Полная версия
До смерти живы будем
Радиоточка круглые сутки освещала подробности проходящего в Кремлевском Дворце XXV Съезда КПСС. Привычный фон жизни не отвлекал «больных и выздоравливающих» от проблем насущных собственного здоровья и «родной» палаты.
«Гена – чекист», расположившийся около двери, единственный, кто слушал радио и с юмором и знанием дела комментировал события внешнего мира. Переведенный из Госпиталя КГБ, он впоследствии внёс немалый вклад в мой выписной эпикриз. Согласно драматическому повествованию Геннадия, иностранный агент прострелил ему левую руку во время опаснейшего задержания. В 67-ой ГКБ периодически консультировал и проводил плановые операции по сшиванию нервов «маг и чародей», профессор Юмашев. На него и уповал раненый кгбэшник.
В отличие от «киношных» сотрудников соответствующих органов Гена не страдал молчаливостью, а, наоборот, активно заливался соловьем на любую тему, причем отличался «всезнайством» и по каждому вопросу имел авторитетное мнение. Учитывая, что «эксперт» относился к очень серьезному ведомству, известному мощной осведомленностью, никто не сомневался в его утверждениях. По крайней мере, вслух.
К середине второй недели пребывания я порядком достал Николая Аркадьевича нудным вопросом о выписке. «Ладно, Константин! Пройдёшь завтра ЭЭГ, и, исходя из результатов – посмотрим!».
«Можешь не беспокоиться!», – «эрудит» Гена знал все. «Исследование биотоков мозга. Ща научу – все будет тип-топ! Когда Тебе на башку наденут электроды и скажут ни о чем не думать – начинай считать в уме. Множь крупные числа. Мозг занят и на внешние раздражители реагирует слабее. И показания прибора будут отличные!». Краткий и доходчивый инструктаж не вызвал и тени сомнения. Все исключительно логично, обоснованно и весьма компетентно – как я мог не поверить!
Лишь только мне смазали голову и закрепили «корону», я начал перемножать трёхзначные величины. Поэтому приказ медсестры: «Расслабьтесь, ни о чем не думайте и ни на что не реагируйте!» пропустил мимо ушей. Её последующие указания, внезапные вспышки света и резкие звуки я воспринимал, как «сквозь сито» – мозг упорно трудился над непростой задачей.
По окончании процедуры из-за шторки выглянул врач, расшифровывавший показания самописцев прибора, и с интересом полюбопытствовал: «Вы с каким диагнозом лежите?». На уверенное «Легкое сотрясение мозга!» он недоверчиво покачал головой и, с междометием «Ну-ну», скрылся писать заключение.
Выждав денек, я наскочил на Николая Аркадьевича уже в 8 утра. «С такими показателями тебя, Константин, не выписывать, а в „Белые Столбы“ переводить нужно, насовсем!», – огорошил доктор. Ничего не понимая, я совершенно оторопел. К счастью, во внеурочное время заскочил «Кука», и мы по подземным коридорам отправились проведать общего друга Шуру Александрова, залечивающего сложный перелом ноги в другом корпусе. Там мы весело отметили встречу друзей, с расстройства я усугубил, и туманное возвращение в палату не запечатлелось в памяти абсолютно.
На следующий день строгий доктор и замечательный человек Николай Аркадьевич меня выписал «за нарушение больничного режима», но сообщать по месту учебы не стал. «Выписной эпикриз» в соответствии с установленными правилами отправили заказным посланием в Маевскую поликлинику.
Звонок Натальи Алексеевны раздался через три дня после выхода из больницы: «Срочно зайди ко мне!». Первым делом институтский невропатолог провела тщательный осмотр с установкой в позу Ромберга, болезненными ударами молоточком по коленям и прочими премудростями. Затем подробно расспросила о проведенных в больнице обследованиях. Когда я поведал, как на духу, о «скорректированном» прохождении ЭЭГ, врачиха веселилась до слёз. Утерев глаза, со словами: «Всё это очень смешно, если бы не неприятные последствия! А Гену твоего убить мало!», она дала прочесть отрывок из заключения. «Электро ЭнцефалоГрамма головного мозга выявила серьёзные остаточные явления: повышенные возбудимость и агрессивность». «С таким диагнозом ничего хорошего тебя не ожидает!», – и Наталья Алексеевна направила меня в 70-ю поликлинику около метро «Сокол», где практиковал инновационные и весьма действенные методы лечения вернувшийся после продолжительного обучения в Китае её институтский однокашник. Внимательно ознакомившись с «сопроводиловкой», знатный врач -иглотерапевт с искренними извинениями сообщил, что настолько тяжелый случай не подвластен даже китайской медицине. На этом вторая госпитализация благополучно завершилась.
