Эмпайр Фоллз

– Понятно.

В этот момент в зеркале заднего вида мелькнуло нечто красное, и, обернувшись, Майлз увидел, как за его машиной тормозит красный “камаро” Джимми Минти. Бывший сосед Джимми был последним человеком, с которым Майлз хотел бы столкнуться на улице, где прошло их детство. Джимми приоткрыл окно, и молодой коп заторопился к его машине. Майлз, наблюдавший за ними в зеркало, улыбнулся, когда молодой коп снял очки. В подобных ситуациях, надо полагать, только старший офицер имел право оставаться в темных очках. Разговор был коротким; развернувшись, Джимми Минти двинул вниз по улице туда, откуда приехал. Молодой полицейский, явно разочарованный, смотрел ему вслед, затем подошел к Майлзу и отдал ему права и регистрацию.

– Будет очень неплохо, если вы займетесь этим прямо сегодня. – Напористости в его голосе как не бывало.

– Вы меня не оштрафуете?

– Только если сами попросите, мистер Роби.

Майлз вложил права в бумажник, свидетельство о регистрации убрал в бардачок.

Теперь, когда они стали приятелями, коп стремился развеять неприятное впечатление от их знакомства:

– Значит, вы жили в том доме?

Майлз кивнул, включая мотор.

– Надо же, – сказал полицейский, – совсем как дом с привидениями.

Управление автомобильного транспорта располагалось в бывшей усадьбе Уайтингов, точнее, в так называемом коттедже, вместительном строении, стоявшем посреди рощицы за главным домом. Пристанище было временным, до завершения ремонта в здании суда, купольная крыша которого местами обвалилась, не выдержав ледяного дождя, случившегося минувшей зимой. С тех пор правосудие – в Эмпайр Фоллз издавна не слишком ходкое – практически встало на прикол. Кроме транспортных неурядиц, все прочие дела рассматривались в соседнем Фэрхейвене, где суд оказался настолько загруженным, обслуживая два города сразу, что решений по любым вопросам, начиная с лицензий на строительство и имущественных споров и кончая мелкими тяжбами и пересмотром начисленных налогов, приходилось дожидаться месяцами. Даже простейшие судебные процедуры, вроде выдачи постановления о разводе, бесконечно затягивались, а так как сам Майлз развода не хотел, его это не волновало. Более того, прошлой весной он надеялся, что в наступившей паузе Жанин одумается, но теперь сомнения отпали. Жанин, твердо намеренная выйти за Матёрого Лиса, вину за юридические проволочки, помешавшие ей сыграть свадьбу летом, почему-то возлагала на Майлза. Настойчивость, с каковой она желала стать законной женой Уолта Комо немедля, как только получит развод, наводило Майлза на подозрение, что каким-то краем сознания, функционировавшего таинственным для Майлза образом, Жанин понимала: ее второй брак – чистейшая глупость, которую надо совершить как можно быстрее, пока она не в состоянии ясно соображать.

Машину Майлз оставил на маленькой парковке между особняком, отданным ныне Музею графства Декстер вкупе с Историческим обществом, и коттеджем, где размещалась, временно уплотненная УАТом, Городская комиссия по планированию и строительству, превратившаяся за последний десяток лет в объект для шуток, поскольку за это время в Эмпайр Фоллз никто не построил и сарая и уж тем более ничего не планировал. Миссис Уайтинг, однако, будучи председателем комиссии, регулярно проводила совещания, и, заметив на парковке ее “линкольн”, Майлз, пригнув голову, припустил через газон в надежде, что она не увидит его из окна офиса. После отпуска ему до сих пор удавалось избегать “встречи в верхах”, и хотя дела в ресторане наладились, ему еще больше, чем прежде, не хотелось тратить полдня на проверку счетов и рассуждения о перспективах его бизнеса.

Благополучно прошмыгнув в коттедж, он встал в короткую очередь к окошку с надписью “Регистрация автомобилей”. Стойку красного дерева, смекнул Майлз, явно привезли из здания суда и, разумеется, обратно не вернут. Прочая обстановка, включая картины и фотографии Уайтингов мужского пола, украшавшие стены, являлась частью музейной коллекции. Ожидая своей очереди, Майлз изучал этих мужчин. Несмотря на прямое родство, сходства между ними обнаруживалось немного, за исключением, решил Майлз, одной-единственной черты. Даже в молодости все они выглядели преждевременно состарившимися либо просто невероятно важными – седые волосы, лбы, изрезанные морщинами от тяжких раздумий. И скорее всего, их важность покоилась на глубоком удовлетворении от мысли, что история Эмпайр Фоллз, как и всего графства Декстер, мало чем отличается от истории их семьи.

