Три минуты вечности

Метр за метром, я преодолевала равнину, вдыхая пряный и острый запах сорных трав, который немного возвращал меня к жизни и к реальности.

Я постоянно путалась в полах своей сорочки, спотыкалась, падала и снова поднималась. Боль в руке из резкой и острой превратилась в тупую. Мне даже страшно было смотреть на свою руку, которая теперь неимоверно распухла и приобрела какой-то зловещий сине-желтый оттенок. Кровь на щеке запеклась, но видимо царапина шла по шее, потому что голову поворачивать было нестерпимо больно. Грязные волосы, которые повисли тяжелыми спутанными паклями, я небрежно завязала в узел. Наверное, сейчас я являла собой жалкое зрелище и если бы мне на пути вдруг, встретились эти существа, верно, приняли бы меня за свою. При этой мысли, я неожиданно засмеялась, но смех получился надорванным и нездоровым.

– Так я совсем сойду с ума, – проговорила я самой себе, – нужно хотя бы посмотреть карту.

Я боялась даже поднять глаза на остроконечные горы, которые величественными исполинами смотрели на меня сверху вниз. Я отчетливо понимала, что у меня не хватит сил для того, чтобы преодолеть их, однако, упрямо продолжала идти вперед.

Наконец, горы приблизились, и с угрожающим видом теперь возвышались прямо надо мной. Упав в заросли мягкой травы, я нащупала сложенную карту и достала ее. На желтом мятом листке пергамента красным пунктиром была обозначена дорога, которая не шла через горы, а лишь слегка огибала их. Просмотрев весь путь, я поняла, что он намного короче того, которым мы с Ромом когда-то добирались в Цербер. Уже это придавало мне какой-то уверенности. Полежав некоторое время, я снова поднялась на ноги и, шатаясь, побрела по краю гор, в поисках тропинки.

Я не помню, как долго потом шла, не помню как часто от бессилия и приступов дурноты падала на колени, а потом снова поднималась и продолжала идти. Кажется несколько раз, я просто теряла сознание, потому что после таких белых, как вспышки пробелов, приходила в себя, лежа ничком на дороге. Иногда мне казалось, что силы иссякли окончательно, но упрямая мысль о том, что я могу не успеть, прочно сидела в моем мозгу, не давая возможности лечь в эту колыбель из травы и заснуть, возможно, вечным беспробудным сном.

Я миновала эту самую горную тропку, затем вышла на тот странный участок обожженной земли, по которому однажды передвигалась в паланкине. Сейчас здесь буйствовали ночные холода. Ветер переносил с места на место клубы перекати-поле. И они, подгоняемые им, словно, неприкаянные призраки носились по испещренной мелкими трещинками от обезвоживания, земле. Где-то посередине этого пустыря, я неожиданно зацепилась ногой о сухую ветку и рухнула на вниз. Руку пронзила нестерпимая боль. Перед глазами начало темнеть, из последний сил я повернулась на спину и попыталась вдохнуть полной грудью стылый ночной воздух. Дурнота слегка отступила.

– Нужно идти, нужно встать, – говорила, нет, скорее уговаривала я саму себя. – Осталось еще немного, скоро начнутся рощи Цербера. Я уже почти пришла.

Слезы боли и усталости струились по щекам, я вытирала их, оставляя грязные разводы:

– Еще хорошо, что я здесь одна, надеюсь, никто не появится.

Ведь если бы кто-то появился, я просто бы не смогла убежать или оказать сопротивление. Но везде было тихо. Только уныло шуршала под ногами высохшая трава

А потом начались прекрасные сады, те самые которыми я так любовалась когда-то. Я смутно помнила, что мне необходимо идти вверх, вдоль каменного забора, сложенного из булыжников, что змеился по краю небольшой горы, на коей и располагался Цербер.

С каждым шагом чувство ужаса возвращалось и овладевало мною с новой силой. Я боялась каждого шороха. Каждый из них мог снова превратиться в монстра, которому было бы суждено наконец-то решить мою участь. Но шорохи и скрипы сменяли один другого, а страшного ничего не происходило. Казалось, роща мирно спала, этим теплым предрассветным часом.

Вскоре, я смогла уже хорошо различать очертания огромного величественного Цербера. Готические его крыши острыми пиками устремлялись вверх, пронзая небо и соседствуя со звездами. Передо мной теперь стояла новая проблема, мне необходимо было найти Себастиана раньше, чем он приедет в замок, мне было нужно поговорить с ним до того, как он встретиться с Люцифером. Но где его найти? Или где его ждать я даже не представляла.

