Инновационный переполох. Сатирические рассказы и повести

– Женщина, не толкайтесь. Что вы кричите на мужчину? Подумаешь, локтем задел. Да этот синяк среди прочих на вашем лице и не заметишь. Что вы обещаете ему дать? Думаете, он соблазнится? Вы лучше мне дайте пятнадцать рублей за проезд.

Не знаю, что еще держит меня в этом мире. Почему я с мазохистской настойчивостью продолжаю просыпаться каждое утро в четыре часа, мерзнуть на остановке в ожидании служебного автобуса, впихивать себя в грязное нутро тесного грохочущего трамвая и весь день ходить побирушкой среди этого стада. Может возможность в любое время погрузиться в воспоминания, а может просто надежда, что все это – лишь сон, и я обязательно проснусь в своей роскошной спальне под ласкающим шелковым бельем?

Молния сверкает дважды

Наконец Амадей Виссарионович Тугощеков остался один в своем кабинете. «Эти совещания так утомительны», – оправдывал он третью порцию коньяка. Не успел Амадей Виссарионович насладиться послевкусием благородного напитка, как раздался телефонный звонок.

Трубка, голосом вице-губернатора, диктовала указания по поиску этнографически ценных объектов для развития туризма.

– Каких, каких объектов? – переспросил Тугощеков.

– Что вы там, у себя в районе, пьяные с утра? – возмутилась трубка, – ценных в этнографическом смысле. Будем из губернии туристическую Мекку делать.

– Какую Мекку?

– Туристическую! – заорала трубка и отключилась.

Третий час колесил внедорожник главы района по заросшим грунтовым тропкам.

– Амадей Виссарионович, машину поцарапаем, смотрите какие кусты. Может домой? – протянул водитель Гришка.

– Нет, Григорий. Нам до зарезу Мекка нужна.

– Что нам нужно?

– Эх, темнота. Твое дело баранку крутить.

– Насколько я знаю, никаких Мекк в нашем районе никогда и не было, что машину по пустошам гонять? Да и гроза, похоже, собирается, смотрите, как сверкнуло. Не вовремя, ведь уборочная.

– Уборочная, – повторил Тугощеков, – уборочная…

«Убирают нашего брата, эх, убирают. Вот в соседнем районе Пташкина посадили, а уж казалось, в такие кабинеты вхож. Непотопляемый. Времена настали, никакой стабильности, кому верить? Любое неточное движение и ты уже Амадейка с приставкой экс. Хорошо, если не заключенный. Вот и трясись по ухабам, ищи непонятно что. Да и какие у нас могут быть туристические места? Разве что для любителей экстрима».

– Гриш, а Гриш, ты же местный, свой. Какие у нас тут легенды народ рассказывает?

– Да народу только дай посочинять. Ерунда все, сказки детские.

– Это уж мне позволь решать, что ерунда, а что дело региональной важности.

– Сказывали, к примеру, что жила в наших краях лет двести тому назад одна разбойница. Лихая баба, атаманша, Глашка – выворачивай кармашки. Говорили, что из этих мест родом. В молодости, будто, изнасиловал ее барин, а потом, как водится, в деревню к родителям сослал. А те от позора честили девку почем зря, вот и сбежала она в лес. Сбежала и пропала. Решили, что сгинула. А через несколько лет в наших краях банда кровожадная объявилась. Никого не щадили – ни богатых, ни бедных, за драную рубаху зарезать могли. И верховодила, будто, в той банде эта самая Глашка. Мужиков в узде крепко держала. Народ говорит, что не обошлось тут без нечистой силы. Да чушь все это.

– А скажи-ка, Григорий, о кладах никто не рассказывал?

– Как не рассказывать, говорили, что Глашка хоронила награбленное в своей деревне. Да только клады эти заговоренные, никому не удалось найти. Мы пацанами тоже с лопатами рыскали. Говорили, что Глашка эта сама богатство стережет, потому и не дается оно в руки.

– Спас, Гришка, от верной погибели спас. Это какой квест можно замутить, любо-дорого. А где деревенька та?

– Подлючино? Глашкина вотчина? Так подъезжаем, вон за тем перелеском.

– Там и останови, нашли мы Мекку.

Гришка лишь в зеркало глянул, видно и правда, в этих дорогих коньяках всякой дребедени намешано.

За перелеском никакой деревеньки не было – пустырь, заросший бурьяном, весь в горбах-холмиках.

– А где же деревня-то?

