Операция «Царский ковчег». Трилогия. Книга 1

Симонов подумал:

– Ну, вот. Этого мне только не хватало. А вслух сказал:

– Наверное, так Господу Богу было угодно.

– Неужели? А я вот думаю, что опасные они для нас женщин. Они меня завораживают. Душу бередят.

– Так выходит они Вам Александра Петровна, покоя не дают?

– Почему Вы капитан, не уехали за границу? – спросила Александра. – Что у Вас тут? Семья?

– Да нет у меня семьи. – Ответил Симонов. Я один. Жена у меня медсестрой была в Первую мировую погибла во время боя за крепость Перемышль в 1915 году. Детей у меня нет. А здесь по долгу. Сами знаете. Тут дело не простое. И пока я свой долг не выполню, я не могу отсюда уехать. Есть у меня на Юге в Батуми домик. Когда всё окончится я туда и перееду. И в шутку добавил:

– А что Александра, я один, Вы одна. Может, вместе там коротать век будем?

– Да ну, Вас. Тоже придумали. Какая я Вам пара? Мы из разных сословий. Вам, поди, дворянку подавай. А мне никак ей не стать.

– Почему же? Вы как раз и можете. Стать у Вас подходящая. Тем более я ведь знаю, что Вы окончили женскую гимназию. Умеете вышивать, рисовать, писать стихи.

Так, за вечерними беседами и проходили дни. Общение с этой женщиной приносило его душе отдохновение, после общения с представителями пролетариата.

На Рождество Христово, сразу после службы она пришла домой. Симонов, как полагается, для советского работника не ходил в церковь, иначе товарищи заподозрят его в симпатиях к буржуям, но уже был дома. В гостиной стояла украшенная ёлка. Она приготовила стол. Зажгли свечи. На улице уже давно стемнело. Гостей не ждали. Разговелись. Не спали всю ночь. Вспоминали прежнюю жизнь. Он вспомнил благотворительный бал в рождество 1914 года.

Она рассказывала Симонову, что как – то на вечер в реальное училище были приглашены девушки из женской гимназии, в том числе и она. В актовом зале сначала проводилась торжественная часть. Потом концерт. Ученики реального училища пели хором, соло, дуэтом, декламировали. Затем танцевали и проводили игры. Очень хорошо пел Николай, Коля Фаворитов. Он читал отрывок из поэмы «Полтава» Пушкина затем стихотворение в прозе Тургенева «Как хороши, как свежи были розы». На вечера выдавались именные пригласительные билеты. Ученики жили на квартирах. Приглашены были также Нина Боброва, Нина Паршукова, Зина Тихонова, Тоня Соколова. После концерта были танцы Нину Боброву пригласил сначала Коля, а потом Фёдора Гладких. Но Нина стала дружить с Фаворитовым. Да я помню, что потом случилось так, что отец Коли заметил, что у сына в дневнике подчищены некоторые отметки. За обман родителей и подлог Коля был жестоко высечен отцом. В отместку он решил утопиться и действительно бросился в прорубь на Исети. Его удалось вытащить из соседней проруби, в которую его прибило потоком подо льдом. Дома его согрели, обсушили и… снова выпороли, чтобы в другой раз правильно воспринимал критику. Коля потом поступил в Санкт – Петербургскую консерваторию на вокальный факультет, а Нина поступила в медицинское училище.

– Да. – Сказал Симонов.

– А я вот до войны закончил юридический факультет в Санкт – Петербурге. Кроме того, изучал языки. Бывал за границей. Родитель мой военным был. Мечтал, что и я пойду в армию. Но я избрал другой путь. Одно время служил в Министерстве иностранных дел. Был представителем в Германии в посольстве. Потом не задолго до войны меня отозвали. Послали учиться на спецкурсы. Я их закончил и стал военным разведчиком. Началась война. Я был прикомандирован как знающий Германию в Главный штаб при Верховном Главнокомандующем. После революции вернулся не надолго домой. Отец сказал мне: Георгий, твой прадед, дед и я по первому зову родины шли её защищать. Вот и настало время испытаний. Я, наверное, с матерью уеду в Париж, стар я стал. А ты, выбирай, где тебе быть. Вернулся я в Ставку в Могилёв. А тут такие события. Я решил для себя, что наступил крах всему. Власти нет. Все идеалы порушены. Что делать? И тут я встретил на своем пути полковника Гришина-Алмазова. Он и предложил мне принять участие в борьбе за Россию. Так я и попал сюда. Мне предстоит сделать многое. Не знаю, что нас ждёт впереди, но мне точно известно, что другого мне не дано. Вы знаете, меня всегда привлекала героическая фигура – образ Прометея титана, осчастливившего человечество, – он мне близок. Особенно это ярко образ этого героя иллюстрирует музыке Бетховена к балету «Творение Прометея». Симонов стал рассказывать:

