Три минуты вечности

И снова Себастиан. Я должна ему сказать, немного бы сил:

– Себастиан, – не голос – шепот,

Я вижу как состарило его горе, как на лице появились морщины и потухли глаза.

– Спа…сибо тебе….

– За что, о чем ты?

– За эти слезы, мне больше не нужно ничего.

Он рассеянно проводит рукой по лицу. Слеза блестит жемчужиной на его ладони.

– Не умирай, Кристина, – шепчет он, – я во всем виноват, не умирай, прошу тебя. Не нужно.

– Люблю те…

И снова боль, она все сильнее и оглушительнее. Она накатывает на меня как волны прибоя. И все становятся дальше и я хочу взять Себастиана за руку. Не могу. Его руки больше нет рядом.

И тишина…………………………….

В смерти, в настоящей смерти одно одиночество и пустота. Ты плывешь по ее волнам, скользишь по ним, и чем сильнее ты отдаешься им, тем меньше ты чувствуешь себя. Эти волны крадут тебя у себя самого. И ничего, кроме них больше нет. Смерть души – это конец. В смерти много одиночества. И, наверное, еще покоя. Хотя это и не важно.

Эпилог.

Как странно! Почему я все еще чувствую. Почему снова боль, она ведь ушла, она ведь должна была уйти. Почему ее снова так много. Она такая страшная. Она ползает по телу, перекидываясь с одного места на другое, обдавая меня своим смердящим дыханием. Так ужасно, когда ты не можешь от нее спрятаться, не можешь укрыться. Где бы ты ни был, она настигает тебя и с новой силой накидывается, душит, давит, ломает. От нее нет спасения. От такой боли нет лекарства.

А потом она сосредотачивается отдельно на руке, той что я совсем недавно перетягивала куском платья, она гнездиться в голове, она обдает жарким пожирающим пламенем спину, и хочется перевернуться на живот, избавиться от огня которым полыхаешь, но сил нет. Ты не можешь ничего с ней сделать, просто лежишь и впитываешь ее словно губка.

Нужно закричать, крик облегчает страдания, но тело не повинуется, оно больше не принадлежит тебе. Неужели – это и есть та самая смерть? Но этого просто не может быть. Минуту назад она дарила покой и пустоту, откуда снова взялась эта раздирающая боль.

Невозможно думать, невозможно отвлечься. Ты просто глубже увязаешь в ней. Как сильно ноет грудь, как онемела рука. Нужно открыть глаза, я открываю, но вокруг темнота. Она такая непроглядная, такая вездесущая. Нужно закричать! Громко!… Вместо крика только тяжкий стон, он слышен сквозь непроницаемую пелену, сквозь оглушительный звон в ушах.

Я не хочу так умирать, я не хочу это чувствовать, я пытаюсь ухватиться за спасительную темноту, за ночь, за волны, которые еще недавно так бережно качали меня. Но они все дальше, я тянусь к ним, но не достаю. Они уходят, унося с собой покой. Я НЕ ХОЧУ ЭТОЙ БОЛИ! Мне нужен покой. Та вата или паутина покоя, в которой я еще недавно спала. Я чувствую, как что – то больно хватает меня за руки, рвет мое тело. Нет! Не надо отпустите меня! Я хочу сказать, чтобы они оставили меня в покое, но не могу.

А постепенно странный холод сковывает меня. Он начинается с раненой руки, он заползает в мои вены. Он приносит с собой пустоту и избавление. Рука больше не болит, боль отступает. Я могу дышать снова. Избавление идет, вот оно в плечах, грудь тоже онемела, не болит спина. Я не чувствую ног. Наконец, избавление в голове. Она наполняется странной тяжестью, но больше не болит. Я могу слышать. Кажется! Я теперь что есть силы, тянусь к этому избавлению. Звон в ушах не такой оглушительный, не такой страшный. Я могу слышать! Но только как будто издалека. Я не разбираю слов, я не понимаю, что это со мной.

Собрав какие-то жалкие остатки сил, я открываю глаза.

Что это? Холодные капли разбиваются о мое лицо. Холодно! Но я могу чувствовать этот странный холод. Это и есть смерть? А потом я могу различить тени, они быстро двигаются. Что они делают? Почему они не оставляют меня в покое. Зрение приобретает четкость, это не тени, это люди. Самые настоящие и реальные, но почему они здесь? Что же это? Где я? Люди постоянно перемещаются вокруг меня, они что – то делают, о

чем -то переговариваются. Но о чем? Возвращается слух, он приходит на смену притупившейся боли. Эти ледяные капли так сильно бьют по лицу. Я слышу, как они ударяются об меня.

