Руина

Это обстоятельство уже зародило в душе Мазепы беспокойство и сомненье, но он постарался овладеть собой.

Утром рано, едва только тусклый свет пробился сквозь серое небо, Мазепа и Остап уже были на конях и скакали по направлению к Корсуню. В продолжение дня они останавливались всего только два раза, и то больше для того, чтобы дать отдохнуть лошадям. Еще до вечера оставалось часа два – три, когда они достигли наконец Корсуня.

Оставив своих лошадей на постоялом дворе, Мазепа и Остап отправились в ту сторону ярмарки, где торговали лошадьми. Еще не доходя до этого места, они уже были оглушены смесью каких-то невозможных диких звуков, как бы повисших в воздухе над этой частью ярмарки; здесь слышались и гиканья, и крики на татарском и на цыганском языках, и хлопанье бичей, и ржанье лошадей.

Вся площадь кипела народом; казаки, мещане и крестьяне шныряли между рядами, выбирая себе лошадей. То там, то сям черномазый цыган, выхваливая своего коня, вскакивал на него и с диким гиком проносился среди испуганной толпы.

Осторожно пробираясь среди этих волнующихся рядов, Мазепа и Остап обошли всю конную ярмарку, но как ни всматривался Остап в лицо каждого прохожего, а нигде не мог увидеть смуглого незнакомца. Проходив напрасно около часа, Мазепа и Остап принялись расспрашивать каждого из продавцов, не торговал ли у них коней высокий, смуглый казак с пятью спутниками? Остап подробно описывал всю его наружность, весь костюм, но всюду они получали один и тот же ответ, что такого казака не было. Тогда они отправились в другую сторону, обошли все ряды, но нигде не было и следа незнакомца. Чем дальше продолжались бесплодные поиски, тем больше бешенство и отчаяние овладевали Мазепой. Он решился еще на одно последнее средство – разузнать во всех шинках и постоялых дворах, не останавливался ли здесь этот незнакомец.

Усталые, измученные, они обошли с Остапом все корчмы, все шинки, но никто не видал нигде разыскиваемого ими казака.

Выйдя из последней корчмы, стоявшей уже около самых городских ворот, Мазепа в изнеможении опустился на лавку. Вслед за ним, увидав такого важного пана, выскочил и юркий шинкарь, окруженный целой плеядой меньших и больших жиденят. Низко изгибаясь перед Мазепой, он начал предлагать ему свои услуги; он просил его зайти хоть на минутку в корчму, отдохнуть с дороги, выпить стакан меду, сделать честь его убогой корчме. Все эти приглашения пересыпались самыми лестными эпитетами. Но Мазепа не слыхал ничего: он сидел неподвижно, как каменное изваяние.

Было ясно, как Божий день, что казак на Корсунь не поехал. Побоялся ли он явиться на многолюдном ярмарочном собрании и изменил из-за этого свой маршрут, или нарочно говорил при жиде о покупке лошадей, чтобы запутать свои следы, но было очевидно, что до сих пор его не было в Корсуни. Мазепа чувствовал, что он теряет рассудок: итак, то, чего он страшился, – свершилось. Нить была утеряна, и утеряна безвозвратно. Теперь он стоял, как странник, заблудившийся в пустыне, не зная, куда броситься, что предпринять. Подавленный ужасом своего положения, он сидел неподвижно, не видя и не слыша ничего.

Вдруг радостный крик Остапа заставил его вздрогнуть и вскочить с места. По дороге к городским воротам медленно тянулся высоко нагруженный воз, сзади его было привязано два дорогих коня, очевидно, купленных здесь же на ярмарке. На передке сидел коренастый поселянин и равнодушно помахивал над лошадками батожком, сзади же на возу сидел смуглый человек в одежде зажиточного горожанина, сверху которой был еще наброшен широкий кобеняк. По всей вероятности, почтенный горожанин, сделавший на ярмарке свои хозяйственные закупки, возвращался уже домой.

