Билет в одну сторону

Тут она опять подумала о Наталье Николаевне, чье место она заняла по прихоти судьбы. Похоже на воровство. Все украла: и мужа, и дочь, и уважение окружающих, их любовь. А надо бы заслужить! Стать такой же, как она была. Сумеет ли она? Хватит ли сил, ума, достоинства? А вдруг не сумеет, они отвернутся от нее, разлюбят. Что делать тогда?

– Наташ, ты о чем задумалась, – прервал ее мысли Евгений. – Нам пора. Мы пошли, а ты тут смотри, будь молодцом. Дай я тебя поцелую.

После ухода Евгения и Маринки «Наталья» долго сидела неподвижно, перебирая в памяти слова, голос, жесты, выражение лица мужчины. В её голове не укладывалось, что она нежданно-негаданно стала женой такого милого человека.

Вот он уже ушел, а я все еще не в себе. Сердце, того гляди, из груди выпрыгнет. А когда он обнял нас с Мариночкой… Я думала, умру…от счастья и стыда. А когда целовал на прощание, в животе у меня что-то ухнуло вниз и как кипятком обварило. Боже, если мы с ним муж с женой по закону, то должны будем…

Нет-нет, не думать об этом, а то с ума сойдешь. Надо думать о чем-то не таком волнующем. Ну, например…Да вот хоть о Владимире! Ох, и подлец он оказался, истинно, подлец!

«Наталья» стала вспоминать свидания с миловидным соседом. Вот они встречаются у садовой калитки, вот сидят на берегу пруда, вот у качелей. В голове даже какие-то стихотворные строчки мелькнули.

Какая же она была глупая! Видела в нем героя, а на деле оказался он… Бог с ним! Не о нем сейчас нужно думать и даже не о том, что он предал её. Ей теперь думать надо, как жить в новой жизни, как стать родной новым своим родственникам, как лечь в одну постель со «своим мужем».

Снова стыд и какое-то неведомое ей чувство охватили её. Она закрыла ладонями заполыхавшие щеки, потом поднялась, подошла к столу и взяла запотевшую бутылку с водой. Но даже ледяная и влажная поверхность бутылки не охладила жара щеки. Тогда она решительно открутила крышку, и пенящаяся жидкость потекла в стакан. Со стороны ей казалось, что она наливает бесцветное шампанское. На вкус вода оказалась кисло-соленой и чересчур щипала язык и нёбо. Но она унимала жар и проясняла мысли.

Что это я себя так извожу? Подумаешь, муж! Все равно меня отдали бы замуж за этого урода князя Ногина. Но судьба смилостивилась надо мной и дала хорошего человека, о каком я и мечтать не смела. Мечтала о Владимире! Боже, да их и сравнить нельзя! Смешно думать, что я сейчас стала бы страдать от разлуки с Владимиром.

Евгений, Женя, Женечка! Имя нечаянного «мужа» переливалось ручьем, звучало, как полет шмеля в знойный полдень, пахло резедой и свежескошенным сеном.

Я полюблю тебя, муж мой, я почти люблю тебя, нет, я точно уже люблю тебя!

«Наталья» тихо засмеялась своим мыслям.

– Какая я все-таки счастливая! – вслух произнесла «Наталья» и закружилась вокруг себя, раскинув в стороны руки и крепко зажмурив глаза.

– Ну вот, а мне сказали, что ты на грани жизни и смерти, – раздался вдруг голос от двери.

«Наталья» от неожиданности вскрикнула, сжалась вся в комок, испуганно глянула на вошедшего. Вернее сказать, на вошедшую, потому что в палату вошла женщина. Она стояла в дверях, одной рукой небрежно придерживая дверь, а другой – прижимая к груди огромный пакет.

– И долго ты меня будешь рассматривать, подруга? – проговорила гостья и, не дождавшись приглашения, шагнула в палату. Со стуком поставила пакет на стол, придержала готовое вырваться из бумажного плена краснобокое яблоко и тяжело опустилась, вернее, рухнула на единственный стул, который под ней жалобно пискнул.

– Уф-ф-ф, – женщина откинула голову и блаженно прикрыла глаза. – Сентябрь, а жарит, как в июле. Окно открой.

– Что? – «Наталья» не отошла еще от неожиданного вторжения.

– Окно открой, говорю, – гостья замахала на себя обеими ладошками. – Черт меня дернул сегодня эту юбку надеть.

Тут она открыла глаза и уставилась на «Наталью». Видно, что-то насторожило её в облике больной, и она медленно поднялась со стула, подошла к «Наталье», взяла её за плечи и пристально посмотрела ей в лицо.

– Значит, это не туфта, что мне сказали. Значит, и правда, амнезия. Бедная моя Наташка! – гостья вдруг крепко обняла «Наталью», прижала к себе.

Она вздыхала, постанывала как от зубной боли, гладила рукой по голове, плечам. Потом отстранилась, еще раз поглядела в лицо.

– Я – Нина, Нинель Шахова, твоя подруга. Мы с тобой со школы дружим. А ты забыла, – Нина горестно махнула рукой и снова села на стул.

Они рассматривали друг друга. «Наталья» видела перед собой высокую, худощавую женщину с орлиным профилем и крупным, красивым ртом. Рот был в оранжевой помаде в тон костюму из блестящей кожи. Юбка едва закрывала бедра, широкий металлический ремень украшал короткий пиджак с множеством блестящих металлических застежек. Под пиджаком – короткая маечка, открывающая пупок. Длинные стройные ноги оканчивались длинноносыми туфлями на тонких каблуках и со стразами на подъеме. Волосы женщины были коротко пострижены и представляли модное сочетание: снизу черные, сверху белые. Металлические кольца в ушах и на запястьях завершали портрет Нинель Шаховой.

Гостья в это же время никак не могла взять в толк, что её так смутило? Вроде ничего и не изменилось в Наталье, может, взгляд какой-то потерянный. Но это не мудрено после такого удара в висок. Взгляд незнакомого человека. Точно! Но нет, что-то еще. Что? Что? Не только взгляд, но и все лицо стало таким…таким…беззащитным, можно сказать, детски беззащитным. Как будто молодую артистку загримировали под пожилую. Да-а-а, дела-а-а!

Нинель дотянулась до руки «Натальи», крепко сжала ей пальцы.

– Ничего, всё наладится. Вот увидишь! – она широко улыбнулась. – А знаешь, меня не хотели пускать к тебе. Пришлось очаровывать дежурного врача.

– Как? – тоже заулыбалась «Наталья».

– А вот так! – Нина томно завела очи, распустила рот в сладкой улыбке, выгнулась в пояснице так, что груди чуть не выпали из тонкой майки. – До-о-окта-а-ар, не-э-э аткажи-и-и-ите даме в лубезнасцы…

«Наталья» взмахнула руками и засмеялась. А гостья смотрела на смеющуюся женщину и не могла поверить, что два месяца назад той исполнилось тридцать пять. Молодая девушка все явственнее проглядывала в знакомых чертах Наташки Бегуновой.

– Я тебе поесть принесла, – сказала Нинель. – Знаю я, как здесь кормят. Тут сервелат финский, хлеб, помидорки, пиво баночное…Хотя тебя, наверное, Елена Сергеевна закормила, признайся?!

«Наталья» качнула головой.

– Кстати, подруга, а ты похудела. И халатик на тебе новый…Женька что ли купил? У вас с ним как сейчас, ничего?

«Наталья» неуверенно кивнула.

– Вот и хорошо! – Нина полезла в маленькую сумочку, висевшую на плече, достала зеркало, помаду. – М-м-м-м, Женька – мужик классный! М-м-м-м, не проворонь, м-м-м, – закончила она красить и размазывать помаду на губах.

Она придирчиво исследовала каждый миллиметр своего лица, осталась довольной и удовлетворенно выдохнула.

– И даст же Бог такую красоту!

Потом она подошла к столу, взяла бутылку с водой и, проигнорировав стакан, стала пить из горлышка.

– Как хорошо! – поставила пустую бутылку на стол. – Слушай, Наташ, ты не обижайся на меня, если я глупость скажу, но все-таки, неужели ничего и никого не помнишь, а? Вот ни капельки? – она увидела, как напряглась «Наталья», и устыдилась своей нескромности. – Ну, блин, дела!

Больше о потере памяти они не заводили разговора. Нина рассказывала о делах в редакции, о том, кто и что думает об аварии, передала слова главного «ждем, не дождемся» и под конец выдала нерешительно:

– Сергей несколько раз звонил, я сказала, что ты в больнице. Объяснять ничего не стала, подумала, сама сделаешь, если желание будет.

– Сергей? – никто в семье не упоминал этого имени. – Кто это?

Нинель прикусила нижнюю губу.

– Да так, знакомый общий, раньше в редакции у нас работал. Коллега, короче. – А потом без всякого перехода, – Знаешь, я решила машину не покупать. Уж если ты, такая осторожная и внимательная, в аварию влетела, то что про меня говорить. Да я на третий день раздолбаю всю машину, и сама останусь без рук и ног. Не-е-ет, решено! Никакой машины, лучше евроремонт в квартире сделаю на эти деньги. Одобряешь?

«Наталья» не знала, что ответить, поэтому просто улыбнулась.

– Меня в понедельник домой отпускают.

– Здорово! А когда больничный закроют?

Простой вопрос вызвал странную реакцию у «Натальи». Она поглядела вначале на дверь, потом на окно, потом робко взглянула на Нинку.

– Что закроют?

– Так ничего, проехали. Когда на работу планируешь?

– Не знаю, – совсем смешалась «Наталья». – Угощайся, – она протянула руку к тумбочке, где в широкой белой тарелке с выщербленными краями лежали яблоки, бананы, гроздь винограда и пара персиков.

Нинель отщипнула виноградину, кинула в рот и сморщилась.

– Кислятина.

– А мне нравится. И Мариночке тоже. Только она не хочет брать, говорит, что фрукты больным приносят. А какая я больная? Вот только, – «Наталья» подняла волосы на виске и показала ярко-розовую подкову шрама. – Еще память, правда. Но врачи надеются, что память восстановится.

– А ты сама? – тихо спросила Нина.

– А я не надеюсь, – также тихо ответила «Наталья».

При этом она посмотрела на гостью так, что у той мурашки по спине побежали. Будто дверь открыли в подземелье. Шестое чувство подсказывало подруге, что здесь не такой простой случай, как амнезия. Здесь, если это возможно, конечно, подмена одной личности другою.

Здесь что-то непонятное, размышляла Нинка Шахова, автоматически отщипывая ягоду за ягодой и глотая, не чувствуя их кислого вкуса. Наталью она знает с пятого класса, пять лет за одной партой просидели, да окно в окно всю жизнь, считай, прожили. Не то что пуд соли, а три съели за эти годы. Видела она Наташку и знает её во всех проявлениях, во всех лицах. Не было у нее такой тайны, которую бы подруга на другой день не знала. Но человек, что сидит сейчас перед нею не Наташка.

Голову на отсечение даю! Хорошо, а кто же это?

«Наталья» видела, что её «подруга» в большом затруднении, но ничем помочь не могла. Разве только рассказать всю правду?! Но кто поверит в то, что произошло с нею, Анной Лыковой и неведомой Натальей Бегуновой? Скорее поверят в то, что она сошла с ума, и упекут в сумасшедший дом. Тут и жизни конец!

Нет, не будет этого! Я стану настоящей Натальей Бегуновой, и никто не усомнится в том, что я – это она!

Последние два дня перед выпиской для «Натальи» пролетели незаметно. С утра одна из нянечек принесла ей роскошный букет и короткую записку: «Желаем скорейшего выздоровления и возвращения. Коллеги».

– С работы? – поинтересовалась нянечка. – Красивый. И дорогой, наверное.

Она шаркнула влажной тряпкой по столу, тумбочке, потерла дверь у ручки и, тяжело осаживаясь на пятки, вышла из палаты.

Букет резко контрастировал с убогой обстановкой палаты, благоухал и рождал в душе «Натальи» странное чувство: будто в четыре каменные стены ворвался кусочек природы и пообещал радость и счастье впереди.

Она подошла к столу, обняла двумя руками прохладные стебли и, закрыв глаза, глубоко втянула в себя смешанный цветочно-земляной аромат. На некоторых бутонах были видны прозрачные капли то ли росы, то ли поливной воды. Одну каплю «Наталья» тронула пальцем и размазала по бархатистой поверхности лепестка.

Она всегда была неравнодушна к цветам, даже самым простым, полевым и незаметным. В её комнате рядом со свежее срезанными букетами оранжерейных цветов часто соседствовали букетики васильков, собранные у ржаного поля, или кувшинки из пруда.

Странно, но этот роскошный букет от коллег она восприняла как привет из той, прежней и потерянной жизни.

– Здравствуйте, цветочки, – ласково проговорила «Наталья». – Если бы вы знали, как мне хочется на волю, в сад или в лес. Но я боюсь того, что меня ожидает за этими толстыми кирпичными стенами. Я и в окно ничего не вижу – одни деревья. – Она помолчала, словно ждала от цветов ответа. – Скажите, цветочки, там страшно?

Но цветы молчали, гордые своей красотой и благоуханием.

В то время как всех позвали обедать, её позвали к телефону. Она уже знала, что зеленое приспособление с изогнутой трубкой это телефон, который позволяет разговаривать с человеком, который находится далеко отсюда. В первый раз, помнится, её это так поразило, что она не разобрала ни единого слова, оглядывалась, пытаясь увидеть того человека, чей голос раздавался так близко. Верно, вид у неё был дурацкий, потому что медсестра, которая пригласила её к телефону и теперь что-то быстро писала в толстой тетради, прыснула.

– Трубку к уху приложите и слушайте, – она показала, как нужно это делать.

«Наталья» прижала прохладную трубку и вдруг ясно услышала голос Елены Сергеевны:

– Доченька, Наташа, ты меня слышишь? Что молчишь? Тебе плохо?

«Наталья» глупо улыбалась и молчала. Медсестра, видимо, забеспокоилась и забрала у нее трубку.

– Алло! Это дежурная медсестра. Больная вас слышит, но почему-то не отвечает. Подождите, я ей объясню.

Медсестра с укором посмотрела на странную больную, которая не знала, как пользоваться телефоном, потом, наверное, вспомнила, что у пациентки тяжелая форма амнезии.

– Держите трубку вот так. Из верхней части до вас будет доходить голос вашего собеседника, а вот в эти дырочки вы говорите, и вас услышат. Поняли? Попробуйте.

«Наталья» вновь приложила трубку к уху и услышала: «Алло!» Тогда она тоже тихо произнесла: «Алло».

– Слава Богу! Наташа, ты меня напугала. Чего молчишь? – долетал взволнованный голос Елены Сергеевны. – Я тебе звоню, чтобы предупредить, что приду поздно. Я на работе задержусь. Ты меня слышишь?

– Да.

Елена Сергеевна еще что-то говорила и объясняла. «Наталья» так крепко сжимала в руке трубку, что та нагрелась. На каждую фразу «матери» она повторяла как заведенная: «Да», «Да», «Да». Потом в трубке послышался прерывистый писк, а голос пропал. «Наталья» отвела трубку от уха и робко положила на стол. Рука медсестры немедленно переложила её на зеленую же подставку.

– Все нормально? – спросила девушка, с сочувствием глядя на странную пациентку. – Всякое в жизни бывает. А телефон – это ерунда.

«Наталья» согласно кивнула головой.

И вот опять звонок от Елены Сергеевны. Но теперь уже у «Натальи» был опыт общения по телефону. Поэтому она внимательно вслушивалась в чуть резковатый голос издалека и отвечала. «Мать» звонила, чтобы предупредить, что не придет, а завтра принесет одежду.

– Я тебе серый костюмчик принесу, ладно? Ой, что это я говорю…В общем, жди и не скучай. Поесть принести что-нибудь?

– Не надо, у меня все есть.

– Тогда пока.

Возвращаясь в палату, «Наталья» радовалась тому, что быстро научилась пользоваться телефоном. Кстати, за то время, что она пробыла в своей отдельной палате, она мысленно настроилась на то, что постепенно освоится с новой для нее жизнью, необычными вещами и предметами. Она уговаривала себя быть смелее, решительнее, не страшиться, если на первых порах ей будет трудно.

А еще она стала много читать. Однажды Евгений принес ей книгу в красной твердой обложке.

– Держи, новый роман Марининой. Я сам еще не успел прочитать, но слышал, что ничего.

После его ухода она открыла книгу. Шрифт непривычный, нет некоторых букв, и очень мелко напечатано. Прочтя несколько строк, «Наталья» отложила книгу – она практически ничего не поняла. Вроде и по-русски, а в то же время непонятно.

Но эта книга натолкнула её на хорошую мысль: надо попросить Евгения принести книги, написанные в её время, то есть в начале девятнадцатого века.

«Наталья» знала уже, что попала в двадцать первый век, а год на дворе 2002. Двести лет пролетело с того дня, когда она…

А что она? Уснула, умерла? Что случилось с ней такого, что она оказалась в будущем, слишком далеком будущем? Почему она все помнит, всю свою жизнь, но не помнит последнего часа там? Что случилось с её телом? Неужели в нем теперь поселилась душа Натальи Бегуновой, как она поселилась в её теле? Неисповедимы пути Господа. Чудо, просто чудо!

О том, в каком году она оказалась, «Наталья» ни у кого не спрашивала, чтобы не вызывать недоуменных или жалостливых взглядов. Однажды она бродила по больничному коридору, рассматривала картинки, где изображались человеческие органы, были написаны разные правила и предостережения. Картинки были неуклюжие, словно нарисованные детской рукой. Но одна картина заинтересовала её. На ней был изображен Московский Кремль. На фоне голубого неба над Кремлем золотом сиял 2002 год, а под изображением Кремля аккуратными рядочками располагались дни всех двенадцати месяцев.

Вот так она определила, в каком времени находится. После этого открытия она попросила Евгения принести ей книги той далекой эпохи, в которой прошли почти 18 лет её жизни.

– Ты чего это? В школе не надоело классику проходить? – засмеялся «муж». – Или… – остановился он, – забыла?! Слушай, извини, я не подумал об этом, – лицо Евгения покраснело, – конечно, принесу. Давай тогда по порядку, а? С Пушкина начнем.

И уже на следующий день принес толстый том, на обложке которого стояло имя автора А.С. Пушкина. Сказать, что ей понравились стихи, поэмы и сказки Пушкина, это, значит, ничего не сказать. Она не выключала свет всю ночь до утра. Она читала, упивалась, наслаждалась! Это был её мир, её жизнь! Здесь было все понятное и близкое. Над некоторыми строчками она плакала, над другими смеялась, и ни одна не оставила её равнодушной. Она влюбилась в неведомого ей Пушкина и не могла представить, что на свете существует что-то лучшее.

Когда по коридорам зашлепали шаги проснувшихся больных, послышались строгие голоса медсестер, зовущих на уколы, «Наталья» заснула. Она спала, крепко прижимая книгу к груди, словно боялась, что её у нее заберут или украдут. Во сне её преследовал образ поэта, который чем-то напоминал ей брата Павла, хотя на первом листе книги и был помещен портрет автора. Прочтя очередное стихотворение, она возвращалась к началу книги, и вновь на нее смотрел смуглолицый и кудрявый человек с печальным взором и иронически сжатыми губами.

…Последний вечер в больнице. Завтра она выйдет отсюда, чтобы окунуться в новую жизнь. Страшно. Пока она находилась в больнице, о ней заботились, говорили, что и как нужно делать. Её жизнь проходила между уколами, приемами лекарств, осмотрами врачей, посещениями.

За это время она изучила всех врачей, медсестер и нянечек в отделении. Правда, ни с кем из персонала или больных она не общалась, предпочитая чтение и долгие размышления. Её новая семья и подруга Нина приходили каждый день и вселяли в нее уверенность, что все будет хорошо, все наладится. Нужно только время.

Если Евгений приносил по её просьбе книги русских классиков, то подруга снабжала иллюстрированными журналами. По ним «Наталья» привыкала к необычному виду современного города, к удивительным фасонам одежды, любовалась стройными силуэтами автомашин. Иногда в журналах печатали рецепты замысловатых блюд, она их запоминала, чтобы впоследствии приготовить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.