Я слышу их голоса, я слышу, что они говорят, но почему? Слова доносятся словно, люди очень далеко, но я слышу их отчетливо:

– Доктор, пульс прощупывается, нитевидный. Сердцебиение стабильное.

А теперь мужской голос:

– Отлично, Наташа, зови парней, нужно грузить в скорую. Нельзя терять время.

– Вадим Евгеньевич, она кажется приходит в сознание. Удивительно, после таких тяжелых травм.

– Отлично, только это не надолго. Скоро подействует лекарство. Главное довести до больницы, а там спасем.

О чем они говорят? Как меня можно спасти? Я умерла, что происходит?

А потом на смену холоду приходит тепло, которое заполняет своими пушистыми лучами каждую клеточку моего тела.

И потом мне хочется спать. Как сильно я устала. Глаза закрываются. Я не могу больше бороться со сном.

Сквозь странное онемение я чувствую, как мое тело перекладывают на какую – то поверхность, а потом капель дождя или талого снега больше нет, я чувствую, что больше не на улице. Слышу протяжный и унылый вой автомобильной сирены.

И снова пустота….

– Кристина… Кристина.

Какой приятный голос. Но мне не хочется просыпаться, сон уйдет а на его место придет жгучая боль. Я не хочу покидать эту теплоту. Но голос возвращает меня в реальность.

Я нехотя открываю глаза:

– Кристина, ты меня слышишь?

Зрение приобретает четкость. Я вижу странное белое помещение, оно все залито слепящим светом. Он такой божественно красивый и теплый, мне так уютно в нем.

– Свет, – шепчу я, странно, но губы теперь подчиняются мне.

– Свет вам мешает? – участливо спрашивает голос.

– Нет, хорошо, – снова получилось.

– Отлично, – отвечает голос. – Кристина, мне необходимо посмотреть ваши глаза, попробуйте открыть их. Так, осторожнее.

В лицо мне ударил столб электрического света.

– Реакция зрачков хорошая. Вы на пути к выздоровлению. Вы – умница, Кристина.

Я пытаюсь совладать с собой:

– Где я?

– Не переживайте. Вы в городской клинической больнице. Вас сегодня утром перевели из реанимации.

– Что произошло?

– Кристина, вы попали в автомобильную аварию пять дней назад. Вас занесло на дороге. Вы получили тяжелые травмы, но теперь уже все хорошо! Вы идете на поправку. Причем очень быстро.

– Все болит…

– Да, я понимаю, сейчас сестра сделает вам укол и вы уснете. Сон – лучшее средство для выздоровления.

Я почувствовала тепло его руки у себя на запястье.

– Я позову сестру. Подождите пару минут.

Я услышала, как он вышел. Только после этого открыла глаза.

Я находилась в обычной больничной палате, такой, каких сотни в любой клинике. Слегка, повернув голову, я рассмотрела кучу трубочек и проводов, которые оплетали мое тело. Где-то сзади пронзительно пищал какой-то странный электроприбор.

Я не могла думать, не могла здраво рассуждать. Мысли сталкивались друг с другом, путались, пересыпаясь как песок, не оставляя ничего сколько – нибудь стоящего в моей голове.

Иногда, в те несколько минут, пока я бездумно вглядывалась в унылый зимний пейзаж, мне начинало казаться, что я словно бы что-то забыла, что-то потеряла, но вот что, этого я никак не могла понять.

Я только ощущала одиночество и странную глубокую пустоту, что прочно теперь поселилась в моей душе. И еще усталость, только ее, которая забирала меня из окружающей действительности.

Пронзительно щелкнул замок на тонкой полупрозрачной двери, больше похожей на японскую ширму и ко мне в палату впорхнула молодая мед. Сестра. Она смущенно улыбнулась и поставила на прикроватный столик небольшую ванночку со шприцами:

– Не беспокойтесь, Кристина, я сделаю вам укол и вы ненадолго уснете.