– Он, он! Ей – богу, он! – прошептал Остап, дергая Мазепу за рукав и впиваясь глазами в горожанина.

Мазепа взглянул по указанному направлению и вдруг замер на месте: на мизинце мещанина блеснуло бриллиантовое кольцо…

Между тем воз медленно подвигался к выезду из города; через несколько секунд он должен был поравняться с корчмой.

«Остановится или нет? – промелькнуло в голове Мазепы, и он почувствовал, как холодом облило его с ног до головы при одной мысли о том, что воз может проехать мимо. – Нет! Надо остановить его во что бы то ни стало. Но как? Подойти прямо, схватить, арестовать?.. А что могут они сделать вдвоем с Остапом, да еще пешие? Но если бы им удалось даже созвать народ, окружить воз, арестовать казака, казак может тогда не дать никаких объяснений, может нарочито сбить с толку, обмануть! Нет, нет! Все это не повело бы ни к чему. Надо сойтись с ним, выпытать, разузнать, а для этого надо время. Один только час беседы, один только час, и он все узнает. Но как добиться ее, как остановить казака, как заманить его в шинок?»

Все эти мысли промелькнули в одно мгновенье в голове Мазепы. Между тем воз, по – видимому, и не думал заворачивать к корчме.

Мазепа понял, что теперь успех дела будет зависеть исключительно от его сообразительности и быстроты действия.

Он быстро оглянулся кругом, сделал Остапу знак следовать за собою, схватил за руку стоявшего подле него жида и увлек его под темный широкий проезд корчмы.

– Слушай, жиде, есть у тебя отдельная хата? – заговорил он торопливым, прерывающимся шепотом, не выпуская его руки.

– Есть, есть, вельможный пане! – жид усиленно закивал головой.

– Десять дукатов, слышишь, двадцать дукатов, тридцать дукатов… Ничего не пожалею… если… вон того горожанина, что едет на том возу, заманишь сюда в корчму и сведешь его в одной комнате со мной.

– Понимаю, понимаю!

– А если же нет…

– Пс! Шкуры своей для вельможного пана не пожалею! – шепнул жид и выскочил из проезда.

Перекинувшись несколькими словами со своими двумя помощниками, стоявшими у ворот и сторожившими проезжих, он бросился наперерез к поравнявшемуся в это время с корчмой возу, его ловкие союзники последовали за ним, за последними бросились и жиденята, игравшие подле корчмы, и через секунду воз был окружен со всех сторон кричащей толпой.

Не выходя из своей засады, Мазепа зорким взглядом следил за всей этой сценой и в то же время глухим, отрывистым голосом отдавал приказания Остапу:

– Дай мне сюда твою керею, и шапку, и саблю, а ты надень скорее все мое, на! И спрячься сейчас же, чтоб они тебя не увидели, не узнали… А когда мы усядемся с казаком в одной хате, то постарайся, чтобы жид тебя поместил где-нибудь вблизи; крикну – спеши сейчас же на помощь.

– Все сделаю, не бойся, – ответил тихо Остап, запахивая на себе дорогой плащ Мазепы, и выскользнул из-под ворот во внутренний двор корчмы.

XIV

Жиды окружили воз горожанина, и лошади невольно остановились.

– Ясновельможный пане, ясноосвецонный пане! К нам, к нам в корчму поворачивайте. Есть мед литовский, венгржина, мальвазия! Ой, вей, какая мальвазия! И сам гетман такой не пил! – кричал, изгибаясь и беспрерывно кланяясь важному горожанину, сам шинкарь.

– Ну, ну, герс ду, Иване, чего ж не заворачиваешь? Видишь, вельможный пан хочет выпить здесь келех меду! – стрекотал в то же время долговязый рыжий помощник шинкаря, дергая дышло и стараясь заставить лошадей подвернуть к корчме.

Все решительно, не исключая и маленьких жиденят, кричали, дергали проезжих, выкрикивали названия разных имеющихся в корчме товаров, стараясь ошеломить подорожного и заставить его подъехать к корчме. Этот крик, эти дерганья, эти назойливые приглашения могли бы, кажется, довести всякого человека до исступления, но горожанин был, по – видимому, уже приучен к подобным сценам.