Вот подъездная аллея Цербера. Она ухожена и аккуратно посыпана блестящим гравием. «Странно» – подумала я. «Совершенно никакой охраны и никаких признаков жизни».

Немного постояв в центре аллеи и рискуя быть замеченной, я задержала взгляд на том, как играли и переливались лунные лучи и на поверхности камешков.

– Мне необходимо подобраться поближе к выходу, оттуда я смогу заметить, когда подъедет Себастиан.

Я отошла за дерево и внимательно посмотрела на замок. Он мирно спал, погруженный в предрассветную темноту. И только одно окно было освещено. Его рама была открыта, впуская в помещение легкий ветерок, а тонкие занавески причудливо колыхались, охваченные ветерком.

Сделав несколько шагов по аллее, я вплотную подошла к тому самому окну. Оно было очень низким и для того, что попасть вовнутрь можно было не прилагать особых усилий.

Я уже собиралась отойти от окна, чтобы спрятаться в гуще пышных розовых кустов, но тут произошло то, что напрочь пригвоздило меня к месту. Я отчетливо услышала голос Себастиана.

Охваченная паникой, я не смогла уловить то, что он прокричал, но то, что разговор велся на повышенных тонах было абсолютно ясно.

Потом наступила некоторая тишина. Я осторожно, боясь не наделать шума, прокралась поближе к окну и осторожно заглянула вовнутрь.

Я увидела большую комнату с эркером, в котором и располагалось это самое окно. Она была выполнена в светлых пастельных тонах и выдержана в одном колониальном стиле. Все ее убранство составляли два небольших причудливой формы дивана, великолепный белый отполированный рояль и квадратный деревянный столик, выполненный в виде кипы книг.

Комната была ярко освещена свечами, поэтому я могла хорошо рассмотреть всех, кто в ней находился.

Первый, кого я увидела, был плечистый накаченный мужчина, лет тридцати, неимоверно высокого роста, одетый в черный блестящий камзол. Он стоял, прислонясь к стене и опустив голову.

Возле рояля, в напряженный позе, сидел Люцифер. Его умудренное вековыми морщинами лицо, было напряжено и задумчиво. Наверное, сам не замечая того, он крепко сжимал кисточку своего бордового халата, надетого поверх белой сорочки и черных отглаженных брюк.

Еще один мужчина сидел спиной ко мне и курил. Видимо делал он это довольно давно, так как пепельница, стоящая на столике была доверху наполнена окурками. Потом мужчина вкинул голову и посмотрел ни Люцифера:

– Лоран, – чуть не вырвалось у меня, но я вовремя сдержалась.

А потом я увидела его. Моего принца, самого лучшего, самого красивого. Мне вдруг показалось, что я не видела его так давно. Я поняла, как соскучилась по нему и что больше всего на свете мне хочется подбежать, обнять его крепко-крепко и никогда больше не отпускать. Он был одет в такой же черный камзол, сбоку были прикреплены ножны. Блестящие кудрявые светлые волосы обрамляли его совершенное лицо подобно золотому шлему. Он застыл в странной позе, словно защищаясь от окружающих.

Даже теперь в такую минуту, мои глаза видели только его, воспринимали только его. И теперь я точно знала, что если бы мне снова пришлось еще раз проделать то же самое путешествие, я бы с радостью это сделала. Только ради того, чтобы несколько секунд наслаждаться увиденным.

Но затем волна любви, сменилась приступом страха, граничащего с паникой. Я опоздала. Все это было зря, я не успела. Я проделала этот путь только для того, чтобы прибыть сюда, когда страсти уже накалены до предела. Все, что я сделала, оказалось бесполезным.

Первым моим порывом было запрыгнуть в окно и сделать что-то, но почему – то я сдержалась. Не хватало еще того, чтобы Себастиану пришлось защищать еще и меня. Я так и осталась сидеть под окном, вся превратившись в слух.

В это мгновение решалась моя судьба…

Глава 20.

Они молчали. Так долго и так мучительно. Каждый думал сейчас о чем-то своем. Никто словно бы не решался нарушить эту зловещую тишину, предвестницу грозы.

Наконец, Лоран, нервно затушил сигарету, потянулся за бокалом, но тот, скользнув по лакированной поверхности стола, вылетел из рук и разбился об бледно-розовый пол.

