Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом

– Ишь, какой прыткий. Скажи спасибо, что жив остался. Матушка извелась вся. Слава богу, сберег тебя. А о деле вот что скажу. Ты кого поднимать собрался? Нет больше дружины Владимира: кто к Святославу Древлянскому ушел, кто к Ярославу в Новгород, кто к Глебу, иных варяг Гилли в Царьград позвал…

– Уж не тот ли Гилли, племянник батюшкиного сотоварища Орма, о котором он сказывал?

– Он самый. К нам в дом наведывался. От греков приплыл в дружину царьградского владетеля Василия воинов набирать от варягов, из Русской земли, киевлян тоже. Только не много охотников ныне нашлось в ромейское государство плыть, больше к Святополку подались. Торопша тоже у него… Что дружинники, немало бояр под его руку встали: и воевода Олег Волчий Хвост с ним, и Анастас Корсунянин – настоятель Десятинной церкви. Лисой крутится возле Святополка, вину заглаживает. Ведь не без его помощи туровского князя отец в темницу посадил.

– Вестимо, он прежде предал греков и помог князю Владимиру град Корсунь взять, а ныне забыл, что Бориса наставлял и великое княжение ему прочил.

– То верно, греку не впервой личину менять. Предал раз, предал второй, придет срок – предаст и третий.

– А что киевляне?

– Киевлян новый князь нашел чем прельстить: кого обещаниями, кого щедростью привлек, а кто и без того смирился. Среди них такие, кому вера греческая словно кость в горле. Эти надеются на Святополка, ждут возвращения старых богов. Есть средь знати малость тех, кто не прочь латинян приветить. Не зря покойный латинский священник Рейнберн, которого Святополк прежде вместе с женой из Польши привез, тайно склонял киевлян к своей вере. Иным же просто спокойствие нужно. Всякий свою выгоду ищет.

Никита возмутился:

– Значит, некому отомстить за Бориса и соратников его, безвинно убиенных?

– Есть господь, ему дано наказывать виновных, а наше дело ждать, покуда он вложит в нашу длань меч карающий. Сейчас не об этом думать надо. Приехал ты на коне Путши, а того не ведаешь, что воевода со многими вышгородскими боярцами и дружинниками в Киеве у князя Святополка гостит. Больше скажу, один из его подручников по имени Еловит поставлен за воротами и стенами Верхнего города призирать. Сегодня приходил стены осматривать, жердяй пучеглазый.

Никита сжал пальцы в кулак:

– За службу расплачивается князь Святополк с вышгородцами, за убийство Бориса. И Еловита этого я знаю, он вместе с другими воинами Путши князя Бориса и Георгия добивал, а потом срубил Угрину голову, чтобы гривну золотую с шеи снять.

– Такой пощады не знает. Я сразу приметил взгляд его волчий. Хорош будет защитник у Верхнего града.

– Воздастся ему за злодеяния. А ты-то что?

Витим расстроенно выдохнул:

– А мне показали от ворот поворот.

– Так вот почему ты смурной пришел.

– Святополку верные люди нужны, потому и убирает прежних стражей. Видимо, есть злодею кого бояться… Да и не забыл, наверное, князь, кто стерег его в темнице. В ту пору повздорил я с ним, как бы теперь та ссора мне боком не вышла.

Витим замолчал. В памяти всплыл день, когда Святополк, будучи в заточении, попросил его тайком, за мзду, передать письмо священнику-латинянину Рейнберну. Витиму приходилось видеть епископа прежде, ему этот сутулый мрачный человек со светло-серыми холодными глазами на вытянутом лице не понравился. Из разговоров было известно, что немец погубил множество людей славянского племени, проживающего у Варяжского моря, обращая их в свою веру, которую хотел утвердить и в Киеве, и по всей Руси, для чего, в угоду папе римскому, совместно со Святополком, готовил заговор против Владимира. Поговаривали, что он же подбивал Святополка против иных братьев. Междоусобица была латинянам и многим правителям Запада на руку. Им был известен принцип правителей Древнего Рима: «Разделяй и властвуй». Рассорить владетелей, натравить друг на друга славянские племена, собранные Владимиром в единую Русь, а затем, пользуясь враждой, покорить обильную людьми и богатством землю, искоренить прежние верования и обратить к Риму – было заветным желанием Рейнберна и его единомышленников-единоверцев.