– Вы помните, конечно, что согласно мифа,

разгневанный Зевс, преследует полубога Прометея за то, что тот похитил огонь с небес и даровал его людям, научив их ремеслам и искусствам. Прометей лепит из глины статуи мужчины и женщины и пытается одушевить их небесным огнем. Статуи оживают, но они лишены разума и чувства. Прометей пробует воздействовать на них уговорами, отцовской нежностью и, наконец, угрозами; но ожившие статуи остаются бесчувственными и неразумными. Прометей уносит их в жилище богов, на Парнас. Далее события происходят на Парнасе. Прометей приходит со своими творениями, прося богов вдохнуть в них разум, научить их знанию и искусству. Богиня музыки начинает играть. К ней присоединяются певец Орфей и бог Аполлон. Тогда в творениях Прометея пробуждаются чувства. Но тут выступает муза трагедии Мельпомена и разыгрывает перед изумленными созданиями трагическую сцену, после чего закалывает Прометея мечом. Бог природы Пан, сопровождаемый фавнами, возрождает убитого героя. Одухотворенные, получившие разум и чувство творения Прометея танцуют. Всё заканчивается всеобщим торжественным и радостным танцем. Рассказ о герое был окончен, и Александра спросила Симонова:

– Вы видимо имели высший бал по древней истории Греции. Но при чём здесь Россия?

– Россия и есть Прометей. Сегодня ей предстоят тяжёлые испытания, но потом она воспрянет и станет ещё более могучей.

Он встал и за-за стола и сел на диван. Александра подошла и села с ним рядом.

– Да, я вижу как Вам тяжело. Я постараюсь в силу своих слабых женских сил оказать Вам помощь. Он сказал ей:

– Спасибо, Вам дорогая Александра Петровна. Я Вас никогда не забуду. Не забуду Вашу доброту и внимание ко мне, Ваше участие в моей не простой работе.

Он тяжело вздохнул. Она приблизилась к нему.

– Мне о вас рассказал дальний родственник. Он просил принять участие в работе. Я, так сказать, заочно знала о Вас. И часто представляла себе, какой Вы. Ну, а теперь я уже узнала Вас.

Всё вышло само собой. Он привлёк её к себе. Она гладила его по голове, по скулам. Провела пальцем по губам. Затем расстегнула его одежду. Горячие пальцы её гладили его грудь и плечи. Щекой она коснулась его щеки, а руки её продолжали освобождать его тело от одежды. Георгий чувствовал её горячие поцелуи по всему телу. Она, продолжая целовать его грудь, живот, опускалась всё ниже и ниже. Александра прильнула к нему всем своим телом. Жаркая волна пробежала по всему телу Георгия. Она, влекомая той же волной, скользила душистыми волосами по его телу и покрывало его горячими поцелуями, шепотом произносила ласковые слова. В какое – то мгновение она взяла инициативу на себя, мягко опустившись на его тело и медленно начала ускорять свои движения. Вскоре эти движения превратились в сумашедший темп. Георгию казалось, что он то погружается в бездну, то взлетает в небеса. Александра оказалась очень опытной в любви. Георгий испытывал необыкновенные чувства. Он взлетел на вершину сладострастья и, наконец, ослепляющий, всепоглощающий свет заполнил всю его плоть, прошел через позвоночник, рассыпавшись на неисчислимое количество ярких молний. Счастливые и изнеможённые предыдущей гонкой, они лежали, касаясь друг друга разгорячёнными телами и молчали. Александра коснулась губами его щеки. Он ощутил её нежное дыхание и почувствовал, как новая волна заполняет его сущность – огромное, неожиданное. Он овладел ей, как внезапный порыв штормового ветра, который опрокидывает парусную лодку, возникнув в одно мгновение в воздухе перед бурей, сметая всё, что ему встречается на своём пути. Затем они снова лежали рядом и долго, долго говорили… Он вспоминал довоенную жизнь, катание на льду Невы, белый снег, рождественские огни ёлок. Она рассказывала о катании на тройках в рождественские каникулы у дач города Шадринска. Как быстро промчалась молодость. Так прошла ночь. Утром Георгий, позавтракав, отправился проверять состояние дел в военном отделе. Для большевиков этот праздник уже не существовал. Хотя, по-прежнему, все они отмечали его. Только не в церкви, а пили по кабакам и гордились тем, что они имеют на это право. Для Георгия, таким образом, праздника тоже уже не существовало. Он должен был соответствовать своей должности, которую он получил в Горисполкоме. За ним всё время приглядывали люди, приставленные к нему Хохряковым. Он должен быть на чеку. Надо было многое успеть до начала основных событий. И вскоре они начались. Шёл 1918 год.

