Билет в одну сторону

– Конечно, проще не замечать этих несчастных, голодных и брошенных на произвол судьбы.

– Ну, зачем вы так. Надо, надо писать об этом. Вот только вы упоминаете часто в статьях фамилии и должности известных в городе людей. Это можно рассматривать как вторжение в частную жизнь.

– А сбывать престарелых родителей в интернат, а насиловать несовершеннолетних, это не вторжение? а…

– Ладно, ладно, не кипятитесь. Примите мои слова к сведению и работайте. Признаю, у вас свой круг читателей, они вас ценят, вам доверяют. Но помните, что одними резкими выпадами положение не исправишь. Нужно быть гибче, видеть социальную проблему целиком, а не выхватывать частный случай.

– Я вас поняла, – Наталья на каблуках развернулась и, не попрощавшись, покинула кабинет.

На главного она не обижалась, понимала, что тот в прав: один в поле не воин. Но пыталась обратить внимание властей на несчастных. Герои ее статей гуляли по улицам в рванье, копались в мусорных контейнерах, загибались от паленой водки в подворотнях, теряли человеческие чувства в руках сутенеров и уголовников. Больные, брошенные старики, дети алкоголиков, малолетние наркоманы и преступники, пьяницы и проститутки преследовали днем и ночью журналиста Наталью Бегунову.

– Ты слишком близко принимаешь чужие беды, – ругала ее Нинка Шахова, любимая подруга и верный товарищ. – Не солнце, всех не обогреешь. А власти твои статьи до одного места. Береги нервы, не рискуй здоровьем, оно тебе еще пригодится.

– Что же сделать вид, что ничего этого нет, и писать о борьбе хорошего с лучшим? – горячилась Наталья.

– Ну, почему? Пиши, тереби этих зажравшихся, нынешних хозяев жизни, но не забывай и о себе. У тебя дочь растет. Ей мать неврастеничка не нужна. Ты в последнее время больше времени тратишь на чужих людей, чем на собственную семью. Смотри, сбежит муж к другой, которая всегда в хорошем настроении, не думает о мировых катаклизмах, а только о том, как мужу угодить.

Наталья огорченно покивала головой.

– Слушай, я действительно зациклилась на работе. Не помню, когда семьей выбирались за город, в гости перестали ходить. Театр и прочее по боку…

– А я что говорю? Кончай, подруга, изображать из себя мать Tepeзy. Устрой себе медовый месяц.

– С ума сошла, – вскинулась Наталья. – Мы и спим-то в разных комнатах, не только что.

– Ну, доработалась! – Нинка покрутила пальцем у виска. – Ой, смотри, уведет мужика какая-нибудь ласкушка, поплачешь тогда. Забыла, до скольких лет в девках сидела?

Все, с сегодняшнего дня пересматриваю свое поведение. Поворачиваюсь лицом к семье, становлюсь примерной женой и матерью.

Остывший кофе допивать не хотелось, вылила. Собрала листки с наброском будущей статьи, взглянула на часы.

– Подъем! – нарочито бодрым и веселым голосом скомандовала она. В тишине ее команда прозвучала так оглушительно, что кошка подпрыгнула на месте с испугу. Наталье это показалось смешным, и она прыснула. Так смеясь, вошла в комнату, где на диване, обняв руками подушку, а одну ногу свесив на пол, дрых ее муженек. .

– Вставай, – вслух произнесла она, а про себя добавила: кобель. Евгений оторвал голову, недоуменно уставился на нее:

– Тебе чего? – недовольно спросил, вновь падая на подушку. – Сколько сейчас?

– Уже семь. Я понимаю, что пяти часов на сон маловато, но мог бы приходить пораньше, – не удержалась, чтобы не съязвить

– А зачем? – невнятно проговорил муж. – Видеть весь вечер твое недовольное лицо, слышать твои вечные «не хочу».

– А ты, значит, хочешь? – начала заводиться Наталья. – Я что-то не замечаю.

– Ты вообще хоть что-нибудь замечаешь вокруг, кроме своей работы? Живешь, как на необитаемом острове.

– Прекрасно! Я одна во всем виновата. Замечательно! Все вокруг ангелы, одна я черт с рогами.

– Хватит орать, дочь разбудишь.

Наталья хотела чем-то уколоть его, сделать этому бесчувственному эгоисту больно, но тут вспомнила про свое обещание с этого дня стать хорошей.

– Вставай, я тебе кофе сварила, – примирительно сказала Наталья.

Нервы ни к черту, и вправду, чего срываюсь? Хороша!

Войдя в спальню, несколько минут неподвижно стояла у кроватки дочери, рассматривала каждую черточку на лице, каждый синячок на коленке, проникалась такой нежностью, что щипало в носу и спирало дыханье.

– Доченька, крошечка моя, – шептала Наталья, боясь, что стук сердца разбудит Маринку. – Как хорошо, что ты у меня есть. Что бы я без тебя делала? Погляжу на тебя, и в сердце, будто лед плавится.

Она провела ладонью по волосам дочери, пощекотала за ушком. Носик Маринки сморщился, бровки задвигались, и она открыла глазки.

– Мама, – как всегда радуется дочка, находя мать у кроватки.

Быстро поднимается и взбирается на руки. Наталья качает ее, как маленькую. Маринка блаженно закрывает глаза и от полноты чувств целует мать в щеку, губы, нос, больно сдавливает шею ручками. Получив свою порцию ласки, отстраняется и внимательно глядит:

– Ты, что плакала? Папа тебя обидел?

– Нет, что ты, моя ласточка. У нас с папой все хорошо. Вставай, собираемся быстро, и в путь.

Маринка успокаивается.

– А папа дома? – смущено глядя в глаза Наталье, робко спрашивает она.

– Дома.

– Я сейчас, – босые пятки мелькают в воздухе.

– Папа! – слышно, как девочка падает на диван рядом с отцом, и начинается веселая возня.

За эти минуты Наталья готова все простить мужу: и поздние приходы домой, и равнодушие. Главное – Маринке хорошо: у нее есть и мама, и папа. Ради нее, ее счастливого смеха Наталья укротит в себе недовольного зверя, наладит отношения с мужем, станет примерной, домашней.

Она входит в комнату, минуту разглядывает веселую кучу-малу. Муж замечает ее в дверях, недоуменно хмурит брови. Словно не замечая этого, Наталья произносит:

– Мне машина сегодня нужна, ты не против?

– Ты же все равно возьмешь и без моего согласия, так зачем спрашивать?

– А тебе трудно ответить по-хорошему?

– Отвечаю: бери!

Маринка тревожно переводит глаза с отца на мать, потом обратно. Она не понимает, почему они все время ссорятся. Такие красивые, умные, как говорит бабушка, и модные (это уже подружки Маринкины так говорят). По отдельности каждый веселый, а как вместе – глаза злые, лбы хмурят, губы тонкие становятся. Маринкино сердечко сжимается от непонятного страха, чувствует неладное, непоправимое. Родители и не догадываются, что она частенько, глядя на красивую икону в их спальне, где изображена Богородица в золотой одежде и в короне, просит Боженьку, помирить маму с папой, чтобы они снова стали веселыми и дружными.

Маринка потихоньку сползает с дивана, бочком выходит из комнаты, бежит одеваться. Уже из ванной слышит неясные голоса родителей, но по интонации понимает, что они не ссорятся. Правда, и разговаривают, как чужие.

Минут через пятнадцать семья пьет кофе. Взрослые, избегая глядеть друг на друга, подчеркнуто заинтересованно расспрашивают дочь о разных происшествиях в ее жизни, о подругах. Маринка также старательно отвечает, радуясь, что нет, по крайней мере, всегдашнего угрюмого молчания или злых упреков.

– Все, моя дорогая, чашку в мойку, рюкзак в руки и вперед! – нарочито весело произносит Наталья, бросая взгляд на часы. – А ты, если не трудно, зайди в магазин, купи чего-нибудь на ужин.

Муж кивает, не отрывая взгляда от чашки с кофе. Наталья отмечает темные круги под глазами, обидчиво опушенные уголки губ, беспокойно двигающиеся пальцы. Кольцо скоро с пальца слетит, великовато стало, исхудал. От переживаний или от новой любви?

Послав себе самой прощальный взгляд в зеркало и, подтолкнув слегка Маринку в спину, Наталья с облегчением переступает порог квартиры, старается выбросить дурные мысли из головы, настроиться на рабочий лад, припомнить особенности сегодняшней встречи с очередным героем своей статьи.

Она любит свою семью, свой дом, но проблемы в семейных отношениях, заставляют рваться из дома, «загружать» себя чужим проблемами, которые отодвигают на неопределенное время необходимость что-то предпринимать, улаживать, исправлять.

Куда она все время торопится, куда бежит, кто ее зовет? За последнее время Наталья не раз задавалась этим вопросом, но не находила ответа. Плывет по поверхности омута, боясь заглянуть в глубину. Чего боится, кого страшится там увидеть? Может, себя, растерянную, уставшую, разочаровавшуюся, обеспокоенную, сомневающуюся?

Настроение чуть улучшается, когда она открывает гараж. Проводит ладонью по гладкому боку автомобиля, мысленно здоровается. Привычные действия успокаивают нервы. Масло в порядке, бензина хватит, а вот стекла надо почистить. Берет жидкость для стекол, брызгает и тщательно вытирает, не переставая мысленно разговаривать с железным другом. Маринка уже на месте, трогает тумблеры, включает и выключает свет, трогает ручки, но когда они выезжают из гаража на дорогу, усаживается основательно на сиденье, складывает руки на коленях и вертит головой, предупреждая на перекрестках, о машинах справа и слева.

Наталья самозабвенно отдается езде. Она любит, свой автомобиль, любит водить машину, любит даже мыть ее, натирая до блеска стекла и блестящие части. В автомобиле Наталья чувствует себя суверенным государством, независимым и самодостаточным. У нее есть, правда одна особенность: она не выносит, когда болтают во время езды: разговоры отвлекают, лишают ее удовольствия, кайфа.

Автоматически прочитав про себя молитвы, чтобы уберечься от неприятностей на дороге, от вездесущих гаишников, от невнимательных пешеходов и озорующих на проезжей части детей и подростков, Наталья приказывает себе быть внимательной на дороге.

Подъехали к дому, где жила старенькая учительница Маргарита Петровна, согласившаяся подготовить Маринку к школе. Наталья крепко обняла дочку свободной рукой, поправила бант на макушке.

– Слушайся Маргариту Петровну, старайся, ладно?

– Ладно, – отвечает дочь и бежит навстречу учительнице, которая ждет ее у подъезда, закутавшись в старенькую шаль.

– Деньги у Маринки в портфеле, – кричит из окна машины Наталья, а Маргарита Петровна понимающе качает головой и ловит в объятия худенькую воспитанницу. Взявшись за руки, они заходят в подъезд.

Проводив их взглядом, Наталья старательно объезжает припаркованные в тесном дворе автомобили и выезжает на основную дорогу. Автомобиль везет ее на окраину города. Краем глаза она отмечает места, где когда-то часами бродили с Женькой, счастливые, полные надежд и особого вдохновения, толкнувшего ее поменять работу на более престижную и денежную, а его сделать карьеру от мастера на стройке до ведущего инженера головного СМУ.

В принципе, все их тогдашние мечты исполнились: есть семья, уютный дом, чудо дочка, есть здоровье, красота, даже деньги, пусть не сумасшедшие. Есть все, кроме счастья. Куда ты делось, счастье? Ау? Кто виноват в том, что с нами происходит? Почему они больше не мечтают сообща, как раньше?

Наталья кружила по городу, заходила в разные организации, решала насущные вопросы. Время незаметно летело, пора было ехать на окраину, там намечался интересный разговор. Пару раз перестроившись, Наталья выехала на объездную дорогу и прибавила скорость.

Приехала. Приличная на вид пятиэтажка, зеленые лавки у подъездов, на лавках бабки. Ну не все, конечно, бабки. Есть и молодухи, наверное, декретницы, вон коляски тут же.

– Здравствуйте! – Наталья знает, что у нее замечательная улыбка, вызывающая ответные улыбки даже у самых, серьезных людей.

– Здрасьть, – хором отвечают сидящие, внимательно рассматривая ее брючный костюм, немецкие туфли, дорогую сумку. Входя в подъезд, слышит за спиной: «К кому?» и «В 24-ю».

Поднявшись на нужный этаж, Наталья брезгливо глядит на ободранную, замызганную дверь в пятнах неизвестного происхождения. Чего ожидать от квартиры, если дверь такова? Жмет звонок – тишина. Звонок не работает, надо стучать по этой двери, отыскав на ней место, не покрытое «культурным» слоем. От стука дверь открывается сама.

Впереди захламленный коридорчик, ведущий в кухню. На кухне, привалившись боком к стене и уронив руки на стол с остатками пищи, сидит расхристанная молодая женщина в мужской рубахе и черных колготках. Черные волосы, давно не мытые, но сдобренные хорошей порцией дешевого лака, образуют нечто среднее между вороньим гнездом с одного боку и отвесной скалой, с другого.

Наверное, почувствовав присутствие чужого, женщина открыла глаза, убрала руки со стола на колени, качнулась от стены и чуть не свалилась в проход между столом и газовой плитой.

– М-м-м – сумела, произнести она, потом кивнула кому-то и снова закрыла глаза, очевидно, решив, что высказалась достаточно ясно.

– Эй, подруга, проснись, – затеребила ее Наталья, слегка дотрагиваясь до ее плеча. – Я из газеты. Ты помнишь, мы по телефону с тобой говорили?

– Му-у-у – согласилась хозяйка, но глаз не открыла. – Шты нада? – вежливо поинтересовалась она, для убедительности приоткрыв один глаз.

– Ты Надежда Крошкина? У тебя дети в детском доме?

– У-у-у – обиженно протягивает женщина, вытягивая вперед левую руку и грозя пальцем неизвестно кому. – Дзети-и-и, – плаксиво произносит она и снова отключается.

Наталья проходит в комнату, оглядывается. Что надеялась увидеть? Не знала, как живут пьяницы? Хорошо, что по случаю утра собутыльников нет, а то бывали случаи, когда ей приходилось из таких квартир бегством спасаться. Никто ее здесь не ждет, газет здесь не читают – на них закуску раскладывают.

Эта самая Надежда Крошкина звонила ей в редакцию, просила встречи, чтобы рассказать о произволе чиновников, которые лишили ее материнства, забрали детей в детский дом, тем самым лишив ее единственного источника денежных поступлений – детских пособий. Наталья как раз собирала материал для статьи о таких вот горе-матерях, чьи дети впервые сытно поели в детском доме. Хотелось Наталье послушать, что скажет ей Надежда, но видно не судьба. Хотя нового ничего бы и не услышала. Чаше всего эти женщины обвиняли в своих грехах жизнь, вероломных мужчин и никогда не обвиняли себя. Практически все разговоры заканчивались крокодильими слезами и просьбой одолжить денег.

Вздохнув, Наталья, не заходя на кухню, пошла к двери.

– Ты зачем мою дочку забрала? – вдруг отчетливо кто-то произнес из кухни. – Отняла, а теперь пришла?

Наталья замерла, сердце вниз ухнуло. Повернувшись на каблуках лицом к кухне, она в два шага оказалась рядом с пьяной.

– Что ты сказала?

Женщина, хитро прищурив один глаз, растопыренными пальцами попыталась достать до лица Натальи. Та увернулась, и Надежда рухнула в проход, увлекая за собой грязную посуду со стола. Выругавшись, она попыталась самостоятельно подняться, но Наталья придавала ее в узком проходе коленкой, одновременно потянув за налаченные волосы голову вверх:

– Какую дочку я у тебя забрала?

– Ты всех детей у меня забрала, – обдав перегаром, прохрипела Надежда. – Пришла со своими бугаями и забрала.

Тут Наталья поняла, что та спутала, ее, очевидно, с работником социальной службы, которая приходила забирать детей в детский дом.

И чего это я так взбеленилась? Да если бы она и вправду была матерью Маринки, чего кидаться-то? Нервы ни к черту.

Очнувшись, женщина покорно глядела снизу вверх на Наталью, не возмущаясь и не пытаясь изменить столь неудобное положение на заплеванном полу. Наталья отодвинулась от пьяницы, вытащила носовой платок и вытерла лоб, шею, руки. Ей захотелось на свежий воздух, подальше от этого неблагополучия, этой ямы. Почему-то ей пришла на память недавняя встреча с Сергеем в кафе. Они едят мороженое, запивая его уже остывшим кофе, а над ними без единого облачка небо. Через час на горизонте появились тучи, оттуда прилетели мелкие капельки идущего где-то далеко дождя. Но они веселы и беспечны, потому что знают: в любой момент могут укрыться под надежной крышей кафе. Здесь же, в этой квартире на третьем этаже, надежной крыши нет, и уже никогда не будет.

Спускаясь вниз по лестнице, Наталья старается выбросить из головы свой неудачный визит. Садясь в машину, она уже думает не о Крошкиной, а о том, чтобы позвонить Сергею, и невольно улыбается, перебирая в памяти те часы счастья и радости, что он щедро дарит ей.

С Сергеем они познакомились в редакции, где тот работал заместителем главного. На первых порах он обучал ее азам профессии, дарил темы статей, помогал выработать собственный стиль. Работалось с ним легко, в общении он был прост и уважителен, и она не заметила, как влюбилась. Сергей не женат, но был постоянно окружен красотками, ни у кого не встречал отказа. Влюбиться в такого – себе дороже, понимала Натальями, и несколько месяцев пыталась вытравить чувство к заму из души. Этот период ей даже на пользу пошел: она похудела, глаза обвело чернотой, и по признанию подруги Нинки, она стала интересной. Но и тогда Сергей ее не замечал как женщину.

Смешно сказать, но их роман начался с банальной поездки в её автомобиле. Однажды осенью, проезжая мимо остановки где-то на окраине, она заметила мужчину, одетого, вернее раздетого, не по сезону. Вместо куртки или плаща, на нем была белая водолазка. Ни зонта, ни головного убора. Он стоял в ожидании автобуса, один, промокший, и в свете фар было видно, как он дрожит всем телом. Наталья пожалела бедолагу, хоть и подумала о чистых и сухих чехлах, остановила машину. Видя, что тот не решается сесть, махнула приглашающе: чего, мол, думать о чехлах, когда человек пропадает. Мужчина сел, и только тут Наталья разглядела, кто это был.

– Сергей Алексеевич, вас ограбили или муж внезапно из командировки вернулся?

– Вы? – вопросом на вопрос ответил пассажир. – Вы машину водите?

– Второй год. Удивлены? Да половина автомобилей в городе в руках женщин.

– Зная вас, никогда бы не подумал.

– Что, произвожу впечатление бестолковой?

– Да нет, просто вы учительница в полном смысле слова, эдакая марьванна.

– Неужели? – искренне огорчилась Наталья, которая считала себя вполне современной дамой. Может, не совсем бизнесвуман, но где-то рядом. А тут, оказывается, тебя принимают за синий чулок!

– Вы не обиделись? – смутился от собственной бестактности зам. – Я не имел в виду… … Я не хотел.. Просто вы скромная, одеваетесь строго, кocмeтикoй не пользуетесь и вообще выделяетесь среди других дам в редакции. Извините.

– Да, чего там. Я и в самом деле учительницей осталась, хоть и работаю в газете.

Потом они долго сидели в теплом автомобиле, говорили и не могли наговориться. Обсудили последние события в городе и в коллективе. Потом он поделился своими планами издавать собственную газету-еженедельник. По секрету выдал, что уже и деловых партнеров нашел, и помещение присмотрел, и заявку на регистрацию подал.

– Так вы уйдете от нас? – спросила Наталья, а сама подумала, что теперь без него в редакции станет не так оживленно и весело.

– Уйду, – просто согласился он, – но это не значит, что забуду своих друзей.

– Ну, я-то к числу ваших друзей не отношусь.

– Нам ничто не мешает ими стать. Предлагаю, – с пафосом произнес Сергей, – подъезжаем к гастроному, берем шампанское, пьем на брудершафт и переходим на ты. Поцеловаться обязательно. Согласны?

Он посмотрел на нее так, что Наталье с легкостью согласилась. Уже через час, выпив всю бутылку полусладкого, они крепко сжимали друг друга в объятиях, целовались и шептали черт знает откуда взявшиеся любовные глупости. Наталья мечтала век бы в этой машине просидеть с ним. А Сергей все удивлялся, почему раньше не разглядел ее. Она же, наоборот, радовалась, что все это произошло накануне его ухода из редакции. Она не выносила служебных романов. Ей казалось, что двое влюбленных на работе выглядят как два тополя на Плющихе или два манекена за стеклом витрины. Нате, смотрите на нас! Ей не хотелось, чтобы кто-то знал про них, и не потому, что боялась ревности мужа или осуждения окружающих, а потому что не хотела ни с кем делиться своим счастьем, никого не хотела пускать в тот волшебный круг, в котором они очутились.

Поначалу Наталья не надеялась, что их роман продлится больше двух-трех месяцев. Но год уже прошел, а чувства их в том же градусе, как и вначале. Любить Сергея было легко. Наталья не задумывалась о будущем и давно дала себе слово, что если он бросит ее, то она с миром отпустит его, не станет упрекать, страдать, преследовать звонками, как другие бывало у нее на глазах.

Обычно они встречались у него, заранее созваниваясь. Сегодня, после неудачи с Крошкиной, она решила приехать к нему без предупреждения, в обеденный перерыв.

Надо в гастроном заехать, что-нибудь купить и не забыть кофе – у него кофе кончился. Так, время одиннадцать тридцать. Если потороплюсь, можно не только пообедать у него. Наталья игриво усмехнулась, представив то, что произойдет уже через полчаса.

На стоянке у универсама, как всегда перед обедом, не припаркуешься. Проехала дальше, еле втиснулась между двумя иномарками. Бегом к магазину, бегом по отделам, чуть не забыла кофе. Вернулась: тьфу, тьфу. Едва удерживая пакет с покупками, добралась до машины, боком прислонилась к ее теплому боку и попыталась открыть дверцу. Ключи упали. Пришлось поставить пакет на капот, потом укладывать покупки на заднее сиденье. Они все норовили рассыпаться по салону. А в спину уже сигналит красный пикап, поторапливая ее освободить место. Торопливо отъехала со стоянки. Инцидент с пьяницей был забыт окончательно, в голове крутилась веселая мелодия из какого-то фильма. Только бы не превысить скорость, а то гаишников на каждом углу наставили.

Въезжая на знакомую улицу, впереди заметила темно-синюю ауди. Как раз вовремя. Припаркуемся одновременно, и не придется тащить тяжести на 4 этаж. Но тут какой-то козел не остановился под знаком, и ей пришлось резко тормозить. Чуть увернулась от столкновения. С досады выругалась матерно и от души ударила по сигналу. Скотина, даже не обернулся!

К дому Сергея подъехала через минуту. Но лучше бы этого не делала . Галантный Сергей Алексеевич, легко выскользнув из авто, обогнул машину и открыл дверцу со стороны пассажира. Вначале Наталья увидела высоченный каблук модной туфли, затем колено, не прикрытое ничем, затем бедро, которому, казалось, не будет конца, а уж потом и саму обладательницу обалденных ног. Из машины показалась дева, ростом с хозяина ауди, в мини и с французскими очками на голове, которые служили ободком для ее пепельно-русых волос, закрывающими лопатки.

Хороша. Хороша! Еще одна бабочка в коллекции Сергея Алексеевича. Судя по тому, как уверенно она идет вперед, эта дама бывала здесь и раньше. Прекрасно!

– У-у-у! – взвыла про себя Наталья.

Конечно, от измен мужчин рога у женщин не растут, но в голове появилась такая тяжесть, будто береза средних размеров раскинулась на темечке.

Приехали. А теперь поехали в обратную сторону. Обещала же не страдать, не упрекать, вот и сдержи слово.

Через пару километров Наталье пришлось остановиться: слезы застилали глаза, как бы в аварию не попасть. Тяжесть из головы перетекла в область груди, сжав сердце до размера острия шила.

Ну, мне еще сердечного приступа не хватало. Прекрати. Ты же не рассчитывала, что ваш роман продлится годы? А может, в глубине души ты мечтала, что он сделает тебе предложение? Признайся, думала об этом? Ну и дура! Такие, как Сергей Алексеевич, не женятся до пятидесяти лет, а то и вовсе остаются холостяками. Что, плохо ему в свободном полете? Деньги есть, положение занимает, дай Бог всякому, окружен женщинами, как султан в гареме. Тоже мне Мерелин Монро из средней школы. Не для тебя сей кадр, как сказала бы Нинка. Обидно? Конечно, обидно. Но он тебя не видел, так что завтра, когда он позвонит, сделай вид, что ты его бросаешь, пусть помучается от уязвленного самолюбия. Его, наверное, еще никто никогда не бросал,

Отдышавшись, Наталья двинулась к редакции, чтобы погрузиться с головой в работу и прийти в себя до того, как другие вернутся с обеда. Работая над материалом, в который раз поругала себя за то, что переживает порой по пустякам. Вот у людей проблемы, так проблемы: денег нет, жилья нет, будущего нет, ничего нет. а она с жиру бесится. Подумаешь, любовник бросил. Да и не бросил даже, так, решил с другой поразвлечься. Муж дома, причем хороший муж, дочка чудо, работа, здоровье, слава Богу, есть. Брось переживать!

Пока сбрасывала материал, выпила пару чашек кофе (молодец, что купила), похрустела крекером, собралась уже бутерброд себе приготовить, но тут мобильник запищал. Муж о себе напоминает.

Самым нежным голосом проговорила:

– Слушаю.

– Мне с тобой поговорить серьезно надо.

– Приду, поговорим, – Наталья была в недоумении. Обычно муж звонил ей на работу только в экстренных случаях, а тут ради того, чтобы сообщить о намерении поговорить.

– Лучше сейчас.

– Ты что, задержишься сегодня?

– Задержусь. И, думаю, надолго.