Витим выполнить просьбу князя отказался. Святополк озлился, впал в бешенство, брызгая слюной, обозвал псом и холопом, хотел ударить. Дружинник руку перехватил, вывернул, припер князя лицом к стене. Святополк невысокий, но крепкий и жилистый, хотел было вывернуться, но почувствовал, что молодой противник сильнее, а потому в единоборство вступать не стал. Витим же молвил:

– Ты, князь, меня не хули и холопом не называй. Я свой род от славных словенских князей веду и предательством себя не замараю, поскольку твоему отцу слово дал верой и правдой служить.

С этими словами и отпустил туровского князя. Тот ожег стража злым взглядом болотистых глаз, пригрозил:

– Погоди, щенок, придет и мое время, тогда я тебе припомню.

Витим отогнал воспоминанья, изрек:

– Как в воду глядел Святополк. Знать бы, что немец-епископ, коему он просил письмо передать, в тот день помрет в своей темнице без причастия и исповеди, можно было бы все иначе содеять.

Никита тихо спросил:

– Опасаешься?

– Опасаюсь, но не в этом беда. Ты коня где оставил?

– У калитки.

– Эх, старику бы силы, а юнцу ума. Дом наш у дороги, а конь у Путши приметный. Гнедого в яблоках нечасто увидишь, да еще с белой отметиной на задней ноге. А ну как приметит хозяин или люди его.

– Что же делать будем?

– Вот что думаю. Самим нам против Святополка не управиться и киевлян не поднять. Надо князю Ярославу в Новгород сообщить о злодеянии. Он один имеет силу, которая Святополка сокрушить сможет. Киевский князь о том знает и не преминет избавиться от Ярослава. Сам ведаешь: двум головам на одних плечах тесно. – Витим встал из-за стола. – Пойду поговорю со знакомцами, они сегодня ночью у Градских ворот стоят, завтра Еловит и здесь своих воев приставит, тогда незаметно не проскользнешь. Как стемнеет, поеду в Предславино сельцо, княжне поведаю о том, что случилось. Уж она найдет, как брата кровного известить об опасности. Поскачу на гнедом, заодно избавимся от него, а до темноты в конюшне спрячем от глаз любопытных, пока он нам беды не принес.

Никита почесал затылок:

– А мне как быть?

– Сиди дома, раны лечи. Вернусь днем, тогда и решим, что дальше делать.

* * *

Тревога Витима по поводу коня оказалась не напрасной. Еще днем Еловит, осматривая стены и башни Верхнего города, приметил у калитки одного из дворов гнедого коня с белой отметиной на правой задней ноге. Не поленился вышгородский боярин, прошелся мимо, оглядел животину и понял, что не ошибся – это был Бирюк, конь Путши. Выведал он и о том, кто проживает в избе, о чем и доложил хозяину, вечером, после княжеского пира. Весть встревожила Путшу, его широкое красное лицо побледнело:

– Может, не он? Конь мог и другому достаться.

– Он. Я узнавал. Этот Никита с малых лет при Борисе был и на печенегов с ним пошел. На Альте тоже князя не покинул, как иные киевские дружинники, с ним в стане остался.

– Значит, выжил змееныш! Ты молвил, стрелами его изрядно поранили, не жилец он. А оно вон как вышло… От него надо избавиться, нам видок не нужен.

– Может, сейчас и наведаться? – предложил Еловит.

Путша остановил:

– Нельзя, киевлян переполошим. Прежде подумать надо, с князем посоветоваться. Главное, чтобы щенок во второй раз не улизнул.

– Не уйдет. Я двух своих людей поставил за домом присматривать. Приказал следить за всеми, кто будет в него входить и выходить.

– Что говорят?

– Молвят, жеребца твоего в конюшню завели, женщины во дворе копались, да еще Витим, двоюродник этого Никиты, два раза из дома выходил и назад возвращался.

– Куда наведывался, не проследили?

– Проглядели.

– Плохо. Ну да ладно, если Бирюк в конюшне, значит, они никуда не собираются, а ночью их никто не выпустит. – После недолгого раздумья добавил: – Людишек к темну от дома убери, как бы не спугнули отрока.

Еловит успокоил:

– Утром я своих воев у ворот поставлю, тогда этому карасю и вовсе из сетей не вырваться. Одного на башне Градской посажу, оттуда изба как на ладони.

– Вот-вот, ты ворота стереги да людей с конями и без оных там держи для слежки, надобно нам знать, кто приходил, куда и кто из избы выходил, с кем речи вел, а я, как князь проснется, к нему наведаюсь, тогда и решим, как быть дальше.