Спустя несколько минут на парковку въехал красный “камаро” Джимми Минти. Оставив автомобиль отдыхать, полицейский направился к коттеджу, миновал вход в УАТ и проследовал по лужайке к задней стороне здания. Майлз следил за его перемещениями, пока человек, стоявший за ним, не похлопал его по плечу, указывая, что подошла его очередь. Майлз выписал чек на оплату регистрации и сунул его в окошко. Женщина по другую сторону стекла улыбнулась: “Привет, Майлз”, и он узнал ее – они вместе учились в старшей школе. Марсия, подсказывал ее бейджик. Что более вероятно, задумался Майлз, ни разу за столько лет не столкнуться с бывшей одноклассницей, проживая с ней в одном маленьком городе, или пересечься с Джимми Минти дважды в течение получаса?

– Проездишь еще года два на этой машине, и нам придется платить тебе за перерегистрацию, – сказала служащая, увидев сумму чека, выписанного Майлзом.

– Я буду только рад, Марсия, – ответил он в надежде, что она решит, будто за все эти годы после окончания школы он не забыл, как ее зовут.

– Вот твои новые знаки с синичками. – Она пропихнула их в отверстие окошка. – А чем омары не угодили?

– Люди в глубинке потешались. Говорили, что омары смахивают на тараканов. – Новые знаки не привели Майлза в восторг; впрочем, лобстеры и правда походили на тараканов. – Но, думаю, мы все же не начнем питаться синицами.

– Может, и до этого дойдет, если ничего не изменится, – сказала Марсия. – Поговаривают, однако, что на фабрику вроде бы нашелся покупатель.

Не спросить ли, кто ей это сказал? – раздумывал Майлз. В конце концов, Комиссия по планированию и строительству в двух шагах от УАТа, и Марсия вполне могла подслушать официальные переговоры. Но скорее всего, эту информацию она почерпнула из пересудов в очереди к окошку между теми, кто утром пил кофе в “Имперском гриле”.

Через другое пустующее окошко был виден офис Городской комиссии по планированию и строительству, на пороге которого стоял Джимми Минти, беседуя с кем-то, остававшимся невидимым, но Майлз не сомневался, что разговаривает он с миссис Уайтинг. Язык тела полицейского укрепил его в этой мысли: Джимми стоял в той же позе, что и молодой коп получасом ранее, выслушивая его указания, офицера выше рангом, и на этот раз Минти снял темные очки. Майлз наблюдал, как он кивнул, потом опять и опять, – очевидно, ему выдавали некие особые инструкции. Майлзу померещилось или Минти действительно бросил взгляд в сторону УАТа, а потом быстро отвернулся, словно ему приказали не смотреть туда?

– Как думаешь? – не умолкала Марсия.

– Извини. – Майлз уставился на нее. – О чем?

– Ну должно же нам наконец повезти или как?

– Конечно, должно, – согласился Майлз. Проблема лишь в том, что называть “везением”, продолжил он про себя. Собственно, та же проблема, что и с теорией вероятности: она априори предполагает, что новое обстоятельство в твоей жизни возникло по воле случая, и только.

Джимми Минти кивнул в последний раз, прежде чем направиться по лужайке к прохлаждавшемуся без дела “камаро” и выехать обратно на Имперскую авеню. Майлз выждал, пока он не исчезнет за углом, сунул новые знаки под мышку и двинул к выходу. Но побег сорвался, когда у Марсии зазвонил телефон и она ответила в трубку: “Да, верно”, а потом окликнула его по имени. Притворюсь, что не расслышал и просто уйду, решил Майлз. Но передумал.

Миссис Уайтинг разговаривала по телефону, когда он вошел, постучавшись, но на его присутствие она отреагировала незамедлительно, указав на свободное кресло. Майлз, однако, не спешил усаживаться, выискивая глазами обожаемую компаньонку старухи – злобную черную кошку по кличке Тимми. У Майлза была аллергия на кошек и в особенности на домашнюю питомицу миссис Уайтинг. Редко когда после встречи с Тимми он не уходил с царапинами и одышкой.

