Сны Великого Моря

Марина предпочитала бродить в одиночестве, впрочем, как и Кэрсо-Лас. Этот вообще предпочитал не выходить за пределы дворца и священного леса, якобы боялся новых аллергических приступов и тоже заметно закис. Похоже, впервые оказавшись в «шкуре смертного» великий бессмертный господин превратился в ипохондрика и параноика.

Гаитоэранта накинула белоснежный халат из мягчайшей шерсти каракала – здешней разновидности одомашненной лани, неслышно ступая босыми ногами по напитавшемуся солнечным теплом мраморному полу, выскользнула в погруженный в не успевший растаять ночной мрак коридор.

Из-под двери в комнату Марины лился мягкий ровный свет, продолжавших почему-то гореть свечей. Гаитоэранта осторожно постучала, никто не ответил, она собралась уже идти дальше, как вылетевший из ее собственной комнаты сквозняк приоткрыл неплотно захлопнутую дверь. Марины в комнате не оказалось. Горели, оплавляясь свечи, кровать была аккуратно застелена, хозяйка явно ушла еще вечером и не появилась до сих пор.

В первую минуту Гаитоэранта растерялась, но после решила, что беспокоиться особо не из за чего, Марина в состоянии позаботиться о себе самостоятельно.

Она осторожно закрыла дверь и, рассудив, что идти ей никуда не хочется, вернулась обратно к себе и, наверняка, не вспомнила бы никогда об этом эпизоде, если бы за завтраком у Абегаэля из уст самой Марины не услышала о том, как сладко спится, когда за окном идет дождь.

Старый маг часто приглашал их в гости на завтраки, обеды или ужины. Он жил в маленьком домике на самой окраине окружавшего дворец священного леса. Перед домом был разбит ухоженный садик, в котором росли исключительно яблони. Следует отметить, что в Стейдвидже деревья цвели и плодоносили одновременно, все лето и до дня осеннего равноденствия, наиболее почитаемого праздника в календаре калатари.

У Кэрсо-Ласа яблоневый цвет никакой аллергии не вызывал, он с удовольствием принимал эти приглашения, несмотря на невозможность в доме мага выпрямиться в полный рост без риска сшибить головой медную люстру с двадцатью пятью конусообразными свечами.

– И где же тебе так сладко спалось сегодня? – озорно улыбнулась Гаитоэранта, отправляя в рот очередную порцию восхитительного жаркого.

Марина ощутимо вздрогнула и почему-то смутилась.

– Ну… я говорила в принципе, не имея в виду именно сегодняшний день, – голос ничем не выдал ее замешательства и если бы Гаитоэранта не смотрела на нее в упор, то, без сомнения, удовлетворилась таким ответом.

Абегаэль разрезал яблочный пирог, но, перехватив уже более чем заинтересованный взгляд Гаитоэранты, отложил нож и сел.

– Девочка моя, тебе нечего стыдиться. Этот город пронизан магией жизни, ты прекрасна и велика духом, любой представитель моего народа, отмеченный твоим вниманием, будет счастлив. Только не позволяй, пожалуйста, этим увлечениям затягиваться. Ты погубишь его, – он говорил очень мягко, словно объяснял очевидные истины малолетнему ребенку, но в глазах блестел страх.

– Не беспокойтесь, – вздохнула Марина, – я далека от намерений очаровывать представителей твоего народа. Дело вовсе не в этом.

Абегаэль поверил, Гаитоэранта нет.

– Темнит наша скромница, ой, темнит, – хихикнула она в ухо погруженному в собственные думы Кэрсо-Ласу.

От неожиданности тот поперхнулся куском пирога.

– Прости, что? – откашлявшись, переспросил он, запивая пирог, терпким красным вином.

– А, проехали, – махнула на него рукой Гаитоэранта, вновь повернулась к Абегаэлю.