* * *

Путша ошибся, Витима из города выпустили. Радимич ушел после полуночи. Обмотал копыта коня тряпицами, чтобы не шуметь, в поводу довел до Градских ворот. Свистнул. Знакомые стражи, предупрежденные еще днем, ждали, приоткрыли одну из створок. Витим миновал перекинутый через ров мост, вскочил в седло и растворился во мраке безлунной ночи. Рассвет встречал в Предславине, во дворе княжеских дочерей.

Село на берегу реки Либедь было построено по указу Владимира более трех десятков лет назад. Здесь он повелел жить жене Рогнеде-Гориславе с детьми, а сельцо назвал в честь их старшей дочери – Предславино. Не раз и не два прошелся Витим вокруг княжьих хором, ожидая ее пробуждения. Предслава томить гостя не стала, узнав о его прибытии, велела позвать к себе. Встретила его в светелке. Витим вошел, перекрестился на икону в правом переднем углу, обратил взор налево, поклонился хозяйке. Княжна сидела у окна, на низкой резной лавке, покрытой синим ромейским аксамитом, материей на Руси редкой.

– Здравствуй, спаситель. Давно тебя не видела. Видать, все в делах да заботах. – Предслава улыбнулась, отложила пяльце, встала.

Витим невольно залюбовался княжной: высока ростом, ладна станом, глаза зеленые, как у его тетки Таисии, с поволокой, брови соболиные, русые волосы по-девичьи сплетены в тугую косу. Красавица, каких мало. Если бы не жена Надежа, то многое бы отдал, чтобы быть с княжной рядом. На эту красоту много охотников было. Засылали к ней сватов знатные женихи от чехов, угров и даже Болеслав – великий князь Польши, сватался к ней, но княжна отвергла его и всех остальных, а отец Владимир принуждать не стал. Горда Предслава, вся в мать Рогнеду. Было время, когда своенравная дочь полоцкого владетеля Рогволода отказала новгородскому князю Владимиру, робичичу по матери, за что тот захватил Полоцк, изнасиловал княжну на глазах отца и двух братьев, а затем убил их, после чего сделал ее своей женой. Рогнеда долго не могла простить Владимиру смерти близких и даже пыталась его убить, за что князь хотел зарубить ее мечом, и если бы не малолетний первенец Изяслав, вставший на защиту матери, то не быть ей живой. Владимир сохранил княгине жизнь, но вскоре к ней охладел и заимел новую жену, сестру ромейских императоров Анну. Не хотел Витим, чтобы Предслава повторила судьбу матери. Ей бы мужа достойного, засиделась княжна в невестах, уж за тридцать годков шагнула.

– Садись, молви, с чем пожаловал. – Предслава указала на скамью.

Витим сел, повел рассказ о гибели Бориса и его воинов, о чудесном спасении Никиты и его возвращении в Киев. В конце сказал:

– Не иначе, один он из всей дружины Бориса выжил.

– Не один. – Предслава подошла к окну. – Вчера тайно явился ко мне Моисей Угрин, брат Георгия.

– Жив, значит, а Никита о нем спрашивал. Они ведь от Альты врозь бежали.

– Жив, поведал мне о злодействе, попросил на время убежища, хотел утром к другому брату, Ефрему, в Ростов идти, только я не позволила, у конюха его спрятала. Поначалу думала к Ярославу послать, но слаб он и болен, едва на ногах стоит.

– Ужель и его поранили?

– От оружия его господь уберег, а вот ногу он в ночи подвернул. Стопа опухла, куда ему в дальний путь. К тому же озноб у него, не то от простуды, не то от того, что собственными очами страшную смерть брата видел… Покойная моя матушка, Рогнеда, сказывала, что после убийства ее отца и братьев десяток дней слова вымолвить не могла… Плохо ему, гонец из него никудышный, а на других надежды мало. Ведомо мне стало, что подзиратели Святополка среди челяди моей имеются. Мало того, отозвал он из Предславина прежних, верных мне сторожей, а вместо них своих прислал. Что делать, не знаю.

Витим поднялся:

– Если доверишь, я поеду.

Предслава с благодарностью посмотрела на дружинника:

– Знала, что вызовешься. Сейчас и отправляйся.

Витим замялся:

– Сразу не могу, мне бы домой наведаться, в Киев, с родичами попрощаться, в дорогу нужное из одежи да припасов взять.