– Так вот, перед вами. Лет двадцать как последнего жителя схоронили, а с ним и деревушка умерла. Видите, сколько домов-то было?

– Где дома? – Тугощеков озирался по сторонам, с опаской поглядывая в сторону Гришки.

– Да вот же, Амадей Виссарионович, холмы эти – дома разрушенные. Это не пустырь, яблоньки да сирень осиротевшие повсюду. А в низине, у самой речки, вон за теми кустами, кое-какие постройки сохранились.

«Уборочная», – крутилось в голове руководителя района.

– Только ехать надо бы, послушайте, тишина какая, не иначе перед грозой.

Но Амадей Виссарионович лишь махнул рукой и побрел в сторону уцелевших домов. Неожиданно прямо из кустов на него шагнула старуха.

– Пришел, голубь, – оскалила свой беззубый рот, – пришел. Помни, молния сверкает дважды!

В эту секунду огненная змейка слетела из почерневшего неба, прошив Тугощекова.

Молоденькая медсестричка Анечка достала из кармана сотовый телефон и протянула Амадею Виссарионовичу.

– Только быстро, ладно? Главврач узнает, сразу уволит. Шутка ли, чудом спаслись.

Трубка отозвалась знакомым басом вице-губернатора. Терпеливо прослушав вежливое сочувствие, Тугощеков слабо произнес:

– Передайте Самому, на работу я не вернусь, пусть примет мою отставку. Пойду на пенсию, буду на рыбалку с внуками ходить, – и, не дослушав возражений, добавил: – Молния сверкает дважды.

Креативный класс

Поликарп Федулович Ситочкин с сожалением нажал кнопку пульта, до ближайшей информационной сводки еще целый час. Взбодрив себя стаканом воды и несколькими энергичными упражнениями, Ситочкин сел за письменный стол.

«Многоуважаемый главный санитарный врач, – старательно вывел пенсионер на листе бумаги, – пишет вам пенсионер из города Угрюмова – на – Плаксе. Только сейчас узнал, что в ряде южных городов страны наблюдается вспышка дизентерии. Хочу поделиться способом борьбы с этим недугом, который изобрел наш старшина во время прохождения мною воинской службы. Он просто велел закрыть все туалетные комнаты на большой замок, и открывать их строго по армейскому распорядку трижды в день. За каждую оправку не по уставу полагалось по три наряда вне очереди. Вот так одним указом старшине удалось и силу воли воспитать, и дизентерию вылечить, и порядок в части навести».

Поликарп Федулович перечитал написанное, довольно крякнул и потянулся за новым листком.

«Уважаемый министр по здоровью. С сожалением узнал, что стране угрожает опасность от людей с избыточным весом. И хотя по всем телевизионным каналам этих несознательных граждан убеждают отказаться от пагубной привычки к перееданию, их, к сожалению, становится все больше. У меня есть конкретное предложение. Людей, с весом больше нормы, надо принудительно заселять в многоэтажные дома без лифта и удобств. При этом определять этаж проживания согласно количеству лишних килограммов. Человеку, с десятью килограммами жира можно позволить жить на первом и втором этажах, а уж тем, кто навешал на себя излишки в тридцать, сорок – никак не меньше десятого. В районе, где проживают эти несознательные граждане, закрыть все магазины и запретить пользоваться транспортом. Уверен, что через короткое время это позорное для нашей страны явление, можно изжить. Пенсионер П. Ф. Ситочкин».

Поликарп Федулович подошел к окну. Его напряженное лицо выражало крайнюю задумчивость, но зоркий взгляд не упускал и малейшего движения под окнами. Заметив тучную Марью Гавриловну со второго этажа, усевшуюся на дворовой скамейке, мужчина вышел на балкон, чтобы получше разглядеть содержимое баулов, что стояли у ног женщины. В какой-то момент ему показалось, что из сумки вылезла свиная голова в шапке из зеленого лука и нагло подмигнула. Ситочкин поспешил за рабочий стол.