– Позвольте, я расскажу вам кое-что, мне стало трудно жить с этим и признаться, я уже не уверен в правильности когда-то принятых мною решений. Вы мудрее меня, – тень легла на одухотворенное лицо старого эльфа, было видно, что сказанному предшествовали долгие колебания, – Я был моложе и самонадеянней, я состоял в первой сотне воинов Диктоэля, правителя прекрасного Атраэнджа. То был страшный год – ведьмаки проникли в самое сердце города, обманув защитников оборотным заклятием, многие воины погибли, еще больше стали рабами их злой воли. Священный родник Атраэнджа был осквернен, погибли все урожаи в окрестных землях. Гнев заставил мудрого правителя выступить войной против ненавистного племени, – Абегаэль закрыл глаза, будто ужас пережитого вновь предстал его взору, – Столько крови пролилось в тот год, на месте последней битвы пятнадцать лет не росла трава, – он глубоко вздохнул и посмотрел на внимательно слушавших его собеседников, – Я встретил прекрасную ведьмачку в тот год и не выдержал этого испытания. Самое страшное, что она ответила мне взаимностью. Довольно долго нам удавалось обманывать всех и себя заодно. Мы были счастливы, у меня родилась дочь…

– Это та девушка, что прислуживает мне? – понимающе кивнула Марина, – Кайлин, кажется…

Абегаэль посмотрел на нее чуть ли не с ужасом.

– Вы это знали, моя госпожа?! – воскликнул он.

– Скорее догадалась, она просто отличается от всех остальных калатари, – недоуменно возразила Марина, – так я права?

– Да, – губы старика пересохли, – не губите ее, милая госпожа, она совсем ребенок…

– Да что вы в самом деле, – фыркнула Марина, – зачем мне это делать? Ну подумаешь, девчонка наполовину ведьмачка, на другую половину она калатари…

– Вы не понимаете, если Альк или кто- нибудь еще узнает о том, ее убьют, – Абегаэль облегченно вздохнул, чувствуя, что сей аргумент ровным счетом ничего не значит для его великих гостей.

– Как все запущено, – процедила Гаитоэранта, наливая себе вина, – Так это и есть ваша страшная тайна, милейший?

– А что стало с ее матерью? – перебил ее Кэрсо-Лас.

Абегаэль вновь погрустнел.

– До встречи с Арикардой я был посредственным магом, она тоже обладала кое-какими способностями, но потом… – он отхлебнул вина прямо из графина, – я до сих пор не понимаю, как могло так случиться. Я будто выкачал из нее всю магическую силу, стал непревзойденным магом, а она… Она сошла с ума и в один прекрасный день вонзила нож себе в сердце, – в уголках глаз заблестели слезы, – Кайлин была совсем крошкой, она ничего не помнит.

– Помнит, мой друг, еще как помнит, – безапелляционно заявила Марина, – эти воспоминания отравляют ей жизнь по сей день.

– Но?..

– Она знает, – перебила его Гаитоэранта, – верьте ей.

Марина благодарно улыбнулась.

– Кайлин обладает выраженным магическим потенциалом и отчаянно боится проявить это. А еще, как бы вы это не скрывали, она догадывается, что вы ее отец, – заметив, что Абегаэль приготовился забросать ее новыми вопросами, она добавила, – Я поняла это только теперь, после вашего рассказа, связав воедино все разрозненные детали. Я не умею читать мысли калатари, но я могу воспринять как свои собственные все их чувства и сущность.

Абегаэль рухнул перед ней на колени, Марина поспешно вскочила.

– Я не скажу никому, и никто из здесь присутствующих не скажет, – заверила старика девушка, – встаньте, пожалуйста.

Гаитоэранта и Кэрсо-Лас согласно кивнули.

– Больше всего я боялся признать, что Кайлин прирожденный маг. Такие способности крайне редко передаются по наследству, я так надеялся, что ее минет этот дар…

Кэрсо-Лас помог старику сесть обратно на стул.

– Я правильно сделал, что рассказал вам. Я рассчитывал на ваш совет, но…

– Поймите меня правильно, – вдруг заговорил до сих пор молчавший Кэрсо-Лас, – нам все равно кто вы или ваша дочь, мы сохраним вашу тайну. Но если хотите совет, вот мое мнение – сила без знания опасна, опасна как для нее, так и для ее окружения.

– Но она наполовину ведьмачка, – робко возразил Абегаэль, – ее природа может потянуться к темным искусствам.

– Она в любом случае будет к ним тянуться. Вопрос лишь в том, прорвется ли то, что вы считаете темной ее стороной спонтанно или будет тихо сидеть внутри под контролем сознания, – резюмировала Гаитоэранта.

– Вот, что случается, когда страсть становится сильнее разума, – вздохнул великий калатари, справившись наконец с бурей нахлынувших на него чувств, он вновь казался невозмутимым, исполненным мудрости и величия.

Марина отвела взгляд, Кэрсо-Лас залпам осушил полный бокал вина, Гаитоэранта же не преминула возразить:

– Так бывает, когда головы полны глупых предрассудков, только и всего.