ГЛАВА III. РАБОТА БЕЛОЙ РАЗВЕДКИ В ЕКАТЕРИНБУРГЕ

Полковник Гришин – Алмазов давно работал в направлении поиска человека, через которого уходят данные к красным из Омска, можно сказать, из Главной штаб-квартиры Сибирской армии. К тому же из Екатеринбурга прибыл штабс-капитан Обыденов Виктор Иннокентиевич, который имел сведения о лазутчике. Прежде чем Обыденов попал в Екатеринбург и встретился с Симоновым, он какое-то время жил в Москве, потом в Перми, Тюмени и, наконец, Екатеринбург. Он окончил военное училище, был на фронте. Получил Георгия и звание штабс-капитана.

При формировании службы требовалась тщательно подходить к подбору кадров. А тем более к засылке за линию фронта людей. Они ведь могли и не вернуться. Рядом был враг. Но кто он? Всю ночь он просидел над документами. Уже под утро в кабинете Гришин – Алмазов внимательно, который раз рассматривал и перечитывал письмо, которое им удалось перехватить у связника красных. К сожалению, тот покончил с собой. Он поднес письмо к окну, поближе к свету.

– Точно, – сказал он сам себе, – этот почерк мне знаком. Затем он, достал журнал, в котором отмечались дежурные офицеры контрразведки, и сравнил письмо с записями в журнале. Проведя пальцами по векам уставших глаз, закрыл журнал, резко встал.

– Господин, штабс-капитан, Виктор Иннокентиевич, прошу Вас, возьмите наряд и арестуйте штабс-капитана Соловьёва.

Его арестовали дома. Он не успел оказать никакого сопротивления. В последнее время он часто бывал в большом подпитии. И вот и сейчас, когда за ним пришли, он был в нетрезвом состоянии, и это облегчило решение задачи. Его доставили в контрразведку и стали задавать вопросы, предъявив искомое письмо.

Соловьёв уже очухался. Он стоял, покачиваясь между двух солдат, и из подлобья косился на Обыденова.

– Ничего от меня не услышите, – заорал он на повышенных нотах.

– Скажете уважаемый, скажете, – в голосе Гришина-Алмазова Обыденов услышал металлические нотки.

– Посидите сутки в камере без еды, без света – все скажете. Соловьёв что-то прошипел. Видимо ругался.

– Вас ведь, Соловьёв давно приучили к сладкой жизни, ведь ещё в Швейцарии большевики купили Вас, и Вы здорово нажились на их партийной кассе. Документы у нас в наличии и мы их передадим, как подобает в ЧК. Песенка ваша спета. Советую вам, рассказывайте всё. Вы ведь русский человек и христианин, дворянского происхождения… Уведите его! – обратился он к солдатам. – Да как следует обыскать, чтобы никаких документов не съел!

Солдаты с Соловьёвым двинулись к двери, но на пути у них стоял Обыденов.

– Моя бы воля, – сказал он Соловьёву, – я бы тебя к стенке поставил, но господин полковник гуманист, на такое не пойдет. А так бы быстрее дело вышло…

– Мало я тебя на допросе бил, – простонал Соловьёв. – Нужно было вообще изуродовать.

– Головой отвечаете, если арестованный сбежит или что в камере над собой сделает. Ремень у него отобрать, шнурки от ботинок и все такое прочее. Если что не так – вам достанется по первое число…

– Слушаюсь, ваше благородие! – рявкнули конвойные, посмотрев на полковника. Тот молча кивнул, подтверждая слова Обыденова. – Однако проговорил он, – когда солдаты увели Соловьёва, – уважаемый, слово надо держать. Если что не так, придется вам с этими солдатиком разбираться.

– Бросьте, полковник, эти интеллигентские штучки, – раздосадовано сказал Обыденов. – Это Вам нужно быстрее с этим разбираться, а не то красные нас опередят. Под угрозой выполнение операции «Ковчег».