– Да ну тебя с твоими трунками, отступись со своим кодлом, – произнес он невозмутимо. – Да, гей! Отступись же, не мешай коням идти!

Но на шинкаря этот возглас не произвел никакого впечатления.

– Ой, вей! Ясновельможный пан купил кони, – продолжал он. – Пс… Пс… – жид усиленно зачмокал губами. – Пс! Что это за кони? Какие это кони? Вот у меня есть кони! Змии, а не кони! И пан их может взять совсем даром… Пусть пан только посмотрит.

– Так, так, пусть пан только зайдет и посмотрит! – кричал и помощник, дергая лошадь за узду.

– Гей, отойди, жиде, чего дергаешь коня: слышишь, отойди! А не то, так батогом и огрею! – крикнул флегматичный возница, но жид не унимался.

С напряженным вниманием следил Мазепа за всей этой сценой, однако же, несмотря на все старания жидов, горожанин не имел, по – видимому, никакого намерения заезжать в корчму.

– Да отчепысь ты со своими конями, не нужно мне ничего! Слышишь! Гей, Иване, гайда! – крикнул он сердито.

Возница дернул поводьями, несколько душ отскочило от воза, но большинство еще держалось за него.

– Да ну же, к бису! А не то, так батогом и шелесну! – гаркнул возница и щелкнул длинным бичом.

В одну минуту все жиденята рассыпались в разные стороны, словно брошенная на стол горсть гороху. Длинный бич кучера развернулся, щелкнул в воздухе, и кони рванулись.

При виде этого Мазепа совсем потерял рассудок, – не помня себя от бешенства, он рванулся уже было из-под ворот, чтобы броситься наперерез возу и силою удержать лошадей, как вдруг перед глазами его произошло что-то столь неожиданное, что заставило его невольно остановиться.

Не успели лошади сделать и трех шагов, как раздался какой-то странный треск, левое заднее колесо воза отскочило, и воз со всей силой грохнулся набок. При этом неожиданном падении почтенный горожанин не удержал своего равновесия и, вылетев из воза, растянулся неподалеку, за ним вывернулись набок мешки и поклажа, наполнявшие воз, а за ними уже грохнулся и возница.

Увидевши все это, жид бросился подобострастно помогать лежавшему горожанину, но тот уже подымался и сам.

– А, сто коп чертей! – произнес он сердито, отряхиваясь от грязи и подходя к возу, – залил ты, что ли, глаза свои, что на гладкой дороге выворачиваешь?

Возница стоял подле воза и флегматично посматривал на обвалившуюся сторону. Услышав слова хозяина, обращенные к нему, он сдвинул на затылок шапку, почесал досадливо в голове и отвечал не спеша:

– Да кой черт переворачивать его стал бы? Колесо соскочило.

– Так чего ж ты смотришь? Надевай скорее!

– Эк, надевай! Тут его теперь и кривой дидько не наденет: ось сломалась.

– Что? – крикнул незнакомец, словно не доверяя своим ушам.

– Ось сломалась, – повторил невозмутимо возница.

Не доверяя ему, незнакомец бросился сам осмотреть ось, но ему пришлось только еще раз убедиться в том, что продолжать далее путешествие было решительно невозможно.

Окружившие воз жиды тоже изображали на своих лицах выражение безмолвного недоумения и сожаления.

Несколько секунд все молчали.

– Да еще и загвоздки нет, верно, выскочила, а мы и не заметили, – прибавил самым равнодушным тоном возница.

– Будь ты проклят! – выругался с досадой незнакомец. – Ну, что мне теперь делать?!

Возница молчал.

– Что делать? Вельможный пан жидочка ругал, а жидочек всегда даст помощь, – подхватил услужливый шинкарь, снова кланяясь и изгибаясь перед незнакомцем, – у меня есть ось… далебиг, славная ось! На мою ось пусть хоть пять раз переворачивается воз – выдержит! Сейчас и подделать можно.