Какое-то время они еще рассуждали на извечные темы – быть или не быть, кто виноват и что следует делать, пока от пирога не осталось ни крошки, а бочонок вина не опустел.

Завтрак продолжался до полудня, дождь успел кончиться и легкий ветерок успел разогнать тяжелые тучи. Когда сытая и довольная троица покидала уютный домик мага, солнце уже заливало искрящийся чистотой мир.

Тропинка вела их через «посадочную поляну», где они впервые приземлились верхом на пегасах. Навстречу им, осторожно пробираясь по все еще мокрой траве вышагивал Маркиз в окружении одетых в белоснежные длинные плащи калатари.

– Не желаете отпрравиться с нами в горрод, скорро на главной площади начнется прраздник виногррада, откррывается сезон вина, – любезно пригласил кот.

– Я с удовольствием, – согласилась Гаитоэранта.

– Нет, я пожалуй, пойду вздремну после сытного завтрака, – усмехнулась Марина.

– Ну ты, конечно, цветов незнакомых боишься? – съязвила Гаитоэранта без особой надежды взглянув на позевывающего Кэрсо-Ласа.

– Угу, – кивнул тот.

– Как знаете, – мурлыкнул Маркиз, – мы и без вас скучать не будем.

Стоило мудрейшему Маркизу и неугомонной Гаитоэранте скрыться из виду как сонливость с Марины и ветра как рукой сняло.

– Мы совсем помешались, – Марины взяла его за руку, – Абегаэль прав, это не дело…

Кэрсо-Лас прижал к губам ее тонкое запястье.

– Я не могу и не хочу обрывать все, – признался он, наклонился и поцеловал ее, – все пройдет само, стоит нам выйти за стены этого города, – запальчиво заговорил он, чувствуя, какая отчаянная борьба идет внутри обнимавшей его девушки.

– Ты сам в это не веришь.

– Я просто не хочу в это верить, – грустно улыбнулся Кэрсо-Лас.

Марина с самого начала знала, что из этого разговора ничего не выйдет. Игривый ветерок подхватил их, кружа протащил вокруг дворца и оставил лишь у дверей его комнаты.

* * *

– Маркиска, а скажи мне, чисто гипотетически может Вода влюбиться в эльфа? – как можно беззаботнее спросила Гаитоэранта, расстегивая традиционный серо-зеленый плащ калатари.

Повседневная одежда, принятая в городе, отличалась исключительным удобством и функциональностью: спасала от зноя и холода, защищала от ветра и дождя. Долгое время прожившие во Внутреннем Поле девушки предпочитали чисто мужской вариант – узкие облегающие штаны и похожие на спецовки для занятий каратэ блузы с прямыми рукавами. Женскому костюму вместо брюк полагался сарафан любого удобного для владелицы кроя.

– Сомневаюсь, – зевнул Маркиз, стряхивая с лап дождевые капли, – увлечься, конечно, может, восхищаться калатарри легко, они чисты, бескоррыстны, галантны…

– Нет, именно влюбиться, – настаивала Гаитоэранта, – я знаю Маринку много лет, и никогда ее прошлые увлечения не ввергали ее в такое уныние. И к тому же она что-то скрывает…

– Ты уверрена?! – кот вдруг резко остановился.

– Почти, – развела руками леди огня.

– УРР! Какая неосторрожность! Я же говоррил, говоррил! – он развернулся на задних лапах, сделал пару шагов, вновь развернулся, – Завтрра, завтрра же уходим! Урр! Какой же я дуррак! – злобно урчал раздраженный кот.

Сопровождавшие их калатари остановились на почтительном расстоянии, с некоторым трепетом наблюдая за метаниями на месте мудрейшего из мудрых.

– Не драматизируй, пожалуйста. Я уверена, что Марина не потянет несчастного своего полюбовника в пучину морскую. Что плохого может случиться? Я ни за что не поверю, что она решит остаться в Стейдвидже из-за какого-то там калатари, а тоска самых высоких из смертных проходит рано или поздно.

– Урр, не говорри еррунды! – для пущей выразительности Маркиз припал на передние лапы, – Фрр, какая неосмотррительность! Какой же я крретин!

– Господин, вы изволите продолжить путь? – робко поинтересовался эльф из свиты, – Без вас не начнут…

– Да, да.

Кот встряхнулся от ушей до хвоста, но шерсть на загривке по-прежнему стояла дыбом.

– У меня ощущение, что ты чего-то не договариваешь, – заметила Гаитоэранта, внимательно следя за выражением морды премудрого кота.