Улыбаясь, миссис Уайтинг прикрыла трубку ладонью:

– Расслабьтесь. Тимми осталась дома.

– Точно? – недоверчиво спросил Майлз. Эту кошку он наделял многими сверхъестественными, если не запредельными способностями, включая талант материализоваться в любой момент.

– Это смешно, дорогой мой, – ответила миссис Уайтинг и возобновила телефонный разговор.

Майлзу нередко приходила в голову мысль, что все двадцать лет их знакомства отлично укладываются в эти четыре слова. С самого начала, когда Майлз и ее дочь Синди учились вместе в старшей школе, миссис Уайтинг обращалась к нему “дорогой мой”, хотя Майлз не чувствовал, что он ей чем-то дорог. А то, что он говорил, она неизменно провозглашала “смешным” и при этом, судя по выражению лица, не находила его высказывания даже мало-мальски забавными.

Офис Городской комиссии по планированию и строительству, где Майлз прежде никогда не бывал, помещением был просторным, а к одной из стен примыкал огромный макет центральной части Эмпайр Фоллз, настолько идеализированной, что Майлз не сразу узнал город, где жил с рождения. Вдоль улиц выстроились непомерно зеленые игрушечные деревья, здания радовали глаз яркими красками, а улицы сияли такой чистотой, что Майлз сперва принял макет за продукт творческого воображения – таким увидел его автор будущее Эмпайр Фоллз после завершения амбициозного и дорогущего проекта по возрождению города. И лишь присмотревшись, Майлз понял, что перед ним не будущее, но прошлое. Таким был Эмпайр Фоллз в его детстве, и на Имперской авеню он опознал несколько предприятий, снесенных за последние двадцать лет, а теперь на образовавшихся пустырях кто только не парковался. “Имперский гриль”, обшарпанный в реальной жизни, в миниатюре выглядел так, будто миссис Уайтинг не пожалела ни единого цента, ссужая Майлза в ответ на его просьбы о деньгах.

Маленькая серебряная табличка внизу гласила: “Эмпайр Фоллз, около 1959 г.” Настоящий город, разумеется, никогда не выглядел столь процветающим. К 1959-му кирпичные стены ткацкой и рубашечной фабрик – ярко-красные на макете – побурели, словно их покрыла ржавчина, и местами даже почернели от непогоды и сажи. А реку, протекавшую за ними, на макете изобразили небесно-голубой. Вот это было действительно смешно, ибо за последние сто лет Нокс поголубела лишь однажды, когда с ткацкой фабрики в нее слили синий краситель. Еще смешнее казалась идея декорировать ностальгическим прошлым офис по планированию, проектированию и градостроительству. Получалось, что комиссия трудится над проектом, способным повернуть время вспять.

С противоположной стены на макет сурово взирал Илайя Уайтинг, явно не улавливая юмора ситуации. Как и прочие Уайтинги в другой комнате, старик Илайя на портрете был мрачен и строг, и только линия рта подкачала, обнаруживая некую расплывчатость. Все они Майлзу кого-то напоминали, но он никак не мог сообразить кого.

Миссис Уайтинг положила трубку, распрощавшись с собеседником буквально на полуслове, и Майлз невольно задумался: она и вправду с кем-то разговаривала или только притворялась, наблюдая за ним исподтишка. В ее обществе он уже привык к ощущению, что его пристально изучают. Старуха развернулась на кресле, откинулась назад и посмотрела на Илайю Уайтинга:

– Они все были совершенно чокнутыми. Каждый на свой лад. Это видно по их глазам, если приглядеться.

Майлз пригляделся, однако признаков чокнутости не обнаружил. Рвение, возможно, необузданное – да, и намек на консерватизм, но не сумасшествие.

– В детстве вы, наверное, наслушались баек про этого выдающегося предка?

– Не припоминаю.

– Якобы здесь, в этой комнате, он гонялся за женой с лопатой с намерением раскроить ей череп.

– Однако здесь ничего подобного никогда не случалось. – Майлз указал на макет, на котором лишь усадьба Уайтингов нисколько не отличалась от своего реального облика. Ему вдруг пришло в голову, что миссис Уайтинг лично курировала создание макета. Изрядно приукрасив улицы вокруг, она ловко завуалировала правду: из благополучного и энергичного города выжали все соки несколько поколений одной семьи. Интерпретация, не лишенная цинизма, но объяснявшая попутно, почему дом Ч. Б. Уайтинга, построенный за рекой, на макете не воспроизвели. По ту сторону Железного моста простиралась первозданная природа – густые перелески, волнистые холмы.

– Глядя на вас на фоне макета, знаете, о чем я вдруг подумала? – сказала старуха, и Майлз, даже не выслушав до конца, усомнился, что ее внезапное озарение хотя бы в одной детали совпадает с его собственным. – Вам нужно стать мэром.

– Макета? – усмехнулся Майлз. – Что ж, это меня не разорит.

Должность мэра Эмпайр Фоллз означала полный рабочий день с половинной оплатой. Впрочем, в городе поговаривали, что предыдущие мэры находили способы восполнить свой доход.

– Вы чересчур скромны, дорогой мой. По моему мнению, вы просто созданы для публичной деятельности.

Майлз не стал напоминать ей, что он дважды баллотировался в школьный совет и оба раза успешно.

– То есть вы предлагаете мне работу?

– Дорогой мой, вы переоцениваете мою влиятельность, – улыбнулась миссис Уайтинг. – В этом отношении вы похожи на свою мать. Но людям свойственно путать силу воли с властью, верно? И у меня есть теория, объясняющая, почему так. Если вам любопытно, могу рассказать.

– Почему я похож на мать, – Майлз наконец опустился в кресло, – или почему люди путают волю с властью?

– Последнее, – ответила старуха. – В конце концов, нет ничего загадочного в том, что вы пошли в мать. Учитывая, что ваш отец не из тех, на кого хотелось бы походить. Нет, люди путают силу воли с властью, потому что очень у немногих имеется пусть даже самое туманное представление о том, чего они хотят. Лишенная этого знания, воля остается бессильной. Как бы вялым членом. – Она выгнула бровь. – Редким счастливчикам удается выяснить, чего они хотят, это и наделяет их сильной волей.

– Только и всего? И больше ничего не требуется?

– Ну, скажем так, это необходимое начальное условие.

Майлз поудобнее устроился в кресле. Ему отлично было известно умение миссис Уайтинг втягивать его в беседы, от которых в иных обстоятельствах он бы уклонился. Причиной тому была, скорее всего, прямая противоположность установок каждого из них.

– То есть, по-вашему, человеческие существа наделены свойством понимать, чего они хотят?

Миссис Уайтинг вздохнула:

– Слово “наделены” предвещает, что вы опять прибегнете к своим старым трюкам, дорогой мой, трактуя все в религиозном духе. Так не пойдет, если вы собираетесь стать мэром.

– Я не собираюсь, – возразил Майлз. – Во всяком случае, не в Эмпайр Фоллз образца 1959 года.

– Вот в чем ваша ошибка, дорогой мой. Большинство американцев хотят оказаться в 1959-м, пусть и с некоторыми добавками в виде капучино и кабельного ТВ.

– Они этого хотят или думают, что хотят? – Сейчас на уме у него была Жанин. Его в очень скором времени бывшая жена толком никогда не знала, чего она хочет, и каждый раз расстраивалась, получая желаемое. Примером тому мог служить сам Майлз. Матёрый Лис станет следующим, хотя он об этом пока не подозревает.

– Различие, мне кажется, не слишком конструктивное. Что такое “хотение”, если не “думание”. Но спорить так спорить, поэтому давайте примем вашу терминологию и начнем с самого начала. Адам и Ева. Они знали, чего они хотят, верно?

– Сомневаюсь, – сказал Майлз также из желания поспорить. – До введения запрета – вряд ли.

– Именно, дорогой мой. Но стоило наложить запрет, и подобные сомнения их более не мучили – согласны?

– Да. Только сожаления.

– Полагаете, что отказ от запретного плода сделал бы их счастливее? Избавил бы их от сожалений? Или же сожаления все равно возникли бы, но иного сорта?

В ее словах был смысл.

– Думаю, мы никогда этого не узнаем.

– Я определенно не узнаю, дорогой мой, но, как и наши прародители, я не смогла устоять перед многими искушениями. Вы же, напротив… – Миссис Уайтинг многозначительно умолкла. Она никогда не скрывала, что считает Майлза, с его бесконечно подавляемыми желаниями, находкой для психиатров. – Как вы провели отпуск?

– Прекрасно. – Майлз не упустил случая внушить старухе, что и у других людей может быть все хорошо.

Миссис Уайтинг искоса поглядывала на него, словно не верила в искренность его восторга.

– Вы ездите туда каждое лето, да?