Этот звук, прозвучавший в тишине оглушительней любого грома, словно бы вывел всех присутствующих из оцепенения.

Я вздрогнула.

– Бальтазар, – начал Люцифер, – я попробую объяснить тебе еще раз, хотя ты, похоже, все равно отказываешься меня слушать.

Он резко закрыл крышку рояля:

– Так было нужно. Пойми, это необходимость, которой мы избежать никак не можем.

Бальтазар поднял голову и посмотрел на своего учителя. Я испугалась этого взгляда. В нем больше не было той преданности и преклонения, которые всегда слышались в его голосе раньше.

За то время, пока я не видела его, он словно бы постарел на несколько лет. Его лицо стало жестким и злым. Неправильная складка пролегла между бровями. Мне стало очень жаль его. Я понимала, насколько тяжело ему терпеть двойную утрату. Амина оказалась во всем права.

Бальтазар заговорил:

– Вы предали меня. Всю свою жизнь я считал вас своим отцом, своим учителем. Я безгранично верил в то, что вы всегда будете рядом, всегда будете помогать мне. И что? В тот момент, когда я пришел к вам за помощью, что вы сделали? Отвернулись от меня. Позволили этим, – он презрительно кивнул в сторону Лорана, – решать мою судьбу, решать за меня. Вы преклонились перед ними, забыв, что всегда обещали помогать мне.

Я заметила, как напряглась рука Люцифера, лежащая на рояле. Однако, он быстро справился с собой:

– Бальтазар, мальчик мой, – начал он, – хочу чтобы ты понимал. Ты действительно дорог мне и ты всегда был мне как сын. Один из моих лучших и преданных генералов. Но ты не первый год живешь на свете, ты ведь прекрасно знал, что есть определенные правила, которыми мы поступиться не можем…. Я понимаю, какого тебе сейчас. Поэтому и только поэтому, я прощаю тебе все, что ты здесь говоришь. Пройдет время, ты успокоишься и придешь в себя. А потом, хотя тебе сейчас трудно в это поверить, ты даже будешь мне благодарен, что все так разрешилось. Верь мне. Я всегда был на твоей стороне. Не смотря на то, что ты говоришь сейчас непозволительные вещи.

Лицо Бальтазара исказила злоба, и чем ровнее звучал голос Люцифера, тем большая злоба овладевала им. Я это прекрасно видела

– Вы… вы знали, что она значит для меня. Вы знали, то что я могу любить, что мне это дано. Не вы ли говорили мне, что поможете, в память в моей матери. Вы знали, как сильно я люблю ее и вы позволили им забрать ее.

Лоран поднял голову и посмотрел на Бальтазара, но ничего не сказал.

В ту секунду мне мучительно захотелось выбежать, обнять его и сказать, что я здесь, что я никуда не ушла и что мне все равно, что будет дальше. Я останусь с ним, пусть в аду, пусть в вечных муках, но с ним.

Но что-то сдерживало меня, словно внутренний голос из всех сил кричал мне, что еще не пришло время делать это. Я осталась на месте.

– Бальтазар, – снова проговорил Люцифер, – я не стану перед тобой оправдываться, не стану говорить, что пытался тебе помочь. Это не так, и для этого есть свои причины. Мы храним созданный порядок уже много тысячелетий. Он неукоснительно соблюдается все это время, обеспечивая нам мир и покой, которым мы все дорожим. Ты пойми, поколебав однажды наши устои, мы рискуем разрушить все. Разрешив обыкновенному человеку вечно жить в Коллекторе, мы можем вызвать цепную реакцию. Если бы это произошло, где гарантия, что завтра кто – то еще не захотел бы остаться жить в Коллекторе или не решил бы добровольно покинуть ад или, скажем рай. Воссоединиться со своими любимыми. А что было бы если бы начался мятеж. А все почему, потому что мы один раз попрали законы ради нашей прихоти. Пойми, человеческий материал очень сложен, и с ним нужно быть крайне аккуратным. Мы должны держать барьеры между адом и раем. И никаких других вариантов быть не должно. Запомни, других вариантов нет.

– Тогда вы могли мне и не обещать!

– Бальтазар, да должно быть, здесь я допустил оплошность. Ну, а с другой стороны, скажи на милость, как еще я мог удержать тебя в рамках?

– Меня не нужно держать в рамках, – зло прокричал Бальтазар.