– Нас ждут, – недовольно фыркнул тот и сильно ускорил шаг, уже не обращая внимания на хлещущие по лапам, упругие стебли непросохшей травы.

Гаитоэранта разозлилась уже по-настоящему. Благодушие, не покидавшее ее весь последний месяц, сгорело без остатка. Ее держали в неведение, словно первоклассницу по поводу предназначения презервативов. Что за дурацкая игра – отгадай секрет, вроде бы как лучшей подруги. Нет, она непременно выскажет ей все, что думает, сразу же как вернется во дворец. Его мудрейшество пытать не имеет смысла, это дело ее и Марины!

Промелькнувшие в расширившихся зрачках красноватые всполохи пламени ушли под подернутые обманчивой чернотой угли. Всему свое время.

Впереди замаячили строения главной улицы города, заканчивающейся огромной вытянутой площадью тупиком. Именно туда со всех сторон стекались облаченные в белые и серо-зеленые плащи калатари – веселые, довольные жизнью. Кто-то пел, другие аккомпанировали на миниатюрных арфах и флейтах, отовсюду слышался смех и разноголосые трели, скрывающихся в густой листве свободно растущих где им вздумается деревьев птиц. По периметру площади били музыкальные фонтаны. Торговцы несли на плечах корзины с виноградом и кувшины с вином.

«Теперь время отдыхать и развлекаться» – решила про себя Гаитоэранта.

* * *

Марина захлопнула окно, погасила свечи, накинула на плечи удобный эльфийский плащ, собираясь вернуться в комнатку, где действительно жила, а не создавала видимость постоянного присутствия. За ужином у Алька Гаитоэранта не сказала ей и двух слов. Надо было давно с ней поговорить, похоже, она что-то подозревает, хоть и не понимает насколько далека от истины.

Что-то мешало, какая-то безотчетная тревога, или же ей просто нравилась эта атмосфера таинственности. Никто не вмешивается, не напоминает об их безрассудстве, не лезет с советами и вопросами.

Как могло так случиться? Дурацкий вопрос. Кэрсо-Лас был симпатичен ей с самого начала, просто здесь на редкость обостряются все чувства живых. Как жаль, что только здесь. Или нет, наоборот, хорошо, что только здесь.

В дверь постучали, неуверенно и осторожно. Марина вздохнула с облегчением, Гаитоэранта так стучать не могла.

– Войдите! – крикнула девушка, вновь зажигая свечу.

– Госпожа, царрь просил передать, что будет ждать вас у сердца священного леса, если пожелаете, я могу проводить вас, – сообщила остановившаяся на пороге Кайлин.

В свете единственной свечи она казалась удивительно маленькой, натянутой до отказа пружиной. В ней начисто отсутствовало присущее всем калатари радостное умиротворение. Только видимость. За грациозностью, легкой улыбкой, переливчатым голоском скрывалась настоящая тьма отчаяния, одиночества и панического страха казаться не такой как все. Слишком поздно, теперь никакая родительская забота не способна исцелить ее.

– Кайлин, через несколько дней мы покинем дворец, так что если хочешь о чем-либо попросить, тебе лучше поторопиться, – стараясь говорить как можно мягче, предупредила Марина.

Кайлин удивленно вскинула изящно выгнутые брови.

– Веди меня к священному роднику или что у вас там считается сердцем леса, – улыбнулась Марина и, взяв свечу с собой, первая вышла в коридор.

Дворец безмолвствовал, погруженный в глубокий здоровый сон. Давно погасли коридорные светильники, их заменил лунный неверный свет, делавший очертания предметов прозрачно—размытыми. Легкие шаги девушек не разбудили даже вездесущего эха, прочно прописавшегося среди мраморных колонн и барельефов. Они прошли через парадный зал и углубились в лес. Налетевший из ниоткуда ветер погасил крошечный огонек свечи, при этом не потревожил ни единой ветки.

Кайлин вскрикнула, когда прямо перед ней возник высокий чужестранец, которого многие во дворце побаивались, несмотря на многочисленные заверения властьимущих в его миролюбивых намерениях.

– Исчезни, – тихо по-русски сказала Марина.

– Я буду поблизости, – засмеялась пустота на том самом месте, где только что стоял Кэрсо-Лас.

– Идите прямо, госпожа, не сворачивайте и выйдите к священному источнику. Мне дальше нельзя, – прошептала Кайлин, испуганно озираясь по сторонам.

– Не бойся, Ветер останется со мной, иди спокойно, доброй ночи.

