Горькое логово

Глаза склеивались. Он вытянулся на теплой кроватке и тут же ухнул в сон, и никаких видений больше не хотел, только слышал, как время шумит морем, идет к вечеру, и в ночь. Но в глубокой темноте середины ночи он проснулся от собственных слез, и никак не мог успокоиться, пряча плач в подушку и никак не понимая, о чем плачет.

И тогда позвонил Ярун. Сташка вскочил к большому экрану, что развернулся прямо на белой стене его комнатки, и, увидев Яруна, еще горше заревел, что нельзя в него вцепиться, нельзя обнять – только в стенку бодайся. Вот тебе и адаптивные способности… Нечего было хвастаться.

Ярун обозвал плаксой, велел шмыгать тише, завернуться в одеяло, сесть и слушать. Больше часа они тихонько проговорили. Ярун особенно не успокаивал, назвал родным сердечком только, а потом, когда Сташка на вопрос, как ему понравилось на острове, выдохнул счастливое: «Море!», – рассказывал про океаны и парусники, про морские ветра, океанские течения, архипелаги, шторма и штили, про китов и летучих рыб – все это звучало, как родная колыбельная. Сташка нечаянно вспомнил, как пахнет смолой палуба под полуденным солнцем и как ванты режут босые ноги. Но сообщать об этом Яруну не стал – непонятно же, откуда он это помнит? Ярун пошутил с ним, выслушал все, что Сташка, ему, ликуя, рассказал об острове, и пообещал звонить, только, конечно, лишь тогда, когда это Сташке будет очень нужно. Как же он узнает, когда нужно? Что, опять реветь, чтоб его повидать хоть на экране? Да нет, скорей всего, учителя будут вести мониторинг его психического состояния, отчеты о котором будет получать Ярун. Ой. Но неужели это кто-то проследил уже за ним, увидел, что плачет, и сообщил Яруну? Может быть. Противно, но не удивительно, что он всегда будет под надзором.

Или… Ярун сам узнал? Как?

Ответ на это у Сташки был: Ярун в Сети.

Ха. А можно было ожидать, что – нет?

С утра его, голодного, отправляли тренироваться, и молчаливый тренер обучал его кажущимся простенькими оборонительным приемам, гонял на время в бассейне, заставлял без веревок лазать по скалам. Сташка иногда подвывал от ужаса или усталости, но все команды, подаваемые медвежьим голосом, выполнял – и дрался, и нырял, и лез. Не смотря на ссадины и дрожь мускулов, лазанье по скалам нравилось ему больше, чем тонуть от слабости в мелком бассейне или увертываться от рук тренера или расшибаться об них в спортзале. Скоро он, конечно, окреп, но первые дни вспоминал с ознобом. Лазил бесстрашно. Но и плавал хорошо. И дрался увертливо, стремительно, свирепо – и точно, легко усваивая – или вспоминая? – все эти нужные приемчики. Мало ли.

Потом был завтрак, потом – маленький класс с опущенными, чтоб он не смотрел на море, белыми шторами, и умные задачки по геометрии и физике – как конфетки… И грамматика, и длинные столбики слов параллельных государственных языков, которые он выучивал смехотворно легко, и диктанты, – Сташка исписывал по тетрадке в день. Сам он воспринимал это как баловство, а не уроки – ведь снились сны на этих языках. Помнил он эти обыкновенные языки. И совсем не удивлялся. К тому же должно быть что-то поважнее языков. К концу второй недели учителя уже не хмурились, пытаясь что-нибудь растолковать на новых языках – они изумлялись. К концу третьей, переведя раз восемь старинное стихотворение с языка на язык и обратно, Сташка заскучал и перестал видеть смысл в трате времени на языки – все, они встали на место. Позвонившему как-то ночью Яруну он это знание языков, зевая и смеясь, радостно явил. Ярун похвалил, про океаны и морских тварей пообещал рассказать в другой раз и пожелал спокойной ночи и выносливости с прилежанием.