На последующее институтское обучение травмы от занятий боксом и других товарищеских недоразумений особо не повлияли. А нехорошие «остаточные явления» никак себя не оказали. На пятом, выпускном курсе при ежегодной диспансеризации Наталья Алексеевна, отнесясь по-матерински, изъяла «порочащие документы» из медицинской карты, чтобы не портить моего светлого будущего.
Еще один весьма экзотический, он же пока последний больничный опыт пришелся на Таиланд, уже в начале этого тысячелетия. В трехнедельной деловой поездке неожиданно «прорезалось окно», и я решил провести несколько дней на чудесном острове Самуи. Вечером второго дня мою, достаточно поджарую фигуру не смог объехать «в дымину обдолбанный» крупный немец на арендованном мотоцикле. Он врезался в меня на узкой улочке, когда я мирно переходил дорогу у гостиницы. К счастью, скорость транспортного средства не тяготела к космической, и я сначала просто плюхнулся на «пятую точку». Но, не совладав с инерцией, тяжеловес и обхватившая его увесистая подружка завалились на меня вместе с «железным конем». И затылок резким движением проверил асфальтовое покрытие на прочность.
Сознания, как обычно, не терял, но поимел изрядную рваную рану на голове и, что особенно обидно, напрочь продранные пониже спины армейские шорты. Срочно вызванная администрацией отеля «Скорая» стремглав примчала меня в отделение «Швейцарско – Тайского» Госпиталя, где тайские медсестрички немедленно обработали рану, наложили три шва и укололи в мягкое место. Серьезный европейского вида доктор выдал горсть разноцветных таблеток, отчего на душе и в организме стало легко и весело. По возвращении в гостинице меня встретил орденоносный полнеющий офицер местной полиции в лопающейся по швам форме и поинтересовался, имею ли я материальные и моральные претензии к задержанным нарушителям порядка. К ответу я готов не был, седативная лекарственная составляющая начала оказывать усыпляющее действие.
На следующий день присланный порученец на мотоцикле подбросил меня в Центральное Отделение Полиции острова. Старший инспектор королевской полиции, имевший еще более импозантный вид, чем приезжавший накануне, сразу по-деловому разъяснил ситуацию: преступники, совершившие наезд, употребляли наркотические средства, поэтому им грозит серьезное наказание. Период до суда они проведут в тюрьме. Если я намерен вчинить иск за понесенный ущерб – необходимо подать заявление и заполнить специальные бланки, которые он заранее подготовил. Для положительного решения вопроса потерпевший, то бишь я, должен лично присутствовать в суде. Когда состоится заседание, офицер точно сказать не может, но в течение месяца точно: слишком много других дел.
Отдых заканчивался, и через пару суток предстояло возвращение в Бангкок. Претензий я не предъявил и убыл на перевязку. Снимать швы можно было только через четыре дня, и я получил направление в Бангкокское отделение Госпиталя. Столичный «Швейцарско-Тайский» меня потряс – ультрасовременное высотное здание стекло/бетон, улыбчивый квалифицированный персонал, никаких очередей. Симпатичная медсестра, осуществив надлежащие манипуляции, закрепила мне на выбритой части головы специальную белую шапочку – повязку, пропитанную заживляющим антибактериальным гелем, и велела не снимать трое суток. Как следствие, на официальную деловую встречу я явился в строгом цивильном костюме и, в прикрывающей «ермолку», одетой задом наперед бейсболке, чем очень повеселил прочих участников переговоров.