Марина вздохнула полной грудью. Вековое неизменное спокойствие наполнило легкие. Все именно так, как должно быть. От одной этой мысли на душе стало легче.

– Похоже, наш хвостатый друг решил прочитать нам проповедь, – кто-то положил ей руки на плечи, и ей не нужно было гадать кто именно, даже учитывая, что этого кого-то не разглядел бы самый остроглазый сокол.

– Похоже, – согласилась Марина, – правильно подобрал антураж, выбрал время… – она тихонько хихикнула, – неужели когда-то я кидалась в него тапками за расцарапанные кресла.

– Ну, я не думаю, что теперь он решил поквитаться с тобой, – его теплое дыхание обожгло ее шею, сладкой негой растекаясь по всему телу.

– Прекрати, пожалуйста, и вообще, появись, а то как-то не по себе, – попросила Марина, переводя дух.

– То исчезни, то появись, – хохотнул Кэрсо-Лас, вновь обретая привычный телесный облик.

Беседуя таким образом, они вышли на абсолютно круглую полянку. Четко посредине бил природный фонтан родника, обложенного правильно конусообразной формы валунами. Около священного источника их уже ждал кот. Лунный свет превратил его серебристо-серую шерсть в белую, окончательно довершив иллюзию неподвижной мраморной статуи сидящего тигра.

– Я хочу поговоррить с вами, – статуя открыла глаза и чуть приподняла голову.

– Мы это поняли, – усмехнулся Кэрсо-Лас

Кот не заметил иронии, окинул их долгим мрачным и в тоже время любящим взглядом.

– Я совсем не прротив земной любви и стррасти. Этот рразговорр не состоялся бы даже если бы вы свели с ума всех калатарри скопом, но вы почему-то вцепились дрруг в дрруга, хотя прринадлежите более чем рразным видам.

Приготовившись к долгой дискуссии, Кэрсо-Лас присел на камень у родника, опустил в ледяную воду руку и тут же отдернул ее, дуя на обожженные холодом пальцы.

– Не суй лапы, куда не следует, – наставительно прокомментировал случившееся кот, на секунду выйдя из образа древнего оракула.

– Через неделю мы пойдем дальше, мы не станем цепляться за этот город, – спокойно проговорила Марина, без церемоний устраиваясь на коленях своего друга, – с нами останутся только воспоминания о днях проведенных здесь. Наверняка, мы будем недоумевать, что заставляло нас совершать те или иные поступки.

– И вы готовы с этим согласиться? – быстро спросил Маркиз, обмахиваясь хвостом.

– У нас нет выбора, – вздохнул Кэрсо-Лас.

– За кого ты нас принимаешь? – улыбнулась Марина, привалившись к плечу Кэрсо-Ласа, – Ты забываешь, что мы не принадлежим живой природе, если бы попробовали забить на сей незначительный факт, это было бы насилием над нашей истинной сутью.

Маркиз вновь впал в задумчивость, но, судя по всему, немного успокоился и расслабился.

– Да, пожалуй, я кое-чего упустил, – спустя несколько минут признался он, – но смею вас уверрить, вы тоже кое-что игноррирруете, вы не прросто увлеклись новыми для вас чувствами и ощущениями, вы увлеклись дрруг дрругом. Понимаете? Прравда, если вы не лелеете коваррных планов перреселиться в центрр силы живой прирроды, то я скажу пррямо – любезные господа, у вас прроблема, но это только ваша прроблема, за что спасибо вам огррромное.

– Не понял, – нахмурился Кэрсо-Лас.

– Он считает, что мы заигрались настолько, что и после того как покинем этот город, в наших отношениях ничего не измениться.

– Вам будет тррудно с этим сосуществовать, – пообещал Маркиз, окончательно избавившись от торжественной драматичности в голосе.

– И что делать?

– Есть один способ, – довольно мурлыкнул кот, – вы выпиваете по глотку из этого рродника, на вас снисходит забвение и все. Вы никогда не вспомните о том, что прроисходило в стенах этого горрода.

Воцарилось напряженное молчание. Марина почувствовала, как по спине сползает стайка мелких мурашек. Просто взять и забыть – как впервые влюбилась, как была счастлива, забыть тепло его рук, забыть как он ей дорог, забыть, что ее любили такую какая она есть, позабыв обо всех «но»?! Однако это пресловутое «но» существует и если не решить все сейчас, пусть даже таким радикально—садистским путем, то будет только хуже. Холод заглянул ей в глаза со дна бездны. Все иллюзия, все проходит, вечны лишь безмятежная синева и покой.