К чему он эти выносливость и прилежание упомянул, Сташка понял, когда на следующий же день прилетел Кощей, устроил экзамен и разрешил другие уроки – вместе с ним приехали трое новых учителей. Дядьки с холодными глазами и сверхразвитым интеллектом. Перед ними он, конечно, струсил, ведь они смотрели на него с недоумением: как, такие сверхзаточенные мозги тратить на малолетнего заморыша? Но ничего, он укрепился духом, сконцентрировался, открыл новые учебники, почитал-почитал – и задал свои вопросы. Сверхзаточенные дядьки оживились, тоже сконцентрировались и взялись за дело. В сташкину жизнь вступила Империя. Настоящее огромное созвездие Дракон: восемь звезд, шесть обитаемых планетных систем, одиннадцать основных рас, пять государственных языков, разные культуры и обычаи. История. Экономика. Политика. Системы управления. Армия и вооружение. Научные достижения. Промышленность. Транспорт. Дипломатические отношения с Доменами и Бездной – абсолютно все это он должен запомнить и быстро ориентироваться… и это еще только начало.

С утра до вечера он учился и только по часику в день, перед обедом, плавал. Тренировки на скалах и в спортзале стали редкой отрадой: в основном тренер приходил на переменах между уроками. Самих уроков стало так много, что он готов был завыть, но запоминал все быстрее и легче, чем раньше. Он вообще стал сообразительнее, чем себя помнил, и ничего не путал, когда Кощей вдруг прибывал и устраивал ему экзамены. Больше смахивающие на издевательство, правда. Сташка не огрызался, терпел.

Похожих один на другой дней, набитых уроками, прошло так много, что Сташка перестал себе удивляться – ведь раньше он, ленивая тварь, не мог себя заставить выучить смехотворно крошечный параграф из детского учебника по ботанике. А теперь эти, на пяти, ежедневно чередующихся, языках, громадные сочинения – для дисциплины ума – каждый вечер, и надо отразить все известные мнения по вопросу, например, стимуляции просоциального поведения через городскую архитектуру… или особенности жанра антиутопии в культуре прошлого века… или формирование поведенческих императивов элит… И желательно дать прогноз по ситуации… Империя, деспотизм, контролирующие системы, инфраструктура зависимости и инструменты управления, биология, экономика, идеология и система убеждений, массовое образование, геномика, информатика, нейронауки, отбор внутри популяции – ну да, не хнычь, детей таким вещам не учат, но разве ты – дитя? (а кто?!) Он постоянно ловил себя на чувстве, что суть всего этого ему откуда-то знакома. Он знает, что и как надо делать, чтоб вся популяция вела себя как единый организм. И зачем. И еще чтоб все денежки зарабатывали и совершали научные открытия. И какие у нас всех общие цели. И какие цели есть еще… Надо было только привыкнуть к обновившейся терминологии.

Кощею эти успехи как будто были неприятны. Но учителя, первыми распознав в нем чудовище, Сташку уважали – а он сам уважал продуманное государственное устройство Империи. Дракон, жестко централизованное автократическое государство, управлялся всепроникающей этической идеологией, внедренной во все, веками, тысячелетиями регламентирующей культуру и уклад жизни всех рас и являющейся главнейшим механизмом выживания вида. Этика, как диктующая инстанция, была тесно связана с законами жизни и находилась в полном согласии с политическим и социальным строем. Эта сложная и глубоко укорененная этическая система – о которой никто раньше с ним и не заговаривал, но которая всегда чувствовалась, – теперь все-таки, несмотря на жутковатые лекции, нравилась ему. Была спасением, заставляла разные расы соблюдать нормы общежития, чтобы люди как вид, склонный к самоистреблению, как самый инвазивный хищник космоса, все-таки выжили. Конечно, этика унаследована как врожденный биологический механизм, проведший людей сквозь миллионы лет эволюции, но только здесь, в Драконе, она развилась настолько, чтоб можно было перешагнуть через проклятый порог «убей чужака», погубивший столько рас и цивилизаций… Так говорили учителя. Сташка сомневался, что и по правде этот порог раса людей перешагнула, ведь с племенным мышлением и ксенофобией не так легко справиться. Но что люди стали умнее и сильнее – разве не факт? Почему же ему так важно, так интересно, как теперь люди относятся к чужакам? К непохожим на них по врожденным свойствам? Не с другим цветом кожи, а с какими-нибудь другими способностями? Нужными для будущего? Для освоения космоса? Ох, сколько же еще работы…

