…И было детство

Соседка одной из подруг посоветовала Алине наняться в Лаврский храм уборщицей и обещала помочь. Так, девятнадцати лет от роду, Алина впервые переступила порог храма. На работу ее, как ни странно, приняли. Сначала Алину все в храме пугало, но работать она старалась исправно. Местные бабушки опекали ее, как могли, в храме можно было поесть, просто тихо посидеть в тепле после работы.

Вскоре батюшка обратил внимание, что Алина приходит рано, а уходит из храма всегда последней. В таком положении женщины стараются больше отдыхать, да и вообще им полагаются декретные отпуска. Старенькому батюшке стало от души жаль эту грациозную голубоглазую девчушку, и он заинтересовался ее судьбой. В информации недостатка не было: ему рассказали, что девушка – балерина, крещеная, но в церковь никогда не ходила, что ждет она ребенка без мужа и не имеет ни жилья, ни работы. Батюшка стал наблюдать за Алиной, и после некоторых раздумий, благословил семидесятилетнюю Аннушку, доживавшую свой век в одиночестве, взять Алину к себе на житье и сделать ей прописку как родственнице. Соседям батюшка наказал говорить, что вот, мол, приехала внучатая племянница из Архангельска и будет теперь жить постоянно. Аннушка и прежде зазывала Алину к себе ночевать, и батюшкино благословение обрадовало ее простую и незлобивую душу. Поначалу возникли сложности с пропиской, но у батюшки среди тайных прихожан числились люди отнюдь не маленькие, и дело устроилось. Для Алины началась новая жизнь, рядышком с Александро-Невской Лаврой.

До рождения Саши Алина успела облазать весь Некрополь и два раза причаститься. В ту пору она жила, если можно так сказать, затаив дыхание, и ей казалось, что сбылся какой-то старый, давно забытый сон. После рождения Саши Алина хотела вновь выйти на работу в храм, но неожиданно умер батюшка, а староста отказал ей в устройстве.

Поплакав, посоветовавшись с новыми друзьями, Алина поступила на работу в варьете гостиницы «Ленинград». Танец вновь увлек ее, к тому же, платили даже лучше, чем в театре, и Алина не только могла обеспечивать себя и Сашеньку, но и поддерживать Аннушку. Желание помогать, быть нужной в храме, хоть чем-то отплатить за добро постоянно волновало Алинину душу. Она была человеком романтичным, творческим, обретенная вера наполняла все ее существование удивительным покоем и радостью, и ей становилось жаль людей, далеких от Бога. Она прочла много запрещенных книг и мечтала встретить человека, который бы смог поставить перед ней цель, повести за собой. Этим человеком стал для нее отец Николай.

На подводе дети устроили возню, и Алина грубо прикрикнула на Сашу. Девочка заплакала, а Ваня посмотрел на Алину с укором, по-взрослому. От этого, казалось бы, пустого происшествия, на душе у Алины стало еще мрачнее. «Если бы рядом был отец Николай, он развеял бы все страхи, но где он сейчас, жив ли…» – стучало у Алины в голове, и ей казалось, что лошади выстукивают по дороге все тот же вопрос.

– Да, где сейчас наш отец Николай, одному Богу ведомо… – и Борис Петрович широко перекрестился. Он пробовал молиться, но разные беспокойные мысли лезли в голову, мешали, отвлекали.

Многие годы Борис Петрович мечтал организовать себе пленэр в каком-нибудь заброшенном северном монастыре, пописать вволю, чтобы ничто не отвлекало. Мечтал пожить уединенно, на природе, пропитаться ее духом, чтобы этот дух потом дал ему силы творить, наполнил его работы. И вот сбылось! Казалось бы, радоваться надо, а радости нет, и в душе пустота до самой глубины. Не раз говорил он себе: «Пора завязывать с этими встречами. Толку от них все равно никакого, а риска много». Ведь просил, умолял и Таньку эту – дурочку, и Игоря, и Костю, чтобы не кидали в ящики своих дурацких стишков. Кому нужны их стишки? Люди ничего не знают и знать не хотят, им бы жить в сытости, а все остальное кого волнует?! Власть крепка, ее ничем не свернешь, а вот шею себе свернуть можно!

А как хорошо все начиналось – молились тихо и расходились по домам, может, никто и не узнал бы! Эх! Не послушались! Он видел, как батюшку брали, видел, как Арсений побежал, как выстрелили в него, сам-то он надежно спрятался, не нашли. Ну, хоть это сумел! И никому он об этом не расскажет, это его тайна. Борис Петрович старался гнать от себя мысль, почему именно ему не хотелось рассказывать. Он знал, что струсил тогда, и на допросе тоже струсил. А что он мог? Эти все молодые, бедовые, они, понятно, о будущем не задумываются, а у него Катерина на сносях, Витька такие надежды подает… Подавал… надежды… Все это в прошлом, что теперь – неизвестно! Говорил Катерине, могла успеть с Витькой в Вятку уехать! Не послушалась, думает – романтика, загородная прогулка, не представляет, чем может все это обернуться!

Ничего Борис Петрович и сам не знал, но была у него одна смутная надежда, что их семью минет участь всех остальных. Об этой надежде думать не хотелось, но она вновь и вновь поднималась из потаенных глубин души, жгла где-то в горле, мешала жить. Стоило ему не контролировать себя, дать мыслям спокойно течь в своем русле, как перед глазами возникала решетка на окне, горшок с геранью рядом с нею на подоконнике. К окну подходит человек в коричневом штатском костюме и из голубой детской пластмассовой лейки поливает эту герань. Затем он долго смотрит в окно, так долго, что у Бориса Петровича начинает стучать в висках, а человек неспешно разворачивается на каблуках (походка у него легкая, грациозная, похоже, что ему особое удовольствие доставляет вот так расхаживать по кабинету) и идет к столу. Он выдвигает ящик, достает оттуда листок бумаги с каким-то текстом и протягивает его Борису Петровичу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.