Я нашла в себе силы только для того, чтобы слегка кивнуть ей. Потом едва различимый укол. И опять мысли начали путаться с большей силой. А затем снова пустота…

Мне снились странные сны. Они были похожи на оборванные, быстро сменяющие друг друга удивительные картины. Не знакомые мне лица, одни добрые и участливые, другие – полные ужасной злобы. Я ощущала, как их руки касаются меня, как они словно убаюкивают и успокаивают меня. И все эти лица, такие родные и в то же время будто видимые мною впервые. И я все время искала что-то в этих снах. Я отталкивала эти размытые лица, бежала от них, что бы найти что-то другое. Но вот что? Этого я не знала. Они, то накатывали на меня, то удалялись, и я не могла отгородиться от них. А еще Париж, вечный и надменно прекрасный. И я знала его, я гуляла по его узким улочкам, петляла по ним, бежала, шла. Он почему – то был мне родным. Был моим домом. Он изменился в моем сне, новые и современные постройки ушли, их не было в моем мире, от моего Парижа веяло стариной и мудростью. Он был полон какой-то странной утраченной красоты. И мне было тепло в нем, уютно. И я искала среди его улиц что-то, всматривалась в прохожих, ища черты, которых не знала или не помнила. Но я должна была что-то найти.

И вспышки, мимолетные огоньки, что я видела в них? Руки, сильные, немного холодные, волосы светлые и завивающиеся в маленькие кудряшки. И глаза, синие и бездонные. Они смотрят на меня и я чувствую их взгляд почти физически. Он скользит по лицу, по плечам, по моим рукам. Он так печален. И он нужен мне. Но почему? Почему? Кто это? Я ведь знаю, нужно только вспомнить, чуть-чуть бы еще посмотреть и вспомню. Чьи это глаза? Я смотрю в них, не могу отвернуться и уйти, они затягивают меня в себя. И я не хочу уходить. И неожиданно для самой себя я останавливаюсь посреди чистой вымощенной булыжником улице, укутанной туманом. Останавливаюсь и, что есть силы кричу: «Себастиан».

И я вижу, как грусть уходит с его светлого лица, он улыбается мне, он нежно протягивает мне руку.

– Себастиан, – снова мой голос.

Я бегу ему навстречу, но он все дальше. Я не могу его коснуться. Я падаю, поднимаюсь, пытаюсь приблизиться .А он отдаляется от меня. И нет больше города. Только большое овальное озеро, что спряталось под раскидистыми кронами деревьев. И снова он на пологом берегу, поросшим ярко– зеленой травой. И падают листья, отражающие солнце, они скользят по моим волосам, они снова просачиваются сквозь пальцы. Почему снова? Я видела это. Когда – то я это видела. И теплые волны разбиваются о мои ноги, я вижу, как он улыбается. И снова солнце играет бликами в его волосах, и снова его почти мальчишеская улыбка. И он не отдаляется больше. Еще немного и я коснусь его. Я протягиваю руки. Но на том месте его нет. Его нигде нет, я бесцельно мечусь по кромке берега, я пытаюсь закричать, но из горла вырывается хрип. И в душе остается только горечь и еще чувство утраты, я знаю, что больше не найду его, не смогу отыскать нигде, мой Себастиан теперь очень от меня далеко. И так одиноко.

Я без сил падаю на землю, поворачиваюсь на спину и смотрю, как высоко-высоко в небе плывут облака. И ласковые волны расчесывают мои волосы, теплые капли смывают с глаз и со щек слезы. Я его потеряла. Но теперь я его помню, он не забыт. Он со мной. Он во мне.

Резко сев на кровати, слегка отдышавшись, я начала всматриваться в размытые ночным светом очертания мебели палаты. Я была одна. Повернув голову, я увидела, как бодрствующая луна нерешительно заглянула ко мне в окно. Перед глазами с невероятной быстротой начали проноситься все виденные мною ранее картины, словно кто-то старался насильно запихнуть в мою голову все воспоминания, минуту назад казавшиеся навсегда похороненными.

– Господи, – только и смогла вымолвить я.

Все, что я теперь вспомнила, казалось мне нереальным и словно бы выдуманным мной. Но я знала, что все это правда, вернее я чувствовала. Все это было, все произошло со мной. Но как? Я ведь не умерла, я жива. Я нахожусь в больнице, в реальном времени, в своем мире. И тем не менее, я твердо знаю, что все это произошло, и что мой Себастиан был в моей жизни, что он наполнил ее смыслом и счастьем. И что я потеряла его. Я должна была понять, почему тогда, когда я должны была умереть за то чувство, которое было мне дороже всего на свете, я оказалась здесь.

Не смотря на то, что за окном была глубокая ночь и мой организм был еще очень слаб, я, стараясь держаться ровно и твердо, откинула одеяло, слегка поморщившись вынула иглу капельницы из руки, и держась за стены, медленно вышла из палаты. Было так странно снова чувствовать холод пола и влажность воздуха, напоенного призрачными ночными запахами. Словно бы я вернулась из далекого путешествия туда, куда мне вовсе не хотелось возвращаться.

Я увидела длинный, тускло освещенный коридор, с открытыми форточками, и гуляющими сквозняками, которые беспрестанно колебали белоснежные жалюзи.

Через несколько метров, чувство головокружения немного улеглось и идти стало значительно легче. Я останавливалась перед каждой дверью и пыталась рассмотреть таблички, висевшие на них. Фамилии сменяли одна другую и я уже совсем отчаялась, но тут заметила, как из-под одной двери пробивается косая полоска света.

Собравшись с силами, я толкнула дверь и оказалась в маленьком квадратном кабинете, освещенном тусклой настольной лампой. Облокотившись на руку, мирно спал на расшатанном деревянном стуле тот самый доктор, которого я видела, как только очнулась. Его крепкий сон не смогло нарушить даже мое ночное вторжение. Почему-то я почувствовала прилив острой нежности и благодарности к этому человеку. Не желая мешать ему отдыхать, я повернулась и начала выходить из кабинета, но тут неожиданно задела рукой широкую железную каталку, предательски зазвенели стоящие на ней пузырьки и колбы. Доктор, что-то сонно пробормотал, потом нехотя открыл глаза. Несколько мгновений он смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом его лицо приняло осмысленное выражение и он буквально подскочил на месте:

– Кристина, вы что тут делаете? Как вы смогли проснуться так рано, да еще и разгуливать по коридору. Это после таких травм. Вы что?

– Доктор, – прошептала я, чувствуя, как слабеют ноги, – мне нужно поговорить с вами.

Он поймал меня на руки, когда я начала быстро оседать на пол. Какое – то время я с трудом понимала, что происходит вокруг меня, только наблюдала, как двери задвигались в обратном порядке и, я снова оказалась в своей палате. Через несколько минут, когда дурнота начала отступать, я с силой открыла глаза и увидела, как доктор выжидательно смотрит на меня:

– Вам лучше? – мягко спросил он.

– Да, – промолвила я, – мне очень нужно было с вами поговорить.

– А до утра это конечно подождать не могло?

– Это важно.

– Хорошо, – вздохнул он, – у вас есть две минуты, а после чего вы пообещаете, что не будете больше вставать и постараетесь уснуть. Не то, мне придется прибегнуть к помощи лекарств.

Я постаралась улыбнуться, почему-то его серьезный и даже укоризненный тон не внушил мне сколько-нибудь страха.

– Доктор…

– Вы можете называть меня Глеб.

– Да… Глеб, я хочу знать, что произошло со мной на этой дороге. Просто, я мало что помню и честно говоря, и эти – то воспоминания путаются. Мне нужно услышать правду.

– Правду… – он задумчиво посмотрел на меня, – Кристина, ваше состояние, как физическое так и психологическое сейчас не очень стабильно. Может лучше было бы отложить наш разговор до того момента, как вы окончательно поправитесь.

– Нет, я хочу поговорить сегодня. Я нормально себя чувствую.

Мне показалось, что он понял, насколько бесполезно было со мной спорить:

– Я расскажу, но вы должны мне пообещать, что постараетесь не расстраиваться и принять все, как должное. Тем более все это уже свершилось.

Я кивнула.

– Кристина, неделю назад вы попали в серьезную автомобильную аварию. Вы не смогли справиться с управлением на скользкой дороге, машину занесло. Вы врезались в придорожный столб на полном ходу. От удара вас выбросило из машины но, как ни странно,именно это и спасло вам жизнь. Вы были не пристегнуты, поэтому подушки безопасности не сработали. Машина загорелась в то время, как вы лежали на дороге. Следом за вами ехал еще автомобиль, в нем было двое мужчин. Они остановились, вызвали скорую, укрыли вас своими пальто, побоявшись передвигать с места. Когда подоспела скорая, ваше состояние было критическим. Кости были целы, но основной удар пришелся на голову. Когда врачи начали оказывать помощь… вы умерли. Кристина, вы находились в состоянии клинической смерти около двух минут. А потом вас вернули к жизни электрошоком. После, вас доставили к нам. Вы пробыли в глубокой коме четыре дня. А затем неожиданно пришли в себя. Если бы я не был врачом, я бы назвал это чудом. Мы провели анализы: никаких существенных нарушений в деятельности мозга и работе нервной системы обнаружено не было. Мы не знаем, как это объяснить, как правило, после таких травм и комы, это невозможно. Могу только сказать, что у вас сильный ангел– хранитель.

Пока он говорил, я только смотрела, как прячется за тучами луна, после последних слов я обернулась к нему:

– Вы не поверите, Глеб, вовсе не ангел.

– Что? – непонимающе взглянул на меня доктор.

– Да, так, не обращайте внимания.

– С вами все в порядке. Необходимо, конечно, провести еще ряд анализов, и вам нужно восстановить силы. А, вцелом, я могу классифицировать ваше состояние, как удовлетворительное.

– Спасибо.

– Ну, – Глеб поднялся, – вам теперь нужно отдохнуть. Я загляну утром, прежде чем закончится моя смена. Отдыхайте.

Он практически бесшумно вышел из палаты и прикрыл за собой дверь. Я осталась одна.

Я часто слышала, что после клинической смерти, люди начинают рассказывать невероятные вещи. И никому доподлинно неизвестно, действительно ли это происходило, либо это просто галлюцинации.

Безусловно, всем сердцем я верила, нет, я знала, что все произошедшее со мной – правда. Но противясь доводам рассудка, кричащего мне, что такого просто не могло случиться, я старалась лишь отгородиться от того, что слышала и, чему привыкла верить ранее.

Ведь если бы я все себе придумала, то как же объяснить те, реальные чувства, которые обуревали меня. Мой Себастиан существует, и в этом у меня не должно возникнуть никаких сомнений. И я люблю его больше жизни. И он меня любит. И я не умерла, они не дали мне умереть. Мне необходимо было навести порядок в голове, и я знала, как это сделать.

Тяжело и устало плыли по небу затянувшие его тучи. Они хотели избавиться от ноши, которую обречены были нести, но почему – то не могли. Вокруг было серо и мрачно. Небо опустилось так низко, что казалось, хотело раздавить тех, над кем так величественно простиралось.

Я хмуро, но, в то же время с нетерпением, вглядывалось в унылый пейзаж. Я ждала. Рано утром ко мне в палату действительно заглянул Глеб, но я притворилась спящей, не желая с ним разговаривать. Почему – то теперь мне казалось, что вчера он смог слишком глубоко заглянуть в мою душу. И мне сейчас это было неприятно. Он поправил мне одеяло, несколько минут смотрел на приборы, что-то переписывая себе в блокнот, а затем ушел, напоследок оглянувшись.

Потом мне принесли завтрак, но у меня не было аппетита. Чувство нервозности усиливалось с каждой проходящей минутой. Я знала, что скоро начнутся часы посещений.

И вот, наконец, дверь моей палаты приоткрылась и в проем просунулась голова. Затем, мужчина уверенно неся букет цветов, прошествовал прямо к моей кровати. У него был странный вид, как у побитого щенка. Он вызывал у меня только чувство равнодушия.

– Привет, Андрей, – я начала говорить первой.

Он едва заметно вздрогнул, но промолчал.

– Не бойся меня, я больше не мертвая, – я сама удивилась, как грубо прозвучал мой голос.

– Кристина, что ты? – начал запинаться Андрей, – я просто так переживал за тебя, а вчера мне позвонили и сказали, что ты пришла в себя. Сегодня я с самого утра помчался к тебе и…

– Андрей, – я устало прервала его тираду. – Ну, перестань. Я понимаю, что ты чувствуешь. Вину, не так ли? Наверное, ты задавался вопросом, почему, ты не поехал со мной в тот день за город на съемки. Ведь ты знал, какая скользкая дорога и, какой я неопытный водитель? Верно? Ты думаешь, что это ты виноват во всем?

Он сжался, как под ударом. Я смягчилась, я вовсе не собиралась его казнить, ведь по-сути, мне было совсем уже не важно, как он относился ко мне.

– Послушай, – я старалась придать голосу как можно больше доброжелательности, – я не хочу говорить об этом. Тем более… все, что произошло… я рада, что это случилось именно так.

Андрей с интересом посмотрел на меня.

– И я хочу сейчас задать тебе один вопрос, от которого для меня очень многое зависит. Я прошу, ответь мне честно. Это действительно важно для меня.

– Да, Кристина, – он побледнел.

– Я хочу знать. В тот момент, когда я ехала в тот вечер со съемок и попала в аварию, тогда ты ведь был не дома. Ты был у Кати, моей подруги.

Как затравленный зверь, он резко дернулся. Букет выпал из рук и разлетелся по полу. Уже до того, как он поднял на меня взгляд, еще до того, как он заговорил, я уже знала правду. Я была так счастлива. Этот дикий восторг переполнял меня, не давал дышать. Он был в моей жизни!!! Он существует. И я люблю его, реального, настоящего. И я действительно касалась его волос, его рук.

Я посмотрела в окно и почему-то улыбнулась угрюмо проплывающим тучам. Из моих дум меня вывел голос Андрея:

– Прости, так получилось…. Я сам не понял как. И вообще, Катя…

Но его объяснения не имели для меня никакого значения. Мне было все равно.

Я словно впервые посмотрела на его лицо, на его помятый костюм и еще раз удивилась, как он мог мне когда-то так нравиться. Теперь он вызывал во мне только чувство жалости. Той жалости, которая просыпается к нашкодившему ребенку, который не знает, как правильно попросить прощение за свою проделку.

– Андрей, – он устремил на меня свой взгляд, – я не собираюсь выяснять с тобой отношения. Мне это не нужно. Если ты счастлив с Катей, ты должен быть с ней. Спасибо тебе, за то, что ты сделал для меня. Но всему, наверное, свойственно заканчиваться. Я отпускаю тебя. Мне больше все это не важно.

Он не знал, что сказать мне, просто часто моргал, смотря на меня.

– Иди, Андрей. Я устала.

Словно, сомнамбула, он поднялся с кровати и на деревянных ногах пошел к выходу.

– Постой, – сказала я.

Он обернулся:

– Одна просьба. Напоследок… Не приходи сюда больше. И… попроси ее тоже не приходить. И…да, забери, пожалйста свои вещи из квартиры, пока я еще буду здесь.

Андрей рассеянно кивнул и плотно притворил за собой дверь. Рассыпавшийся букет и так и остался сиротливо лежать на полу.

1 год спустя.

Люди сновали туда-сюда, постоянно задевая друг друга локтями, сталкиваясь, спеша куда-то, роняя багаж. Я с интересом разглядывала их лица и пыталась прочитать те чувства, которые их в тот момент обуревали. Кто-то плакал, вытирая рукавами слезы, кто-то с нетерпением посматривал на табло, висевшее в центре зала. Я слегка спустила круглые солнечные очки.

Я никогда не любила Аэропорты. На них лежит печать тоски. Как часто люди расстаются в их стенах, чтобы больше никогда не встретиться. Улетают любимые, принося клятвы верности, а потом забывая. Улетают дети, чтобы где-то начать новую жизнь и выпорхнуть из родительского гнезда. Конечно, в аэропортах люди еще и встречаются, но так уж мы устроены, что к хорошему привыкаем быстрее. Посему боль разлуки, мы несем в сердце гораздо дольше. Я не любила аэропорты. Но сегодня я улыбалась. Сегодня я была счастлива.

Толстенький запыхавшийся мужчина средних лет, расталкивая своим дипломатом прохожих, тяжело протиснулся через толпу и с завидным проворством для своей комплекции подскочил ко мне. Молча кинул портфель на свободное рядом кресло, достал из кармана платок, швырнул туда же шляпу, обтер потную лысину и только потом обратился ко мне:

– Кристиночка, девочка, ты себе не представляешь, что твориться на дорогах, такие пробки, кошмар. Думал, не успею. Ты как? Готова к путешествию?

– Конечно, Антон Максимыч.

Он сокрушенно покачала головой:

– И все-таки мне жаль, что ты собралась уехать. Столько волокиты с этими документами, с твоим переездом и все ради чего? Работала бы здесь, мы ведь как раскрутились за последние четыре месяца, и вот ты решила меня бросить.

Тут он повысил голос:

– Только ты передай этому мошеннику Жану-Полю, что я с него глаз не спущу. Пусть не забывает, что он твой агент только на время, и я буду следить за каждым его шагом.

Я засмеялась:

– Да, бросьте вы. Антон Максимыч, я всегда буду предана только вам. Всей душой.

Мужчина смягчился, хотя все еще безуспешно пытался принять оскорбленный вид.

– И кроме того, – продолжила я, – вы всегда желанный гость для меня. Я думаю, вам стоит увидеть Париж. Там так красиво!