– Почти.

– И вы никогда не задавались вопросом почему?

– Нет, – ответил Майлз.

Кроме подавленных желаний, старуха любила намекнуть на ограниченность Майлза: каким бы умным он ни был, но он слишком мало видел, потому что мало путешествовал. Как и многие богатые люди, она, казалось, не понимала, почему бедные не планируют провести зиму на Капри, где климат куда более благоприятен. И не видела ничего зазорного в том, чтобы говорить об этом с человеком, который вот уже двадцать лет держит на плаву одно из ее предприятий, пока она путешествует.

– У моих друзей там дом, – добавил Майлз, не уточняя, что иначе он не смог бы себе позволить даже такого скромного отпуска; несомненно, миссис Уайтинг и сама это прекрасно понимала.

На самом деле именно Майлз много лет назад, когда они еще учились в колледже, привез Питера и Дон на Винъярд. Тогда все трое были бедны, и когда той осенью они скинулись на поездку, денег им хватило только на паромную переправу. Спали они на пляже под скалами, там, где кончался городок Гей-хед, – в полной уверенности, что после Дня труда их не потревожит островная полиция, насчитывавшая, наверное, не более полудюжины человек. В те выходные на острове, догадывался Майлз, Питер и Дон влюбились – сперва в остров, а затем друг в друга. С тех пор они числили Майлза творцом их счастья и были благодарны ему за это, и даже если их взаимные чувства слегка поувяли, как опасался Майлз, Винъярд они по-прежнему любили. Он не представлял, чтобы кто-нибудь из них добровольно расстался с их островным домом, и, следовательно, развод был маловероятен.

– Что ж, пожалуй, это многое объясняет, – нехотя признала миссис Уайтинг. – И все же…

– И все же что?

На миг показалось, что старуха позабыла, что хотела сказать, но она быстро опомнилась:

– И все же “мы не сдаемся, плывем против течения, что непрестанно отбрасывает нас в прошлое”. – Миссис Уайтинг заговорщицки улыбалась, и Майлз, узнавший концовку “Великого Гэтсби”, почувствовал острую необходимость не обнаруживать не только своей начитанности, но и тени любопытства насчет причин, побудивших старуху процитировать эту фразу.

Зазвонил телефон – к явному облегчению обоих. Миссис Уайтинг сняла трубку и без лишних церемоний, небрежным взмахом руки вместо “до свидания” выдворила Майлза из офиса.

Неслабо, подумал Майлз, так обойтись с человеком, которому только что прочили пост мэра.

Глава 3

Закончив занятия в группе аэробики, Жанин наскоро приняла душ и отправилась в “Имперский гриль”, но сперва, обогнув задние, удостоверилась, что Майлза там нет. Рассмотрение их заявления о разводе длилось уже целую вечность, при этом отношения между ними оставались вполне дружескими. Мало того, в последние девять месяцев, с тех пор как они разъехались, Майлз нравился ей больше, чем в предыдущие двадцать лет. Однако прямо сейчас она категорически не желала его видеть, и тем более в компании с ее женихом. Уолт – завсегдатай “Гриля”! Это не укладывалось в ее голове, и между прочим, когда они встречались тайком, он близко не подходил к ресторану.

Паркуясь рядом с фургоном Уолта, Жанин старательно отводила глаза от слогана, красовавшегося на капоте, не желая признаваться самой себе, что он начинал ее раздражать. МАТЁРЫЙ ЛИС. Каким надо быть мужчиной, чтобы написать такое на своей машине? Для Жанин этот вопрос не был ни праздным, ни риторическим. Она собиралась замуж за Уолта Комо, как только получит развод, и в глубине души ей хотелось узнать ответ, прежде чем она станет совладелицей этого транспортного средства и единственным собственником его водителя.