– Запамятовал, что люди Святополка с меня глаз не спускают, а ну как схватят тебя? Тогда что? Да и спешить надо, каждый день дорог. У меня ведь при братце Святополке тоже свои подзиратели есть, они донесли – князь против Глеба замышляет, и еще сообщили, что вскорости из Киева в град Новгород посольство отправляется. Кто знает, может, среди послов к Ярославу убийцы подосланы?

– Оно понятно, поеду.

– Ехать не таясь придется. Люди Святополка видели, как ты во двор въехал. Тайком тебе не выбраться.

– Ничего, бог не выдаст, медведь не съест. Только просить тебя буду: сообщи моим родичам, жене и тетке, передай, пусть говорят, что я к отцу и матери уехал, а Никите вели дома сидеть, пока утихнет, а по возможности пусть бежит в Новгород, Муром или в селище к деду Гремиславу.

– Не беспокойся, сделаю, как ты просишь, и в дорогу тебя соберу. К твоему коню еще заводного дам, снеди, оружие, какое пожелаешь. И вот еще… – Предслава села за стол, на котором в беспорядке расположились книга в серебряном окладе поверх кожаного переплета, малый светец, пергаментный свиток, береста, металлическое писало, перья, пузырьки с чернилами и киноварью. Княжна взяла писало, бересту, старательно начертала на нежной кожице буквы кириллицы: «Отец твой умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса и за Глебом послал, берегись его очень». Бережно свернула письмо, обвязала тесемкой, положила в кожаный мешочек на гайтане. От стола подошла к ларям у стены, открыла один из них, вынула кошель с монетами, протянула Витиму.

– Это тебе. А это передашь Ярославу. – Предслава надела гайтан на шею радимича. Ладони княжны задержались на его плечах, зеленые глаза заглянули в потаенный уголок души, смутили, заставили трепетать сердце. Руки Витима легли на тонкий стан, Предслава качнулась к нему. Перед глазами возник образ Надежи. «Господи, убереги от греха!» Сглотнул слюну, хрипло произнес:

– Пора мне.

Слова Витима остановили княжну. Она отшатнулась, отвернулась к окну.

– Иди, я распоряжусь. – Ее голос подрагивал, но она справилась, твердо продолжила: – О том молвила, из Предславина села тайно уехать не получится, будь осторожен. Люди Святополка могут за тобой увязаться. Помни, если тебя схватят с письмом, нам смерти не миновать.

– Письма не отдам и живым не дамся.

– Знаю, уходи. Да хранит тебя господь!

Когда дверь за Витимом закрылась, Предслава села на лавку, закрыла лицо ладонями.

* * *

Никите дождаться возвращения двоюродника не пришлось. Ближе к полудню в дом Таисии явился Торопша. Припадая на левую ногу, проскочил сени, вбежал в избу, отдышался, глянул на Таисию и Надежу, зашарил глазами по горнице:

– Витим где? Никита?

Таисия остудила:

– Откуда про сына знаешь?

Торопша открыл было рот, но в это время в горницу вошел Никита, встал за спиной. Таисия прятала сына в подклети, которая соединялась с сенями. Торопша обернулся, обнял отрока:

– Звал же тебя в Киев, а ты с Борисом остался. Пошел бы со мной, не было бы сейчас беды.

– О какой беде молвишь, дядя Торопша? – обеспокоенно спросил Никита.

– Не знаешь ты, что я ныне при воеводе Волчьем Хвосте, Святополку служу.

– Знаю.

– Знаешь, так слушай. От воеводы я прибежал. Призвал он меня к себе и велел передать, чтобы ты да Витим из Киева бежали. Утром к князю вышгородец Путша пришел и рассказал, что ты на его коне бежал, когда они Бориса убивали…

– Так и ты о том ведаешь? – удивился отрок.

– Олег Волчий Хвост про то обмолвился, велел мне язык за зубами держать, иначе обещал его своими руками вырвать. Кто знает, может, и он эти руки к убийству Бориса приложил. Но сейчас не про это. О вас он, помня отца твоего покойного Мечеслава, озаботился, предупредить решил. Разговор Путши со Святополком при нем случился. Путша доложил, что коня вышгородский боярин Еловит у избы дружинника Витима видел, мол, там же и его двоюродник Никита живет, который с Борисом на Альте был. Боятся, что узнают киевляне о том, как князя Бориса убили.