– Не думаю, – невозмутимо ответил Гришин – Алмазов, – что Соловьёв протянет сутки, он жрать захочет и пить и вечером мы сможем задать ему все интересующие нас вопросы.

Кабинет Гришина-Алмазова опустел, Обыденов остался с глазу на глаз с Иваном Ивановичем. Он ждал, что скажет полковник, а тот подошёл к окну и стал смотреть куда – то вдаль. «Что он там ищет? – Думал про себя Обыденов. Затем он подошёл к карте боевых действий. Наконец, прервав затянувшееся молчание, Гришин – Алмазов заговорил:

– Открытое письмо, которое вы привезли – это, выражаясь юридическим языком – косвенная улика. Строго говоря, она ничего не доказывает. Да, почерк, безусловно, Соловьёва, но содержание нам ничего не говорит. Возможно, и, правда, какой-то агент прибыл, а потом был убит. Я думаю, что это был Померанцев. Впрочем, с Соловьёвым это проще, чем с кем-нибудь другим. Он не выдержит.

Он же видел, как контрразведка обрабатывает тех, кто не говорит правды.

Обыденов рвался в бой. Как никак Померанцев был его коллегой. Ему хотелось поскорее допросить штабс-капитана Соловьёва, выяснить, как и зачем он убил Померанцева и куда он дел материал, который тот вёз из Москвы от «Правого центра» через Екатеринбург. Отчёт о работе с агентами. Часть этих агентов перешло на работу в район Екатеринбурга и сейчас, во что бы то ни стало, надо было упредить действия красных по их разоблачению.

– Уважаемый Виктор Иннокентиевич, я вижу, что Вы готовы приступить к допросам. Но скажу вам вот что: институт контрразведки получил широкое применение. Контрразведку создают у себя не только высшие штабы, но каждая воинская часть. Сплошные провокации, да вот и мы с вами – нашли предателя в контрразведке. Упразднить весь институт, оставив власть слепой и беззащитной в атмосфере, насыщенной шпионством, брожением, изменой, большевистской агитацией и организованной работой по разложению? Вы же знаете, уважаемый Виктор Иннокентиевич, что законодательство не предусматривает составление судебным следователем какого-либо итогового документа по собранным им материалам. Заключение о предании обвиняемого суду излагается в форме обвинительного акта прокурором окружного суда (в соответствии с определенной подсудностью преступлений). А Устав уголовного судопроизводства“ помимо нескольких конкретных случаев, допускает составление следователем особых постановлений „лишь тогда, когда это необходимо для объяснения хода следствия иди распоряжения следователя.

К тому же, следователь может начать и вести следствие, арестовать и привлекать обвиняемого к следствию, освобождать от ответственности, пояснять расследование и свои действия. Но не имеет права давать оценку собранным доказательствам и формулировать окончательные выводы.

Наша система дознания это сеть нештатных осведомителей и штатных секретных агентов собирает любую информацию по интересующему вопросу. Официальные инспектора и агенты угрозыска составляют по ней сводные рапорта и докладывают следователю. Тот или вызывает очевидцев к себе, или поручает их допрос начальнику угрозыска и затем оценивает протокол. Чины дознания сами не могут судить о важности или ненужности информации. Поэтому их протоколы нередко подробнее и полнее, чем у следователя. Разумеется, к следователю приходят по объявлению или собственному почину доброхоты-очевидцы. Какие-то материалы могли догадаться прислать ему следственные и прочие комиссии. Иные попадают случайно в поле зрения судебных прокуроров и уже те докладывают по инстанции, а бумаги поступают к следователю после многодневного путешествия по соседним канцелярским столам.

Следователь составляет списки интересующих его людей и направляет их в угрозыск сам, а военным властям – через прокурора суда. Инициативу в даче поручений могут проявлять прокурор и его заместители. В целом, эта система не всегда эффективна.

Низовое звено чинов дознания, за небольшим исключением, составляют люди, приученные некритически принимать и фиксировать любые сведения. С одинаковым усердием или равнодушием записывают они факты и слухи, добавляя к ним иной раз толику собственных домыслов – для оправдания расходов якобы на секретную агентуру. В условиях гражданской войны первичный опрос может стать и последним перед расстрелом свидетеля. Просчеты дознания уже не исправляются. Но и в других случаях следователю сложно не отбросить что-либо существенное вместе с беспочвенными слухами или оценить нюанс одной важной детали среди множества ненужных.