«Я хочу помнить» – услышала она далекий, ставший бесконечно родным голос.

Она не сможет, она должна, она знает, абсолютно точно знает как следует поступить, но поступит иначе. Марина открыла глаза, по щекам катились слезы.

– Нет, Маркиз, пусть все останется как есть, – с трудом разлепив пересохшие губы, выговорила она.

Кэрсо-Лас облегченно вздохнул, еще крепче прижав ее к себе. В его пальцах отчаянно пульсировала кровь.

– Как знаете, может вы и прравы, жизнь долгая штука, а ваша вообще бесконечна… Ничего не происходит случайно…

И тут до Марины дошло самое главное – она знает, что ее настоящее место в этом мире, а не во Внутреннем Поле. Она всегда это знала, не представляя толком откуда и почему именно так.

На поляну вылетели два Вальехари – два призрачных духа леса, две серебристые в свете луны тени, их лица трудно было различить, неясные черты казались размытыми, лишь глаза горели ледяным потусторонним голубоватым огнем. Тени поклонились Маркизу и, не удостоив вниманием его собеседников, поплыли дальше через поляну в лес, будто беззвучно беседуя между собой.

Где-то совсем близко ухнул филин, будто подал некий таинственный знак всем прочим лесным обитателям. Зашуршали ветки под тяжелыми копытами остророгих единорогов и изящными копытцами каракалов и пувеллов – карликовых длинношерстных оленей, завозились в высокой траве ежи и зайцы, вышел на охоту лис, захлопали крыльями, вылетевшие на промысел совы. Тысячи звуков наполнили пробудившийся лес, чье «сердце» вдруг стало биться тише – фонтан превратился в пульсирующий родничок.

– Час сокола прробил, скорро луна уйдет с небосклона, – замурлыкал Маркиз, потянувшись. Мягкие подушечки лап вооружились кинжалоподобными, острыми как бритва когтями, – Идите поспите или еще чем займитесь, мне хочется порразмяться, – с этими словами кот скрылся в лесу.

– Почему мне так плохо? Голова как чугунная, – Марина зажала ладонями виски.

Еще чуть-чуть и она вспомнила бы что-то бесконечно важное, но это что-то вновь ускользнуло, разворошив и развеяв все прочие мысли и воспоминания.

Неуловимый, ласковый поток воздуха поднял ее над самыми высокими деревьями, промелькнули перед глазами каскады звезд, облитые молочно—белым сиянием потолочные фрески, и в следующее мгновение она оказалась лежащей на широкой, застеленной синим шелком кровати.

– Мне тоже не по себе, – сказал материализовавшийся рядом Кэрсо-Лас, – я начинаю чего-то бояться, хуже всего, что не представляю чего именно, – он растянулся рядом, бесцельно уставился в потолок.

– Этот источник совсем не вода, – пробормотала Марина, вложив свою руку в его ладонь, – сила жизни в чистом виде, но она же несет смерть живым, а нам принесло бы забвение.

– Смерть? – зевнул он.

– Смерть – естественная часть жизни, – Марина чувствовала, что засыпает, глаза закрывались сами собой, – мы, бессмертные не должны вмешиваться в естественные законы жизни, но здесь мы почти живые, а значит пристрастные…

Кэрсо-Лас что-то пробормотал сквозь сон. Она хотела объяснить ему, почему Маркиз испугался, что они захотят остаться в Стейдвидже навсегда, но не нашла нужных слов. К тому же ее собеседник нахально заснул. Губы вывели всего три, самых главных слова:

– Я люблю тебя…

* * *

Яростно рокотал неистовый прибой, выбрасывая на прибрежную гальку хлопья белоснежной пены. Океан звал, умолял вернуться и все ее существо страстно стремилось к этому. Что способно помешать ей?! Ничто и никто. Так легко забыть навсегда живой мир, отдаться бесконечности и слиться с ней воедино. Как легко, как просто… – не знать боли, печали, сомнений, страха, быть свободной и всемогущей…

На берегу вечности стояла хрупкая девушка, огромные океанские валы льнули к ее босым ногам, не смея намочить подола длинного шелкового платья.

– СОЛЕА! – единым порывом выдохнул океан.

Марина резко села на кровати, ее трясло. Кто-то обнимал ее, отчаянно пытаясь согреть.

– Что случилось? Что с тобой? – сквозь медленно затихающий шум прибоя она наконец-то расслышала встревоженный голос Кэрсо-Ласа.