– Правильно боятся, аукнутся им подлости! – зло бросил Никита.

– Боятся, а дело свое вершат. Святополк припомнил, что Витим сторожил его в темнице, решил обоих погубить. Придумали они с Путшей схватить вас вечером, чтобы народ не будоражить, а киевлянам объявить, будто вы по приказу Бориса хотели убить великого князя, но тот всех упредил, и брата предал смерти, и вас изловил.

– Вот Каин подлый!

– Бежать вам надо! Только как это содеять? У всех ворот верные люди Святополка и Путши стоят, приметы твои и Витима им ведомы.

В горнице повисла тишина. Первой заговорила Таисия:

– Вот что я скажу. Витим в Предславино поехал, ты, Торопша, не мешкая, иди ему навстречу, предупреди, пусть к князю Глебу в Муром бежит. – Таисия обратилась к Никите: – Тебе, сынок, туда же надо. Ты с Глебом с малых лет дружен, опять же, Глеб кровный брат Борису, он вас защитит. Заодно предупредите его. Князь Святополк, убив одного, побоится мести другого, а потому постарается избавиться и от Глеба.

Торопша покопался в седоватой курчавой бороде, одобрительно кивнул:

– Верно, только как Никиту из города вывести?

Таисия думала недолго:

– Гилли сказывал, что ладьи в Константинополь завтра должны отплыть… Ты, Надежа, сходи к варягу на Почайну да скажи, что надо Никиту среди его воинов спрятать, а завтра, как от Киева отплывут, высадить его на берег за островом, ниже перевоза. – Таисия вновь повернулась к сыну: – Бог даст, по одному или вдвоем уйдете через Чернигов или иным путем в Муром.

Торопша шагнул к выходу:

– Пойду, надо Витима встретить, прежде чем он города достигнет, заодно скажу, где ему Никиту ожидать.

Таисия посоветовала:

– Возьми его коня, так быстрее будет, ему и оставишь. Если встретятся у перевоза, то будет конь и у Витима, и у Никиты.

* * *

Едва Торопша покинул двор, Надежа вышла из дома. Она ожидала скорого возвращения мужа, а потому помимо своей воли кинула взгляд на Градские ворота. Витима не было. В Верхний город входил старик с клюкой, женщина с ребенком да лохматый мужик тащил на привязи белую козу. У ворот Надежа заметила воинов стражи, с ними всадника в коричневой вотоле и сером войлочном колпаке. Всадник тоже заметил ее. Надежа почувствовала на себе его пристальный взгляд, но значения не придала, мало ли охотников поглазеть на чужих жен. Беспокойство пришло позже, после Подольских, по-иному Киевских ворот, на сходе Боричева взвоза, когда неожиданно обнаружила, что всадник неторопливо следует за ней. Слежка это или нет, требовалось проверить. С Боричева спуска Надежа свернула в сторону слобод, где жили кожемяки и гончары. Всадник не отставал, но всем своим видом показывал, мол, едет по своим делам. Надежа поняла, что это не так: метнулась в узкий переулок, затем в другой, побежала к торговищу на Подоле. Там в шумном многолюдстве и затерялась. Преследователь такой прыти не ожидал и девушку упустил. С опаской, то и дело оглядываясь, Надежа достигла берега реки Почайны, нашла ладью Гилли. К счастью, варяг оказался на месте. Знакомец семьи внимательно выслушал ее и, не раздумывая, согласился помочь. Измыслил он с сотоварищами и то, как можно перехитрить соглядатаев.

В скором времени стражи Подольских ворот, в том числе и всадник в коричневой вотоле, увидели Надежу. Молодая женка возвращалась с узлом в руках. Она чувствовала на себе злобный взгляд преследователя, но вида не показала. Следом за Надежей в Верхний город вошли малой ватажкой варяги, поднялись к Бабину торжку, покрутились у Десятинной церкви, потянулись к Градским воротам, но перед ними повернули и через проулок, вдоль крепостной стены, вернулись к Боричеву спуску. Стражники покосились на буйных и задиристых характером северян. «Ишь, ходят косматые туда-сюда, гогочут неуемно да лопочут непонятно. Скорее бы отплыли в Царьград, одно беспокойство от них». Не знали вои Святополка, что с варягами ушел и Никита. В узелке принесла ему Надежа одежду варяжскую. В ней-то и вылез он через оконце в проулок, когда по нему варяги проходили. Смешался с ними, попробуй отличи, таких рыжеволосых, как Никита, среди них немало. Ищи, Святополк, ветра в поле. Тщетными оказались старания его прихвостней Путши и Еловита. Одно плохо, крупный телом юноша едва протиснулся в малый оконный проем, потревожил раны. Одна из них, на плече, стала кровоточить. Никите стоило большого труда сдержать рвущийся наружу стон. Боль утихла уже на Подоле.