Я заметила краем глаза, как высокий здоровяк, который тоже находился в комнате, резко подался вперед.

Однако Бальтазар, словно, совладав с собой, остался стоять на месте и, здоровяк снова прислонился к стене. Тем не менее, мне удалось заметить, что, не смотря на мнимое спокойствие, он зорко следил за каждым движением Бальтазара.

– Послушай меня, – продолжил Люцифер, все уже сделано. Все произошло так как и должно было произойти. Уже ничего не изменить не поправить. Решение принято, Свет должен был забрать твою Кристину с самого начала, это же было ясно. Вот теперь все уже кончено, он ее забрал. Ты должен смириться Бальтазар. Смириться и жить дальше. Я понимаю, что эта девочка, возможно для тебя что-то значила, но такова жизнь. И ты не должен говорить мне таких слов, со временем, когда это ослепление пройдет и ты сможешь взглянуть на вещи более или менее здраво, ты поймешь, что по-другому было поступить никак нельзя.

Я чувствовала, что все что говорил Люцифер не доходит до сознания Бальтазар, слова словно долетали до него, разбивались о его голову, и соскальзывали вниз.

Теперь не нужно было слов, не нужно пустых вопросов. Теперь я все видела. Я видела, что он любит меня, очень сильно, возможно, даже сильнее, чем я его. Я чувствовала его боль, она словно бы стала осязаемой и легонько касалась моей кожи. Как я могла в нем сомневаться, верить чьим-то пустым словам. Он всегда любил меня, со всей той нерастраченной нежностью, на которую был способен.

Все уже подходило к концу. Я понимала, что он ничего не сможет сделать и он это знает. Отныне я для него принадлежу к чему-то запретному и недосягаемому.

Я видела, как он понимает то, что навсегда меня потерял. И это убивает его, портя его прекрасные черты, делая мелкими его бездонные глаза. Он потерял меня и это стало для него теперь самым страшным. Как для меня было бы потерять его. У него больше не осталось сил сопротивляться, он знал, что я в Свете и уже совсем поздно что-то пытаться изменить или исправить. Мы по разные стороны этого мира и отныне ничто не может нас соединить.

Но ведь я то была здесь, рядом, всего в нескольких шагах от него. И я должна была выйти и сказать о себе. Я начала подниматься, как пришедшая мне в голову мысль заставила меня остановиться.

Все уже кончено. Бальтазар знает о том, что я в Свете. Он понял это и принял. Что я сделаю, если выйду. Расскажу ему, что не ушла из-за него. Расскажу, что пришла в ад за ним и, что больше не могу вернуться обратно. Что нарушила все законы. Это я ему скажу? Но ведь он принял утрату. Ничего не произошло. Теперь все обойдется и никто не причинит ему боль. А я одним своим необдуманным поступком, подчиняясь слабости разрушу тот хрупкий мир, что установился сейчас в этой комнате. Я подвергну его опасности, и он погибнет защищая меня, погибнет вместе со мной. Это глупо. И именно в настоящий момент, когда я впервые в полной мере поняла, что люблю его больше жизни, поняла, что он любит меня также сильно. Именно теперь я не могу дать ему погибнуть, я не могу причинить ему боль.

Я чувствовала, как силы покидают меня, рана была открыта и кровь уносила из меня по крупицам жизнь. Я умирала. И понимала это. Я дошла сюда, живя только одной мыслью и, когда эта мысль перестала меня поддерживать, как наркотик, я лишилась тех сил, которые держали меня на ногах. Моя рана была слишком глубока и сил бороться не было. Одно я знала точно, я должна уйти. Уйти, никому не сказав, что была здесь, никому не причинив боли. Он думает, что я в Свете. Возможно, он даже никогда не узнает, что сталось со мной. Об этом, верно, позаботятся. Мне нужно уйти как можно дальше, на сколько хватит моих оставшихся сил. Возможно, повезет и мне удастся дойти до гор. Где меня никто не увидит. Может, меня никто не найдет и я просто исчезну, словно бы меня никогда не было. Это было единственным моим правильным решением. Наверное, я и пришла сюда только для того, чтобы убедиться, что с человеком, который был мне дороже всего, все будет хорошо. Я убедилась, и мне нужно идти.

Приподнявшись на руках, я осторожно послала ему сквозь тонкие занавески прощальный поцелуй:

– Я всегда тебя буду любить

В эту секунду он бессознательным жестом поднес руку к губам. Словно бы почувствовал мое прикосновение.

Замотав больную руку в остатки шали, я встала и сделала несколько неуверенных шагов в сторону от окна, но произошло то, что заставило меня остановиться.

Лоран затушил еще одну сигарету, резко поднялся в кресле и проговорил:

– А вы, господа, не желаете поинтересоваться, раз уж тут у вас такая идиллия, для чего сюда сегодня пришел я?

Все обернулись в сторону Лорана, даже здоровяк, который стоял у стены. Я снова прильнула к окну. Сердце неприятно закололо.

Лоран продолжил:

– Ты – Люцифер, прекрасно все расписал. Свет, Кристина, правила. Но ты, кажется не смог учесть одной простой вещи.

– Какой, – раздражено проговорил Люцифер.

– А той, что в Свет можно уйти только добровольно. Без принуждения. Мы насильно никого не можем туда забрать.

Искра напряжения прошлась по комнате:

– что ты хочешь этим сказать? – произнес дьявол.

– А то, что Свет не забрал Кристину, а сама она отказалась туда идти.

Пауза. Я перевожу взгляд с одного лица на другое. Я вижу, что теперь они похожи на восковые застывшие маски. Бальтазар был оглушен, он кажется до конца не понимал, что было здесь только что сказано.

– Я, видимо, совсем перестал понимать этих людей, – практически прокричал Люцифер, – да где уж там, если я собственных приближенных понять не могу.

– Где она? – бесцветным голосом проговорил Бальтазар.

– Мы искали ее всю ночь, – начал Лоран, – когда Свет пришел за ней, она не пошла в него. Естественно, это тут же стало нам известно. Мы узнали, что она взяла лошадь и уехала куда-то в сторону леса.

– Зачем? – прервал его Люцифер.

– Зачем? – переспросил Лоран, – а спросите это у своей подруги.

– У Амины?

– Мне неинтересно, как ее зовут, но вот только наши люди видели, как она бродила вокруг того дома, где жила Кристина. Мы последовали за ней. Перерыли весь лес, прочесали метр за метром.

– И что? – спросил Люцифер

– Сначала на дороге мы нашли истерзанную лошадь. Вернее то, что от нее осталось. Похоже на них напали бекасы. Не буду вдаваться в подробности. Мы пошли дальше по следам крови, которой были перепачканы все деревья. Она, похоже была ранена, бекасы шли за ней по следам. Ну, а потом…

– Что? – подал голос здоровяк.

– Потом мы вышли к болоту, что недалеко от дороги. Там мы нашли ее платье и еще одно большое пятно крови. Мы не поняли до конца, что произошло, либо они настигли ее до болота, либо она утонула, пытаясь от них спастись. Видимо, не хватило сил плыть, потому что, судя по количеству крови, которой она потеряла, она ни за что не преодолела бы его вплавь. Больше никаких следов мы не обнаружили. Это все. Теперь вы понимаете, что произошло? И что же мы будем делать дальше? Вы второй раз играете судьбами людей, второй раз со времен вашей сестры, вы калечите жизни. Погиб ни в чем не повинный человек. По вашей прихоти. Мы предупреждали, чем это может закончиться. Вы, Люцифер гарантировали нам, что этот щенок исчезнет из жизни Кристины, и что получилось. Мы не смогли ее спасти, зато вы поразвлеклись от души. Поздравляю! Только имейте ввиду, вам так все это с рук не сойдет. Мало того, вы вторглись, ухватились своими погаными лапами за ее душу, так вы все-таки довели дело до конца. Вы ее погубили. Мы не спустим вам это, можете не надеяться. Нам не нужна война, не смотря ни на что, но мы требуем возмездия. Мы хотим, чтобы виновный был наказан. И ты, Люцифер нам его отдашь. Я понятно излагаю.

Но Люцифер не обращал внимания на то, что говорил в гневе Лоран, его лицо было обращено на Бальтазара с того самого момента, как было сказано о том, что случилось со мной.

Бальтазар стоял белее мела. В его лице и в глазах не осталось ни капли жизни, казалось, эти слова убили его, оставив здесь только неудачную бледную копию. Его слегка пошатывало. А потом он молниеносным движением ухватился за эфес шпаги. Здоровяк моментально оказался за его спиной и стальным кольцом обхватил его руками за плечи:

– Отпусти меня, Легион, отпусти, – вырывался Бальтазаар, – я готов понести любое наказание, теперь мне все равно, но прежде чем я умру, я заберу с собой Амину.