Опять же, некоторые вопросы лучше оставлять без ответа. Давным-давно, когда они с Майлзом поженились, она даже не знала, кто она такая, не знала, каково ее истинное “я”, не говоря уж о том, что представляет собой ее молодой супруг. Теперь, по крайней мере, Жанин понимала, кто такая Жанин, чего Жанин хочет и, что не менее важно, чего Жанин не хочет. Она не хотела Майлза и никого, кто бы напоминал ей Майлза. Она не хотела снова растолстеть. Ни за что и никогда. Еще она хотела настоящего секса, а также, для разнообразия, пожить как молодая женщина, чего ей не удалось, когда она на самом деле была молодой. Она хотела танцевать, и чтобы мужчины заглядывались на нее. Ей нравилось, как ведет себя ее тело после того, как она сбросила весь этот вес, и, господи, да, ей нравилось кончать. Для сорокалетней Жанин оргазмы были новостью, она едва не теряла рассудок, когда с ней это происходило либо когда представляла, что запросто могла бы всю жизнь прожить, не испытав этого необыкновенного, несравненного, щекочущего, взрывного, умопомрачительного возбуждения. Впервые, когда с Жанин это случилось, к ее полному изумлению, ей почудилось, что на гребне волны ее уносит куда-то далеко-далеко, потом она вернулась, рыдая в объятиях Уолта и не сомневаясь, что больше этих высот ей не достичь никогда, но Уолт уверял ее в обратном и постарался подтвердить свои слова делом. Помнится, она подумала тогда: “Офигеть. Нет, правда, ОФИГЕТЬ”.

Именно Уолт открыл ей глаза на самое себя и потребности ее тела, хотя Жанин начинала понимать, что воззрения Уолта на сей счет все же грешат упрощенностью. Он считал, что ее телу нужно много-много физических упражнений и много-много Уолта. Сама Жанин подозревала, что ее телу очень бы не повредили путешествия. Она ничего не имела против клуба Уолта, но недавно она прочла о спа в аризонской пустыне рядом с Тусоном, где специализировались по женским фигурам. В брошюре спа был назван “роскошным”, и теперь, когда Жанин начала ощущать свое тело роскошным, разве не заслуживает она недели или двух в таком заведении? Разумеется, удовольствие дорогое, но Уолт любит распространяться о своих капиталах, и Жанин надеялась уговорить его провести медовый месяц под Тусоном. А когда Тик закончит школу, им уже ничто не помешает перебраться в края с более теплым климатом. Прожив столько лет в Мэне, было бы замечательно поселиться там, где солнце, взойдя, не прячется тут же за тучи. Уолт постоянно твердил о новом фитнес-клубе, так почему бы не открыть его в Седоне или Санта-Фе? Если слухи не врут, юго-западная пустыня[2] похожа на Калифорнию. Люди там следят за своим здоровьем и фигурой, а на их купальные костюмы ткани расходуется чисто символическое количество. Если даже профессиональное любопытство не сдвинет Уолта с места, Жанин могла бы отправиться туда одна на недельку. Ей понравились латиноамериканские массажисты на снимках в брошюре. Конечно, это не слишком хорошо по отношению к Уолту, должна она признать. В конце концов, именно Уолт пробудил ее к новой жизни, помог разобраться в себе и стать такой, какая она есть на самом деле. А кроме того, он нашел эту чудесную маленькую зону, с ходу нашел, при том что Майлз даже не подозревал о ее существовании. И вот теперь Жанин подумывает о массажистах-латиносах.

Если бы только он не вывел эти дурацкие слова на своем фургоне, вздохнула Жанин, вылезая из своего “блейзера”. Хотя “дурацкие”, наверное, слишком резко сказано. Это не столько дурость, сколько бахвальство, решила Жанин, направляясь к двери ресторана. И потом, разве не задиристость Уолта привлекла ее в первую очередь? То, чем он так отличался от Майлза, вечно тихого, смирного. Ее мать, естественно, по-прежнему обожала Майлза и всегда вставала на его сторону, называя Уолта не иначе как “горластым петушком”. “Майлзу есть отчего скромничать, ма, уж поверь”, – уверяла она мать. Возможно, неприлично так говорить, но это правда, и намек, содержавшийся в ее словах, отклика у Беа не находил: обсуждать с матерью секс было делом немыслимым. Беа, догадывалась Жанин, была одной из тех несчастных женщин, кому удалось совершить то, во что едва не вляпалась Жанин. Ее мать за всю свою взрослую жизнь, от начала и до конца, ни разу не испытала оргазма. Когда она умрет, можно будет сказать, не покривив душой, что Беа скончалась прежде, чем кончила. В отличие от Жанин. Имейся у нее склонность расписывать свой автомобиль, она написала бы нечто вроде “ОНА КОНЧИЛА, ПРЕЖДЕ ЧЕМ СКОНЧАТЬСЯ”. А значит, приходила к выводу Жанин, она и Уолт Комо созданы друг для друга, и не подобает ей размышлять о сильных руках латиноамериканских массажистов.