«Уважаемый министр финансов, – бойко выводила шариковая ручка на белоснежной бумаге, – по сообщениям СМИ, складывается ощущение, что пенсионеры в нашей стране недовольны уровнем пенсионного обеспечения. Сказать по совести, денег, действительно, не так уж много. Но главная беда, на мой взгляд, не в том, что денег мало, а в том, что соблазнов много. Шутка ли сказать, только рядом с моим домом пять продовольственных магазинов и рынок. И, заметьте, прилавки этих магазинов просто ломятся от обилия товаров. Ну как тут устоять? А между тем, в былые времена, наши хозяюшки из одной только консервированной морской капусты могли состряпать до десятка различных блюд. Поэтому у меня предложение: оставить в зоне проживания пенсионеров всего несколько магазинов с предметами первой необходимости. Ну а предметы продовольственной роскоши вывести за черту города, в место, куда можно будет доехать только на личном транспорте. Думаю, что данная мера благотворно скажется как на бюджете страны, так и на здоровье пенсионеров, которые будут избавлены от вредной пищи. Пенсионер из города Угрюмов-на-Плаксе».

От напряженной работы Ситечкина отвлек громкий шум за стеной. У его соседки, разбитной Машки, началась трудовая вахта. В этот раз клиенты девицы оказались довольно шумными. Поликарп Федулович сходил на кухню за трехлитровой банкой и занял свою позицию у смежной стены. Лицо пенсионера приобрело томное выражение, глаза влажно поблескивали из-под прикрытых век. Очнулся он только от хлопка соседней двери.

«Уважаемые депутаты. Слышал я, что новая угроза в разноцветных перьях возникла над нашей страной. Я вот тут подумал, а что если этих самых извращенцев поселить в заведение, типа профилактория. А что? Набрать соответствующий персонал, вроде моей соседки, ударницы сексуального труда Машки. Думаю, что через месячишко от их былой ориентации и следа не останется. От Машки еще ни разу недовольных не уходило! Сам спытал, было дело. С низким поклоном, пенсионер Ситочкин».

Очередь в почтовом отделении змеилась до самого выхода. Юная сотрудница Клавочка очень долго обслуживала одного клиента, молоденького студента, заполняющего какие-то бланки. Она соблазнительно улыбалась ему всеми прелестями, выпрыгивающими из фривольного декольте. В голове у Поликарпа Федуловича зарождалось новое письмо – руководству Почты.

Коммуникативный кризис

Поликарп Федулович Ситочкин лето не любил. Сонное марево, кишащее комарами и мухами, бессознательное время грез об отдыхе.

«Отдых. Да от чего все они устают-то? На кнопки давить, да деньги считать?» – думал пенсионер из города Угрюмова – на Плаксе, разглядывая двор сквозь мутноватое стекло окна. В этот момент у подъезда припарковалась новенькая иномарка.

«Ну-ка, ну-ка», – оживился Ситочкин, открывая створку и свешиваясь через подоконник. Из иномарки с победным видом вылез Гришка из тридцать седьмой квартиры, прозванный Поликарпом Федуловичем могильным олигархом за работу в похоронном бюро.

– Похоже, гробики-то подорожали, – крикнул пенсионер Гришке.

– Не переживай, старый, тебе со скидкой сделаю.

– Это скольких закопать надо было на такую красавицу? – не унимался Ситочкин.

– Много, старый, много. Тебя и на брелок не хватило бы, – хохотнул наглый сосед.

«Ишь, ирод, – обиделся Поликарп Федулович, вползая обратно в квартиру, – в стране кризис, а он иномарки меняет чаще, чем я в аптеку хожу».

Пенсионер включил компьютер, открыл сайт налоговой инспекции и, легко отыскав окошко обратной связи, написал:

«Дорогие имущественные инспектора! Довожу до вашего сведения, что мой сосед, Григорий Корытов, живет не по средствам. За последние полгода он приобрел третью иномарку. Между тем, как мне известно, этот самый Корытов трудится в похоронном агентстве „Туры в вечность“. На сайте работодателей указана средняя заработная плата этой организации. На последнюю иномарку этому могильному олигарху пришлось бы работать лет двадцать. Кроме того, показательная демонстрация роскоши этим гражданином наводит на нездоровые размышления о продолжительности жизни. Ведь если богатеет похоронщик, значит и убыль населения возрастает! Прошу вас принять меры к вышеуказанному гражданину, приобретающего продукцию зарубежного автопрома на деньги, заработанные на родной земле».

Шум за окном отвлек Ситочкина от мерцающего экрана. Незнакомые грузчики вносили в подъезд огромный холодильник. Рядом суетилась Федоровна из двадцать восьмой.

«Батюшки-светы, четвертый за месяц. И что она туда только складывает? Теперь я понимаю, куда исчезают продукты из магазинов!»

Прочитанные новости не внушали оптимизма, и Поликарп Федулович решил прогуляться. До начала трудовой вахты его соседки, разбитной Машки, осталось совсем немного. Трехлитровая банка терпеливо ожидала своего часа у стены. На дворовой скамейке – заседание местного экономического форума с единственной повесткой: «что делать с деньгами при обвале рубля». Ситочкин усмехнулся, но присел рядом. Больше всех горячилась Кузьминична из третьего подъезда.

– Надо запасаться, бабоньки. Я вот уже с утра три раза в магазин сбегала за солью, тридцать килограмм принесла. Отдышусь, побегу за макаронами.

– С ума вы все сошли что ли? – не выдержал Ситочкин и побрел к магазину. У въезда во двор собралась пробка из грузовых машин. Мебель, бытовая техника, стройматериалы, просто последний день торговли в Угрюмове -на Плаксе.

Бульвар пестрел от новых рекламных призывов: «Депрессия в кризис? Тебе к нам! Ночной клуб „Забей“ излечит от любой депрессии», «Не знаешь, что делать с деньгами? У посетителей бара „Хвала стакану“ голова не болит», «Вложись в значимое. Стоматология „Веселая бормашинка“ – лишних зубов не бывает!»

Измученные фармацевты обслуживали огромную очередь.

– Дочка, мне таблеточек от склероза на всю пенсию, – сухонькая старушка протягивала в окошко узелок с деньгами.

– Бабушка, да кто же благодать такую лечит-то, – возмущалась пышнотелая дама, стоящая в самом конце, – тут бы рада забыть.

Ситочкин выскочил обратно, на бульвар. У бочки с пивом, на лавочке дремал местный алкоголик Петька.

«Вот кто спокоен, – думал Поликарп Федулович, опускаясь рядом, – ни суеты этой безумной, ни разговоров о кризисе».

Петька очнулся, сфокусировал мутный взгляд на пенсионере и затянул:

– Федулыч, слышь, Федулыч. Вот все вокруг суетятся, мечутся, запасы делают как белки на зиму, а ведь главного не понимают.

– А что, по-твоему, главное?

– А главное, Федулыч, что мы давно уже испытываем дефицит в том, без чего и жизнь не жизнь. Не нужны мы друг другу. Мысли наши, переживания, кроме нас самих никому не нужны. Ко-ко-коммуникативный кризис, во, – еле выговорил Петька.

– Надо же, а ведь прав.

– Конечно! Третьим будешь? Тут Васька за углом поджидает.

О вреде чтения

Москва 2030 год. Вечер. Самая обычная квартира в городской многоэтажке.

– Семен, посмотри, что делает этот поганец. Ты где это взял?

– Что, неужели опять читает? Мало мы за него штрафов заплатили. Да если узнает кто, тебя же посадят как рецидивиста.

– А вы заплатите налог на чтение, тогда не надо будет бояться.

– Ишь, что выдумал, заплатить за твою дурную привычку, а ты знаешь, что на этот налог нам с отцом год работать надо? Ну скажи, Семен, почему у других дети как дети, а наш доставляет нам только неприятности? Посмотри, Генка из девятой квартиры сдал все зачеты по физическому развитию. А ты? Неужели не понимаешь, что без спорта тебя не допустят к ЕГЭ?

– Мне скучно постоянно бегать и прыгать.

– Скучно ему. Думаешь, мне не скучно на работе комиксы-инструкции рисовать или отцу искать взяточников-неплательщиков. Сколько лет прошло, как легализовали взятки, а желающих платить с них налоги, мало. Что ты молчишь, Семен, ты постоянно молчишь? Все на мне. Вот и сейчас в скайпе твоя мамаша дожидается, чтобы обсудить со мной двухтысячную серию «Цыганки из Хрюсопетовки».

– Где ты взял этот раритет? Я к тебе обращаюсь, сын. Я бумажных книг лет десять не видел.

– Где он взять-то может? Сосед полоумный из тринадцатой квартиры снабжает. Не все у него тогда изъяли.

– Про что книжка, сынок?

– «Преступление и наказание» Достоевского.

– Помню, читал в детстве.

– Что ты говоришь? Ты вспомни, о чем она, чему может научить нашего мальчика? Не зря правительство заботится о нравственном здоровье и борется с самой вредной из всех привычек – чтением. Что вырастет из нашего сына? Мне от коллег стыдно. Представляешь, он ни в одной социальной сети не зарегистрирован. Сама открыла ему несколько страниц, так он туда и не выходит. Семен, у нашего сына проблемы с коммуникативными навыками. Срочно запиши его на тренинг. Мне подружки посоветовали, тренд этого года – курс «Смайлы как искусство».

– Все, решено, с завтрашнего дня только спорт и тренинги. А на этого полоумного из тринадцатой я напишу жалобу в комитет по защите нравственного здоровья. Пусть с ним полиция нравов разбирается.

Чудеса в Авосьево

Очевидцы утверждают, что отсчет фантастическим событиям, изменившим жизнь Авосьева, надо вести с хмурого февральского вечера, с того самого момента, когда юная Диана впервые парковала автомобиль, подаренный накануне сердечным другом, во дворе дома на Гороховой. Станислав Петрович терпеть не мог фамильярного «папик» и настаивал на формулировке «сердечный друг», используя в качестве доводов милые безделицы. Когда нестройный рев сирен огласил округу, пустынный двор наполнился наспех одетыми обитателями упомянутого дома. Диану обступили со всех сторон, обсуждая колер ее волос, теорию Дарвина и физиологическую аномалию устройства головы. Девушка плакала, звонила кардиологическому приятелю и жаловалась на огромного кота, выпрыгнувшего из ближайшего сугроба под колеса. Этот кот, по заверениям начинающей авто-леди, неожиданно встал перед машиной на задние лапы, при этом передними начал показывать разные неприличные жесты, подкрепляя их пошлым мяуканьем. По мере того как Станислав Петрович, приехавший, кстати, довольно быстро, избавлялся от наличности, двор стихал, пустея. Оставшийся наедине с подругой своего не совсем здорового от излишеств сердца, мужчина в последний раз глянул на выпачканное тушью личико, пробормотал что-то прощальное и навсегда укатил на своем огромном джипе подальше от хмурой многоэтажки на Гороховой.

Эту историю в Авосьево забыли бы наутро, но уже на следующий день по городу поползли слухи. Поговаривали, что в Селезневом переулке, который облюбовали все местные издания, появился странный кот. Он якобы неспешно прохаживался по переулку, спокойно заходил в редакции, обходил душные кабинеты сотрудников, запрыгивал на столы и даже отбивал лапами какие-то тексты, вносил правки и удалял рабочие файлы, не обращая никакого внимания на онемевших журналистов. Один из главных редакторов, которому это животное сначала запрыгнуло на колени, а потом несколькими нажатиями лап внесло хитрый компьютерный вирус, утверждал, что кот был пьян. Даже после того, как усатый монстр исчез, пройдя сквозь стену, в кабинете долго витал запах посткорпоративного амбре.

С приходом марта в городе только и говорили, что о разномастных котах, творящих повсеместно бесчинства. Секьюрити бара «Лихой удел» утверждали, что из здания банка «Соковыжималка-инвест», расположенного поблизости, всю ночь доносились кошачьи вопли. Между тем клиенты этого банка получали на свои телефоны странные уведомления. Кредиты закрывались, долги списывались, проценты по вкладам достигали астрономических сумм, а руководство финансовой организации получило инструкцию – рано утром явиться с необходимыми вещами по вполне определенному адресу. Самое удивительное, что все накопления сотрудников, все дорогие их душам приобретения последних лет бесследно исчезли в одну ночь.

В городе начались беспорядки. Директора магазинов спешно нанимали новых охранников, но и они не справлялись с бандами котов, легко проникающих сквозь стены. Удивительно, животные портили только просроченные товары, оставляя целыми свежие деликатесы. Сотрудники одной из управляющих компаний оказались заживо замурованными на своем рабочем месте горами придушенных мышей и крыс, аккуратно сложенными у самой двери. При этом в офис сквозь стены проникали коты, запрыгивали на столы и деловито копались в документах. Бухгалтерша Клавдия Васильевна позже утверждала, что в одной из кошачьих морд она узнала почившую недавно активистку протестного движения жильцов Степаниду Матвеевну. «Право слово – Степанида», – повторяла она одну-единственную фразу во время лечебных процедур в психиатрической клинике.

Психиатры не справлялись с нахлынувшим потоком пациентов. Известного стоматолога привезли после удаления самому себе всех зубов. Он рыдал и кричал, что в кабинет проник кот, запрыгнул на рабочую лампу и уставился щелочками глаз. Остальное он помнил плохо, даже не мог вспомнить, как и кому перечислял средства со своей кредитной карты, помнил лишь, что считал платежи оплатой за эту жуткую операцию.

Сотрудников пенсионного фонда привозили автобусами. Их приходилось оформлять в отделение для буйных. Многие рвали ремни, которыми их привязывали к кроватям, порываясь сей же час отправиться отрабатывать украденный у пенсионеров стаж. В бреду они считали себя строителями, рабочими, швеями, шахтерами.

Развязка наступила в теплое апрельское утро. В тот день вешние воды размыли опоры нового моста, строительство которого с такой помпой отметили осенью. Руководство города всем составом выехало посовещаться на берег реки, подышать свежим воздухом. Пока чиновники слушали обличительные речи о недобросовестных строителях, предаваясь приятным мыслям о новых дачках и автомобилях, материализовавшихся во время этого строительства, целая армия котов преодолевала кордон охранников. Когда их заметили, было уже поздно. Сотни желтых глаз завораживали, лишали воли собравшихся. Воздух внезапно стал вязким, упругим, а тела чиновников наоборот легкими, почти невесомыми. Игривый весенний ветерок подхватил их, поднял к самим облакам и понес, понес подальше от Авосьево, будто нелепую в апреле снежную тучу.

Привыкаем

Глеб Семенович Колобродкин остался без работы. Завод, где он трудился последние тридцать лет наладчиком оборудования, канул в небытие, оставив после себя долги по заработной плате и роскошную недвижимость далеко за пределами родной страны во владении бывшего руководителя.

«Пустяки, дело-то житейское», – подбадривал себя бывший наладчик фразой известного литературного персонажа, открывая дверь Центра содействия по трудоустройству.

Праздное ожидание в очереди раздражало Глеба Семеновича. От скуки он принялся рассматривать плакаты, призывающие не терять оптимизма и посещать курсы безработных. Девица, изображенная на картинке, обещала всевозможную помощь в обучении правилам прохождения собеседований.

«Наука целая, – думал Глеб Семенович, с недоверием рассматривая призывную позу нарисованной блондинки, – чему она, милая, учить-то собралась?»

В уютном кабинете за множеством столов сидели девицы, удивительно напоминающие оптимистичную блондинку с плаката.

– Давайте, – цепкая ладошка с когтистыми пальчиками перебирала принесенные справки, – не хватает, впрочем, я напишу.

Список оказался столь же объемным, как руководство по эксплуатации импортной поточной линии, которую он изучал перед самым увольнением. Коробки с новым оборудованием не продержались на заводе и недели, исчезли нераспечатанными.

Список не вдохновлял.

– Девушка, мне бы работу, не привык я без дела.

– Работу? В вашем возрасте?

– Так не пенсионер же. Слышал, по новым правилам мне еще работать и работать.

– Вакансий наладчиков у нас нет.

– Так может слесарем или другую специальность рабочую?

– Могу предложить менеджером.

– Продавать? Не смогу я, дочка.

– Выбирайте: услуги сотовой связи, окна, двери, сантехника…

– Мне бы что руками…

Офис «Чудинвест», куда направился Колобродкин, располагался на седьмом этаже одного из деловых центров, щедро рассыпанных по городу.

«Приборы, оно того, ближе, чем унитазы», – уговаривал себя Глеб Семенович, тяжело поднимаясь по ступенькам. Воспользоваться лифтом не посмел, зеркально-светящееся нутро подъемника смутило окончательно.

Роскошь офисного интерьера, длинноногие сотрудницы, мельтешащие с какими-то бумагами и дымящимися кружками, все пугало нашего героя. Наконец, его, робко стоящего у двери, заметили.

Блондинки, брюнетки, чай, кофе, вазочки с печеньем, молодой человек в солидном костюме, мягкость кожаного кресла – Колобродкину казалось, что он оказался внутри рекламного ролика про райскую, безбедную жизнь.

Напарником по реализации чудо-приборов к Глебу Семеновичу прикрепили опытного сотрудника, Юрия Сергеевича, шустрого сорокалетнего мужичка невыразительной внешности.

«Стертый какой-то», – пронеслось в голове Колобродкина, пока слушал нескончаемый поток преимуществ работы. Юрий Сергеевич или Юрок, как сам представился новоиспеченному менеджеру, был исключительно талантлив. Талант Юрка заключался в умении беспрерывно говорить, сводя любую тему к преимуществам приборов, которые им предстояло реализовывать, обходя квартиры закрепленного микрорайона.