Горькое логово

– Пусти тогда, – проворчал Сташка. – А то ты из меня слезы выжимаешь.

– …опасная ситуация. Необъяснимая, – раздался неприятный голос кого-то вошедшего. – Странный ребенок. Как он попал сюда?

Сташка обернулся. Человек со скрипучим голосом усмехнулся. Ой. Это тот, из маленького домика на той стороне. Это ему Сташка врезал подушкой. И это его люди утащили Гая и Яську, а потом скрутили и его самого. На всякий случай Сташка прислонился к Яру и крепче обхватил его шею. Да, он убежал от этого типа и его людей, но… Мерзкий дядька сказал, уставившись на Сташку прозрачными бесцветными глазами с уколовшими, как иголкой, крошечными зрачками:

– Здравствуй.

– Здравствуйте, – вежливость не помешает. А думать можно все, что хочешь: как он похож на комара. Или на Кощея Бессмертного в молодости. Волосы длинные светлые, камзол старинный в поблескивающих узорах – нормальные взрослые люди так придурковато не одеваются. Доверять этому человеку нельзя.

– Не злись, чудовище, – сказал Яр. – И не бойся никого. Слушай только меня.

Кощей изумленно вмешался:

– Ты говоришь с этим ребенком так, будто он знает тебя?

Сташка отвернулся и снова уткнулся в волка. Волк опять прижал его к себе и тоже ничего объяснять Кащею не хотел. Но Кащей требовал объяснений:

– Откуда он знает тебя? Ты что, общался с ним? Ярун, тебя не узнать, – сказал Кощей. – Или мальчишка не понимает, кто ты – да к тебе ведь собственные дети не решаются подойти. А этот липнет.

Да, липнет. Ну и что. Зато теперь он знает полное имя волка. То есть вспомнил. Ярун. Сташка еще крепче вцепился в единственного на свете родного человека. Ой. «Собственные дети»? А он сам что – не собственный? Не родной?

– Не понимаю, – не отставал Кощей. – Это ведь тот мальчишка, которого ты прятал на Астре? Один из твоих…э-э…

– Вот уж точно не «один из», – перебил Ярун. – Ты что, ничего не понял, когда он исчез у тебя из рук? – усмехнулся Ярун. – Он еще не то может. Что, Макс, все никак не поверишь?

– В старые легенды? Нет. Я в другое верю. Он похож на тебя до жути, одно лицо. Больше, чем любой твой ребенок, больше, чем Арес. Полное подобие. Это в глаза бьет.

– Еще бы.

– Яр, зачем он здесь? Кто его доставил? Как он попал сюда из Семиречья?

Что, заставят рассказать про Сеть? Да он сроду никому и никогда про нее не рассказывал! Надо соображать, а он может только, уткнувшись носом в родного большого человека, едва дышать. Ярун успокаивающе похлопал по спине. Сташка поднял голову, ослабил свою хватку на шее Яруна, и тот, усмехнувшись, перевел дыхание. Сташка посмотрел на свет. Что-то есть в этом солнечном свете, бьющем в окно… знакомое. Ясное. Веселое. Послушное. Только никак не понять, что… Нет, понять. Это активная Сеть… Готовая к взаимодействию, потому что он там, где должен быть… А Сеть здесь – везде… Но ему не до нее. Потом. Главное – Ярун. Он опять стиснул шею Яруна, прижался лицом к родной щетине и сердито прошептал в ухо:

– Я – не легенда. Я – живой.

– Несмотря ни на что, – он горестно усмехнулся, а Кощею сказал: – Как, спрашиваешь, он попал сюда? Да чудом, как обычно. И рано здесь ему, хоть и прорвался. Иди, Макс, собирай его на остров. Сам доставишь. И попытайся хотя бы допустить, что мальчик – это… Нет. Рано. Попытайся хотя бы установить с ним контакт.

Кощей молча, как исполнитель, кивнул и вышел. Наконец-то.

Сташка отпустил шею Яруна, отклонившись, заглянул в глаза:

– Яр, ведь я летел к тебе. Зачем ты меня отсылаешь?

– Ты поймешь, – он поставил его на ноги, придерживая за плечи, оглядел всего. – Стой уже сам. Одни кости, а какой тяжелый… Сердце мое. Ну-ка, сядь, а то свалишься. Голова кружится?

– Терпимо, – Сташка послушно сел в большое кресло.

– Есть хочешь?

– Есть… А! Да. Ох. Да, ужасно!!! И пить!

Ярун отошел к своему столу и, нажав нужную кнопочку, что-то кому-то велел. Сташка наконец оторвал от него глаза и посмотрел вокруг: черное все, страшное. Только солнце в окно бьет счастьем… В углу темноватая мраморная статуя – грустный мальчик, а под ногами короны, мечи и рваные знамена. Кто это? Похож на Котьку.

– Сейчас все будет. Давай, чудовище, рассказывай все.

– Это все Путь… – Сташка быстро выложил факты: и про «родителей» из Конторы, и про северный город, и про путешествия, и про Гая с Яськой, и про Лес, и как заставил Котьку пойти на Поляну, и про ледяные коньки. Про Сеть не сказал. Сам плохо понимал, как это работает. И знает или не знает Ярун про Сеть? – А потом коньки разбились. Они в самом деле были изо льда?

– Да.

– И ты меня на самом деле звал? Мне не мерещилось? – а на каком же носителе, кроме Сети, можно послать Зов? Да как же скорей во всем разобраться?

– Звал. Конечно. Чтоб всегда меня слышал, чтоб помнил, что я тебя жду.

– Такая была тоска – будто нечем дышать, – сознался Сташка. – Не по тебе… Тебя я, как человека, не помнил. Сейчас только вспомнил, как увидел. Мне все вокруг было как кино глупое, ненастоящее. Я думал – я псих.

– Прости. Так надо, – на миг закрыл глаза Ярун. – Ну, теперь ты снова мой. Рано тебе сюда, конечно… Тебе бы еще пожить обычной жизнью, ребенком побыть…

– Не вздумай! – задохнувшись, пригрозил Сташка.

– Спокойно, – засмеялся Ярун. – Эта разлука вот сейчас – ненадолго, правда. Иди сюда, чудовище, – он притянул Сташку, поцеловал в макушку. – А башка у тебя, как и раньше, пахнет морем, знаешь? Хочешь море? Тебя на мой островок секретный отвезут, я там все для тебя подготовил. Окрепнешь, языки подучишь. Подрастешь еще хотя бы чуточку.

– «Островок»… Ну, Яр. Ну, не надо!!

– Надо. Твоя безопасность – это очень важно. Ох как ты меня напугал этой ночью… Гонец тебя перехватил, едва все засекли, что ты опять идешь по Пути, потом Контора попытались тебя отнять, перепугали, и ты уже в Семиречье каким-то чудом бесследно исчез. А через десять минут после того, как Макс сообщил об этом, ты прямо передо мной из ничего свалился на пол. Белый, страшный, в ледяной корке. – Ярун усмехнулся. – На самом деле я знаю, где ты был.

Эта усмешка не скрыла ни боли, ни пережитого, и Сташке стало стыдно:

– Прости… Когда пугают, я ухожу… В ноль координат. В Лес.

– Я тоже, – улыбнулся Ярун. – Без Леса нас тут не было бы.

– Да, но… Я не помню толком, как и что…Не умею еще, не помню; все наугад. Нельзя ведь через Равнины вслепую летать. Одно спасло, что ты есть, и можно к тебе. Ты – как невидимый маяк, как путь. Прости, что напугал. Слушай, но ты ведь был там…В Лесу. И в буфере тоже. И Котьку, похоже, ты привел. Ух, я понял. Я и сейчас, наружу, по твоему следу пролетел, да?

– А может, тебе приснилось? – улыбнулся он.

Конечно, Яр знает, что на самом деле является его любимым волшебным родным волком. Но болтать об этом вслух глупо. Еще глупее, чем про Сеть и бессмертие. Сташка вздохнул, чуя: этот человек с неуловимо волчьими глазами – центр мира. Маяк над черным и бездонным океаном. Заговорил:

– Ты – не как все…И я знаю про себя, что тоже не такой, как все… И опять все заново… Не знаю, как себя вести здесь, в новом времени. Тяжело. И лодка дырявая, и темно, и непонятно, где берег. Я не могу точнее говорить. Я в этой памяти невидимой, как в паутине. Бегу по следу, и все. Вслепую. Тебя только вижу. Как маяк во мраке.

Ярун прижал его к себе:

– Хватит: добежал уже, понимаешь? Вот он, твой маяк. Твой дом. Успокойся. Ты со мной, ты мой. Все хорошо. Подрастешь и во всем разберешься. Ты и так вон уже умнее, чем обычно.

Почему они так, с полуслова понимая, разговаривают, будто давно знают друг друга? Яр жутковато точно занял в душе глубокий, кровью подплывший, резкий отпечаток, который когда-то оставил раньше. Это – родство. Но почему оно, родство это, так болит? Кто же они друг другу? И где это и когда было – «раньше»?

– Ничего плохого не случится. Я обещаю.

– …А кто ты мне, чтоб обещать? – с тоской спросил Сташка, стараясь перетерпеть безысходную боль вечного кровоподтека в душе.

– …Я? Расскажу, когда подрастешь, сейчас – нельзя…

– …Своим детям ты тоже сразу не говоришь, что им отец?

– Ты с тоном-то поаккуратней, чудовище. Дети – они дети и есть. Растут и вырастают. А вот ты… Навязать тебе родство сейчас, когда ты ничего не помнишь, было бы…нечестно с моей стороны.

– …Ну и… Ну…И я тогда тебе со своим родством тоже не навязываюсь! – Сташка вывернулся из его рук. Ярун хотел его удержать, но Сташка огрызнулся через плечо: – Не трогай меня!!

– Извини, – мягко и чуть насмешливо попросил он, осторожно опуская руку. – Не бойся. Я не хочу тебя обижать. Ну, малыш, взгляни на меня.

– Я твой бастард? – стало тяжело дышать.

– Да какая уже разница, – ответил Ярун так странно, что Сташка все-таки оглянулся. Ярун усмехнулся: – А после Лабиринта люди пусть думают что угодно. Иди сюда, царевич, – он привлек его, опять очень крепко прижал к себе, опять Сташка услышал его сердце. Ярун поцеловал его в макушку. – Ты…родственник ты, родственник самый родной.

– Ты у меня болишь внутри. Ты кто?! Ты мне – кто?

– Я тебе все, что надо, – он снова поцеловал в темя. – А ты…Ты мой вечный ребенок. Все. Потом разберемся, когда войдешь в полный разум.

– Кажется, что я…да, всегда ребенок. Никак не вырасти. Ой…Послушай!

– Что?!

– Где девочка? Где маленькая девочка в зеленом платье?

– А-а. Девочка в безопасности. С ней все в порядке. Гай тоже. Не волнуйся, никто их не обидит.

– Ее так утащили… Где она теперь? Здесь? А Гай с ней?

– Да, Гай с ней. Так проще. Нет, здесь маленьким девочкам не место. Сташек, не переживай. Винишь себя за то, что не защитил от Конторы маленькую девочку?

– Проспал. Я хочу ее видеть.

– Зачем? У них все хорошо, у тебя – тоже. Я позабочусь, чтоб они ни в чем не нуждались. Их отправят домой при удобном случае. А Гая я давно знаю. Он – гонец. Он и мои поручения, когда надо, исполняет. Но… Но за этот фокус ему попало, конечно. Нельзя соваться между мной и тобой – никому, никогда.

– Никому, никогда… Ой. Попало?

– Хорошая такая выволочка. Он и сам понимает, что виноват. Да еще девчонку с собой потащил… Сотрудничек. Выживет, не волнуйся. Никого не надо спасать.

Сташка поверил. Даже потеплело на сердце. Волк поднялся и, уводя от разговора, взял за руку, повел в соседнюю комнату. Там усадил за причудливо накрытый стол, положил ладонь на его голову, чуть качнул:

– Ешь. Как расти, если толком не ешь? Ты прав, тебе вырасти наконец – самое главное. Девочки – потом.

С Яськой тогда как увидеться? Сташка не решился спросить, вздохнул. Не мог же Яр его обмануть. И для Гая, для Котьки, для Яськи – Яр тоже каким-то тайным образом свой. Он их не даст в обиду Кощею… Еда на тарелке была не вкуснее Агашиной, но тоже ничего. Наелся он быстро. Немного попил воды, которой как-то очень вовремя налил из тяжелого кувшина Яр. Мгновением позже он нечаянно различил в путанице узоров на черной стене за Яруном большого дракона, вспомнил Котькины оговорки – и холодным вихрем взвился в нем испуг:

– Яр… Сейчас это что ли ты – Ярун этот? Император Дракона? Ты – этот самый Ярун?

– Что ли, – засмеялся он. – Тебе-то это какая разница, чудовище?

Сташка подумал. И сознался:

– Лучше бы, конечно, ты был – просто ты… Но ведь иначе уже никак. Ух, я же видел твои портреты и вообще, как же я тебя не узнал? Не почуял…Хотя какое мне дело было до императора… Ха. А вообще-то, знаешь, мне правда все едино, кто ты, император или рудокоп… Или смотритель маяка.

Они вернулись в кабинет. Сташка посмотрел на стену с экранами и огонечками, снова заметил каменного мальчика в углу и зачем-то спросил:

– Это кто?

– Кааш.

Странное имя холодом ударило в лоб.

– Теперь это, наверно, лишь восьмая звезда…Или нет? – пробормотал Сташка, разглядывая слепое лицо. И, чувствуя, как что-то огромное вот-вот разорвет ему сердце, сжался, стиснул себя, обхватив руками плечи. Смутился под взглядом Яруна: – Извини.

– Ну что ты, – Ярун взял его за плечи и мягко посадил в кресло: – Это память рвется в твой детский разум. Пускать ее еще рано. Вот что, Дракон мой маленький, закрой-ка глаза. Дай помогу, – Ярун положил теплые большие ладони на бедную его голову, и сразу обхватило нежным добрым жаром. Боль истаяла, и нервы перестали дрожать. И тепло стало, сонно. – Не бойся, маленький. Ты дома.

– На планете Дом, – сквозь сладкую дрему уточнил Сташка.

– Нет, – дома. У себя дома. Ты вернулся домой… Поспи.

Сташка сдался дреме. И в полусне показалось, что изображение черного дракона на стене ожило и оказалось вместе с ним в черном космосе, и там на своих стражах сияли звезды созвездия, которое все целиком почему-то и было его домом… Его дом – вся Сеть, потоками фотонов и вимпов соединяющая эти восемь звезд в живое созвездие. Он боялся уснуть крепче и оказаться там один, без Яруна, во мраке среди звезд, и, жмурясь, цеплялся за дневной свет яви и присутствие Яруна. Открыл глаза и сквозь сон, будто из глубокого колодца, сказал:

– Яр, ты зря меня отсылаешь.

– Да не готов ты пока жить тут, – Ярун встал, подошел и присел перед ним, вгляделся: – И ты должен пройти Лабиринт, чтоб у людей не возникало вопросов, кто ты такой.

– Ах да, Лабиринт, – мир вокруг опять покачнулся. И слишком быстро крутились планеты вокруг всех звезд созвездия, а на спутники лучше и не смотреть…Но ведь он не в космосе, он здесь, где Ярун? – Когда?

– Тянуть не будем. Но когда пройдешь Лабиринт – тоже буду прятать в башне, пока не повзрослеешь.

– Прячь. Может, я даже буду слушаться, – согласился Сташка, опять закрыл глаза и от накатившего изнеможения не удержался в яви и немного поспал. И там в своем черном космосе сам слился с Сетью, стал драконом-созвездием, и это было хорошо, правильно, это и было его служением Космосу, его долгом. Он и не удивился, только успокоился. Но планеты все еще кружились слишком быстро. Вдруг опять проснулся, но не полностью, и велел: – Только не смей меня обманывать.

– Ни в каком случае.

– Ты думаешь, я маленький… – Сташке казалось, будто он смотрел из космоса драконьими глазами, и говорил издалека: – А я так давно-давно есть. Только всегда-то я есть там, в звездах, и такой большой, что будто меня и нет… – жаловался кто-то из Сташки, кто-то другой в нем, кто-то мудрее и опытней, кто все знает обо всем здесь. Даже голос стал ниже и глубже. – А тут я, когда живой, так редко, так мало, и всегда сначала жить начинать… Успеть хоть что-то… Глупая растрата лет… Устал. Это тело из живых атомов такое уязвимое. Жить страшно. Я в прошлый раз тут спрятал что-то… Или кого-то… Не помню. Но это я, правда – я. Я вспомню… Все вспомню… Я устал. Тяжело без Сердца. Очень тяжело. Все камни, камни… Их все больше…

– Я помогу.

– Но главное я спрятал. Да. Потому что страшно. Жизнь так уязвима.

Ярун ничего не успел ответить – вошел Кощей. Ярун велел ему:

– Глаз с мальчишки не спускать, и два эшелона охраны. Отвезешь сам и будешь еженедельно проверять. И… Объявляем Лабиринт.

Глаза Кощея стали круглыми:

– Лабиринт? Но Арес еще не готов!

– Зато готов настоящий наследник.

– Что, этот вот заморыш?

– Вот ты и проследишь, чтобы на Острове он окреп.

– Ты что, шепнул ему секрет Лабиринта?

Ярун помрачнел. Сташка выпрямился и вмешался:

– …Какая глупость!! После каждой короны Лабиринт перестраивается! Нельзя пройти тем же путем, что и предыдущий император!

Большие переглянулись.

– Не понимаю, – сказал Кощей. – Откуда он знает?

– Он вспоминает. А ты отказываешься признать очевидное: это не мой внебрачный ребенок, которого я от позора прятал, это настоящий Дракон!

Кощей чуть поклонился, пожал плечами и кивнул:

– Твоя воля, Ярун. Лабиринт – значит, Лабиринт.

6. Выносливость и прилежание

Он очнулся уставшим и потерявшимся. Самим собой, а не кем-то древним из глубин памяти. Вокруг – тесные серые стены, а в круги иллюминаторов светит небо. От чувства бездны под полом слегка поташнивало. Наклонился Кощей:

– Почти прибыли. Вставай.

Сташка встал, измятый и вспотевший. Немного кружилась голова. За иллюминатором близко внизу неслось зеленое посверкивающее море. Море!!

– Ярун хочет тебя баловать, – сказал Кощей. – Но здесь нужно учиться.

Сташка кивнул. Учиться – так учиться. Внезапно, напугав, под ногами взвыли двигатели. Качнуло, и на секунду за стеклом близко, достать рукой, повернулась серая каменная стена. Снизу пришел едва ощутимый толчок, и двигатели, смешно мяукнув, смолкли. Кощей взял за руку и мимо нескольких закрытых дверей вывел наружу через космического вида шлюз. Яркий свет неба и горький морской воздух плеснули в лицо. Ветер взлохматил волосы. Сташка по блестящему узенькому трапу спустился за Кощеем в синюю тень двора. Кощей втянул его в тяжелые двери и тут же быстро их закрыл. Тускло светила маленькая лампа на стене, и свет ее вдруг дрогнул от загрохотавших двигателей. Звук взвыл, поднимаясь, и стал убывать. Скоро стало тихо, Кощей небрежно толкнул дверь, впуская яркое солнце. Сташка зажмурился. Ему опять было плохо. Вроде ничто не угрожает, но сердце все равно больно и торопливо стукается о ребра, а свет снаружи и темнота коридора тошнотворно перемешиваются и качают, качают, укачивают…Голова кружится. Кощей сказал:

– Много раз некоторым силам было выгодно объявить, что наконец отыскалось божественное дитя Дракона…

– …Кто-кто?! – изумился Сташка.

– Божественное дитя, – ухмыльнулся Кощей. – Врали. Ну, а ты? Тоже с неба?

– …Это я что ли – божественное дитя? – усмехнулся Сташка. – Ха. Богов – не существует.

Кощей удивился:

– Ты не будешь подтверждать, что ты божественное дитя Дракона?

– …Лабиринт, – задумчиво сказал Сташка. – Плевать на сказки, надо пройти Лабиринт.

– Не просто пройти Лабиринт и доказать всем, кто ты есть. А чтобы не погиб случайно, тебя надо потренировать, подкормить. И Ярун приказал поучить тому, чему в общих школах не учат.

Они прошли коридором и стали спускаться по лестнице. Ступеньки высокие, неудобные. Лестница винтовая. Кощей, следя за Сташкой, у которого опять кружилась голова, и он придерживался за перила, спросил:

– Тебе нехорошо? Не споткнись.

– Не дождетесь, – лучезарно улыбнулся Сташка.

– И тебе совсем не страшно?

– Жизнестойкость и адаптация, – еще лучезарнее улыбнулся он. – А что, должно быть страшно?

– Должно быть, – он даже остановился, всматриваясь. – Ты один, в незнакомом месте, ты мал и слаб. А если я привез тебя совсем не туда, куда велел Ярун? И веду сейчас, например, в темницу?

– Да что ж вам так надо, чтоб я опять испугался? Чтоб я исчез с ваших глаз, как у портала? Ап, и нет ребенка – нет проблемы? Так ведь проблем только больше станет.

– Кто с тобой занимался?

– Что?

– Тебя явно готовили психологически.

– А-а, вы имеете ввиду, что меня кто-то натаскивал явиться к Яруну и занять место божественного подкидыша? Ха. Да Контора с меня глаз не спускала, разве нет?

– Послушай, умник. Кем ты себя считаешь?

Прямой вопрос сбил Сташку с толку. Действительно, кем он себя считает?

– Я еще не разобрался, – ответил он правду. – Так что пока важнее, кем Ярун меня считает.

– Он тебя ценит, – кивнул Кащей. – На мой взгляд, слишком… Прошу вперед. Твой бассейн. Завтрак – через час.

Огромный темный бассейн открывался прорубленным в черной скале выходом в море. Сташка, оставшись один, улыбнулся морской воде. Купаться!! Он торопливо содрал одежду, скользнул с бортика в чуть теплую, очень соленую веселую воду. Дно бассейна плавно уходило в синюю-синюю глубину. Нырнул, чтоб не заплакать от острого счастья, и устремился к выходу. Проплыл длинный, с красивой каменной резьбой по бортику бассейн; поворачиваясь на спину, разглядел высокий темный свод грота и, наконец, выплыл над глубиной в простор и сияющий свет.

Ласковая вода качалась спокойная, южная; розовые лучи утра отчетливо и неотклонимо пронизывали ее и терялись в зелено-синем бездонном сумраке. Остров с башнями вырастал из воды темной великолепной громадой. Сташка поплавал немного, понырял, весело замирая от чувства бездны под собой; устал. Углядел невдалеке в скалах маленький причал с узенькой лесенкой из воды, подплыл, уже изнемогая, и выбрался на горячие, белые от солнца и соли камни. Опять слегка закружилась голова, но тут же прошло. Посидел, успокаивая дыхание, слушая шлепанье ленивых волн о камни, посмотрел на громадный бескрайний океан и громадное бескрайнее небо, вбирая в себя горький свежий ветер, горизонт и длинные узкие флаги облаков в небе. Это все уже было: и небо, и бездонное синее море, и теплый родной ветер…Давно. Не в этой жизни.

Пора возвращаться. Он неглубоко нырнул с причала и устало поплыл из сияющего простора обратно в темноту грота. Было чуть страшно – из дня в темноту, да и устал. Да еще и Кощей где-то там… И еще неизвестно, какие люди… Учить будут, тренировать… Кормить. Ага. Вот это важно, и он поплыл быстрее. Есть хочется. Локти дрожали, когда выбирался из бассейна, и он посидел на бортике, прежде чем встать. Отдышался, пошел смывать с себя соль, размышляя, почему никто за ним явно не следит. А как следят? Чей расчет в том, чтоб ему казалось, будто за ним не присматривают? И – на что расчет? Ждут, что без надзора натворит что-нибудь глупое? Надо быть осторожным.

Он одел новую приготовленную одежду, с удовольствием посмотрел на себя в зеркало – разве это он? Какой спокойный мальчик в нарядном белом костюмчике. И не догадаешься, что он проскулил душой все детство… Ух. Как же без Яруна-то теперь страшно, оказывается.

Он был вежлив и внимателен за завтраком, когда Кощей терпеливо знакомил его с только что прибывшими – недавно Сташка услышал, как садится гравит – тремя учителями, врачом и тренером. От них от всех пахло морем и солнцем. Красивые люди, особенно, конечно, две учительницы в светлых платьях, милые взрослые девушки, одна с темными крупными кудрями, другая, построже, со светлыми волосами ниже пояса – даже Кощей на эти золотые-медовые волосы поглядывал, не говоря уже о других мужчинах. Тренер, похожий на худого мощного медведя, правда, глаз не сводил с другой красавицы, с темными кудрями…Врач – дядька с бородой, строгий и в годах, со взглядом как рентген, но тоже большей частью в сторону уверенной златовласки. Третий учитель был похож на студента-старшекурсника, и веселый взгляд его прыгал с одной красавицы на другую, хотя, увидев Сташку, он сразу сделался серьезным и деловитым. Потом опять стал переглядываться с красавицами. Сташка даже сам озадачился: ему-то какая девушка больше нравится, темненькая или светленькая?

В открытые окна сияло синее солнце, пахло морем и ванилью от булочек, белая скатерть слепила глаза, а на столовом сервизе были нарисованы маленькие синие рыбки. Несколько тарелок для обычного завтрака его тоже не смутили, и что чем есть – он тут же вспомнил, едва увидел маленькую смешную вилочку для пирожных. Вот только откуда он это знает? В его прежней жизни на завтрак полагалась тарелка каши и чашка какао с бутербродом – никаких пирожных и уж тем более вилочек к ним… Скорей бы научиться так же шутить, чтоб красавицы взглядывали с интересом и задумчиво опускали ресницы… Но вообще-то больше всего прямо сейчас его интересовала еда.

Потом Кощей – прозрачные глаза пустые и острые – дал несколько строгих подробных наставлений. Сташка послушно кивал – свой испуг на печке он не забыл. Да, Кощей мог тогда быстро отвезти к Яруну, и Сташка стал бы счастлив так же бессовестно, как сейчас. А если б не отвез? Кощею верить нельзя. Он хочет, чтоб Сташка собственной тени боялся… Чтоб остался позорным, никчемным бастардом, трусом, заморышем. А Ярун назвал: «Царевич»…Нет, без недель в волшебном ЛЕСУ, без Котьки и ребят он не научился бы чему-то важному. И уж конечно, Кощей бы не провел его через Мост. И Сташка не почувствовал бы в себе никакой не то что силы, а даже уверенности. Не увидел бы на себе черного платья с драконом. И не заметил бы никакой тайны новой жизни, не чувствовал бы волшебства Сети ни в себе, ни во всем здешнем воздухе.

Кроме того, теперь ведь он живет по правде. Ему перестали врать, что он обыкновенный мальчик. Не говорят пока, кто он, и Ярун темнит с отцовством, ну, да это ведь не вранье. Главное, что жить можно честно. Надо только найти способ взаимодействия с Сетью – а то вот же она, руку протяни. Столько силы. Столько знаний… Надо только вспомнить, где спрятан интерфейс. Тот обруч черный, который он видел на себе в зеркале. Он есть. Где-то. Ничего, отыщется. И Сташка совсем успокоился.

Кощей наконец улетел на машине поменьше гравитоплана, каких Сташка на Астре никогда не видел. Дышать стало еще легче. Его долго осматривал доктор, потом тренер немного погонял его в бассейне, потом Златовласка занималась с ним математикой и физикой, и скоро наступил обед – с той же удобной, хотя, конечно, несколько избыточной сервировкой. Никогда в жизни Сташка не ел суп с таким удовольствием. Рыба оказалась еще вкуснее – в общем, десерт, как поэтически ни выглядел, привлечь его не смог. Неприлично захотелось спать – и врач тут же отвел в комнатку с полукруглым окном, которая понравилась и сама по себе такая белая, и потому, что здесь не было ничего лишнего, никаких комодов, ковров и игрушек, только белая кровать.