– Отчего не подделать, – вмешался возничий, – была бы только ось, а если найдется товар, так я и загвоздку в минуту смастерю.

– Ну вот, ну вот! – продолжал шинкарь, – пусть ясновельможный пан зайдет в шинок, а мы завезем в заезд воз, приправим к нему новую ось, а тем часом вельможный пан выпьет келех меду и все будет готово.

– Д-да, делать нечего! Этакая чертова халепа! – незнакомец досадливо нахлобучил на лоб шапку, подвинул плечом осунувшуюся было на спину керею и произнес, обращаясь к жиду: – Ну, идем! Да только смотри, чтобы мне за час вся справа была окончена!

– Зачем за час? В хвылыночку все будет кончено! – взвизгнул жид и бросился вперед незнакомца. – Вот сюда, сюда пожалуйте, в отдельный покой! – заговорил он, когда незнакомец вошел под своды проезда. – А то там, в корчме, набилось много… пфе! разной черни.

– Ну, а меня куда же сунешь, жиде? – произнес в это время Мазепа, отделяясь от стены и подходя к нему. – Мне бы тоже не хотелось с чернью. Так нельзя ли и меня туда?

– Может, ясновельможный пан позволит и пану казаку передохнуть с ним в одном покое? – обратился жид подобострастно к незнакомцу.

Незнакомец оглянул Мазепу и, очевидно, не заметил в его наружности ничего подозрительного.

– Что ж, – произнес он, – я честной компании не цураюсь. Рад разделить с подорожним товарищем келех меду.

– Спасибо, пане – брате, – ответил Мазепа, – а я тебе и мешать долго не буду, отдохну, да и дальше.

– Вот и гит, гит! – заговорил радостно жид, распахивая перед ними низенькие двери. – И панство будет довольно, и воз будет поправлен, и кони отдохнут, и бедный жидок заработает копейку!

– Маешь тридцать дукатов! – шепнул ему на ухо Мазепа, проходя за незнакомцем в указанный покой.

Жид только захлебнулся от восторга и бросился в корчму тащить знатным гостям пиво, мед, вино и всякую снедь.

Через несколько минут на столе появились принесенные шинкарем фляжки, кубки и всевозможные закуски, а также и зажженные в медных шандалах сальные свечи, так как в комнате становилось уже темно.

Незнакомец сбросил с себя кобеняк и остался в длинном синем жупане, какие носили почетные горожане и купцы.

– Ну – с, пане – брате, – произнес он, подсовывая свои рукава, – давай хоть выпьем, да запалим люльки, чтоб дома не журились.

– Гаразд! – согласился весело Мазепа и, сбросивши свою керею, присел также к столу.

Незнакомец поднял тяжелую фляжку и перегнул ее над кубком. Теперь Мазепа увидел уже совершенно вблизи его руку, тусклый свет свечи упал на нее – и бриллиант на мизинце загорелся всеми огнями.

Мазепа почувствовал, как кровь залила ему весь мозг шумящей волной: бесспорно, это был его перстень, тот самый перстень, который он посылал к Галине в залог столь близкого счастья. На мгновенье он забыл все на свете, кроме этого кольца. Ему неудержимо захотелось тут же, сейчас схватить за руку этого незнакомца и вымолить, выспросить у него, откуда он достал это кольцо? Но это было только мгновенье, через минуту обычная рассудительность вернулась к Мазепе. Надо было действовать ловко, хитро и осторожно, а главное, не пробудить какого-нибудь подозрения в незнакомце.

– Ну, будем же здоровы! – отвечал он весело, принимая из рук незнакомца кубок и чокаясь с ним.

Оба выпили.

– Кислый мед! – произнес с легкой гримасой незнакомец, опуская кубок на стол.

– Попробуем другого питья, – предложил Мазепа. – Гей, жиде!

На пороге появилась фигура сияющего от удовольствия шинкаря.

– Мальвазии тащи сюда!

Через минуту на столе появилась новая бутылка.

– Теперь уж ты откушай, пане – брате! – произнес с любезной улыбкой Мазепа, подавая незнакомцу наполненный кубок.

Незнакомец отпил, поставил кубок на стол и расправил ладонью усы.

– Ну, это дело, – ответил он, – это еще пить можно.

– Ге, да ты, я вижу, не только на конях, а и на вине добре знаешься, – улыбнулся Мазепа. – Видел твоих коней, добрые кони, отличные… А сколько дал?

– Пятьдесят дукатов.

– Пустяковина! За таких коней и шестьдесят дать не грех!.. Ну, выпьем же еще по чарке! – и Мазепа снова налил кубок и подал его незнакомцу.

– Го-го! – ответил тот с улыбкой. – Да ты, я вижу, пить не промах!

– «Хто чарки личить, той добра не зычить», – усмехнулся Мазепа и осушил одним духом свой кубок.

Мало – помалу между ним и незнакомцем завязалась самая оживленная беседа. Несмотря на все свое душевное волнение, Мазепа так и сыпал шутками, остротами, прибаутками и тем временем подливал мальвазии незнакомцу.

И мальвазия, и оживленная беседа делали свое дело. Незнакомец мало – помалу терял свою сдержанность. Мазепа чувствовал, что очаровывает его.

– Ну, да и славный же товарищ из тебя, пане – брате! – вскрикнул наконец незнакомец, весело ударяя Мазепу по плечу. – Ей – богу, если бы не то, что поспешать надо, до света бы с тобой прогулял!

– А ты разве торопишься куда? – произнес поспешно Мазепа и тут же испугался, что его тон мог показаться подозрительным, но незнакомец не заметил ничего.

– Торопиться-то особенно нечего, – отвечал он с расстановкой, – а вот только что против ночи… по нашим временам и днем опасно ехать, а уж ночью…

– Так, так, твоя правда. Говорят, татаре показались. Вот и я боюсь ехать. Хоть бы знать, откуда они?

– Я слыхал, люди тут на ярмарке рассказывали, что это Белогородская орда жартует, вот та, которую гетман пригласил.

При этих словах Мазепа насторожился. Несмотря на свое страстное желание узнать истину о кольце, он не забывал и того, что перед ним сидит какой-то тайный и, по – видимому, немаловажный клеврет Ханенко.

Узнать подлинные намеренья Ханенко было чрезвычайно важно для дальнейшего ведения дел. В сердце Мазепы дрогнула жилка охотника, выслеживающего дичь.

– Может, и она… Ох Господи! – вздохнул он тяжко и печально покачал головой. – Вот времена настали! Шарпают, шарпают нашу бедную отчизну. Гетман должен был даже для обороны от этих врагов татар пригласить, а с татар известно какая оборона: тут оборонят, а там разорят.

– Так, так, так, – произнес в раздумье незнакомец таким тоном, как будто бы не слыхал слов Мазепы и, поднявши на него глаза, спросил быстро: – А ты, добродию, откуда сам будешь?

«Гм, да я вижу, ты хитрая штука!.. – подумал про себя Мазепа. – Ну, так надо тебе приманочку на крючок посадить».

– Из-под Умани, – произнес он громко и назвал одно из незначительных местечек.

– Какого полка? – переспросил живо незнакомец.

– Теперь-то еще никакого. Видишь ли, вышло так, что должен был я целый год по свету путешествовать, ну, а вот теперь, как вернулся назад, такое застал, что и сам не знаю, что делать и куда приткнуться. Покинул я гетманом одного Дорошенко, а застал двух. Одни говорят, что Дорошенко останется гетманом, другие толкуют, что Ханенко гору возьмет. Так что вот, как видишь, – Мазепа широко развел руками, – не знаю сам, к кому и пристать.

– Что ж, – незнакомец закрутил на палец длинный черный ус и приподнял брови, – рыба ищет, брате, где глубже, а человек – где лучше.

– Это верно, – Мазепа тряхнул с улыбкой головою и, положивши на стол руку, произнес, перегибаясь над столом: – Да вот ты скажи мне на милость, где теперь лучше?

При этом вопросе незнакомец усмехнулся, и правая бровь его чуть – чуть поднялась над глазом. Казалось, все выражение его лица говорило: «Нет, брат, я ведь тоже тертый калач: не захочу, так, даром, что у меня шумит в голове, а и слова лишнего не вырвешь».

– Хе – хе – хе! – произнес он вслух. – С таким вопросом лучше всего к Богу обращаться, – потому что, раз – умные люди говорят, что на вкус, на цвет и товарища нет, а два – то, что фортуна – жинка, да еще и слепая, так разве можно на нее положиться? Сегодня она Дорошенко служит, а завтра к Ханенко перескочит, а позавтрему, может, с Суховием сядет.

Теперь уже Мазепа в свою очередь чуть – чуть заметно улыбнулся.

«Боишься, – подумал он про себя, – ну, постой же, не удастся тебе от меня вывернуться, мы с другого боку мову заведем».

– Нет, не то, друже, – заговорил он вдумчивым, задушевным голосом, – не о том я забочусь, кому счастье больше служит. Известное дело, счастье, как лихорадка: к кому привяжется – нескоро отстанет. О другом меня думка тревожит. Вот ты объясни мне: ты здешний, оседлый человек, так, верно, лучше меня все знаешь, скажи на милость, для чего, собственно, Ханенко на Украйну идет?

Последнее слово Мазепа произнес как-то особенно отчетливо и устремил на незнакомца из-под опущенных ресниц пристальный, пытливый взгляд.

– А для того, чтобы сбросить Дорошенко с гетманства, – ответил без запинки незнакомец.

XV

В прикрытых ресницами глазах Мазепы вспыхнул затаенный огонек. «А! Так значит, Ханенко таки идет, идет! – подумал Мазепа. – Если бы это было не так, незнакомец опровергнул бы это известие; если бы он услыхал его в первый раз, поторопился бы узнать у него, у Мазепы, об источнике этих сведений, но он не возразил ничего, он не обратил на это слово даже внимания, как не обращают внимания на что-нибудь всем известное. Отлично, – подумал про себя Мазепа, – значит, Ханенко идет на Украйну; мы это и запомним, и гетману доложим, но зачем пожаловал ты сюда, пане – брате? Уготовать Ханенку путь или имеешь в думке еще что-нибудь? Хорошо было бы перетянуть тебя на свою сторону: у тебя, вижу, голова не порожняя».

В это время незнакомец повернул так руку, что кольцо на его пальце снова блеснуло всеми огнями радуги. При виде этого кольца Мазепа почувствовал опять, что теряет над собою всякую власть… «Но нет, нет, нет! – прошептал он про себя. – Не сразу, не сразу… дойдет очередь и до кольца». И, тряхнув головою таким жестом, словно он хотел им стряхнуть с себя снова охватившее его волнение, Мазепа продолжал вслух:

– Скинуть с гетманства… Гм… вот тут-то и поразмыслить надо. Скажи мне на милость, какое право имел Ханенко с татарами на Дорошенко наступать? Я-то сам теперь и не разберусь в этих делах.

– Как какое? – даже изумился незнакомец. – А то, что рада гетманом поставила.

– Его? Да ведь когда я уезжал, так гетманом Дорошенко был.

– Ну да, был он, а потом рада его не захотела и выбрала Ханенко.

– Какая ж рада?

– Какая? Известное дело, казацкая.

– Ага! Так значит, оно так выходит, что если бы здесь вот собралась нас изрядная купа, сложили бы мы свою собственную раду и выбрали бы нового гетмана, так тоже имели бы право призывать татар, выступать на Дорошенко и на Ханенко, разорять край?..