Нам необходимо Обыденов, изменить материал, комплектующий контрразведку. Скажу вам, что надо привлечь на эту службу бывший жандармский корпус, чинов судебного ведомства и т. д. У нас, как Вы заявили, одна сверхзадача – не провалить операцию «Ковчег», для этого нам нужно допросить Соловьёва…

– Да, Виктор Иннокентиевич, нам прислали бумагу из Берлина от агентуры о некоем Маркове. Я предлагаю попытаться использовать его как агента по линии эстафеты. Прочитайте, и скажите, что Вы думаете об этом. Сообщение поступило от агента, который давно работал в Берлине. Оно касалось Бориса Владимировича Свистунова, 36 лет, дворянина. Он был офицером Генерального Штаба, полковником участвовал в Первой мировой в качестве старшим адъютантом штаба 56 дивизии, а затем помощником старшего адъютанта штаба Особой Армии.

– Господин полковник, привлекать Маркова очень

проблематично. Очевидно, он не рассказал полковнику Свистунову, что сидел в тюрьме в г. Тюмени. Но ведь и князь Львов находился в тюрьме в Тюмени. Значит, они сидели вместе. Потом Марков был освобождён без последствий для него. Его освобождение произошло раньше, чем освобождение князя Львова. Господин полковник, из этого документа становится ясно, что офицер Марков связан с немцами. Их Красный крест имеет представителей в г. Екатеринбурге. Если ему поручить работу по доставке информации, как разъездному агенту, по эстафете, то надо давать минимум. Пусть он курсирует между городами Томск, Омск, Челябинск, Екатеринбург, Курган.

– А что, Виктор Иннокентиевич, это мысль. Надо

подумать. Ну, во – первых мы его найдём. Я думаю, он не откажется от работы. Ну, а если откажется, не велика беда. Но я думаю, что это будет в его интересах. Надо проверить его связи. В это время раздался звонок телефона. Это звонили из тюрьмы и сказали, что Соловьёв проситься на допрос. Гришин – Алмазов посмотрел на тумбовые часы.

Поехали в тюрьму, – сказал полковник. Подали машину. В углу камеры сидел Соловьёв. Когда вошли офицеры, он вдруг спросил:

– Господин полковник меня расстреляют?

Он смотрел на вошедших, одновременно с ужасом и мольбой.

– Господин штабс-капитан, возьмите себя в руки, сумели нарушить присягу сумейте и отвечать! Нам необходимы ваши показания.

Гришин – Алмазов произнес:

– Немедленно возьмите себя в руки! Дайте показания о вашем предательстве, о работе на красных, об убийстве Померанцева, – а там посмотрим!

Соловьёв, глядя ему в глаза затараторил:

– Завербован, деньги нужны были, мать померала. Это ещё в Москве было. Я был проездом в Екатеринбурге, ну, вот и помог мне один хороший человек. А потом начал меня шантажировать.

– Кто этот человек? – спросил Обыденов.

– Это чекист Родзинский…

Гришин-Алмазов подал знак рукой писарю Зверобоеву. Тот быстро записывал показания Соловьёва.

Соловьёв с обречённостью человека, у которого не было иного выхода, кроме как в петлю рассказывал о том, как передавал сведения о количестве и оснащенности Сибирских корпусов, о контактах командования с американцами и японцами. Он подробно описывал свои встречи с Родзинским, через его агента Никулина в Академии Генштаба в Екатеринбурге, а также на железнодорожном вокзале, когда он ездил туда по заданию полковника на встречу с местными агентами Сибирского войска. Гришин – Алмазов внимательно слушал его. Обыденов также слушал, что называется в оба уха. Писарь записывал слово в слово. Наконец Соловьёв замолк, будто из него вышел весь дух.

Обыденов спросил:

– Ты про убийство своего товарища Померанцева почему не рассказал? Рассказывай, сволочь, как связного убивал и куда дел список нашей агентуры?

Соловьёв объявил, что это не он.

– А я его не убивал, Христом Богом клянусь.

– Хватит врать-то! – зло крикнул Обыденов, – Божьим именем прикрываешься, в аду за это гореть будешь!

– Клянусь, ваше высокоблагородие, – еле слышно произнес Соловьёв бледными до синевы губами, – Родзинский дал мне знать о приезде связного, но я узнал об этом, только, когда информация пришла в контрразведку. Если бы красные знали об этом в Екатеринбурге, они бы его там и взяли тёпленьким. Мне было сказано, чтобы я его ликвидировал. Но со мной были офицеры, спросите, у них ваше высокоблагородие…

Обыденов обратился к полковнику, когда они вернулись в кабинет:

– Господин полковник, значит, Померанцева убрал кто – то другой, поскольку связь не была нарушена. Вы ему верите?

– Думаю, что убрали Померанцева какие-то бандиты или барыги. Случай. В поездах кто только сегодня не ездит.

– Видите ли, в чем дело, уважаемый Виктор Иннокентиевич, позвольте Вам сообщить, что дежурный офицер никогда не остается один, при нем всегда находятся солдаты караула…

Аркадий Петрович кивнул и продолжил:

– Я уверен, что не было у него возможности, то есть Соловьёв, не врет.

– Стало быть, он прибыл не поездом. – Задумчиво сказал Обыденов.

– Было уклончивое сообщение «Правого центра», 17 марта 1918 г., что якобы прибывает агент, но кто и когда – мы не знали, поэтому и Соловьёв выследил Померанцева не сразу.

– Значит, 20 марта он сел на поезд в Москве, и через двое суток был в Екатеринбурге.

– Через четыре дня в понедельник, – подхватил Гришин – Алмазов, – надо принять во внимание, что это не мирное время, затем отправляется в Омск, а потом сразу же – обратно, то есть в Москву он прибывает через две недели.

– Он и прибыл, – продолжал Гришин – Алмазов, – в Екатеринбург и поселился в гостиницу. У него в городе никого нет. Поезжайте в Екатеринбург и свяжитесь с нашей агентурой. Поищите какие-нибудь следы Померанцева, возможно, его кто-нибудь вспомнит. Выясните, куда он мог направиться после прибытия, что делал потом. Попробуйте восстановить весь его путь. Что-то подсказывает мне, что, если мы сумеем узнать, что делал Померанцев в течение суток со второго по третье апреля, то сможем и найти его убийцу. Через нашего резидента проверьте данные о Соловьёве. Найдите штабс-капитана Седова, он недавно вернулся из Тобольска, и опросите его, что он знает о Соловьёве.

На следующее утро он был уже в поезде Омск – Екатеринбург – Москва.

Транссибирский экспресс прибыл в Екатеринбург, как всегда, ранним утром. На плоских крышах вагонов темнели сырые пятна, стекла окон были грязными, а на подножках чернела натасканная пассажирами грязь, Скорее всего, там, откуда прибыл поезд, в Сибири, в Тюмени шли дожди.

Пока поезд высыхал под взошедшим солнцем, красногвардейские патрули проверяли документы у прибывших пассажиров.

Людей сегодня было много; бывшие офицеры и солдаты – отпускники, сбежавшие с Западного фронта, юноши и девушки, пробирающиеся в Москву, где можно было попытать счастье выехать на Украину и оттуда в Европу. Большая группа бывших пленных венгров, следующая из промёрзлой Сибири к себе на родину, китайцы, торговые представители разных стран, дипломаты, предпочитающие поезд пароходу, и, наконец, просто путешественники, журналисты. К числу последних принадлежали – высокий, сухопарый тридцатилетний здоровяк. Обыденов спокойно стоял на перроне дымил папиросой, скучающе поглядывая по сторонам и на то, как проверяли его документы. У него был немецкий паспорт. Так было задумано наверху ещё генералом Батюшиным в 1915 году. Тогда он вызвал его к себе в кабинет, после встречи с Государём и дал ему задание, которое теперь предстояло выполнить. В течение всей этой процедуры он не посмотрел ни на одного из них. Они для него просто не существовали.

Документы его, не вызвали никакого подозрения. В Екатеринбурге уже имелись консульские миссии Франции. США и представительства Красного Креста Германии, Франции. А он и должен был освещать, так сказать с позиции прессы, всё происходившее здесь. Остановившись в местной гостинице, в номере, для заграничных путешественников, расположился в удобном номере, принял душ, побрился, переоделся. Свежий румянец на его свежевыбритых щеках говорил о том, что человек хорошо отдохнул и всем доволен в этой не простой жизни. Ни на кого не глядя, и ничего не замечая, он прошел в ресторан. Ему подали яичницу с ветчиной, водку, хлеб, чай. Он ел и пил не спеша, не отрывая взгляда от тарелки, Расплачиваясь с официантом, он спросил на плохом русском, можно ли купить в Екатеринбурге немецко – русский словарь. Официант знал по-немецки только два слова: «не понимаю». Виктор написал ему на салфетке с ошибками на русском языке. Официант прочитал и пояснил: