bannerbanner
Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья
Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 10

– Антиресуюсь, как енто мы уйдем, да ишшо организованно? Енто из осажденнова красными монастыря? Могеть, вы, господин полковник знаетя? – ухмыльнулся молодой подпоручик и довольно посмотрел на окружающих.

Но Гришин услышал эту реплику.

– Тут некоторые законно сомневаются, «смогем ли мы уйтить из осжденнова монастыря»? – произнес полковник, подражая говору подпоручика под одобрительный хохоток товарищей, и тут же добавил уже серьезно. – Так вот: за ваше геройство при обороне монастыря, отец Феофан поведал нам одну тайну, которую я поклялся хранить ради вашего спасения. Здесь есть подземный ход, через который мы сегодня и уйдем! И поведет нас по нему проводница – монахиня, сестра Агата…

Когда Агата вышла из двери храма, гул голосов и похотливые улыбки побежали по строю.

– Да я ба за такой-то сестричкой… Куды угодно! – опять ухмыльнулся молодой подпоручик, но в этот раз, стоящий рядом штабс-капитан больно ткнул его в бок. Подпоручик тут же замолчал.

– Завтра к красным прибывает пушка со снарядами. При таком пополнении нам и суток не удержать монастыря… —Гришин увидел как закивали головами в строю его товарищи, отсекая последние сомнения: теперь уже все поняли: пора уходить! И голос командира полка окреп. – А потому, объявляю готовность к выходу в путь через два часа. Всем понятно? Вольно, разойдись… Штабс-капитан Печников ко мне!

Раненный в голову офицер, недавно отвесивший тумак молодому подпоручику, подошел к Гришину и отдал честь.

– Вот что, Печников… – Гришин положил руку на плечо капитану. – Ты уж не взыщи…Путь, видно, будет трудным: этим ходом давно никто не ходил… Так что неизвестно, что нас ждет! Не сочти за труд, возьми на себя замыкание колонны. Дело в том, что двери, которые мы откроем, нужно во что бы то ни стало, за собой закрыть! Поэтому мне с Агатой сзади нужен очень надежный человек. Ну, что, согласен?

– Так точно, Николай Сергеевич! – Печников прекрасно понимал, что Гришин хватается сейчас за любой, даже сомнительный выход из положения, в котором оказался полк. Поэтому и соглашался, что другого пути не было…

Когда Гришин подошел к Агате, которая скромно сидела на камне у входа в храм и молча ждала, когда все будут готовы к походу.

– Агата, простите меня… – просто и проникновенно произнес Николай Сергеевич, вкладывая в них все то, за что страдал все эти дни и ночи. – Я виноват!

– Николай Сергеевич, и вы простите меня… – она смотрела на него своими большими синими глазами, прекрасно понимая, что уже никогда не сможет больше сказать ему самого главного, а потому вдруг решилась произнести это. – Я ведь вас давно люблю… Поэтому и ушла в монастырь… Да вот, не удержалась! И мне очень, очень стыдно… Говорю вам это сейчас, потому как никогда и нигде… ничего… между нами быть не может! А за то… Я вам очень благодарна!

И слезы одна за другой прокатились по ее щекам.

Буря чувств прокатилась по душе Николая, обжигая и высушивая все, чем дышал. – А может это и к лучшему? Ну, было! Да прошло… Так останемся благодарными друг другу… Останемся? Господи, помоги мне победить самого себя!

И, уже сухим от переживания голосом, сказал. – Значит… Через два часа… Здесь!

– Через два… Здесь! – почти глотая слезы, произнесла она…

Два часа прошли как одна минута.

После того, как закрыла за всеми дверь, Агата пошла впереди, держа в руке факел. Колонна из офицеров и монахов, пожелавших присоединиться к ним, с горящими факелами медленно шла по коридору подземного хода. Часть офицеров несла раненных: они стонали, бредили, нагоняя зловещий страх на остальных. Очень скоро появились и недовольные. И все же пока каждый из них надеялся на лучшее…

Гришин вел счет шагам, после того как ему сообщила их число Агата, которая с факелом в руке шла впереди и внимательно осматривала почти каждый камень в поисках желанного крестика, о котором предупредил их настоятель. Сердце монашки билось от страха то часто-часто, то медленно-медленно, бросая ее в холодный пот. И не будь у нее той ответственности за жизни людей, вверенных ей самой судьбой, давно бы умерла от страха.

Но чем дальше шла она по подземному ходу, тем сильней будоражили светловолосую голову такие мысли. – Господи, дай этим людям выбраться отсюда живыми! Ведь сколько среди них раненных и увечных… И каждому из них хочется жить… А сколько женщин и детей их ждут где-то? Ведь у многих из них есть где-то семьи, любящие их жены и дети… Зачем же ты все так устроил? Почему брат идет на брата, сын на отца, красные на белых… Какие же они враги? И те и другие – люди русские… Так зачем же им убивать друг друга? Жили бы мирно… Ведь каждого где-то ждет мать, или жена, или сестра, или сын…Помоги же им, господи! И мне помоги их вывести… отсюда!

Так шла она и уже не знала, то ли шепчет свои мысли, то ли молча проговаривает их. Желанный крестик появился неожиданно: Агата от радости, что всевышний все-таки ее услышал, чуть не вскрикнула, немедленно указав на него пальцем Гришину, достав свой крест-ключ, она вставила его в найденную ею щель и повернула: заскрежетало что-то, наполняя сердце радостью и гордостью.

Держатель факела, который находился поблизости от камня, повернулся с таким трудом, что скоро Гришину пришлось помогать Агате. И все-таки дверь не открылась до конца: в какой-то момент что-то внутри нее загрохотало, и дверь остановилась, перестав двигаться ни вперед, ни назад.

– Что же теперь делать? – Агате вдруг стало страшно: слезы готовы были брызнуть из глаз.

– Как что? Пойдем через половинку! – без капли сомнения заявил Гришин. – Ты, Агата, пойдешь вперед, а я тебя догоню!

От страха ноги ее подкосились и, если бы не пожилой офицер, поддержавший ее за локоть, могла бы и упасть.

– Иди, дочка, иди! – ласково потрепал он ее локоть второй рукой. – А мы за тобой!

И Агата, легко проскочила через половинку двери вместе со своим факелом. Влажный спертый воздух тут же ударил по ноздрям. Факел заколебался, отбрасывая чудовищные тени на стены подземного хода. По спине Агаты побежали мурашки от страха, зубы застучали, лицо побелело. Ноги задрожали и невольно остановились.

Словно почувствовав то, что испытывает сейчас Агата, из темноты появилось лицо Гришина, которое тут же приблизилось к уху Агаты.

– Да черт с ней, с этой дверью! Потом разберемся… – хоть Гришин и кричал ей изо всей мочи, но Агата плохо его слышала. – Пусти, я первым пойду!

Только когда из темноты дверного проема показался тот самый пожилой офицер, который успокоил ее перед шагом в неизвестное, Агата немного успокоилась. Хоть она и не все поняла из того, что прокричал ей Гришин своим изменившимся голосом, но по глазам и поведению его, быстро догадалась. И тут же уступила дорогу, с ужасом оглядываясь на заклинившую дверь…

Теперь, видя впереди себя широкую спину Николая, стало не так страшно. Она оглядывалась, невольно ища поддержки в тех, кто шел за ней следом. У двери она видела, как раненных переводили через дверь и снова укладывали на носилки. Чувствуя свою полную беспомощность, крестилась и умоляла Всевышнего помочь этим людям…

Ступеньки и свод хода начали ощутимо спускаться вниз: резко увеличилась влажность, дышать стало труднее, пот начал заливать лицо… Даже факел начал гореть меньшим пламенем. С каждым шагом по стенам и потолку все больше и больше капало воды…

– Значит, мы уже идем под рекой… – сказал Гришин Агате и, увидев ее белое от страха лицо, взял за руку.

– Николай Сергеевич, постойте! – Печников дотронулся до плеча Гришина: он тяжело дышал, пот ручьем бежал по его лицу, руки штабс-капитана дрожали. В таком состоянии Гришин никогда не видел Печникова. – Дверь… Дверь никак не закрывается!

– Как не закрывается? – из темноты на него строго смотрели глаза Агаты. – Так-с, неприятности начинаются! Господи, мне только этого еще мне хватало!

Гришин смутился. – Да, я давал клятву отцу Феофану! Ну и что же? Что важнее: моя клятва или жизнь сотни людей, усталых, раненных, обозленных? В конце – концов, только я перед Всевышним за все в ответе… Вот и отвечу!

И, не обращая внимания на испуганные глаза Агаты, спокойно произнес. – Вот что, Печников, бросайте к чертовой матери эту дверь и ведите всех дальше, понятно? И не отставать! И никому не давать поворачивать назад… Вы посмотрите на них: еще немного и они сами в зверей превратятся. Того и гляди, кидаться друг на друга начнут!

Трудно сказать, понял ли Печников все то, что наговорил ему Гришин, повернулся к Агате, посмотрел на нее и пошел в хвост колонны. Агата кивнула ему и сдернула с себя платок: золотистые волосы тут же рассыпались по ее плечам…

Меж тем Терентий был просто ошеломлен. – Как же так? Почему это настоятель монастыря, пропустив его и второго монаха, с которым они носили золото, иконы и утварь в кладовую, закрывает дверь? Он что, собирается его заживо замуровать?

Видя как отец Феофан закрывает дверь в кладовую, а затем поворачивает подсвечник, намертво перекрывая вход в кладовую, Терентий задрожал: жуткий страх, животный страх начал изнутри свою разрушительную работу. И даже в этом состоянии глаза его отмечали все, что делал настоятель, а мозг запоминал любую мельчайшую деталь, которая могла бы потом выручить из этой беды. И бедный монашек видел, как настоятель повесил крест-ключ себе на шею, а затем начал молиться, как бы приглашая и монахов приобщиться к себе.

– Точно, да ить ен нас… живьем! – как только до Терентия окончательно дошло то, что произошло, страх сильнее молота ударил в голову. Бешено заколотилось сердце, задрожали руки и ноги, все мысли в диком танце захороводились вокруг только этой одной мысли… Никогда еще Терентий не знал этой боли, даже и не подозревал, где оно находится, и вот теперь…

Схватившись обеими руками за левую половинку груди, он с ужасом прислушивался к тому, как каждый удар его сердца громким стуком в ушах ударял в голову. Невольно ему стало до ужаса жалко себя. – Я ж молодой… Ишшо не любил… Ни разу… не любил! А-а-а… И тайник… только-только заимел! Дажа не успел ничо туды переташшить… Я чо, здря воровал? И ни одной дефьки так и не пошшупал! Другим так енто можно, а мене? Низзя, да? Дак как жа быть-то топерича?

От такого множества вопросов голова его начала раскалываться… И все же суть всех вопросов оставалась единой: Терентию было жаль, что его жизнь так быстро заканчивается… Увидев, что на него строго смотрит отец Феофан, Терентий бухнулся рядом и начал бить поклоны, как это делал другой монах и сам настоятель. Стало легче. Даже что-то начало проясняться в голове, но страх за свою жизнь так и не проходил.

Невольно вспомнился ему тот случай. Случай шестнадцатилетней давности: рыжий пацан отрывает кусок серебряной трубки, которую он сам хотел, да не решился украсть. А парень тогда взял и прыгнул прямо с утеса… – Жуть! А ведь остался жить… Ох, и омманул жа ен их тоды! Омманул… Ли-кось, не спужалси… Да с трубкою… Одной тока трубкою… А тут вона всего скока! И прыкать– то дажа не надоть… И эх, дверь ба тока открыть!

Терентий даже испугался от неожиданно пришедшей ему в голову мысли, разом вспотев. И тут же запричитал. – Ох, косподи, прости!

Но почему-то, с каждым очередным поклоном и просьбой простить его, обращенной ко Всевышнему, грешная мысль становилась все крепче и крепче, отгоняя остатки страха. – А чо? Я ли не моложа ихь? Моложа! Настоятель ужо стар как пенек… Да и монах – тожа! Ишь как бухаютси – знать быстро выдохнутьси… Надоть тока подождать ишшо… Устануть и уснуть. Тоды и дверь открою… ключом!

Несомненно – это была та самая спасительная мысль: сердце тут же перестало бешено колотиться, а мозг Терентия между тем продолжал развивать новую мысль. Теперь Терентий делал поклоны не сильно угробляясь, а губы шептали свое. – Ужо топерича-то я знаю, как надоть боротьси за свою жистю!

Меж тем время шло: факелы, сжигающие кислород, постепенно начали гореть тускло, а настоятель со вторым монахом продолжали и продолжали делать свои поклоны. Конечно, теперь они их делали гораздо медленнее, чем раньше… Невольно слух Терентия отчетливо уловил голоса и топот по каменному полу подземного хода.

– Уйдут ить! – мысль, что колонна Гришина, о которой Терентий знал все, пройдет и уйдет раньше, чем настоятель и монах уснут от нехватки кислорода, острым ножом ударила прямо в самое сердце, вновь изгнав надежду и поселив страх. Терентий, который связывал с этой колонной свое спасение.

И он задрожал всем телом. Разом перехватило дыхание: монах сильно втянул грудью воздух и закашлялся, хватнул еще раз, другой и ясно почувствовал, что его ему явно не хватает. – Усе, щаз помру! И не видать мене света белова… А оне уйдуть без мене! И дверь за собой закроють… И тоды мене хренец пришел… А все он!!!

Неизвестно из каких глубин его души гнев, вынырнув на поверхность, начал душить своего хозяина. Терентий упал на пол и вытянул руки так далеко, как никогда до этого не вытягивал. Неожиданно его правая рука наткнулась на круглый предмет. Подняв голову, монах увидел подсвечник…

Звуки шагов к подземном ходе начали удаляться и вскоре совсем затихли.

– Не-е-ет! – чуть ли не закричал в отчаянии Терентий, совершенно не понимая, почему его рука сжимает верхушку подсвечника, с одной стороны, и твердо зная, что делает, с другой стороны. Губы тихо прошептали. – Буду… жить!

Обливаясь от жуткого страха, Терентий вскочил и прыгнул к настоятелю, размахнувшись подсвечником.

– Будь… ты… проклят, иуда! – прошептали губы настоятеля прежде, чем подсвечник в руке Терентия опустился ему на шею. Второй удар прекратил жизнь свидетеля… Ни тот, ни другой даже и не пикнули – смерть их была коротка.

– Ключ… Ключ! – почти в беспамятстве твердил Терентий, срывая крест-ключ с шеи настоятеля. Не хватало воздуха, руки ослабли, колени подгибались, жуткий страх заморозил душу. Монах бросился к двери и никак не мог попасть в замочную скважину. Наконец, это ему удалось, и он с силой повернул ключ. Однако, ничего не произошло. Почти в беспамятстве, Терентий крутанул его еще раз…

На этот раз что-то заскрипело и заскрежетало – это разблокировались штыри. Схватившись как чумной за держатель, монах дернул из последних сил.

– Усе… пропал! Замурован! – заплакав от страха, что по милости настоятеля он, молодой и полный жизни, теперь будет вынужден умереть здесь, рядом с убитыми им людьми, монах почти в беспамятстве на подогнувшихся коленках повис на держателе, который чуть сдвинулся от его рывка. Под действием тела полусумасшедшего убийцы рукоятка держателя пошла вниз и дверь со скрежетом начала открываться. Сам же монах вывалился в образовавшийся проем двери, из которого на него потянуло более свежим воздухом. – Спасен! Косподи, я спасен!

Теперь как никогда мысли его работали четко и практично: страх ушел, воздух наполнил его легкие, вдыхая в тело жизнь. Он открыл дверь ровно настолько, на сколько нужно было для изъятия ключа. После этого спокойно закрыл дверь, повторяя вслух слова, словно молитву. – О-о-о-о, спасибо, косподи, я спасен!

Далекий топот ног по каменному полу говорил ему лучше всяких слов. – Оне ишшо не ушли и я моку их ишшо докнать. Тока как быть с золотом? Взять с собой?

И вдруг здесь, у двери в кладовую, Терентий неожиданно осознал простую истину, а губы прошептали. – Дак ить я ж тока один-то и знаю топерича, иде енто золото запрятано! Дак тоды нашто мене себя подверкать топерича опасности с золотом-то? Ить я ж моку топерича в любо время сюды вернутьси! И без свидетелев… Ишшо учнуть спрашивать, откель взял? Не-а, Терюха не дурак: ен щаз не возьметь золотишко! И никто дажа не докадатьси про мене… А коли надоть бут – вернуся и возьму скока надоть!

Монах-убийца сидел на каменном полу, прислонившись в стене, и мечтал. – Бокатство… Дефьки… Усе топерича моё…

Однако из памяти выплыло лицо настоятеля и палец его, показывающий прямо на Терентия. – Держите его – он убивец!

Задрожав всем телом, монах перестал улыбаться. И снова практичный ум пришел ему на помощь: рука скользнула по грязному полу, набрала побольше грязи и провела по лицу.

– Пушшай тока мене топерича узнают… Такова-то! – улыбаясь, Терентий поднялся и как заклинание на память повторил. – Запомню: второй держатель… Я ево ишшо колды запомнил… А щаз… Догоню-ка тех!

И монах пустился в погоню…

Полк Гришина и примкнувшие к нему монахи шли подземным ходом уже прямо под рекой. После трудного перехода через полуоткрытую дверь, стало идти еще труднее: резко повысилась влажность, сильно стала чувствоваться нехватка кислорода. Первыми это на себе почувствовали раненые и те, кто их нес.

Терентий догнал полк в конце ступеней уже под рекой. Чтобы не привлечь к себе особое внимание замыкающего, тут же начал оказывать помощь раненным офицерам, держась подальше от монахов, которые легко могли его опознать. Хотя в этом грязном, мокром и оборванном монахе при едва тлеющих факелах, а так же стонах и усталости всех без исключения, трудно было узнать одного из самых приближенных к настоятелю монахов.

В этом Терентий невольно убедился, столкнувшись невзначай с одним из монахов. К тому же теперь с каждым шагом становилось все труднее и труднее дышать: першило в горле, не хватало воздуха, ноги не хотели идти, а руки держать носилки.

– По-мо-ги-те… – прошептал раненный офицер, лежащий на носилках прямо на полу. Рядом с ним сидели несколько офицеров и отдыхали.

– Господа, нас пгедали! – с ужасом в глазах произнес молодой подпоручик, который еще там, на монастырской площади, сладострастно поглядывал на монашку с копной золотистых волос. – Господа, Ггишин довегился молодушке, котогая и сама-то толком не знает, куда нас ведет! А может, она вовсе не монашка? Разве бывают такие могдашки сгеди них?

– Завел, сволочь, нас прямо в грязь! Здесь и подохнем! – начали раздаваться недовольные голоса, которым речь подпоручика придала некоторую силу. Постепенно вокруг подпоручика, получившего, наконец, внимание, собрались несколько недовольных человек.

Гул ропота прокатился по колонне: страх на свою жизнь и неизвестность заставляли их верить в самые неожиданные небылицы, которые рождались прямо здесь. Факелы светили настолько мало, что в шаге уже было невозможно отличить одного человека от другого. Горло разрывалось от ощущения, будто там скребутся десятки кошек или собак, дышать было ужасно трудно. К тому же при полной темноте, капли, падающие сверху, нагоняли жуткий страх и вызывали чесотку, особенно, если они падали на лицо.

– Может она вовсе и не монашка… – убеждал всех пожилой унтер-офицер с забинтованной ногой, прислонившись к стене хода и сидя прямо в луже. – Такие как она, красивые бабы – все ведьмы… Вот один наш офицер рассказывал мне: повела однажды такая красавица за собой отряд через болото, завела черт-те куда и сожрала всех по одному!

– Эх-хо, господа… Ежели нам уж тегять нечего, так хоть пегет смегтью по газочку попгобуем енту кгасотку! – крикнул молодой подпоручик, оказавшись в центре внимания и сдергивая заплечный мешок на пол.

Легкий гул, хихиканье и хрип был ему ответом. Между тем среди раненых начались обмороки: то один, то другой падали прямо в грязь. Некоторые, крестясь, все-таки шли медленно, держась за стену. Большинство все-таки шло в одиночку, но были и парами, помогая друг другу.

– Нет, господа, я пгавду говогю: она нашева полковника окгутила, влезла в душу и тепегь командываеть им! – подпоручик, найдя слушателей, значительно оживился и теперь выступал перед ними как настоящий актер. Кто-то принимал его россказни за чистую монету и искренне верил, кто-то пытался урезонить. В полку назревала паника. – Вы гляньте, господа, как она то и дело опигается на него!

Невольно все те, кто был впереди, услышав его голос, повернули головы вперед: Агата, которой тоже не хватало воздуха, с трудом передвигала тяжелые ноги: она уже несколько раз падала на пол и снова поднималась. Гришин, сам грязный и потный, в расстегнутой гимнастерке, неоднократно подавал ей руку, но она отказывалась и поднималась сама. Теперь как никогда каждый шаг давался ей с огромным трудом: стены, пол и потолок были мокрыми от воды. Грязь и слякоть то и дело хлюпали под ногами, ставшими черными. Её золотистые волосы сплошь были вымазаны в грязи, лицо и шея почти не отличались от монашеской одежды…

– Агата, ты как? – Гришин видел, что факелы с каждым шагом горят все хуже и хуже, и начал уже переживать сам. – Какого черта я ввязался в это дело? Может отбились бы там, в монастыре? Не то что здесь, в этой мышеловке из камня, грязи и воды… А там… Эх, погибать, так уж на свежем воздухе!

Однако, видя как мужественно борется с невзгодами Агата и не стонет, падает и встает, падает и снова встает… Неожиданно ему вдруг стало стыдно от таких мыслей, особенно после того, как показалось, что смерть уже совсем близко. – Ты… Прости меня… Ну, за то… Там, в келье…

Агата ничего не сказала ему, лишь посмотрела. И тут же снова упала, не обратила никакого внимания на протянутую Гришиным руку и сама начала подниматься.

Гришин все больше и больше поражался Агате. Больше всего ему было невдомек, как такая женщина, хрупкая, беспомощная может бороться в этих условиях, когда сама смерть близко…

– Надо идти! Не трогай меня – я сама встану! Ты лучше посмотри на тех, кто позади: они уже в открытую ропщут! – и Агата показала на подпоручика, размазывающего по щекам слезы, и его компанию. – Если мы не найдем выхода, они разорвут нас на части и поубивают друг друга…

Новая волна ропота докатилась до Гришина, подтверждая правильность слов Агаты.

– Бгось ты его на хген! – крикнул подпоручик– зачинщик одному из молодых офицеров, который упорно нес на себе раненного в голову пожилого унтер-офицера, то и дело падая и поднимаясь с ним снова. – Сам ского сдохнешь здесь! Такие пговодники как эта девка нас пгямехонько на тот свет отпгавят! Ты чо, жить не хошь? Бегеги лучче силы…

– Вот что, Луковский… А ну замолчь! Хватит воду мутить! – словно злой дух вырос из темноты здоровенный штабс-капитан Печников. Без всяких предисловий он поднес свой кулачище прямо под нос паникеру.

– А чо? Я пгавду говогю: заведут нас енти двое! Как знать, могет их кгасные подкупили! – и он покрутил пальцем в воздухе. – Да-да! Штоб нас в ентом каменном мешке без боя погубить! Так я говогю, господа?

– А ну, замолчь, контра! – Печников схватил обеими руками за ворот мундира лежащего в грязи подпоручика и поднял. На лице Луковского появилось выражение неподдельного ужаса: кулак Печникова он уже не однажды на себе испытывал и хорошо знал, что это такое. И не ошибся: мощный удар в лицо опрокинул его прямо в грязь. Штабс-капитан вынул из кобуры маузер и обратился ко всем. – Еще раз услышу такие разговоры – пристрелю как собаку! Ты понял, Луковский?

– По-о-нял… – отозвался подпоручик, размазывая по грязному лицу слезы и вертя головой в знак полного согласия с Печниковым.

На время ропот улегся, но стоило Печникову вернуться на свое место, как бузотер продолжил свое брюзжание. Терентий, невольно оказавшийся в этой компании и заметивший, что на него начинают обращать внимание, решил побыстрее уйти вперед. Каждый шаг ему сейчас как никогда давался трудно: постоянно скребло в горле, заставляя то и дело хватать воздух ртом, как рыба, но в легкие снова попадала та же смесь, от которой подгибались ноги и терялись силы.

Уже не раз и не два он оказывался на полу и снова поднимался. Рядом с ним шли люди, опираясь на мокрую стенку, ползли сбоку, перемазанные в грязи и шевелящиеся как черви. Они были злы на всех и почти потеряли всякую веру в удачный исход дела. Пожалуй, только дикий страх да чувство стадности еще заставляло их шевелиться…

Гришин и Агата шли первыми, слыша всё недовольство и почти кожей ощущая злость идущих за ними людей. Казалось, остановись сейчас они хоть на минутку – и эти страшные люди вцепятся в глотку или растопчут, нисколько не смущаясь от этого. Хотя бы потому, что двумя конкурентами на воздух станет меньше.

Гришин уже почти нёс на себе Агату: от голодовки и поста она совсем обессилела, а постоянная нехватка воздуха довершила свое дело. Но то, что сидело в этой женщине, то и дело отказывающейся от всякой помощи его, вызывало невольное восхищение ею. Стоило лишь однажды ему засомневаться в том, что они идут правильно, как её суровые глаза тут же начали издеваться над его ничтожеством. И, хочешь – не хочешь, а приходилось отбрасывать все свои страхи в сторону и идти дальше. И он шел…

К двери Гришин подполз уже один в почти полной темноте: Агата, прислонившись к стене находилась в глубоком обмороке. Увидев знакомый держатель фонаря и с величайшим трудом разглядев крестик на камне, он поднялся на дрожащих коленях и подошел к Агате.

– Агата… Дверь… – из горла вырвался дикий хрип. – Очнись…

И начал тихонько ладошкой ударять по щекам Агаты: раздался долгий захлебывающийся кашель, и глаза ее открылись. По его глазам она поняла все, пальцем показав на крест-ключ, который висел на ее шее. Гришин дрожащей рукой аккуратно снял ключ и тут же упал на колени – кончились силы. И полежал бы еще, да рядом оказалось женское лицо и губы, поцеловавшие его в щеку.

На страницу:
5 из 10