Казалось, он обезумел, даже силы Легиона не хватало чтобы сдержать его.

– Приди в себя, Бальтазар, – пытался до него докричаться Люцифер, – ты должен прийти в себя. Мы накажем Амину. Перестань.

Но, все было бесполезно, все слова, все крики. Я снова подлетела к окну и отодвинула занавеску. Никто не обращал на меня внимания:

– Прийти в себя? – неистово закричал в лицо Люциферу Бальтазар, – да идите вы все. Это вы во всем виноваты. Вы думаете, что в праве лезть в жизни, решать судьбы. Это все вы, я ненавижу вас всех. И тебя, тебя особенно, ты предал меня. Ты не дал спасти ее. Зачем? Кто вы такие? Вы ничего не понимаете, не знаете, только кичитесь своими пресловутыми правилами. Я тебя ненавижу! Я отрекаюсь от тебя.

Я поняла, что случилось непоправимое, и виной тому была только я никто больше. Пытаясь сделать как лучше, я причинила столько зла всем, особенно тому, кого так любила.

А потом, все что происходило потом, было похоже на замедленную съемку. Я словно бы стала зрителем тяжелой драмы, которая разыгрывалась на моих глазах.

Я заметила, как Бальтазар сильно ударил локтем Легиона и тот неуклюже повалился на прекрасный столик, который разлетелся в щепки под его тяжестью. Я увидела, как на его месте оказался Лоран, который попытался схватить Больтазара за руку, но тот резко увернулся и ударил того ногой в живот. Борясь с нехваткой кислорода, Лоран смертельно бледный осел на пол. Как стремительно сокращалось расстояние между Бальтазаром и Люцифером. Между повелителем и единственным подданным, который посмел ослушаться его воли, который отрекся от него.

Я почувствовала, что Бальтазар ничего сейчас не способен воспринимать, не способен видеть. Ярость застилала ему глаза, закладывала уши. Он видел только того, кого считал виновным в своем горе. Как ребенок, впервые с этим горем столкнувшийся.

Люцифер, казалось, не приложив малейшего усилия оттолкнул Бальтазара так, что тот пролетел через всю комнату и с глухим звуком ударился об противоположную стену. Ту, что располагалась рядом с окном.

Я перевела взгляд на Люцифера и ужаснулась. Он был так страшен в ту секунду, страшен тем, насколько были пусты его глаза, насколько злость и доля обреченности исказили его некогда благородные черты.

В нос мне ударил тяжелый запах серы. Я закашлялась, смахивая слезы. А потом я увидела самое страшное.

В руке у Люцифера появился крглый светящийся шар, небольшой, блистающий холодным зеленоватым светом. И с каждой секундой он закручивался все сильнее и сильнее. Я поняла, что Бальтазару вынесен смертный приговор и сейчас он должен быть исполнен.

– Прости, – прошептал чуть слышно Люцифер, и в его глазах промелькнула искра сострадания.

Почему – то в этот момент мне вдруг вспомнились слова Жюстин, мне отчетливо вспомнилось, что однажды в момент нашей последней встречи, она сказала мне, что знает, как я поступлю и что, однажды она уже поступила именно так.

Я не дам ему умереть! Я словно, бы со стороны смотрела на то, как собрав последние силы, я резко подтянулась на руках к подоконнику. При этом я даже не чувствовала боли. А потом я оказалась в комнате. Пробегая мимо поверженного Лорана, я на секунду заметила, как он что-то кричит мне, пытаясь ухватить за подол сорочки.

И мысль в голове: «Только бы успеть».

И еще слепящий шар, который вслед за рукой Люцифера отходит немного назад, как маятник, а потом с космической силой летит в Бальтазара.

И потом еще боль. Она прожигает грудь насквозь, она вползает в мое тело, ломая и калеча его.

И мысль «Я успела». А потом снова боль, все сильнее и сильнее. Нужно открыть глаза, нужно собраться с силами.

И еще Бальтазар… Нет, мой Себастиан. Он склоняется надо мной, он говорит мне что-то. Странно, но я его не слышу. Я только улыбаюсь ему. Губы не повинуются, но надо. Очень надо сказать.

И они все. Лоран, Люцифер, Легион. Они тоже смотрят на меня. И в их, многое повидавших и уставших глазах, такая тоска.