– Гм! Это ты хитро загнул, – усмехнулся незнакомец и повел бровью. – Только, видишь ли, нас здесь мало, так какая же это рада, а вот если бы вся Украйна собралась, тогда конечно…

– Гай, гай, да еще и зелененький, – перебил его Мазепа, – да разве Ханенко вся Украйна обирала? Да разве может хоть одного нашего гетмана вся Украйна обрать?

– А почему нет? Ведь обирает же кошевого на раде все Запорожье?

– Украйна – не Запорожье! Запорожье можешь все созвать, а Украйну не соберешь. Оттого-то и выходит, что каждая купа выбирает себе своего гетмана и считает его законным. Да и каждая так рада у запорожцев. Кто кого перекричит или кулаками перебьет. Этак всегда горлатые дурни гору возьмут, а разумного человека, который бы тихое и справедливое слово сказал, и не услышишь. Нет, нет, запорожский закон к нам не подходит, от этого-то самого порядка и смуты идут по всей земле.

– Ге – ге! Жили и деды, и батьки наши при таком порядке и врагов так били, как нам и не снилось, – ответил с презрительной усмешкой незнакомец. – Хоть и горлатые дурни на запорожской раде гору берут, а дай Бог, чтоб Украйна нажила хоть половину той силы и славы, какой наше славное Запорожье достигло!

– И не наживет, не наживет никогда, если будет только запорожским законом жить!

Незнакомец хотел было что-то возразить, но Мазепа продолжал с воодушевлением:

– Нет, постой, дай договорить дальше. Что требуется от запорожского кошевого? Чтобы он был храбрым, отважным и знающим казаком, чтобы знал поля, шляхи, обычаи врагов. Да. А кто собирается на раду? Запорожцы. Каждый из них в любую минуту мог бы сам стать кошевым, потому что все они отборные орлы и храбрецы. Могут ли они выбрать кошевого? Могут, потому что они и друг друга знают и понимают, чего от кошевого требовать надо. А теперь посмотри на Украйну. Что требуется от гетмана? Мало того, чтобы он был храбрым и отважным казаком, если бы он им не был, то мог бы своих полковников на войну посылать, а надо, чтобы он разумом был первый во всей Украйне, надо, чтобы он был человеком, привыкшим ко всяким государственным справам, надо, чтобы он, как опытный лоцман, умел свою чайку через самые страшные пороги провести. А теперь подумай только, кто собирается на раду? Если бы собиралось еще само казачество, оно могло бы толково дело повести. А то ведь всякий на раду вдет: ратай бросает свой плуг, рыболов – сети, купец – весы, и все спешат на раду. Ну, могут ли они достойного гетмана обрать? Могут ли слепые кроты месяц среди звезд различить? Вот от этого и выходит, что, кто подпоил толпу, тот и гетман. И это, заметь себе, раз, а другое, и то никому не известно, на какой срок гетман обирается. Вот на Запорожье есть строгий закон: обрали кошевого, хотя он тебе и не по душе, молчи и корись, жди новых выборов, тогда и выбирай, кого хочешь, а вздумаешь бунтовать – секим башка!

– Так ведь это только на походе.

– Civitas in militari statu semper est[3], так сказать, всегда на походе, так как со всех сторон следят за ним враги и только ждут минуты, чтобы запустить в него свои когти. А у нас разве кто кого слушает? Хоть через неделю готовы устраивать бунт! Вот в том-то, друже мой, и несчастье, и недоля наша, что нет у нас твердого ладу, а оттого и выходит, что, кого какая рада обрала, тот и гетман. Такого беззаконного государства на всем свете нет. А все оттого, что хочется вам всюду запорожские порядки завести… Нет, нет! От этих порядков только гибель всего края настанет. Да оглянитесь кругом, посмотрите, как люди живут. Вот хоть бы у ляхов, недалеко ходить, – продолжал он с воодушевлением, наполнив снова кубки. – Чего уже большего безладья, а и то всем известно, что короля выбирает сейм, и если кто другой назовется королем и пойдет на выбранного народом владыку, того считают бунтовщиком, и ловят и карают, чтобы смут в отчизне не подымал.