Правда, кроме этой смахивающей на религию этики (вовсе не доброта к чужакам, а выживание людей как вида в целом), существовали новые пласты смысла, такие особенные, не для всех, о которых вся масса населения и не подозревала. Люди, занятые своей короткой жизнью, мало задумывались о созвездии в целом, воспринимая его как случайную группу близких звезд. Сташке же объяснили, что ничего случайного в Драконе нет, что звезды собраны (как собраны? Чем? Нет, про Сеть они не знали ничего!) в единство волей космоса с определенной целью. Этот тайный смысл был похож на простую и какую-то детскую сказку. Сказки и мифы? Ладно, Сташка эти смыслы и воспринимал, как сказки. А учителя говорили всерьез, понизив голос. Мол, созвездие Дракона – это живое существо. И что, вот так взять и поверить в это?? Есть будто дело космосу до каких-то жалких восьми звездочек! Поверить в живого Дракона из звезд? Давайте я еще в божественную детку поверю уж заодно… Да какая там Воля Космоса? Давайте мне еще про Митру и Зевса расскажите… Или про Мумбу-Юмбу…Шаманские танцы тоже будем учить? Сташка невежливо смеялся. Но ему спокойно объясняли: в едином созвездии Дракона есть восемь звезд, персонификаций основных природных сил, четыре стихии и четыре чуда. Но все созвездие связано единой волей одного существа – Дракона. Сташка, хотя и согласен был верить в созвездие, как в живой кусок космоса, – в конце концов, Сеть живет на звездном излучении, на всех этих кварках и фотонах, и чего б не замкнуть контур близких восьми звезд в одно целое, – не понимал: пусть эта сказочная зверюга космическая, созвездие – ладно, да, это такое сложное орудие, и оно манипулирует энергией этих новых пластов смысла для создания нужной реальности. Кому нужной? Кто внедрил и развил эту этику выживания? Воля созвездия определяет поток событий. Ага. Только чья же конкретно эта воля? Чья воля-то? Яруна, что ли? Он – Дракон?

Все вроде бы и разумно, но что-то непонятное, никак не осознаваемое, Сташку беспокоило, и он подолгу обо всем этом думал, думал, думал. Про черных ледяных космических зверюг он знал куда больше, чем учителя. Но взять и поверить, что звезда Астра со своей планетной системой – сердце Дракона, Океан – чудо превращений и вода, Камень – свобода, Крест – огонь и Китмир – время – это два крыла; а Покой, Мир и Дом, сила, земля и разум – это опора Дракона, срединные звезды… Поверить в это? Или…Ощутить? Башка болела, если долго думать об этом. Глупо пытаться подключиться к Сети без интерфейса. Она-то чувствует его попытки, да вот только он сам не слышит ее ответ…

И сны ночью снились…Ледяные сны, черные, а там, где внутри звезды, жжет…И – одиноко. Очень одиноко и темно в этих снах… Так, лучше о хорошем. Например, на третьей планете Дома, самой прекрасной в созвездии, сейчас Сташка – и всегда живет император.

Император… Почему именно Ярун – это император? Ярун, о котором он как о императоре то и дело забывал? Ярун казался ему кем-то вроде забытого родственника или даже отца, вроде волшебника, вроде единственного в мире человека, которого он чувствует как своего, как родного – об этом он думать не то что бы боялся, а – не мог, столбенел. Даже о Драконе думать было легче. В общем, император заботится о всеобщем процветании, какую-то долю конфессиональных забот оставляя Ордену, который заботится об этике по мелочам и о управлении энергиями масс, все благополучны и счастливы, энергоресурсы неисчерпаемы. Дракон торжественно плывет в своем бесконечном странствии и одновременно представляет собой всеобъемлющий государственный символ.

Да, Дракон-то живой – и условие его жизни – Сеть. Но ведь снилось тогда у Яруна что-то такое…Будто он сам – Дракон. Как это может быть? Дракон – это созвездие и государство, но главное, допустим, что он – это такой огромный космический обитатель. Звездная зверюга огромная, ледяная… Башка, сердце, крылья… Но почему Дракон тогда слепой? Сташка испугался и сбился с мысли. Понял только: тот, кто придумывал названия первым звездам Дракона, точно знал, что Дракон живой. Это не совпадение, это ключ к тайне, код, который все принимают за условные символы. А кто придумывал?

Откуда вообще Дракон взялся?

Сам он какое отношение к нему имеет?

Кто создал Сеть?

Но о живом Драконе учителя больше ничего не говорили. В классе объясняли лишь государственные инструменты управления – вроде единой этики, психологического комфорта общей морали и персонального чуда. Сташка не верил в Дракона. Он его – чувствовал, с каждым днем все резче, этого Дракона с телом из звезд, энергий и вселенских чудес и сил. Чувствовал всем собой, всем телом, ершиком спинного хребта. А в снах он этим Драконом был. Никому не расскажешь, конечно. Даже Яруну. Но он не слишком задерживался на этих мыслях, будто они проваливались в нем в какую-то сердечную пустоту. И всегда болело там, где сердце, будто его не было. Он трогал – нет, вот оно, тут: стучит, стучит, стучит. Почему иногда, в полусне, в ночной тьме или перед рассветом, кажется, что вместо сердца – пусто и ямка от него болит, кровоточит?

Ярун уже давно не звонил. А что он будет звонить, если Сташка вечером ползет к подушке на четвереньках и спит как убитый. Да и в зеркалах сейчас отражался не псих, а загорелый и нарядный мальчик с пристальным, но мягким взглядом. Сердечко стучит… Надо перестать гонять привидения и просто жить… Но почему перед рассветом хочется плакать, будто он все еще не на своем месте? А где его место? Рядом с Яруном? И пустота эта сердечная. И Яська. И Гай. Где они все-таки, что с ними? Отвезли ли их домой? Ярун обещал…

Вспомнил он однажды и детское волшебство, прежние выдумки, потихоньку, прячась, попробовал снова – иначе зачем все эти звезды чудес? – и камешки легко и послушно танцевали над ладонью и меняли цвет, чайки, цепляясь корявыми когтями, садились на плечи, оставляя кровавые эполеты царапин. Даже странствия ветров в небе стали понятны. В ветрах и чайках, в воде, в скалах, в солнце жили энергии Сети, которым почему-то нравился мальчик Сташка, и они охотно слушались его и окутывали ласковой силой. Он ужасался и веселился, ощутив, что все легенды о волшебстве здесь – не сказки, и зря он так равнодушно слушал их на уроках. Это все реально. Даже есть Орден, хранящий тайны всяких чар и чудес. Когда он спросил у своих учителей, какими именно чудесами занимается Орден, как именно он использует энергию и какими инструментами можно повлиять на ход событий, что такое Круг – ему ответили, что все пока необходимое он уже знает, и велели писать изложение по скучной древней саге. Он написал. И занялся своими камешками всерьез и сугубо конспиративно. Понятно, кто запретил учителям отвечать. Кощею вообще такие его игры в чародейство не понравятся. Ну и пусть. Лишь бы он не разузнал про Сеть.

Сташка старательно, не поднимая головы, учился; когда ненадолго отпускали, плавал или лазал по скалам вокруг замка. Вместе с выносливостью проснулся и давний навык. Уроки самообороны прекратились, потому что Сташка, ставший жилистым и стремительным, вспомнил и показал тренеру такие приемы, что тот испугался. Сташка тут же радостно забыл, как проще сворачивать человеку башку, и теперь лишь подставлял коричневые плечи палящему солнцу, упивался тишиной, лазал по скалам, то с веревками, то без, снимая ботинки с шипами, чтоб чувствовать под ступнями камешки, пыль и жесткую траву. Подолгу сидел на каком-нибудь уступе или зубце скалы, дышал бескрайним горячим простором, смотрел на синее-синее море и, чувствуя себя древним ящером, ни о чем не думал. Он стал будто бы туго-туго свитым из тех веревок, с которыми лазил по самым трудным скальным стенкам. Времени прошло много, учителя и тренер им довольны, сам он стал сильным и цепким, как диверсант. Скоро его увезут отсюда.

Однажды он спускался со скал дольше обычного, потому что наступил босой ногой на колючку, и, шипя и вздрагивая, долго ее, заразу, вытаскивал, кое-как примостившись на узком карнизе. Устал даже. Не поднимаясь в дом, сбросил у бассейна пыльные шорты и нырнул в темную воду. А когда вынырнул, увидел тренера и доктора, присевшего у бортика. Лицо доктора было встревоженным. Сташка подплыл к ним, посмотрел вопросительно. Тренер сказал:

– Ты задержался.

Сташка вылез на бортик. Доктор велел:

– Покажи ногу.

– Ерунда же? – изумился Сташка, вытаскивая ногу из воды.

Он и раньше знал, что за ним следят, и раньше наступал на колючки, но доктора это не волновало. Синяков, ссадин, чаячьих царапин и шишек он обычно не замечал, за все время его скалолазных утех лишь раз заинтересовавшись в слякоть разбитым и опухшим коленом. Сейчас – на подошве и след-то от колючки был еле виден, но доктор мазнул лекарством и заклеил пластырем:

– До завтра должно зажить.

Тренер принес Сташке сандалии и одежду – такого тоже никогда не водилось. Наверно, завтра по скалам вряд ли можно будет лазить. А если можно, то не здесь, а в страшном месте, которое называется Лабиринт, и о котором никто, даже Ярун, ничего ему не должен рассказывать.

Дальше день пошел обычно: обед, занятия, ужин, сочинение. Но тревога никуда не ушла и к тому моменту, как Сташка добрался до сочинения, стала нестерпимой. Все разговаривали с ним, как обычно, сам он тоже не должен был ничего спрашивать, потому что мальчик – это от слова молчать. И взрослые молчали, отводили глаза. Сташка молча закрыл тетрадь, молча ушел из класса – учитель тоже промолчал, что сразу убедило Сташку в переменах. Он ушел к себе, в белую комнатку, к которой так привык, посмотрел в окно – высоко в небе плыла бледная лодочка месяца. Вот бы ему такой кораблик…

Ой…

Разве у Дома есть луна?

7. Арбалетная стрелка

Под утро прилетел большой гравит, воем разбудивший весь остров. Сташка зачем-то спрятался под одеяло и немного полежал, дыша в коленки, потом вылез и стал одеваться. Вошедший доктор не удивился, что он уже встал, осмотрел его, послушал, кивнул и внес большую сумку с одеждой. Сташка вздохнул, снимая невесомую спортивную курточку – все в сумке оказалось зимним и теплым. Толстое белье и штаны, тяжеловатый свитер, зимняя куртка – невыносимо. Но надо привыкнуть. Ботинки с шипами он обул свои, куртку взял под мышку. Внизу ждал Кощей, взглянул безучастно, молча повел во двор. На борту Кощей сел, развернул перед собой сразу два экрана с документами и не взглянул больше.

Сташка немного трусил, конечно, но тревога – не паника, переживем. Побродил по кораблю, разглядывая приборы и высматривая в иллюминаторах клочки моря сквозь кудлатые облака – но скорость и высота были так велики, что он не понимал, море или уже суша – эта голубая дымка внизу. Потом ему принесли завтрак: странно было пить молоко и есть печенье, подозревая всякие ужасы впереди. Безделье, молчание Кощея и экипажа угнетали его, он сел в сторонке у иллюминатора, отвернулся от всех. Смотрел в несущуюся пустоту неба, и постепенно грусть, полузнакомый запах топлива, сияние огоньков пульта и навигационных экранов, возле которых молчали пилоты с холодными глазами, холод снаружи и томительное ощущение бездны вокруг успокоили его и пробудили вечную тоску путешествий и стремление отыскать что-то такое важное, перед чем и страшный Лабиринт и любые холодные глаза показались бы ерундой.

Кощей тронул его за плечо, и Сташка удивленно понял, что спал. Кощей усмехнулся:

– Скоро прилетим. Объяснять нечего – надо пройти испытание. Претендентов много, пойдут все. По пути Орден будет наблюдать и судить, кто на что годится и решать судьбу. Но до самого главного в себе Лабиринт допустит только одного парня. Либо никого не допустит.

Сташка кивнул, посмотрел в иллюминатор и увидел много других гравитов, выше и ниже летящих в одном направлении над страшными и безжизненными горами в белых снежных пиках и синих шрамах ущелий и разломов. С тоской подумал, что с каждым из мальчиков в этих гравитах тоже нянчились, и что, наверное, придется драться. Иначе зачем его учили боевым приемам? Ох, не свернуть бы никому башку…Гравит чуть качнуло – стал, как и остальные, кружить над небольшим плато, ожидая своей очереди приземлиться. Сташка проследил, как один внизу сел, из-под него высыпалась стайка поблескивающих шариков и медленно покатилась в сторону. Кораблик, сверкнув блестящей броней, круто взлетел и ушел в сторону. Кощей сказал:

– Одевайся. Внизу холодно.

Сташка послушно надел куртку и шапку, снова подошел к иллюминатору. Внизу еще из-под одного кораблика побежали мальчишки – сколько же их всего? Он, наверное, вслух это подумал, потому что Кощей сказал:

– В этот раз очень много детей. И несколько таких, кого уверенно выдают за дитя Дракона, – он оценивающе взглянул на Сташку, усмехнулся: – Не бойся. За каждым следят, при угрозе жизни – тебя спасут. Ярун велел за тобой особо присматривать. С тебя глаз не сведут. Но помогать никто не будет, не жди. Можешь отказаться, конечно.

– У меня нет причин отказываться.

– Что такое «Путь Драконов»? – вдруг спросил Кощей.

– …Рецидивирующий императив, – отшутился Сташка.

Он бы и сам до конца не мог объяснить это, даже Яруну. Но шутка оказалась удивительно точной. Словами детский разум не мог выразить ту тоску, с какой из лимбы поднимался отзыв на это понятие – «Путь Драконов». Болезнь, проклятие? Предопределенность, предназначение? Судьба? И делиться этим с Кощеем? Ха.

С высоты трапа севшего кораблика он увидел медленно текущую, посверкивающую отблесками холодного солнца толпу детей у края плато. Мороз защипал лицо. От ужаса заболел живот, но Кощей легонько подтолкнул, и Сташка сбежал по ступенькам. Только он ступил на камень поля, гравит втянул трап и забормотал двигателями. Сташка помчался прочь. Другие корабли высаживали мальчишек кучей, одна такая группа бежала впереди – он же был один. От этого тоже болел живот, но в голове страха уже не было. Скоро он догнал остальных, вбежавших с летного поля в лиловую тень прекрасных и жутких белых гор, и оказался в толпе, где каждый, косясь, держался осторожно и обособленно. Все молчат, все рослые, тепло одетые, все старше его и выше. Позади, подвывая, садились гравиты, впереди в скалах зиял темный разлом, в который все торопились вбежать. Кто-то толкался там, кто-то уже дрался. Сташка обошел драку, стараясь никого из этих крупных, испуганных или разозленных мальчиков не задеть.

Вершины белых гор касались голубого солнца. В сумрачном разломе было теплее, из неярко освещенных пещер впереди тянуло влажной пылью. Толком из-за голов и плеч ничего было не видно, и Сташка пробрался к краю толпы, сразу наткнулся на гранитный обломок скалы и вскарабкался. Увидел, что путь впереди, как в сказке, делился на три дорожки. И справа, у высеченного на стене дракона, стоял Ярун и смотрел, иногда улыбаясь или хмурясь, на торопившихся мимо мальчишек – а почти все его не замечали. Какие-то чары были в том, что видели его лишь некоторые, сразу начинавшие пробиваться на правую дорожку. Сташка почесал бровь. Это было бы слишком легко – сразу кинуться направо, к Яруну. Далекий взгляд Императора скользнул по нему, узнал, вернулся – Сташка помахал рукой, испугался блеснувшей улыбки и спрыгнул с камня вниз. Нет, к Яруну он пока не подойдет, как бы ни хотелось обхватить его за шею и заскулить от счастья – нет. Не пойдет он и вперед, в золотистый сумрак всяких волшебных узоров подозрительных пещер, где стоят незаметные черные старики. Ему стало смешно и уж совсем не страшно. Почему у всех этих сильных больших мальчиков нет такого же чувства пути, как у него? Ну и что – слева в темноту, а там так страшно? Ведь нужно.

Он слез, немного прошел вперед и спрыгнул на узкую темную тропинку. Это, конечно, не Путь Драконов, но чувство уверенности сразу стало острым и радостным. Он вообще перестал бояться, стащил варежки и жаркую шапку, распихал по карманам, расстегнул куртку. Оглянулся, постоял, наблюдая. Эту левую тропинку тоже мало кто видел, но с нее казалось очевидным, будто кто-то разъяснял все на ухо, что те мальчики, кто пошел прямо, переживут какие-то небольшие испытания черных стариков из Ордена, получат какие-то оценки и выйдут на другое плато, где их ждут корабли домой. Что ждет свернувших к Яруну, он не догадывался точно, но чуял какой-то подвох и закрытые школы, где растят себе кадры Контора, управленческие и научно-технические элиты, ксенологи, армия и звездный флот. Туда он не хотел. И в свою темноту слева он не хотел тоже, но в этой темноте нужны его необычные способности, и там ждет что-то очень, очень сложное и тяжелое, из-за чего Ярун и черные старики Ордена сделают настоящий выбор. Захотелось стать победителем, да. Так он и станет. Но там, конечно, опять все силы понадобятся, все-все, и ума, и тела, хоть и соревноваться надо будет уже не со всем этим парадом тренированных подростков, а с единицами, как-то сумевшими развиться настолько, чтоб заметить эту тайную левую тропинку… Отбор пожестче, чем в элитные школы. Еще бы. Всегда так было. Потому что тут-то и решится, кто составит настоящий цвет поколения, настоящую элиту – и, как обычно, Орден всех этих парнишек соберет, изучит, кого-то введет в Круг и начнет готовить к тому поприщу, на котором кое-кто из них сможет стать соратником единственному победителю Лабиринта. Ему стало весело. И немножко скучно.