душой.

Книга по хиромантии.

«По линиям руки, дружба только „на равных“, а в любви Вас должны любить больше».

– Главное, чтобы тюрьмы не было.

– И азарта.

Мы с Хмелем рассмеялись.

Разговоры

– Но почему Вы уходите?

– У нас с Вами разные представления о слове «дружба».

– Но я исправлюсь!

– Нет! «Характер не лечится». Вам нравится быть несчастной.

Житейские истории

Мой папа не мог больше приходить в свой дом. Потому что вся его радость принадлежала моей маме. Когда я выходила замуж, он мне сказал:

«Следи, чтобы тебя очень любили, женщине это необходимо. Не снижай уровня своих требований». Он и представить себе не мог, что мой муж на вопрос: «Когда у меня будет операция», – ответил:

«Понятия не имею».

Папа всю ночь не мог уснуть.

Другое воспитание. Другой состав крови.

(Таня Королькова, 1970)

Мне бы хотелось всех моих друзей перезнакомить и исчезнуть! Манана, мама Луки, пригласила на его

сольный концерт, 4.IX в среду, в 19 ч, малый зал Консерватории. Лука в сентябре уезжает в London.

Учитель

Привычка всё контролировать, советовать, жить по расписанию.

– Нужно взять учителя по вокалу. Улыбнулся.

– Родительский долг. Будет петь авторские песни, но профессионально.

– Не нужно меня исправлять и переделывать!

– Но я же не камикадзе!

– Надеюсь!

(Неужели я стала «захваченным астероидом»? )

Есть друзья, которых ты прячешь.

Лера Маркова, Ольга Крестовская, Ната Колузганова. Только для меня! Ибо остальные «знакомые» попытаются «рецензировать».

Не разрешаю!

Это – мои «сокровенные острова».

Вообще – красота нормы. Здоровье, счастье. Мои декорации.

Запомнилось:

«Екатерина II сообщает итальянской примадонне, что «она платит ей за концерт столько же, как своим

маршалам». «Так заставьте их петь».

Ответ свободного человека. Примадонна отказалась петь.

«Во время концерта Её Величество позволила себе беседовать со своим фаворитом».

Конь Состав. Его выводили на сцену Большого театра. То ли в «Князе Игоре», то ли в «Иване Сусанине».

«Мои родители благодаря ему поженились. А я пошёл учиться в Тимирязевскую академию. На факультет Коневодства. Мой преподаватель мне сообщила, что это она выводила Состава на сцену Большого театра.

Познакомилась со своим мужем, перестала петь и занялась коневодством».

(Сообщено Н. Григорьевой)

«Да не оскудеет рука дающего».

– Кто это сказал?

Это выражение из Библии. Или из Евангелия.

– Мне нужно прочесть эти книги?

– Всенепременно. Человечество две тыщи лет изучает священные книги.

– …И сказал Сатана: я разложу перед человеком все мёды мира, и он будет мой!