Утихли страх и беспокойство Таисии, отвел всевышний опасность от ее сына. Об одном печалилась: только свиделись – и опять расставание; короткой оказалась встреча, да и что впереди – неведомо, какие опасности и неприятности поджидают единственного сына в вынужденных скитаниях.

* * *

Покой продлился недолго. Стоило варягам уйти, как явился Торопша и поведал о том, что Витима по дороге к селу не встретил, но был у Предславы и от нее узнал, что он отправлен княжной в Новгород к Ярославу, чем немало расстроил женщин. Таисия переживала, что сыну предстоит путь без спутника и без коня. Будь сын под опекой Витима, ей было бы намного спокойнее. Торопша успокоил:

– Не кручинься, коня к себе заберу, в моем дворе на Подоле ночь постоит, а утром, пораньше, отведу к острову у перевоза. И еще вот, книжица, на греческом языке писана. – Дружинник протянул сверток. – Предслава велела передать, сказала, помнит, что ты грамоте обучена.

– Зачем? – удивилась Таисия.

– Подглядывают за ней люди Святополка, потому и сказывала мне, если допытываться станут, молвить, что за книгой приходил для тебя.

– Умна княжна, дай бог ей долгие лета здравствовать. Не единожды приходилось ее видеть в покоях почившей княгини Анны, доводилось и словом перемолвиться. Книгу вскорости с Надежей верну, а ты уж постарайся, отведи коня Никитушке.

– Сказано, утром конь будет у острова.

Пообещал, а содеять не смог. Вечером воины Святополка во главе с Еловитом нагрянули в дом Таисии, но не обнаружили там ни мужчин, ни гнедого коня Путши. Женщин пытать не стали, побоялись возмущения киевлян, зато схватили Торопшу. Постарел Торопша, проглядел за собой слежку опытный дружинник и бывший осторожный предводитель лесных татей-разбойников. Скрутили у Подольских ворот, поволокли на княжий двор, бросили в поруб. Теперь Таисии и Надеже оставалось гадать, где Витим и Никита, что с ними стало и удастся ли им свершить задуманное.

Глава четвертая

Молим, княже, тебя и братьев твоих, не погубите Русской земли. Ибо если начнете войну между собою, поганые станут радоваться и возьмут землю нашу, которую обороняли отцы ваши и деды ваши трудом великим и храбростью, борясь за Русскую землю и другие земли приискивая, а вы хотите погубить землю Русскую.

Повесть временных лет

Витим приметил всадников, едва отъехал от Предславина села. Они были без доспехов, но по наличию оружия и тому, как они держатся в седлах, было ясно, что это воины. Их было четверо, все на конях, двое с луками. То, что они его преследуют, понял сразу, свернул с дороги на Киев, помчался к реке Либедь. Всадники последовали за ним. Витим горячил коня, надеясь на его быстрый бег, время от времени оглядывался, не отстанут ли неизвестные сопутники. Оторваться не удалось. Преследователи не отставали, прилипли, словно репья к конскому хвосту, не отцепишь, однако и стрел не пускали. Значит, решили взять живым. Что ж, четверо над одним такое сотворить могут, только Витим мыслил иначе. Радимич решил избавиться от преследователей и спокойно уйти в Новгород. В такой исход он верил. Мечеслав, брат его матери и отец Никиты, раненый, пешком уходил от троих печенегов и сумел одолеть их по одному. Торопша рассказывал, как это было. Дед Гремислав в молодые годы тоже с четверыми находниками управился. Так чем он хуже? Не зря же обучали его воинскому делу родичи и княжеские дружинники. Ужель не сможет, в случае надобности, содеять то же или хотя бы отпугнуть противников, заставить их остановиться.

Витим миновал реку до того, как к ней подскакали всадники. Самое время пересесть на заводного и постараться оторваться, но на это надежды мало, кони преследователей свежи и быстры. Радимич поступил иначе, привязал коней к дереву, засел в прибрежных зарослях. Он подождал, когда преследователи начнут переправляться, высмотрел лучника, пустил стрелу. Стрела угодила в плечо. Воин вскрикнул, свалился в воду. Теперь и у преследователей остался один лук. Надежда на то, что остальные испугаются и подадутся назад к берегу, не оправдалась. Воины оказались не робкими и опытными, они знали, что не стоит подставлять спины под стрелы врага. Второй лучник изготовился к стрельбе, в то время как два его сотоварища продолжали переправу, взор стрелка метался по противоположному берегу, он выискивал цель. Радимич понял, стоит ему шевельнуться, воин с луком пустит стрелу. Надо было отвлечь его внимание, как это сделать, рассказывал дед. Он ковырнул ком земли, швырнул в сторону. Лучник выстрелил туда, где шевельнулся кустарник. Второй раз наложить стрелу на тетиву он не успел. А Витим не промахнулся, его стрела поразила противника в шею, но и у него не оставалось времени для следующего выстрела. Воины Святополка были близко. Он побежал к коням. Противники опередили. Налетели, когда до гнедого оставалось не более двух шагов. Смерть одного сотоварища и ранение другого разозлили воинов, надеяться на то, что его попытаются взять живым, не приходилось. Витим откинул лук и колчан, выхватил меч. Передний, рябой носатый детина на соловой лошади, рубанул с оттяжкой. Витим увернулся, ткнул острием меча в круп соловой. Лошадь встала на дыбы, сбросила хозяина. Это помешало второму всаднику. Заминка дала время срезать повод и вскочить на гнедого. Вовремя. Пока хозяин соловой пытался подняться, второй всадник схватился с Витимом. Место тесное, между деревьев не разъехаться, мечом особо не помашешь, над головой ветки. Съехались вплотную, вцепились друг в друга, так вместе и свалились с коней на землю. Мечи при падении выронили, схватились врукопашную. Противник Витима оказался сверху, ухватил за горло, стал душить. Крепкие руки у дружинника Святополка: дыхание сперло, в висках застучала кровь. Собрав остаток сил, радимич уперся левой рукой в щетинистый подбородок противника, правой дотянулся до ножа-засапожника, ударил в живот. Глаза воина закатились, хватка ослабла. Второй удар пришелся выше, горячая струя крови оросила грудь, стриженная под горшок голова дружинника уткнулась в плечо радимича. Витим сбросил противника, поднялся на ноги и чуть не попал под меч хозяина соловой лошади. Пригнулся вовремя. Клинок молнией просвистел над головой. Витим почувствовал, как шевельнулись волосы на темени. Второй удар пришелся по ногам. Таким приемом пользовались часто; обездвижь противника – и победа за тобой. Будь у Витима щит, он бы прикрылся, но щита не было. Зато у него были утомительные занятия с дядькой Мечеславом, когда он заставлял прыгать в высоту, имея на себе полное вооружение, а то и вовсе с мешком, набитым землей. Тогда Витиму это казалось глупостью, но позже Мечеслав объяснил, что так можно спасти ноги от вражеского оружия, будь то меч, копье или топор. В тесном бою строй на строй этот прием бесполезен, но в поединке может спасти жизнь. Спас он и Витима. Благо, в свое время слушал дядьку и старательно выполнял его наставления. Радимич подпрыгнул высоко, меч вспорол воздух под ногами. Но носатый не медлил, отвел десницу к левому плечу, еще миг – и рубанет наотмашь. Радимич шагнул вперед, крепко ухватил локоть дружинника свободной рукой, всадил нож под ребра. Носатый пошатнулся. Подсечка довершила дело. Добить смертельно раненного – дело нехитрое. Витим тяжело поднялся, пошатываясь, добрел до реки, глянул в сторону Предславина, туда уходил раненный им лучник. Он то и дело спотыкался, оглядывался, спешил к дороге, наверное, надеялся позвать на помощь. Опыт подсказывал: сесть на коня, догнать, убить, чтобы не осталось свидетелей, но душа не желала еще одной смерти. Витим опустился на колени, снял испачканную рубаху, смыл прохладной водой кровь с тела. Испуганные схваткой кони сгрудились в пяти шагах. Витим встал, направился к гнедому, тот косил глазом, шарахался, но уговорам поддался. С ним вернулся к заводному, вынул из переметной сумы сменную рубаху, подарок Предславы, надел. Взгляд скользнул по окровавленным телам убитых им людей. Витим перекрестился: