Теория поля

Ничего не получалось. Как всегда в таких случаях Козырев решил прибегнуть к надежному и проверенному средству – посоветоваться с лучшим другом и любимым учителем. Выбрав удобное для обоих время, он, лелея в душе призрачные надежды на избавление, направился к Малахову.

* * *

Евгений Михайлович предложил встретиться в парке, на свежем воздухе. Так сказать, совместить разговор с прогулкой, дабы лишний раз насладиться последними теплыми деньками уходящего лета. Они неспешно брели вдоль тенистой аллеи парка имени Горького в ласковых лучах заходящего сентябрьского солнца. Деревья отбрасывали длинные тени, от чего тщательно выметенная асфальтовая дорожка выглядела будто зебра: светлые полосы, в которые все еще проникал солнечный свет, чередовались с частыми темными штрихами от густых зеленых насаждений. Козырев, задумчиво шествуя по этой двухцветной палитре, словно заигравшийся школьник, тщательно выбирая место для следующего шага, старался не наступать на линии теней и ставил ногу исключительно на яркие желтовато-серые пятна. В нескольких метрах справа от них, сразу за живой изгородью, просматривался парапет старой набережной, а дальше черная гладь тихой, спокойной реки. Оттуда приятно веяло свежестью.

– Ну рассказывай, что за беда на этот раз заставила тебя вспомнить о своем старом учителе? Что случилось? Никогда не видел тебя таким… – он запнулся, пытаясь подобрать наиболее точное определение, – меланхолично-возвышенным, что ли. С легким налетом романтики и трагизма.

– Влюбился, – просто и спокойно ответил Арсений. Через секунду ухмыльнулся. – Вы удивительно точно уловили мое настроение.

– И что же тебя так расстраивает?

– Безысходность. Невозможность обладать предметом своей страсти.

– Что? – Евгений Михайлович лукаво улыбнулся. – Наш самовлюбленный герой впервые почувствовал себя отвергнутым?

– Да нет, если бы. Я даже думаю, что так оно было бы лучше. Скорее наоборот. Впрочем, наверняка не знаю. Счел разумным не выяснять это.

– Вот как, и почему же? Испугался отказа?

– Испугался согласия. Что бы я потом с ним делал?

– Ты имеешь в виду семью? Сейчас нечасто встретишь подобное отношение к вопросам верности. Мало кто всерьез задумывается об этом.

– Вот именно, – Козырева неожиданно прорвало. – Вот именно, учитель, никто на эту тему сейчас не заморачивается! Я поразился, насколько странно ведет себя общество в отношении данного вопроса. Подумать только! Банальнейшая ситуация. Наверное, каждый человек хоть раз оказывается в подобной за свою долгую жизнь. И даже не один раз. И за тысячелетия своей истории человечество так и не сумело выработать сколь-нибудь приемлемый способ ее разрешения. Во всяком случае здесь у нас, в христианском мире. Почему полигамный по своей природе, по своей изначальной сущности человек вынужден мириться с искусственно введенными ограничениями, с этими странными нормами общественной морали?

– Тебе они кажутся странными?

– Конечно, а как же иначе? Ведь это противоестественно! Все вокруг настолько привыкли к подобному положению дел, впитали его с молоком матери, что даже не позволяют себе задуматься. Вот давайте отвлечемся на секунду от общепринятых стереотипов, абстрагируемся от общественных правил, повернемся лицом к законам природы. Ведь что нужно для выживания рода? Заметьте, у мужчин и у женщин цели разные! Точнее, цель-то одна, а вот средства ее достижения отличаются. Цель – сохранить свою генеалогическую линию. Что нужно для этого сделать, с точки зрения мужчины, или, точнее сказать, самца. Это же совершенно ясно: чтобы обеспечить продолжение рода, самцу нужно посеять свое семя в как можно большее количество самок. Глядишь, кто-то из родившихся детей и выживет. Именно этот механизм заложен природой в мужчину. Именно поэтому у него пропадает интерес к партнерше сразу же после секса.

У женщины подход должен быть другой. При всем своем желании она не имеет возможности распыляться. Репродуктивный возраст ограничен, а на каждый заход требуется девять месяцев. Это как минимум. Каждый ее ребенок – это результат огромного труда и необыкновенных жертв. Поэтому она должна стремиться, во-первых, заполучить для своего потомства наилучшие гены. Это достигается ею путем выбора самца для спаривания по внешним признакам. А во-вторых, создать необходимые условия для обеспечения выживаемости ребенка. Как вариант – организовать кооперацию с самцом, который будет заботиться о детях наравне с ней. А может быть, и о ней, и о детях. Кому как повезет. Причем что интересно: вовсе не обязательно, что это должен быть один и тот же самец.

– Любопытная теория. И удобная для мужчин, только что же из всего этого следует?

– Да очень просто. Получается, что природой заложены строгие, продуманные механизмы, управляющие нашими желаниями на благо сохранение вида, а общество навязывает строго противоположные взгляды. Но ведь это же противоестественно!

– Традиции сложились веками! Все ж таки сложно сломать их в одночасье. Возможно, под всем этим кроется глубокий смысл. Так принято!

– Вот! Глубокий смысл! А где уверенность, что он еще сохранился, этот самый глубокий смысл? Так принято! Ненавижу это выражение! Оно ничего не объясняет, а лишь заставляет слепо повиноваться мнению большинства. Но большинство не всегда бывает правым. Кем принято? Когда принято? Почему именно так повелось? И не изменилась ли с тех пор ситуация? Это как в притче про эксперимент с обезьянами. Ну помните, там где подвесили бананы, но при попытке их достать обезьян поливали водой. А потом меняли по одной…

– Да-да, я помню, – согласно кивнул Малахов. – И что ты предлагаешь? Выход какой?

– Я не знаю! Если бы я знал выход, я бы им воспользовался. Но почему так? Вдруг та причина, из-за которой когда-то давно человечество избрало моногамию в качестве пути своего развития, уже давно перестала существовать? У меня есть один друг, который любит повторять: «С изобретением антибиотиков и теста на отцовство проблема супружеской неверности перестала существовать». В чем-то я с ним согласен. Может быть, давным-давно из-за угрозы эпидемии венерических заболеваний пришлось прибегнуть к столь радикальной мере. Ведь почему-то самая молодая из всех основных религий – ислам – гораздо спокойнее относится к полигамии, допускает многоженство. – Они нашли свободную лавку в пустынном месте и присели на нее, чтобы дать небольшой отдых уставшим с непривычки ногам. В быстром ритме большого города почти не осталось места для серьезных физических нагрузок. – Но у нас слишком сильны годами воспитанные убеждения. Я не могу в одиночку переломить стереотипы.

– Ты что же, пытался?

– Да! Представляете, я ведь даже пробовал, аккуратно, конечно же, поговорить с Викой на эту тему. Так сказать, мягко прощупать почву.

– Да брось ты! И каков эффект?

– Да ну, только хуже сделал. Там глухо все, как в танке.

– Ну ты даешь! И что же ты ей предложил?

– Я не предложил. Попытался как бы невзначай перевести разговор на эту тему. Мол, это же неправильно, что мужчина всю свою жизнь живет с одной-единственной женщиной. Может быть, как-то подумать на эту тему? И почему, собственно, измена это плохо? Почему мне должно быть плохо, если близкому для меня человеку хорошо? От меня-то не убудет. Что это? Комплексы, неуверенность в себе, боязнь потерять партнера навсегда?

– А ты сам-то готов к этому? В смысле предоставить ей те же права? Следуя твоей логике, она тоже может завести официальную связь на стороне. Почему нет?

– Честно? Я не знаю. А что вы хотите! – возбудился Арсений, заметив ироничную усмешку профессора. – Во мне тоже сильны стереотипы. Я не могу целиком абстрагироваться от общественного мнения. Но я, по крайней мере, готов это обсуждать. Если бы она пришла и честно мне сказала: так мол и так, мне захотелось чего-то такого-этакого. Я бы задумался. Не факт, что согласился, но, скорее всего, мы бы смогли найти разумный компромисс.

– Сильно! Обычно мужчины не очень-то беспокоятся о чувствах своей женщины. Тем более о ее правах. Заводят романы на стороне и прекрасно себя чувствуют. Но Боже упаси, если сами оказываются в роли рогоносцев. С таким положением дел они никак не готовы мириться!

– Наверное, имеют на это право. У них есть хорошее оправдание: их природа такими сделала. Против нее не попрешь. Но Вика мне никогда не простит измены. Так что же мне делать, Евгений Михайлович?

– Может быть, все ж таки имеет смысл изменить свое отношение? Посмотреть на вещи немного проще. Вдруг и тебе подойдет то, что подходит большинству мужчин?

– То есть вы предлагаете мне врать?

– «Все люди лгут. Это не страшно, никто друг друга не слушает».

– Наверное, не самый лучший контекст для цитаты Эйнштейна, – Козырев явно не ожидал столь откровенного разговора.

– Пойми, Арсений, не то, чтобы я призывал тебя к изменам. Но за все время существования моногамии мужчины не смогли придумать ничего лучшего. Главное – никогда и не при каких обстоятельствах не причинять боль своей женщине. Если у тебя есть потребность – дай ей выход. Иначе беда. Ты все равно не сможешь долго бороться. В конечном итоге сделаешь только хуже. Всем. И себе, и ей, и детям.

Козырев надолго задумался, будто примеряя на себя новую роль.

– Н-нет… Пожалуй, я не смогу. Не смогу предложить Саше довольствоваться положением любовницы. Она достойна большего! А большего я ей дать не могу. Вы знаете, в самые тяжелые моменты я допускал мысль, что, возможно, смог бы предать Вику. Может быть, даже смог бы предать Снежану. Но я знаю совершенно точно: я никогда не смогу предать Платона. Хотя бы даже потому, что его нет рядом с нами и он теперь не в силах повлиять на ситуацию. Но ведь от того, что он умер, он не перестал быть моим сыном, правда ведь? Как же я могу от него отречься, бросить его мать? Отказаться от надежды его вернуть.

– У тебя принципы благородства средневековых рыцарей. И потом, я тебе вовсе не советовал уходить из семьи. Господь с тобой! Совсем наоборот. Боишься романа с Сашей? Боишься слишком увлечься? Правильно делаешь! Забудь про Сашу. Заведи небольшой, ни к чему не обязывающий романчик с кем-нибудь попроще. С той, к которой ты смог бы относиться легко. Без опасных последствий. Месяца на два, на три. Это поможет тебе отвлечься, забыть про свое неприятное наваждение. Поверь, тебе этого приключения надолго хватит. Сам удивишься, насколько обновится твое восприятие собственной жены. Как по-новому засверкают ваши с ней отношения.

– Вы так считаете? – Козырев все еще сомневался.

– Не веришь? Ну хорошо. Давай обратимся к сухим научным фактам. Надеюсь, с ними ты спорить не станешь? Так вот, существуют результаты исследований, которые убедительно показывают: при постоянном контакте с одной и той же женщиной уровень мужских гормонов в крови значительно снижается. Действительно, зачем гормоны? Ведь за это время мужчина уже наверняка успел ее оплодотворить. А всего лишь одна-единственная смена сексуальной партнерши возвращает его количество на прежний уровень! Повышается либидо, обновляются ощущения, возвращается желание. И жена вновь становится любимой и желанной.

И все же ему не удалось окончательно убедить Арсения.

– Да нет, Евгений Михайлович, вы не подумайте, я очень ценю ваше мнение и всецело ему доверяю. Но лично мне этот вариант не подходит. Не знаю… Ну, не для меня это… Вы думаете, я не пытался? Да я чего только не делал, что только не пробовал. В душе такая пустота, будто бездонная железная бочка. Аж звенит. Вот она, желанная женщина, рядом, только руку протяни. Ан нет! Нельзя… Думаю, ну что, ну попробую, может, отвлечься как-то, переключиться на других девушек. Клин клином вышибают. Я ведь за всю свою жизнь толком никогда никого не добивался. Даже с Викой. Скорее не я ее, а она меня завоевала. В конце концов, должен же я справиться с этой задачей. Если бы это было так уж сложно, человеческая цивилизация давно бы вымерла. Вы же знаете мой фундаментальный подход. Обложился книжками по технике пикапа, изучал всякие там способы быстрого соблазнения. В любом деле нужна практика. Пришлось попробовать. Хотя бы ради самоутверждения. Должен заметить, алгоритм довольно тривиальный. Но работает с высокой степенью надежности. Парочка оригинальных знаков внимания, несколько неоднозначных комплиментов, вызвать интерес какой-нибудь нелепой, придуманной интригой, заставить думать о себе и не стесняться продемонстрировать свою сексуальность. В общем-то это все. При наличии подвешенного языка и некоторых зачатков артистизма процесс соблазнения превращается в элементарную процедуру. Помните, как у Пушкина в «Евгении Онегине»?

«Как рано мог он лицемерить,Таить надежду, ревновать,Разуверять, заставить верить,Казаться мрачным, изнывать…»

Ну и так далее… Поначалу забавляло, но быстро надоело. Скучно! Никаких эмоций. Процесс чисто механический. Мне хватает того, что она на все согласна. Цель достигнута. Весь интерес сразу же пропадает. Ибо ради чего? Тут у меня Саша, предмет моих желаний, там у меня Вика, самый близкий и родной человек на земле. Неразрешимый конфликт интересов. А это кто тут еще такая? Что делает? Для чего она мне? Вы же знаете, я ненавижу банальности, ненавижу повторяться. Для каждой хочется найти свой подход, а не тупо следовать однажды заученному сценарию. Пусть даже стопроцентно надежному. Но когда понимаешь, что разглядеть твою индивидуальность, понять всю глубину твоей души, твоего разума она сможет еще очень нескоро, любой творческий порыв убивается в зародыше. Ибо столько усилий, а зачем?

Иногда так смотришь на них и думаешь: «Боже мой, девушки, на что вы обращаете внимание при знакомстве? На то, кто сумел более оригинально и непринужденно к вам подкатить? Неужели сегодня, в наши дни, именно эти качества человека, мужчины требуются для сохранения вида? Да тот, кому вы действительно искренне интересны, тот, кто действительно что-то из себя представляет, никогда не сможет так убедительно сыграть придуманную вами роль. В лучшем случае, если даже решится, будет краснеть и заикаться, а в худшем и вовсе не осмелится подойти. Что же вы тогда обижаетесь, утверждая что все мужики одинаковые и хотят только одного? Ведь вы сами устанавливаете такие условия отбора, при которых нормальный, скромный, но надежный парень, который влюбился в вас с первого взгляда или, наоборот, давно и тайно страдает, не имеет никаких шансов. Тот самый, который мог бы стать одним-единственным. Который на всю жизнь».

* * *

– Так значит, ты совсем забросил науку за своими душевными переживаниями? – внезапно сменил тему Малахов.

Они поднялись со скамейки. Тропинки ухоженного парка сменились тенистыми дорожками Нескучного сада, в нескольких метрах от которых начинались густые, непроходимые зеленые заросли. Тем приятнее было наслаждаться первозданной красотой природы, тем более что прорубать путь сквозь чащу не приходилось и ноги не утопали в грязи и не цеплялись постоянно за корни деревьев.

Кусты, деревья и трава уже поблекли, пожухли, потеряли сочность, а порой и вовсе успели засохнуть. Тропинки были довольно густо усеяны опавшей листвой и желтой травой. Нескучный сад прямо за метромостом уступал место заказнику «Воробьевы горы». В этом месте река делала крутой разворот на 180 градусов и на другом ее берегу, в красивой и обширной излучине виднелись монументальные сооружения спорткомплекса «Лужники».

Солнце почти село, последние ярко-красные лучи едва пробивались сквозь обильную листву. Вокруг было пустынно, в конце напряженного трудового дня москвичи редко забредали в этот отдаленный от цивилизации уголок города.

– А вот и не угадали! – Козырев довольно улыбался, в момент забыв о душевных переживаниях. Достал из кармана две половинки шарообразного предмета странной формы. – Евгений Михайлович, смотрите!

Арсений соединил обе части вместе и положил их на асфальт. Вокруг тотчас зашуршала опавшая листва, будто тихим осенним вечером внезапно поднялся легкий ветерок. Люди, между тем, никакого движения воздуха не ощущали. Через несколько секунд на расстоянии пары метров от них образовалась хорошо заметная граница, четко обозначенная более плотным скоплением легкого мусора. А следом за ним, наоборот, несколько десятков сантиметров практически чистого асфальта. Оба ученых оказались как бы внутри своеобразного круга.

– И что это? – взволнованно спросил Малахов. – Надеюсь, ты не планируешь нас угробить?

– Не волнуйтесь, профессор, эффект минимальный. Это не самый удачный экземпляр преобразователя. К тому же все проверено уже сотни раз. Видите, – он обвел рукой круг, указывая на границу из мусора, – в этом месте как раз максимальный градиент искривления. Он незначительный по абсолютной величине, но, как можете сами убедиться, легко наблюдаемый. Но это еще не все. Внутри круга градиента нет, более того, наблюдается уменьшение влияния Земли.

Он достал из сумки небольшой динамометр, похожий на бытовые пружинные весы, и килограммовую гирю. Подвесил гирю на рычаг и повернул прибор к Малахову.

– Посмотрите, видите? Гравитация заметно уменьшилась. Примерно 9,3 ньютона.

Евгений Михайлович взял динамометр в руки и удивленно уставился на стрелку. Тем временем Арсений поднял с земли преобразователь и разделил половинки. Практически ничего вокруг не изменилось. Лишь стрелка прибора, слегка поколебавшись, установилась на отметке 9,8.

– Это поразительно! – воскликнул профессор, когда вновь сумел обрести дар речи.

Арсений наслаждался произведенным эффектом, с нескрываемым удовольствием наблюдая за реакцией учителя.

– Что это такое? Откуда? Неужели действительно антигравитация? Мы с тобой тоже стали легче? – Малахов попробовал подпрыгнуть, но заметной разницы не почувствовал.

– Да, наш вес тоже уменьшился. Но навряд ли вы сможете это почувствовать без специального оборудования. Вы сколько весите? Килограмм семьдесят? Теперь, значит, около шестидесяти шести. Все еще слишком много, чтобы взлететь.

Выждав некоторое время, Козырев, не дожидаясь вопросов, сам начал рассказывать:

– Поле искривления нарастает практически мгновенно. Зафиксировать, каким именно образом это происходит, пока не удается. Приборы не успевают отреагировать. Но опасности для живых существ нет. То ли мощность этого преобразователя слишком незначительная, то ли наш организм также не успевает ничего заметить, но факт остается фактом. Я, правда, на более мощных экземплярах пока экспериментировать боюсь.

Поскольку профессор продолжал хранить молчание, Арсений продолжил:

– Пространство искривляется не внутрь, а наружу. Мы с вами только что побывали в будущем. Правда, опередили всех всего лишь на несколько мгновений. Но я вот что думаю. Самый важный эффект, на мой взгляд, заключается в потенциальной возможности прямо и непосредственно влиять на грядущее путем явного программирования акашапраны. Через воду. В момент отключения преобразователя искривление исчезает, и пространство в силу присущей ему упругости восстанавливает исходную форму. А значит, движется в обратную сторону. В этот момент происходит невероятное. Прошлое и будущее трижды меняются местами!

Первый раз сразу же после отключения поля из-за изменения направления движения. Ведь будущее это то, куда движется пространство, а прошлое – где оно уже побывало.

Второй – за счет обратного движения в ходе восстановления первоначальной формы. Вот в этот-то момент информация, записанная на воду, передается через пространство прошлому. Прошлое хранит знания о минувших событиях.

А затем снова меняется направление движения, и наша с вами локальная область, которая только что «забегала вперед», а теперь восстановилась, движется вперед вместе со всеми. И реализует в реальности заданную водой программу. Евгений Михайлович, да вы вообще слушаете меня?

– А? – Малахов будто очнулся от забвения. – Да-да, Арсений, слушаю. Конечно же, я слушаю! Просто… Подожди! Не торопись. Я не успеваю так быстро переваривать. Все это так потрясающе грандиозно, необычно, неожиданно! Очень впечатляет! Но требуется время, чтобы осмыслить.

– Это ничего, это успеется! У вас еще будет такая возможность. Я же пока пытаюсь придумать, как создать собственную программу и записать ее на воду. Это вам не расшифровывать готовые кластеры! Малейшая ошибка – и последствия могут стать катастрофическими! Фатальными для всего человечества!

– Арсений, я тебя умоляю! – взмолился Евгений Михайлович, – Подожди, дай мне свыкнуться с твоими уже свершившимися достижениями! Я настолько впечатлен, что потерял способность здраво мыслить и рассуждать! Все это так потрясает воображение… У меня просто нет слов…

Козырев довольно хихикал, наслаждаясь заслуженным триумфом. Не каждому ученику удается поразить учителя собственными успехами. Тем более что похвала от Малахова являлась наиболее значимым признанием его достижений, потому что это мнение человека, способного по-настоящему оценить не только результат, но и тот непростой путь, который пришлось преодолеть ученому в поисках истины.

– Вот что, Арсений. Я беру таймаут, нужно время, чтобы как следует все это обдумать. Мы обязательно снова встретимся и подробнейшим образом обсудим ситуацию. Все ж таки я тебя прошу: пока, до нашего разговора, воздержись от любых публикаций. И вообще никому, ни единому человеку не сообщай об этом уникальном открытии! Слишком уж опасными могут быть последствия разглашения этих необычных сведений.

– Да, конечно, я и не собирался. Когда вы будете готовы?

– Давай, может, на следующей неделе?

– Отлично! А знаете, Евгений Михайлович, вы приходите ко мне в гараж! У меня там сейчас находится лаборатория, а вы еще ни разу не были. Там есть на что посмотреть! И все, до последнего винтика, принадлежит мне! К тому же там довольно удобно, можно, так сказать, воочию убедиться. И никто не сможет нам помешать. Вы будете первым гостем!

– Спасибо, непременно приду! Весьма любопытно взглянуть.

Они пожали друг другу руки. Глядя в глаза ученику, Малахов не мог сдержать восхищения:

– Ты молодец! Я, конечно, всегда в тебя верил, но все равно. Ты сумел меня удивить. Поздравляю! Действительно заслужил.

Козырев ничего не ответил, лишь благодарно кивнул. На глаза навернулись слезы гордости. Развернувшись, они быстрым шагом направились в сторону ближайшей станции метро.

Глава 18

Новый день принес неприятное известие. Серьезно заболел Линерштейн-старший, Михаил Леонтьевич. «Скорая помощь» увезла его накануне вечером прямо с работы. И прогнозы врачей были весьма неблагоприятными. В лучшем случае ему предстояло долгое время провести в больнице. Холдинг остался без верховного главнокомандующего, а его роль в управлении распределенной сетью разнородных и разнообразных компаний переоценить было чрезвычайно трудно.

Приступ не стал неожиданностью, болезнь председателя совета директоров «Меркурия» уже довольно давно вызывала опасения всего руководства. Основная сложность заключалась в том, что, управляя семейной компанией на правах главы семьи и основного учредителя, он олицетворял собой незыблемые устои власти и мог фактически единолично принимать любые, даже самые ответственные и радикальные решения. Он стоял у самых истоков, именно его прошлые связи, его неуемная энергия позволили развить предприятие из небольшой компании в гигантский транснациональный холдинг. Авторитет его и в семье, и в «Меркурии» был непререкаем.

Семейственность в руководстве, именно то, что являлось особенностью и конкурентным преимуществом фирмы, чем так гордились все сотрудники, представляло теперь главную опасность. Как бы ни были дружны между собой родственники, потенциальная возможность борьбы за более жирный кусок огромного пирога могла привести к катастрофическим последствиям. Явно выраженного преемника не было. Возвышение любого неизбежно привело бы к ревности всех остальных и, как следствие, к нагнетанию напряжения.

Поэтому мудрый аксакал поступил на первый взгляд авантюрно, но на самом деле с глубокой и продуманной целью. Он решил нанять жесткого и властного руководителя со стороны. А пакет акций распределить между ветвями генеалогического древа таким образом, чтобы все ее члены обладали равным количеством голосов. При таком условии формально все родственники оставались равны между собой, важнейшие стратегические решения могли приниматься лишь коллегиально, а смена председателя совета директоров становилась возможной только при наличии довольно значительной коалиции, что само по себе говорило бы о свершившемся объединении большей части семьи под общими знаменами. Это вполне устраивало Линерштейна-старшего и в теории звучало вполне разумно.

Михаил Леонтьевич активно работал в данном направлении и уже даже определился с кандидатом на столь ответственную позицию, однако полностью погрузить его во все процессы предприятия не успел. Едва придя в сознание в больничной палате, он тут же собрал семейный совет и в спешном порядке осуществил формальные процедуры назначения. Смерть владельца откладывалась, и необходимость наследовать контрольный пакет акций на время отпала. Пока Линерштейн был в состоянии контролировать ситуацию самостоятельно, хоть и удаленно.