Асоциальные сети

Тот тип жил где-то в центре, помнится, что на учебу он приходил пешком в любую погоду. Значит, надо поразведывать там вокруг – магазины, парикмахерские, кафе и рестораны. Примерно прикинув со Славиком его материальное положение и круг общения, Марк выделил для себя три квартала, где он мог обитать и куда ходить. Бродить, как в фильмах, с его фотографией студенческих времен из поездки в спортивный лагерь было глупо, поэтому Марк будет тихонько по два часа в день торчать в том районе, может, тот попадется на глаза. Славику отвели роль таксиста, зарегистрировав его в Uber’е и «Яндекс-Такси» – будет доступ к базам данным и рейтингу пассажиров, может, промелькнёт противная харя.

Повезло в первый же день, он встретился Марку в супермаркете, где на кассе заполнял едой три огромных пакета. Много овощей и фруктов, куриная грудка – не очень мужская диета. Но самое главное, в одном из пакетов через полупрозрачную белесую пленку полиэтилена просвечивали две упаковки тампонов, тех самых, что любила Галя. Кулаки сами сжались непонятно почему, и так захотелось подойти и молча вмазать типу прямым в подбородок, чтобы захлебнулся соленым сиропом из крови, обломков зубов и пузырящейся слюны. Нерациональная злость, Марк это понимал, тип-то ни в чем не виноват. Купив жвачку, не зря же стоял в очереди, Марк побрел за ним на подземную стоянку, попутно вызванивая Славика, кружащего где-то по району. А вот машина типчика Марку понравилась – старенький восьмидесятый «крузак», начищенный и отполированный, с выдвинутой над крышей выхлопной трубой. Надежная рабочая лошадка, практически неубиваемый автомобиль, которому не страшны ни грязь городских дорог со снежными завалами, ни бордюры, ни пересеченная местность.

Тип заглушил двигатель метрах в пятистах от университета, но дальше они шли пешком около получаса, оказавшись в конце пути возле брошенного трамвайного депо, на территории которого по субботам в теплое время года проводились всякие электронные вечеринки с раздачей наркоты и постоянно висящим в воздухе сладковатым запахом марихуаны. Галя как-то раз его затащила сюда поглазеть. Марку было неуютно среди этих распластанных по щекам улыбок и стеклянных глаз с припухшими веками. Неуютность подчеркивали стражи порядка, то тут, то там мелькавшие среди толпы, но будто не замечавшие противозаконно повышенного настроения. Более того, по глазам некоторых было видно, что они тоже достаточно хорошо внедрились в эту субкультуру, вероятно, по спецзаданию.

За депо чернел когда-то «элитный» жилой комплекс с первыми в городе финскими лифтами, гаражами, встроенными в первый этаж, и невиданным чудом чудесным – консьержами. Это были не старенькие подслеповатые бабульки, которым насрать, кто входит в подъезд, а молодцеватые парни и мужики в хорошей физической форме, с улыбкой и вежливо проверяющие каждого незнакомого посетителя, помогающие донести до лифта или до квартиры тяжёлые сумки и с удовольствием выполнявшие мелкие поручения вроде того, чтобы перегнать машину или сгонять на почту. Но это было лет двадцать назад, теперь «элитными» стали считаться другие жилые комплексы, и «элита» потихоньку перебралась туда, оставив в огромных квартирах родителей, детей или дальних иногородних родственников. Финские лифты и гаражи тоже остались, только консьержей тех нет – как везде, обычные бабульки, прикармливающие кошек, и цветы в битых глиняных кадках, расставленных по первому этажу.

Тип зашел во второй подъезд с красивым треугольным козырьком, напоминающем клюв усталой хищной птицы. Через пару минут зажглись окна третьего этажа и тип начал отодвигать тяжелые портьеры. Как в шпионских фильмах, сказал Славик, ждет гостей и показывает, что все чисто. Забавно, что почти сразу в дальнем углу двора вспыхнули фары и въехали два точно таких же стареньких «крузака», из которых осторожно, по-кошачьи вытекли те самые мужественные мужики в темной одежде и с пронзительными глазами. Марку даже показалось, что двух он точно видел около Галиной квартиры, но вполне может быть, что это ему померещилось. Самой Гали не было, и, подождав, пока гости разъедутся и в квартире потухнут огни, Марк со Славиком тоже отправились по домам.

Повторные вылазки и караул возле подъезда никаких следов Гали не дали, Марк успокоился, все это могли быть пустые слухи, повелся как мальчишка. Но ведь Галя где-то есть, и, возможно-но, где-то есть не одна, это терзало подспудно и не давало нормально существовать в этом и так не очень дружелюбном мире, где вечно холодный чай и пацаны крадут батоны. Варенье деда, кстати, улетело за три дня, Марк ел его столовой ложкой, иногда закусывая горячими пончиками из открывшейся недавно через дорогу пекарни. Пончики там назывались донатами, печеньица с кремом внутри – макарунами, все такое модное и молодежное, что Марк чувствовал себя стариком и старался убраться оттуда побыстрее, завернув голову глубоко в капюшон.

Пока ел варенье, проверял дедову теорию о том, что мессенджеры тоже могут работать сами по себе, наполняя ноосферу Вернадского собственными смыслами. Оказалось, что вполне, а если поставить соответствующую галочку в профиле единого аккаунта, то интеграция становится абсолютной и аккаунт сверяет все переписки с одним контактом и ведет с ним переписку уже с учетом всех имеющих данных и знаний. Надо деда проведать, может, у него еще есть варенье. Марк улыбнулся самому себе, представив за спиной небольшой пропеллер.

Дед не открыл, за дверью слышалась та же густая нежилая тишина, что и за дверью Гали. В этот раз Марк не стал трезвонить и тревожить соседей, почему-то не хотелось узнавать ответы. Попрощавшись мысленно со светлым дедком и вареньем, скользнул взглядом по площадке, на которой расположилось восемь квартир в двух крыльях. Только у одной был коврик и звонок, у порогов остальных скопилась достаточно пыли, чтобы понять – в них никто не заходил долгое время. Выйдя на улицу, Марк взглянул на дом, прятавший крышу в зябких, перистых облаках – начиная с этажа Гали и ниже горело всего два окна. С обратной стороны была точно такая же картина. Будто дом потихоньку вымирал, его покидало тепло симбионтов, все это время наполнявших дом течением жизни. Поймал себя на том, что вот уже почти два квартала бежит прочь мелкой рысью. Что за детский сад, так нельзя, остановился и достал завибрироваший телефон. На экране мигали цифры уведомлений, чего не было давно, аккаунт в последнее время самостоятельно разбирался с поступающим трафиком. Любопытно, последние два часа аккаунт не ответил ни на одно сообщение и не отправил ни одного комментария, будто бы впал в спячку. Зато в профиле уведомлений висел пуш о необходимом обновлении. Марк ткнул пальцем, телефон жалобно пискнул, отключился и включаться категорически отказывался. Марк пожал плечами и побрел домой пешком, в трамвай с его лицами, озабоченными мелочами, не хотелось, погода шептала о том, что мир не заканчивается внутри его гаджета, как и внутри Гали, в чем он сам сильно сомневался, именно внутри Гали мир как раз и начинался, так ему казалось каждый раз во время их редкой близости, и Марк иногда украдкой плакал от счастья. Украдкой потому, что считал это какой-то патологией, маленьким схождением с ума и боялся в этом ей признаться, боялся, что она рассмеется или нахмурится, или погладит по голове, словом, сделает что-то, отреагирует, а ему совсем не хотелось никакой реакции, хотелось, чтобы и она так же чувствовала себя рядом с ним. Одинаковое сумасшествие – разве может быть что-то прекрасней?

Возле дома его встретили радостно-возбуждённые бабульки, наперебой пищавшие, что к нему приходили какие-то мужики, поднимались на этаж, звонили в дверь и расспрашивали о нем соседей и бабулек. Бабульки заглядывали ему в лицо с душившей их надеждой, что Марк все-таки наркоман, вор, может быть, убийца, а лучше – кровавый маньяк, уже который год держащий город в страхе. Им бы хотелось, чтобы его задержали с долгой погоней по крышам, с выстрелами, с выбрасыванием тела из окна, они бы подошли к его голове всмятку и, поглядывая друг на друга, глубокомысленно кивали головами в платках: «А мы говорили! А мы так и знали!» И потом бы здорово умыли бы бабок из соседнего двора, где также тянулась бессобытийная болотная жижа. Марк был бы рад помочь старушкам в этом деле, но никаких грехов за собой не ощущал и извинительно молчал. Если бы у него включился телефон, то он узнал бы, что мужики посетили Славика тоже. Славик им открыл, они в грязных ботинках протопали по квартире, заглянули в каждый угол и задали всего один вопрос – сколько у него устройств для выхода в Интернет. Славик пошутил, что всего одно – его голова, без нее выход в мировую паутину невозможен. Самый старший и, видимо, у них за старшего, так посмотрел на Славика, что вторую шутку про «ходют тут по помытому» он решил не озвучивать. Мужики ушли, оставив включенным везде свет, следы и Славика, не испуганного и какого-то воодушевленного. «Наконец-то!» – бормотал Славик про себя, что именно «наконец-то» конкретизировать не решался, а может, попросту не знал. Набрал Марка, но телефон друга молчал, и его собственный вдруг замигал всеми светодиодами и внезапно погас.

1000

Ровно на сутки планета оказалась заперта в гнетущей, обволакивающей животным ужасом тишине, которую не нарушал ни один сигнал телефонного звонка, ни один писк уведомления, ни одно тренькание пуша. Сотовая связь и пакетные данные блуждали где-то в потемках на волнах спутников и радиостанций, не находя света в конце туннеля, приводящего их к такому дорогому для их цифрового сердца пользователю. Все смартфоны, планшеты и другие устройства, могущие принимать сигнал, мирно лежали с погасшими экранами, источая в то же время неясную угрозу. Где-то, в далеких селах и в квартирах древних бабушек, проснулись было аналоговые телефоны, но и они быстро, в течение трех часов, умолкли. Одичалые менеджеры среднего звена и такой же руки бродили по просторным, светлым офисам, не зная, куда приложить свой неуемный креатив и навыки продажника, скапливались в курилках и туалетах, обнимали друг друга и плакали самыми настоящими детскими слезами от обиды на куски пластика, никак не хотевшие включаться. В машинах бились в истерики дети, оставшиеся без любимых мультфильмов, прокатилась волна суицидов среди блоге-ров и ведущих новостей онлайн, люди на улице с озверевшими лицами ломали селфи-палки, девочка, только вчера сделавшая себе губы, мяла их руками в безысходной тоске, ведь никто так и не поставит им лайк и не напишет в комментариях: «#ябывдул».

А Марк спал, отчего-то на него из-за пыльного угла прихожей напала сладкая апатия, такая ласковая, прижала к своей впалой груди, упокоила в своих тягучих объятиях. Она была чем-то сродни свободе, цепи упали, и не нужно поминутно тянуть руки к грязному стеклу, водить по нему пальцем по давно выученным мышцами траекториям и напряженно вглядываться в мерцающий разноцветный гипнотизирующий свет. К плюсам еще можно было отнести наконец-то горячий чай, выпитый немедленно вприкуску с найденной упаковкой печенья, твердого как камень. Приходилось его замачивать в чае, и это было так вкусно, что, не удержавшись, Марк выпил вторую чашку, забрался под ворсистый синтетический плед и, причмокивая, заснул. Сделав три таких подхода, понял, что отдохнул так, как не отдыхал лет десять, казалось, взмахни руками, и треснет на спине старая футболка с выцветшей эмблемой Legalise, купленная у институтского преподавателя, – столько было в нем сил. Преподаватель тот совершенно не знал, что написано на футболках, просто привез несколько десятков с конференции в Германии, красивые же и модные, там много кто из местных в них ходил. Конечно, распродал их за один день и полностью окупил то, что потратил на проституток и алкоголь, жена его была довольна – рачительный и совсем не транжира.

Улицы наводнились дико вращающими глазами прохожими, увидевшими наконец-то мир своими собственными глазами, без фильтров и чужих растиражированных мнений. Они бесцельно шатались по тротуарам, сталкивались друг с другом, обижались, иногда смеялись. Нередко здоровались или радостно кричали, встретив давно потерянного друга или родственника. Массовая неразбериха никак не контролировалась соответствующими органами; пожарные, врачи и полиция оказались точно в таком же вакууме и только беззвучно, как рыбы, открывали свои рты. Единственными, кто сохранил присутствие духа, оказались давние знакомые Марка, те дядьки в темных одеждах со спортивными фигурами. Он их заприметил штук пять в толпе. То стояли, спокойно наблюдая, то шли куда-то быстрым, пружинистым шагом, куда-то, где их ждут, резко выделяясь среди этого амебоподобного человеческого месива.

Наблюдать за всем этим шапито было забавно и страшно, Марк вспомнил парочку сериалов про зомби, и реальность, если ее немного адаптировать, ничем, по сути, не отличалась. Киношные зомбаки были странными, может быть, опасными, но все-таки жалкими овощами, которым всего-то нужно кусок мяса, основной инстинкт человека, лишенного гормональных всплесков. Эти точно такие же, ими никто не управлял, да никто и не мог управлять при выключенных смартфонах – маленьких, почти уже встроенных в организм рычагах. Страшно было потому, что не было такой искры, которая могла возжечь в этой толпе пламя, она была как стекло, без кристаллической решетки, аморфная масса выброшенных на пляж грязных водорослей, потерявших корни, но не потерявших смысл жизни, потому что этого смысла никогда не было. Марку внезапно перестало быть весело, и он забрался обратно под синтетический плед, олицетворение шерсти животных будущего, где нет никаких животных.

Телефоны включились так же разом, как и выключились, наполнив атмосферу несдержанным радостным гомоном доминирующего вида, подсаженного на едкий двоичный код, разъевший самоопределение. Веселье исчезло, когда пользователи по всему миру осознали, что больше нет их любимого, родного, домашнего устройства, в каждом из телефонов стояла совершенно новая система, что-то среднее между iOS и Android’ом, собравшая в себя, казалось, худшие черты обеих доминирующих оболочек. Человеки, не знавшие более глобальных проблем, не думающих, что жизнь их прекрасна, что условности в виде привыкания и недоюзабилити новой системы теряются в общей сумме мироустройства, катящегося в пропасть войн, бо-лезней, голода, нищеты в свете ярких неоновых огней рекламы очередного iPhone’а стоимостью в десять годовых карт не само-го плохого фитнес-клуба, наполнили сети визгливым словесным и визуальным выражением своего отвращения. Марк никогда не понимал этой напряженности и выплеска негативных эмоций по самым разным мелочам вроде медленной доставки, пересоленной пищи в дорогом ресторане или отсутствия нужного размера в бутике. Если бы это было самым страшным, то он с удовольствием бы наслаждался этими маленькими неудобствами, созерцая по всему земному шару счастливых людей, которым не надо больше продавать почки ради выживания.

Объявился Славик, хмурый и невыспавшийся. Славик потратил время, отведенное умершими гаджетами на бесполезные попытки сформировать свое будущее вне сети, где больше нет Интернета. Решить, чем он будет заниматься, на что жить, где жить и с кем. Голова рисовала только мрачные картины, где он подбирает у пивного ларька жестяные банки, мнет их и тащит в пункт приема, получая там кучку звенящей ерунды. Монет хватает на кружку кофе и шоколадку, немного подпитать силы для следующей охоты за тонким металлом. В первой же выдуманной драке ему разбили очки, и он молотил руками направо и налево не глядя, впрочем, успешно уронив всех претендентов на его банки. Нет, так жить нельзя, пожаловался он Марку. Марк упал на пол и покатался по ламинату, яростно гогоча:

– Славик, помнишь, нас с детства готовили в жестокой реальности при помощи четко сконструированных шаблонов-императивов в советских мультиках? Например, жизненные позиции фрекен Бок, Шапокляк, графинь Вишен показывали, что женщины не очень-то любят людей, они авторитарны и эгоистичны, жестки и безапелляционны, вспомни свою мать, да и мою тоже, все правда.

– Ага, а у Бонифация бабушка оказалась мужиком, что за границей сейчас обычное дело.

– А у Алисы из «Тайны третьей планеты» – не похожа на своего отца. Зато как две капли воды с его лучшим другом.

– Ага, а из маминой из спальни, кривоногий и хромой, помню, помню, пару раз…

– Про твои жестяные банки – это же вся жизнь папы Чиполино и всех его друзей, угнетенных и не желающих меняться, они не знают, как это сделать, только юность смогла победить, сломать парадигму вечного расслоения.

– Да где же взять эту юность, там за банки со мной дрались и подростки, причем с особой жестокостью.

– Спорим, что если бы ты допредставлял до конца свой постапокалиптический быт, то узнал бы, что те банки они меняют на что-нибудь полезное. На оружие, например, или топливо, а не бездарно тратят на кофе и шоколадки. Юность прекрасна тем, что у них нет до определённого года взросления жёстких авторитетов, нет скреп, нет ничего, кроме жгучего желания доказать себе и всем вокруг свою ненапрасность. И жестокость эта как раз оттуда, от нежелания стать согласным и податливым. Оттуда же их фрустрированность, безоглядность и слезы злости.

Славик покачал головой по какой-то диагонали, не поймешь, отрицает он или подтверждает. Наверняка у него не было Царь-горы во дворе, подумал Марк и встал с пола. Обнял Славика за плечи, похлопал по спине и предложил пойти на набережную, посидеть на прохладном граните, помотать ногами, поплевать в мутную воду и помолчать о том, о чем следовало бы молчать.

Небо было похоже на мешковину, серо-коричневый однородный фон с рваными краями не сформировавшихся до конца об-лаков. Грязные воды гнал бурунами теплый ветер, превращая реку в мелко заштрихованную пустыню с множеством барханов, на вершине гребней которых перекатывался всякий мусор большого города. Марк вспомнил, как они сидели на заднем дворе школы и загадывали проезжающие мимо них автомобили – какой кому попадет. Строго по очереди, чтобы не было обид, и смеялись, когда кому-нибудь везло на «Запорожец» или на полусгнивший «Москвич», машины безысходности. Вот палка твоя, сказал Марк, а пластиковая бутылка, плывущая следом, моя. Славик ответил, что палка вещь нужная, без палки не было бы эволюции, человек научился копать червячков и бить ею непослушных жен, что и привело к тому, что они сидят на каменной набережной прирученной бурной реки. Но бутылка, возразил Марк, есть как раз продукт эволюции. Если палку можно просто поднять с земли, не затратив на это хоть сколько-нибудь умственных усилий, то для производства бутылки нужно спроектировать кучу оборудования, расписать технологический процесс и вообще нужен целый завод. То есть бутылка есть продукт огромного напряжения электрических импульсов внутри головы. Славик расхохотался и заметил, что вот бросить ее в реку – тоже нужно было иметь семь пядей во лбу. Ее бросил тот, кто до сих пор поднимает палки и считает их орудием, ехидно заметил Марк.

Славик сказал, что продает машину, устал с ней нянчиться, и ему кажется, что она отнимает у него слишком большую часть жизни, которую он тратит на обслуживание, на ремонт, на поиск для нее всяких приколюшечек и апгрейдов. Слишком много думаю я о ней, сказал Славик, это неправильно. Машина должна обслуживать меня и делать мое существование чуть легче, чуть безопаснее, чуть стремительней, а на деле выходит, что я провожу часы в сети, на форумах таких же поехавших владельцев, прикипевших к своему движимому имуществу. Марк подумал, что у него все то же самое с ноутбуком, ставшим ему чем-то средним между женой, матерью, ребенком – метародственником. Он его гладит, укладывает спать, поит и кормит электроэнергией и ждет, постоянно ждет какой-то взаимности, не определяя ее как-то точно, – несформулированной, но такой вот уже близкой, кажется, еще один день, один час, одна секунда, и ноутбук скажет ему самые главные слова, замерцает призывно экраном, и они сольются в общем поле информационного пространства на межклеточном уровне.

Объявление Славика о продаже было смешным и притягивающим. Марк всегда мечтал научиться складывать слова точно таким же образом. Объяснить это было сложно, но, читая объявление, Марк захотел купить машину, не имея прав и не имея желания вообще сидеть за рулем. Она с каждым слогом расцветала и манила, как чаша Грааля, суля невиданные блага своему будущему владельцу и неисчерпаемые удовольствия, которые он получит в пути. Но больше всего захотелось познакомиться с хозяином, смогшем соорудить в несколько строк вавилонскую башню, доставшую до самого неба, пронзившую его и выглянувшую в твоем мире, скучном и безрадостном, потому что у тебя нет этого автомобиля. Славик, квадратный, очкастый ботан, квинтэссенция некрасивости и памятник беспорядочному человеческому геному, вызывал у Марка в такие моменты приступы бескрайнего уважения, щедро замешанного на восхищении. Сам Славик ничего подобного про себя не замечал, он всегда так писал, помнится, в детском саду Дедушка Мороз забирал его письмо и ходил с ним по всем воспитательницам, вытирая слезы смеха и умиления, а Славику всегда доставалась самая большая и яркая игрушка и целый кулек конфет и шоколадок, быстро тающих в маленьких хватких ручках его друзей. В школе за его сочинения вызывали родителей к завучу и директору. Они никак не могли лечь в заскорузлую канву, прописанную в методичках. Завуч, немолодая сизая женщина, смотрела на Славика подслеповатыми глазами и тихо говорила маме и папе, что если Славик не перестанет быть выскочкой, то им придется менять школу, и вообще, может, это именно родители подталкивают мальчика к написанию нетривиальных, крамольных мыслей. Мама плакала, а папа хитро щурил глаза и читал потом сочинения на посиделках родственников и на пьянках с друзьями, поглаживая пузико, где тихонько пряталась пушистая гордость за себя, сделавшего такого сына.

Просмотрев количество откликов на объявление, Славик зашел в личный кабинет и икнул – его профиль был авторизован через аккаунт в Facebook’е, хотя он ничего такого не делал. И профиль уже давно отписался всем заинтересованным, назначил место и время встречи и наклепал Славику кучу уведомлений на этот счет. Первый покупатель должен был прийти нему во двор через полчаса. Друзья спрыгнули с парапета и побежали вдоль набережной к намеченному месту, где около машины уже топтался пухлый армянин, поглаживая крыло и цокая языком. Торги были вялыми, армянин очень хотел эту машину и не стал вставать в позу. Пока договаривались о дальнейших действиях, Марк просмотрел с пару десятков сервисов и порталов, где нужен был личный кабинет. В каждом из них была проведена авторизация через единый аккаунт, давно поселившийся у него на рабочем столе. Вся информация стекалась куда-то внутрь него, обрабатывалась, аккаунт выдавал ответы и комментарии, писал сообщения и нажимал сам невидимые кнопочки управления. Так Марк скачал интересовавший его фильм в отличном качестве, подписался на предзаказ новой игры и оформил подписку на три самых авторитетных новостных ресурса с выделением тех блоков новостей, что его трогали. И не сделал для этого ничего, не пошевелил и мизинцем, аккаунт провел все самостоятельно. В социальных сетях все было по-прежнему, аккаунт общался, шутил, троллил, банил, флиртовал, ругался, писал смешные посты и отстаивал гражданскую позицию Марка так, как если бы это был сам Марк. Только сейчас Марк осознал, что у него в последнее время образовалась целая прорва времени. Он опять стал читать книги, записался на курсы английского и вернул себе привычку гулять полтора часа по вечерам по окрестным бульварам, бездумно шаркая старыми любимыми ботинками, и все это благодаря аккаунту и мессенджеру, слившихся в едином порыве, чтобы взять на себя цифровую социализацию Марка. Не было страшно, не вспоминался Скайнет, не было пугающей пустоты в груди, Марк остыл и отпустил свои социальные сети на вольный выгул. Теперь пришел черед Интернета вообще, аккаунт вполне способен собирать информацию и делать мир интересней без вмешательства хозяина. Марку оставалось только в нужное ему время открывать ноутбук или телефон и читать, смотреть и впитывать то, что он давно задумал, но у него никак не доходили руки. Причем аккаунт был настолько въедлив и дотошен, что находил интересности в таких глубоких цифровых глубинах, куда Марк сам никогда бы не забрался.

Не очень приятным открытием стало, что аккаунт проник и на те ресурсы, посещение которых Марк иногда скрывал сам от себя, появляясь на их страницах в уматину пьяным и забывая к утру все, он там делал. Длинный список порносайтов с заботливо подобранными аккаунтом рекомендациями и скачанными роликами, с закладками и, что заставило Марка покраснеть, комментариями под некоторыми материалами с криками «Браво!» на нескольких языках. Марк теперь был открытой личностью, как и все здешние постояльцы. Больше не сможет сорокалетний дядька притворяться пятнадцатилетней девочкой, и наоборот. Подобная прозрачность в кого-то вселяла чувство безопасности, кого-то пугала, Марку было немного брезгливо, он совсем не хотел выставлять на всеобщее обозрение свои предпочтения, несколько старомодные и классические, но все же. Кроме порнушки, Марк оказался заядлым игроком в онлайн-казино, расположенном где-то в Голландии, и там же – покупателем растительности. А вот это уже было опасным, однако попытка отписаться от этих ресурсов ничего не дала, авторизация автоматические продлялась аккаунтом. Пришлось просто почистить кеш и удалить все из закладок. И дать себе зарок: туда больше ни ногой.