Уже в Москве хирург ведомственной поликлиники, высоко оценив «достижения швейцарско-тайской медицины», порадовал, что «зажило как на собаке», но посоветовал в ближайший период стричься не слишком коротко, дабы не травмировать новую, нежную кожицу на затянувшейся ране.
Искренне надеюсь, что в дальнейшем «минует меня чаша сия», и более набираться больничных премудростей не придется.
Домашнее «вино» соседа Борьки
«Все знают, болит от вина голова,
Опять же, с ево произносишь слова.
Хоть горькой напиток, а мы ево пьём,
И вроде приятность какая-то в ём».
Из фильма «На подмостках сцены» 1956 г.Недавний рассказ старинного приятеля о сослуживце, активно занявшимся самогоноварением после выхода на заслуженную пенсию, выдернул из памяти совершенно забытый эпизод на ту же занимательно – актуальную тему.
В старших классах школы я впервые попробовал алкоголь, и он мне совсем не понравился. Пиву я предпочитал квас, а водка не приживалась – здоровый спортивный организм немедленно отторгал чужеродный продукт. В магазине «Диета» на Автозаводской, практически напротив школы, в отделе «Кулинария» продавалось «Южное Красное Крепкое», худо-бедно усваивающееся винное изделие. С девятого класса именно его я и употреблял вместе с одноклассниками «для храбрости» перед походом на школьные вечера, где на танцах робко осуществлялись первые тактильные контакты с симпатичными однокашницами под мелодии и ритмы местных «электронных паразитов».
Институтские годы прошли под знаком пива и разноцветных крепких напитков, типа «Имбирной горькой настойки» и «Горного дубняка», а уже к выпускным экзаменам и диплому я окончательно распробовал водку и сделал выбор на будущее.
Винно-водочный отдел «Гастронома» размещался в нашем доме, и мои регулярные посещения не остались незамеченными бессменной продавщицей, веселушкой Галей. Ввиду чисто платонической симпатии она регулярно отпускала мне из-под прилавка неприличный в достойном обществе «сучок» за 3,62, даже когда я ее об этом не просил. Эта благосклонность периодически ставила меня в неловкое положение. Особенно, при торжественных оказиях, приводя на память анекдот: «Вам пить, а мне на стол ставить!».
Сосед Борис, проживавший этажом ниже в нашей «сталинской» семиэтажке, на всю округу славился борьбой за чистоту двора, которая регулярно принимала форму отчаянных «товарищеских недоразумений». Парень Борька был крепкий, состоял в сборной Москвы по гребле, поэтому мышцы плечевого пояса и непомерной длины «грабли» имел развитые чрезвычайно. Возвращаясь со службы, я неоднократно заставал его бьющимся с превосходящим числом противника у дверей родного дома. Как уже упоминалось – с фасада здания располагался винный отдел, и любители «на троих», естественно, осуществляли распитие на ближайших дворовых лавочках, аккурат напротив входа в подъезд. Как правило, пустую посуду и обертки от немудреной закуси они бросали прямо на месте употребления, что вызывало резкое негодование соседа. К педагогической элите он не принадлежал, поэтому самым деятельным воспитательным приемом считал, видимо по аналогии со щенками, тыканье провинившихся наглой рожей в оставленный мусор, что нравилось далеко не всем. При этом сам Борька в обществе трезвенников отнюдь не состоял, а наоборот, совершенно не чурался активного применения как «партейного», так и белого «пшеничного вина», но всегда соблюдал в быту редкую аккуратность.
После очередного подорожания водки (с четырёх двенадцати до четырех шестидесяти двух) соседушка неожиданно «заскочил на огонек»: «Я слышал, у твоего тестя в гараже валяется без дела самогонный аппарат. Хватит выкидывать деньги на магазинную отраву! Сами лучше задешево сделаем!». Среди многочисленных приятелей и знакомых Борька стяжал славу откровенного кулака благодаря нескрываемой крайней прижимистости.
После первичных переговоров с тестем и ознакомления с замечательным агрегатом, произведенном в экспериментальном цехе ЗиЛа, стало ясно, что Борькина задумка вполне жизнеспособна. Главной новаторской находкой неизвестного конструктора являлось универсализация двадцати литрового металлического бака: в нем сначала происходило выбраживание исходной смеси, после чего навинтив головку, оставалось только водрузить сборную конструкцию на кухонную плиту. Вдаваться в прочие специфические детали «чуда техники» не буду, но при грамотном применении на выходе получалось около девяти литров желаемого продукта. Оговорив с тестем его «малую толику», мы активно приступили к поискам толкового состава «первичной закладки».
Продолжая семейные традиции, Борис служил военпредом на ЗиЛе, где его отец возглавлял это подразделение. К сожалению, кроме элементарных «дрожжи плюс сахар» его коллеги ничего путного предложить не смогли. Зато в моем НИИ от советчиков отбоя не было. Оказалось, что научно – техническая интеллигенция активно применяла творческие способности в самых разных областях, причем все, от элиты – остепененных СНС6ов до гальваника Сереги – владели неисчерпаемыми проверенными сведениями касательно интересующего предмета.
Но затмил всех непосредственный начальник – завлаб Евгений Викторович «Карась». Привезенные им от тещи из Краснодарского края совершенно потрясающий рецепт исходных элементов и методика низкозатратного, долгоиграющего производства просто сразили Борьку наповал. Главным компонентом выступала пшеница, которая, как сразу выяснилось, в московских условиях представляла изрядный дефицит. Сначала это поставило нас в тупик, но сильное желание сметает все преграды. Смекалистый сосед предложил съездить на «Птичку». Путь от дома до птичьего рынка на Калитниковке занимал всего полчаса – семь остановок на трамвае. Покупать товарное количество «пашенички» стаканами выходило очень нажористо, но Борька утоптал продавца за счет «огромного опта» в четыре раза, что существенно снизило затраты. Сахар приобрели заранее, и более проблем не ожидалось. Согласно «технологической карте» первый раствор должен был «ферментироваться» 18 дней, а затем подлежал перегонке. Зато и второй и третий замес настаивался только 12 дней, и, что самое ценное, из тех же исходных, «просто добавь воды!».
Вытерпев положенный срок, решили приступить к перегонке. Время ожидания не прошло впустую: сосед изрядно изучил теорию, а мой младший брат подарил поплавок – спиртометр для определения крепости получающегося напитка. Борис по дороге со службы заскочил за мной, и у него на кухне мы расположились контролировать процесс. Первая трехлитровая банка, на мой взгляд, заполнилась стремительно. Правда, мы периодически снимали пробу с продукта, что значительно скрашивало ожидание. Поплавок практически выпрыгнул из «первача» и завис на риске 90*. Наполнение второй и, особенно, третьей банки шло существенно медленнее, но нас это особо не раздражало. Регулярная дегустация вызвала хорошо известный из диалектики эффект «перехода количества в качество». Поэтому, когда спиртометр показал только 30* оборотов у последней трехлитровой емкости, мы не сильно опечалились. Согласованно принятое решение – смешать содержимое банок – привело к закономерному итогу. Все девять литров «чемергеза» радовали единой 60-ти градусной крепостью. Конечно, легкий душок сивухи присутствовал, но Борис твердо заверил, что растворимый кофе и ванилин «в самую плепорцию» полностью искоренят неприятный аромат. Я поделился Гурзуфским опытом: знающие медики советовали добавлять пять ложек чистой глюкозы на литр спирта для улучшения вкусовых качеств.
Любимый тестюшка, хлебнув «самоделки» из своего гонорара, высоко оценил наше творчество и наказал использовать замечательный агрегат «и в хвост и в гриву».
Второй и третий замес дополнительных вложений не потребовали, а расход воды в те времена счетчиками не контролировался. Но и «выход годного» получился поменьше и послабее. Соседа это только распалило. Он торжественно пообещал заняться научными изысканиями и практическими опытами, дабы достичь невиданных высот в контексте увеличения количества, улучшения качества и повышения крепости.
Его крепкая телом жена Ленка с выдающимся «балконом» примерно пятого номера, вывезенная Борькой из Каховки после завершения студенческих каникул, при неумеренном употреблении мужем «горилки» регулярно применяла запрещенный прием – грозилась уехать к матери, забрав маленького сына – любимца отца. После того, как Борька приступил к настаиванию следующей «бузы», она привела жестокую угрозу в исполнение.
Оставшись один, сосед закуролесил нещадно. Он набрал на работе отгулов за переработку и взялся за производство с новой силой. Причем, немного поразмыслив, наладил практически непрерывный процесс перегонки, принеся из гаража три ведра, в которых готовая к переработке брага едва успевала вызревать. Периодически он звонил мне и просил зайти за комплектом судков, в которых из ближайшей любимой «Шашлычной» я подтаскивал ему закуску, первое и второе, а «третьего» было вволю. Время от времени из его окон слышался задорный женский смех – Борька приглашал на дегустацию знакомых барышень.
В очередную ночь мы проснулись от землетрясения средней балльности, за которым послышались непонятные звуки – то ли рыдания, то ли шум небольшого водопада. Мы с тестем на рысях слетели вниз. Дверь открыл Борька в клубах пара. Он немного задремал, снявши очередную пробу, а замечательный агрегат не вынес «космических» перегрузок, и взрывом сорвало опытную головку. В полете она напрочь срезала кран горячей воды, и из трубы бил фонтан кипятка. Сосед метался по помещению, оттаскивая из опасной зоны драгоценный готовый продукт. Кое-как перекрыв вентиль, мы прекратили наводнение и уложили Борьку спать.
На следующий день после работы я заглянул к Борису: он уже полностью устранил последствия «несчастного случая», кухня блистала чистотой и радовала глаз необычайным порядком. Количество «зелена́ вина́» не поддавалось исчислению: где только можно теснились трехлитровые банки, диковинные бутыли, красивые емкости из под импортных напитков и даже три дефицитные пятилитровые пластиковые канистры. Наработанный опыт дал результаты: прозрачность напитка радовала глаз. Широта диапазона цветовой гаммы и вкусовых добавок потрясала: кофейный, ванильный, на молодых листочках, черносмородиновый, вишневый, тархунный, сливовый и гордость хозяина – на перепонках грецких орехов – для мужской силы. «Две ночи орехи шелушил!». При мне сосед произвел междугородний звонок, чтобы я подтвердил супруге, что эксперимент окончен. Когда я уходил, он просил передать тестю, что вернет полностью восстановленный аппарат в ближайшее время.
Ленка приехала через два дня, одна, желая удостовериться. Убедившись в правдивости показаний, она вызвала маму с ребенком. Вот тут-то и вышел конфуз. Прибывшей дородной хохлушке, очень напоминающей Марковну из общеизвестного фильма «Трактористы», весьма понравилось творчество зятя. Вместо намеченной недели она задержалась, ежедневно вместе с Борькой снимая пробу со следующего «сорта». У зятя с тещей наладился полный контакт, и Ленка с трудом выпроводила «ридну» маму к исходу второй недели.
Спустя месяц Борис вернул моему тестю полностью восстановленный «прибор» со словами «Лучше нового!» и две трехлитровые банки отборной «божьей слезы» в счет уплаты аренды. Банки немедленно изъяла теща, пообещав баловать нас с тестем по праздникам. А остальное количество «огненной воды» под жестким присмотром супруги сосед в несколько рейсов отвез в гараж, ключи от которого Ленка отобрала немедленно.
Мы с тестем наслаждались плодами Борькиного труда в течение всего следующего года, причем, перелитая в претенциозные импортные емкости «крепкая настойка» даже выставлялась на торжественный стол, удивляя гостей качеством.
На какой срок самому соседу хватило «пшеничного вина», осталось загадкой. По самым скромным подсчетам, в гараж был отправлен пятилетний запас.
«Сергеичевы» оливки
(Гримасы недоразвитого капитализма).
Светлой памяти В.С.Симакова
На богатом событиями жизненном пути мне встречались всяческие персонажи, но некоторые оставили совершенно неизгладимое впечатление. В молодые годы особенно ярко западают в память выделяющиеся из общей массы необычные личности и связанные с ними эпизоды.
«Батальон в атаку поведу я сам!»
Ольга Николаевна, мама близкой подруги моих юношеских лет, да и всей дальнейшей жизни, Натальи, проживала с третьим мужем, Наташкиным отчимом, Владимиром Сергеевичем в старинном доме на углу Хвостова переулка и улицы Димитрова7. Аккурат напротив нынешнего «Президент-отеля8». «Сергеича», обычно фланировавшего по дому в пижамной двойке неяркой полосатой расцветки приглушенных синих тонов трезвым я никогда не видел. На левом лацкане домашней тужурки сразу бросались в глаза две орденские планки, расположенные друг к дружке под углом примерно градусов в 30*. При внимательном рассмотрении разбирающийся визитер понимал, что на колодках превалируют Ордена Ленина, слегка разбавленные Орденами Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Встретившись с «Сергеичем» впервые, я отнесся к нему несерьезно. Но познакомившись поближе и, особенно, узнав послужной список отставника, мнение кардинально переменил. За «нехорошую» (принадлежность к династии золотопогонников) родословную и веселый нрав Владимир Сергеевич отправился на войну «с зоны» и прошел через две особые штрафные роты, где, по большей части, «подвизался» разведчиком. Его дважды представляли к «Герою», но каждый раз дерзкие речи и строптивый характер удальца отправляли наградные документы под сукно. Да и сразу после войны острый на язык старший офицер снова «удостоился» пятилетнего пребывания в Сталинских лагерях. Перенесенные невзгоды не сломили бойца, но привили неутолимую жажду. Выпивал «Сергеич» крепко и постоянно, однако всегда пребывал в сознании и провалами памяти не страдал.
Основной задачей в описываемый период (конец 70-х годов прошлого века) Владимир Сергеевич считал восстановление «статуса-кво», а именно присвоение незаслуженно недополученного звания Героя Советского Союза со всеми причитающимися льготами и привилегиями. И на эту тему состоял в нескончаемой переписке с Министерством Обороны, Верховным Советом, ЦК КПСС и лично товарищем Брежневым. Каллиграфический почерк и чеканная манера изложения напоминали шедевры «Царского писаря9», также «отливавшего» литеры военно-писарского рондо на Высочайшее Имя.
Как говорит Наташка, знавшая его больше тридцати лет, «Сергеич» никогда «не видел равных» и любой вопрос считал решаемым. Такой подход полностью соответствовал нелегкому пройденному пути и почти дословно повторял текст Галича «Отличался отвагой отчаянной – что захо́чем, мол, то и возьмем…». К этому стоит приплюсовать активную жизненную позицию ветерана, бравшегося за любое полезное дело и успешно его завершавшего практически «на голом энтузиазме».
Наши нечастые встречи обычно происходили по моей инициативе. Инвалиды ВОВ10 имели право на покупку практически любого товара без очереди, и «Сергеич» совершенно безвозмездно и неоднократно помогал в приобретении джинсовой ткани и прочих практически недоступных рядовому гражданину товаров. Сам процесс «битвы за дефицит» его возбуждал и доставлял явное удовольствие. «Сергеичу» нравилось бывать на людях и ощущать себя в гуще событий.
Немаленькую пенсию, опять же, точно по Галичу11, он любил транжирить по очереди в двух любимых столичных ресторанах: в уже не существующей гостинице «Берлин» и «Славянском Базаре». Единожды составив «Сергеичу» компанию, на вторую попытку я не отважился. Даже с присущим мне в те годы юношеским максимализмом, я чувствовал себя весьма неуютно. Откровенные высказывания моего визави о жирующих «власть предержащих», совершенно незаслуженно обделяющих « боевого офицера, ныне инвалида, положившего всю жизнь и здоровье на защиту Родины», в тишине ресторанного зала звучали набатом. Зычный хрипловатый баритон был хорошо слышен даже в дальних углах зала, а красочную речь украшали забористые армейские шутки. Да и примечательный внешний вид геройского ветерана – очки-бинокли в двадцать диоптрий, палка для ходьбы и пугающая черная перчатка на левой кисти – сразу привлекали заинтересованные взгляды посетителей. Владимир Сергеевич имел слабость эпатировать окружающих, но на конфликт никто не шел, видимо, богатый иконостас во всю грудь служил ему оберегом.
Конец ознакомительного фрагмента.
