Копия

Глава 1. Последний отсчет. Десять дней

Роберт Кейт последние полгода находился в камере исправительного учреждения города Оберн штата Нью-Йорк не один. Эту тюрьму можно смело было назвать главной достопримечательностью. Несмотря на свои размеры, небольшой, чуть больше 25 тысяч жителей, этот городок сумел войти в историю США благодаря именно ей. В далеком 1890 году здесь впервые была применена смертная казнь на электрическом стуле, наделавшая так много шума и продолжающаяся практиковаться ещё в некоторых штатах до сих пор. Находясь практически в самом центре города, окруженная коттеджами, она была видна со всех сторон из-за малого количества многоэтажных зданий. Центральное сооружение тюрьмы находилось с восточной стороны и напоминало больше военное министерство или генеральный штаб какой-нибудь небольшой страны, встречая каждое утро первые лучи восходящего солнца своими двумя средневековыми круглыми крепостными башнями, а на вершине комплекса стояла статуя колониального солдата, известного как “Медный Джон”. Названия прилегающих улиц не отличались оригинальностью. С северной стороны это был Уолл-стрит, а с западной – Вашингтон-стрит. Южная стена учреждения мирно соседствовала со складами магазина автозапчастей и небольшого металлообрабатывающего предприятия.

Эти шесть лет пребывания в тюрьме Роберт тысячи раз вспоминал тот путь, ту группу событий, которые привели его сюда, и снова ворошить прошлое за десять дней до освобождения он не собирался, тем более, с кем-то это обсуждать. И как положено в человеческой жизни, Кейт ошибался. Вполне нормальное явление.

Проницательный, острый, но в то же время, заслуживающий доверия взгляд соседа по камере всегда был направлен в очередную книгу из тюремной библиотеки. Эти полгода они практически не общались, и Роберту иногда казалось, что рядом с ним просто тень.

Кейт прекрасно помнил тот день, когда к нему в камеру попал этот худощавый невысокий человек немного моложе сорока лет. Сухо поздоровавшись, он подошел к своей кровати и педантично начал застилать её. Закончив, новый сосед присел на край койки и, глядя прямо в глаза Роберту, спокойно произнёс: “Меня зовут Айван Стеблин”. Он ответил на знакомство, пожав протянутую ему руку, и именно тогда поймал себя на мысли, что взгляд этого человека очень напоминал того, из-за которого очутился здесь. За эти шесть месяцев общение между ними касалось только бытовых вопросов, и это вполне устраивало Кейта, так как он сам считался одиночкой в этой тюрьме, не пытаясь найти себе здесь друзей. Единственное, что отличало их обособленность, это встречи Айвана раз в неделю с женой. Роберта за шесть лет пару раз посетил лишь государственный адвокат, и то, в самом начале срока.

Спокойному пребыванию в тюрьме помогла татуировка на его плече в виде орла, держащего в когтях якорь, трезубец и кремниевый пистолет. Это была эмблема SEAL (тактическое подразделение Сил специальных операций ВМС США), более известное во всем мире, как “морские котики”. На одной из первых прогулок во внутреннем дворе тюрьмы, Роберт сидел и следил за игрой заключенных в баскетбол. Он прекрасно чувствовал, что уже некоторое время за ним пристально наблюдают, но не подавал и вида, спокойно созерцая за ходом игры. Как настоящий американец, он любил баскетбол и знал о нём всё. В один из эпизодов мяч отскочил к нему, и Роберт, подняв его с земли, правой рукой вернул круглого на площадку. Короткий рукав тюремной робы закатился выше плеча, и его татуировка мгновенно была замечена. Кому-то она ничего не сказала, для кого-то была не более чем обычная наколка, связанная с армией. Но только один человек ещё долго, до конца прогулки, незаметно для Кейта не сводил с него глаз, всматриваясь в подтянутую спину. Это был лидер самой крупной местной группировки, и уже вечером вся тюрьма была поставлена в известность, чтобы Роберта без серьезного повода не трогали. Этим поступком местный авторитет хотел отдать должное, спустя тридцать четыре года. В 1970-м именно бойцы SEAL вынесли его, больше мертвого, чем живого, из адских когтей вьетнамского плена, после которого он уже забыл, что значит страх. Это была дань уважения. Именно так он ответил на вопросительные взгляды своих, мягко сказать, сторонников.

Так и прошли шесть лет для Роберта Кейта. Никто не трогал его, а он в свою очередь, не нарушал и жил по уголовным правилам тюрьмы. Какие никакие, но это законы и их надо выполнять.

Этот день был не более примечательным, чем все до этого. Всё по распорядку, всё по расписанию. Перед отбоем Айван поедал очередную книгу, лежа на своей кровати, а Роберт просто смотрел в белый потолок камеры. Затем, вытянув руки, он развернул ладони к себе и растопырил пальцы во все стороны, переведя взгляд с потолка на них.

– Десять пальцев, десять дней. Да, Роберт, осталось совсем немного. И вот она, её величество – свобода, – не отрываясь от книги, как будто эта фраза была написано в ней, произнес Айван.

– Интересный вы человек, мистер Стеблин. За всё это время здесь вы прочитали более двадцати книг. Я сбился со счета…

– Быть точным – двадцать шесть, – перебил Роберта Айван, не отрывая взгляда от книги, – говори, слушаю дальше.

– Исходя из этого, вывод напрашивается сам. Вы очень любите всякие истории. Но вас абсолютно не интересовало, как я попал сюда и за что. Вы не задали мне не одного вопроса. Почему, мистер Стеблин?

– Во-первых, сюда все попали не за что, а во-вторых, мне мало верится, что твой сюжет будет мне интересен. Непредумышленное убийство, что в этом может быть захватывающего? И хватит называть меня мистером.

– В том то и дело, Айван. Это самое настоящее убийство, но доказательств у них не было. Если бы я рассказал всё, как было, мне не поверил бы ни один присяжный, прокурор или судья. Но я знаю, что это было преднамеренно.

– Роберт, ты начинаешь интриговать. Зачем тебе это?

– Просто я считаю, что моя история не менее интересна, чем те, которые ты вычитываешь с этих книжек.

– Ну, что ж, – Айван отложил книгу на тумбу, и повернулся в сторону Кейта, – попробуй рассказать. Впереди десять дней, времени много, да и глазам надо отдохнуть. Так что можешь начинать с самого начала и со всеми подробностями. Не обещаю, что буду внимательным слушателем, всё зависит от истории.

Роберт Кейт снова уставился в потолок и тихо проговорил:

– С самого начала? Так даже будет лучше. Я родился в 1977 году в Нью-Йорке. Мой отец был пожарным, и я очень гордился им. Да скажу проще, он был для меня идолом. Когда мне исполнилось шесть лет, отец подарил мне костюм пожарного, сшитый по заказу, специально для меня. Жетон, эмблема, все дела, блестящий стальной шлем. На плече далматинец. Все мои ровесники завидовали, когда я в нём выходил на улицу. А чего стоил мой велосипед! Ярко красный, как пожарная машина, с хромированными крыльями и спицами, а сзади на багажнике маленькая копия огнетушителя. Руль с большим клаксоном был обвешан проблесковыми маячками. Стоило меня на велосипеде увидеть проезжающему пожарному расчету, как на всю улицу взрывалась сирена в знак приветствия, и если они никуда не спешили, то непременно останавливались, уступая мне дорогу, а затем, кто-нибудь из них кричал, чтобы я обязательно передал привет отцу. Велосипед тоже был его подарок. В те моменты я чувствовал себя настолько счастливым, что казалось, это никогда не должно закончиться и продолжаться вечно. Всё это сделал для меня отец. Я настолько любил его и хотел быть похожим на него, что взрослея, начал полностью копировать все его повадки, мимику, выражения. Даже пытался сделать голос грубым и решительным, как у него, что всегда вызывала смех у матери. Прекрасно помню, когда отец приводил меня к себе на работу в пожарную часть, и я с серьёзным видом, как он, ходил по ней, пристально рассматривая машины, даже не понимая, зачем я это делаю. Там было три автомобиля. Один с лестницей, непосредственно пожарный, вторая машина для спасателей и третья – скорая помощь. Особенно мне нравилась вторая, для команды. Такое количество всевозможных инструментов аккуратно сложенных в разные ящики и в выдвижные шкафы не могли меня, десятилетнего пацана, оставить равнодушным. Чего там только не было. Половины из них я вообще не понимал, для чего это надо, но с умным лицом рассматривал их. Главное для меня было, что так делал мой отец. Я подражал ему во всём. Уже в школе, когда научился держать ручку, постоянно разглядывал его рабочий блокнот, пытаясь повторить написание каждой буквы и цифры. Айван, наверно у всех было что-то похожее?

– Инстинкт подражания, то, о чем ты сейчас рассказываешь, вполне нормальное и распространенное явление. Животным оно спасает жизнь. Малыш смотрит, что делают родители и также прячется от хищников. Поэтому постарайся сделать свою историю не такой пресной, или я возьмусь за книгу, – сухо ответил Стеблин.

– Поверь, то, что я расскажу, это не обыденная история. Просто начало было как у всех, а вот такой финал – только у меня. Наберись терпения, Айван.

– Считай, уже набрался.

– Этот день я запомнил на всю жизнь. Последний день зимы, суббота, 28 февраля 1987 год. Вся Америка вспоминала ту жуткую трагедию случившуюся год назад с “Челленджером”. Я, после школы, в выходные у нас был школьный театр, пошел к отцу на работу в пожарное депо. Как, я уже говорил, мне очень нравилось там находиться. Пожарные сидели в комнате отдыха, смотрели телевизор и обсуждали ту катастрофу шаттла, когда на пульт поступила команда вызова. Отец взял трубку, с серьезным лицом выслушал, ответил, что принято и, обернувшись, резко сказал: “Есть работа”. Пару раз я уже ездил с ним на вызовы. Это были небольшие пожары, с которыми его команда справлялась за считанные минуты. В этот раз всё было намного хуже. Меня всегда поражала та скорость, и четкость движений с какой пожарный расчет был готов к выезду. Уже через шесть минут наши три машины подъезжали к этому семиэтажному дому, верхнюю часть которого полностью заволокло дымом. Огня ещё не было видно. Я, как всегда, отошел в сторону и с гордостью, сжав кулачки, смотрел на то, что делает отец и его команда. Это всегда очень завораживало и приятно напрягало…

Роберт Кейт прервался, пустым взглядом смотря в белый потолок. По всему было видно, что это один из тех моментов в его прошлом, которые не имеют срока хранения, а когда их вспоминаешь, они всегда предстают перед глазами свежими, как пончики, которые только что сошли с линии аппарата. Айван Стеблин, будучи неплохим психологом по своему роду деятельности – аферы, махинации, легализация теневых доходов, прекрасно понимал, о чем сейчас молчит Роберт и, цинизм, пришедший к нему ненавязчиво с годами, считал это молчание слабостью. Не то, чтоб он это осуждал, просто лично для него проявление сентиментальности было тем, что могло погубить раз и навсегда, поэтому слушать плаксивые истории в другой обстановке Айван никогда не стал бы, но здесь, в камере, время хочется убивать всеми попадающими под руку способами. Рассказ Роберта был одним из них, и Стеблин с небольшой долей забавы, решил, закрыв глаза, представлять себе всё услышанное кадрами на экране, как будто он случайно попал на премьеру дешевого, не претендующего стать лидером кинопроката, фильма.

Кейт продолжил свой рассказ, и темнота закрытых глаз Айвана начала наполняться действиями и картинками. Вначале это напоминало комикс, но вскоре всё постепенно оживало и уже вполне походило на киноленту, сперва черно-белую, а затем постепенно обретая цвета. Он четко, во всех подробностях видел маленького Роберта, стоявшего на одном месте среди суеты, царившей вокруг, и смотрящего большими глазами на горящее здание. В одном из окон последнего этажа сквозь дым начало пробиваться пламя, чьи щупальца становились всё длиннее и начинали поглаживать крышу. Лестница пожарной машины устремилась вверх, где из окон выглядывали испуганные люди, махая руками и только по открытому рту, было видно, что они кричат, прося о помощи. На земле их слышно не было, шум внизу поглощал все вопли.

– Айван, ты засыпаешь? – прервал своё повествование Кейт, в голосе которого почувствовалось разочарование.

– Нет, нет. Роберт, продолжай. Не то, чтоб меня очень сильно заинтересовало, но я уже хочу услышать твою историю. Не обращай внимание на опущенные веки. Если я буду засыпать, скажу обязательно, – ответил Стеблин, так и не соизволив приоткрыть глаза. “Сказка на ночь, почему бы и нет”,– улыбнувшись внутри себя, подумал он.

Окна седьмого этажа как будто выстроились в очередь, ожидая приема врача по имени “Пожар”, и он, решив никого не задерживать, проводил свой осмотр в ускоренном режиме. Через несколько минут весь верхний этаж был полностью охвачен пламенем. Соседние улицы наполнились режущим уши воем сирены. Это несколько расчетов мчались со всех сторон на помощь. В данный момент преимущество явно было на стороне огня, который нёс только разрушения и не собирался сдавать позиции. На время Роберт потерял из виду отца, который растворился в темной дымке парадного входа. Сердце учащенно забилось, и он не мог отвести пристальный взгляд от подъезда, которому даже не мешали мелькающие перед глазами люди. Через пару минут он увидел столь дорогой для него силуэт отца в проеме открытой двери парадной. Он выбежал на улицу и направился к пожарной машине, на ходу отдавая команды. Затем Кейт старший исчез за машиной и уже через мгновение Роберт гордо смотрел, с какой проворностью и легкостью отец залазил по лестнице, конец которой находился напротив одного из окон последнего этажа, в каких-то пяти-шести ярдах. Из этого окна валил дым, но пламени не было видно. Чувствовалось, что оно даёт фору, и она вот-вот закончится.

Стоявшая внизу толпа зевак, как и Роберт, не сводила взгляд с действий его отца. Одна только разница: для них он был обычный пожарный, может даже где-то герой, который просто выполняет свою работу, а для Кейта – самый дорогой человек в его жизни. Та уверенность, которая присутствовала в каждом движение отца Роберта, четкость его приказов, не вызывала ни у кого и капли сомнений, что всё закончится хорошо.

Роберт вёл свой рассказ неспешно, часто делая паузы, в которые Айван максимально заполнял полнотой зрелище, рисуемое его воображением. Ему это начинало нравиться. Просто при чтении он мысленно не успевал представить всю глубину, все краски сюжетной линии из-за непрерывного потока подаваемой информации. А отложить книгу на несколько секунд, и создать перед собой картину, было для него лишним. Он так не любил, предпочитая поглощать истории авторов быстро, непринужденно и полностью. В конце концов, для Айвана Стеблина это было что-то определенно новое. Оттачивать самому детали и героев повествования, чем вам не режиссер на киносъемочной площадке. И никаких тебе капризных актеров и актрис, правда, зритель только один – ты сам.

Пожарная лестница по команде Кейта старшего начала приближаться к окну и вдруг, неожиданно для всех, из дымящегося проема резко появилась рука, вызвав громкий вздох неожиданности среди праздных наблюдателей. Теперь уже на земле взгляды всех были направлены на происходящие события наверху. Отец Роберта всё ближе приближался к протянутой руке, выкинув навстречу свою, и уже через несколько секунд толпа внизу четко различала, что человек, попавший в эту ловушку, была девушка. Она встала в полный рост на подоконник, закрывая левой рукой нос и рот мокрой тряпкой, а правая, вытянувшись, как струна, ожидала спасительного захвата. На удивление для многих она вела себя очень спокойно, но только единицы понимали, что это был глубокий шок. Всё, творящееся вокруг для неё было в каком-том тумане, из которого вышел Кейт старший, и она беспрекословно, не задумываясь, совершенно безвольно, как кукла на веревочках, выполняла, что он ей говорил. Их кисти сцепились, и резким рывком, чуть нагнувшись вперед, отец Роберта дернул девушку на себя, а левой рукой крепко обнял её за талию, прижав к себе и держа на весу. Он развернулся назад и медленно, очень аккуратно, поставил её на лестницу, одновременно давая команды правой рукой на отвод лестницы от окна. Через мгновение пламя, словно от злости, что не успела достать следующую жертву, выкинула свой язык, напоминая хамелеона, но бросок был сделан в пустоту. Главные герои этого действия были уже недосягаемы для огня.

Роберт Кейт молчал уже около минуты, и Айван, дорисовав полностью картину пожара в своем воображении, перевернулся на бок, и открыл глаза.

– Уже отбой, – тихо сказал он, – завтра я с удовольствием послушаю продолжение. Давай спать.

Его сокамерник ничего не ответил, утвердительно промолчав, повернувшись к стенке.

Глава 2. Девять дней

Распорядок дня в тюрьме Оберн ничем примечательным от других не отличался. Подъём в половине седьмого утра с плотным завтраком в камере.

– Знаешь, Айван. Когда выйду отсюда, наверно до конца жизни не буду есть овсянку и пить кофе. Первым делом, я пойду в ресторан. Фарфоровая посуда, металлическая вилка, тоненький стеклянный бокал. Как я об этом соскучился! Не в чём себе не буду отказывать. Тысячи четыре зелёных я здесь заработал. Поверь, я далеко не сноб, но этот пластик за шесть лет просто достал. Его запах в еде, в кофе. Иногда мне кажется, что изо рта воняет пластмассой.

– Согласен, Роберт. Пусть лучше посуда была бы картонной. Но никто из-за этого не будит рубить дерево. Лучше сделать из него стулья, там в цеху.

Айван недаром заговорил о мебели. На заднем дворе тюрьмы находился деревообрабатывающий цех, где шесть часов, с восьми утра до двух дня, заключенные работали за тридцать центов в час, и к концу срока, если сильно не тратиться, вполне можно было собрать небольшую сумму, что и сделал Роберт, собираясь потратить малую её часть в ресторане. Но если Кейт делал мебель, то Айван работал в недавно запущенном производстве номерных знаков для всего штата Нью-Йорк. Как он с улыбкой думал, это в его жизни понадобиться гораздо быстрее, чем клеить столы. Стеблин не считал нужным обучаться чему-либо в этом заведении (лучше взять в руки книгу), в отличие от Роберта, который после работы посещал курсы строительных проектировщиков. Для Кейта эта учёба больше было способом убить время, чем возможностью воспользоваться этими знаниями в будущем. И не смотря, что до конца срока оставалось девять дней, он не бросал занятия, посещая их по инерции, до вечера, с перерывом на обед.

Так пролетала каждый раз половина дня, и только за пару часов перед отбоем, уже в камере, Роберт мог продолжить свою историю, а Айван, слушая, свою игру в “режиссера”.

Стеблин быстро восстановил перед собой кадр, на котором остановился, улыбнулся, и в голове звонко прозвучал хлопок нумератора с командой “мотор”. Единственная мелочь, что отличала – сценарий не был написан на бумаге, а передавался по воздуху звуковыми волнами.

Толпа внизу зааплодировала, и со всех сторон были слышны одобрительные возгласы. Кейт еле сдерживался, чтоб не ринуться через перекресток к пожарной машине, дергая за рукав всех, кто попадался б на пути, с гордостью говоря: ” Это мой папа!”. Но он остался стоять на месте. Роберт обещал отцу, что во время тушения пожара, будет находиться на безопасном расстоянии, пока всё не закончится. Только с таким условием Кейт старший брал с собой сына на вызов. Роберт сумел подавить в себе это желание и остался стоять на месте, не сводя глаз от происходящего. По лестнице вверх быстро поднимался ещё один пожарный, чтобы принять девушку и сопроводить на землю. К этому моменту уже подъехала одна из служб новостей, и женщина-журналист быстро, поглощенная эмоциями от увиденного поступка, увлеченно вела свой рассказ, обращая внимание зрителей на то, что происходило у неё за спиной. Роберт не знал, сняла телевизионная группа тот момент, когда отец вытянул девушку из окна или нет, но то, что совершалось сейчас, обязательно попадет в новости. А значит, покажут по телевизору, и поэтому навсегда останется в памяти на кассете. Для этого дома был новенький видеомагнитофон “Panasonic”. Его отец без преувеличения стал героем, теперь не только для Роберта.

Из одного окна, метрах в пятнадцати от пожарной лестницы вылетела струя воды, не принося никакого удовольствия для тех, кто попал под неё внизу на земле. Мокрая одежда в зимний день – не самое приятное ощущение. Но главное было то, что пожарные прорывались к очагу, выражаясь армейским лексиконом, зачищая комнату за комнатой, вынуждая огонь сдавать свои позиции. Роберт уже представлял, что когда всё закончится, начнут сматывать рукава, он подойдет к машине и, крепко прижавшись, обнимет отца. Всюду будут слышны выкрики: “Молодец! Ты настоящий мужчина”, а женщина – репортер быстрым шагом приблизиться к нему взять интервью и Кейт младший обязательно скажет, держа его за руку, что он хочет быть таким же, как отец.

Дальнейшее событие произошло с такой скоростью и неожиданностью, как скрытый удар апперкотом профессионального боксера. Казалось, этот лист шифера появился из ниоткуда. Сорвавшись с креплений, незаметным для всех, он начал скользить вниз, а подтаявший снег, снижая трение, добавлял ему ход. Когда крыша закончилась, и лист уже был виден снизу, потоками горячего воздуха, восходящего из окна, его передняя часть приподнялась, и тысячную долю секунды он был параллельно земле, как орлан, застывший в воздухе, выбирая жертву, ради которой готов сорваться в пике. Отец Роберта, передав девушку поднявшемуся пожарному, почувствовал опасность над собой, резко развернулся и посмотрел вверх. Если у шифера были бы глаза, тогда смело можно сказать, что взгляды их встретились. Рассудок Кейта старшего лихорадочно заработал и выдал два решения. Первое диктовалось инстинктом самосохранения, то есть для мозга единственное верное – нырнуть вперед под падающий шифер и плотнее прижаться к ступенькам, а лист примут на себя невысокие поручни пожарной лестницы. Он бы так и сделал, но сзади была девушка и напарник, который помогал ей пристроиться на лестнице, не подозревая об опасности. Профессия пожарного, как и другие, связанные со спасением в экстремальных ситуациях, притупляют этот инстинкт, выводя на первое место чувство долга и ответственности за других. Такая вот работа – быть готовым умереть за неизвестного тебе человека. Поэтому второй вариант в этой обстановке предполагал принять весь удар на себя. Отец Роберта не выбирал, ответ был очевиден. Вытянув вперед обе руки, он даже не успел опустить правую ногу на ступеньку ниже для большего упора, как ладони приняли удар. Пожарные всегда могли похвастаться своей физической подготовкой, и Кейт старший, находясь в столь неудобном положении, все-таки сумел отвести падающий лист шифера руками в сторону, но удержаться на лестнице было выше его сил.

В полной тишине практически одновременно раздалось два абсолютно разных звуков удара об замерший асфальт. Один сухой и тупой, второй – звонкий, стрельнув по ушам, как тарелка на барабанной установке. Это осколки шифера разлетелись в разные стороны, но на них никто не отреагировал. Все смотрели на Кейта старшего, который лежал на боку, слегка согнувшись, не подавая никаких признаков жизни. Роберт сорвался со своего места, поскользнулся, упал и, не успев подняться во весь рост, снова побежал, выпрямляясь на ходу. Он видел, что рядом с отцом уже находились два врача, которые нагнувшись над ним, пытались сделать всё возможное и невозможное. Когда оставалось метров десять до тела, Роберта за пояс поймал один из пожарных, поднял и прижал к себе:

– Не сейчас, сынок, не сейчас.

Кейт барабанил своими маленькими кулачками по плечам коллеги отца, пытаясь вырваться, не обращая никакого внимания на капли слез, которые замерзали прямо на лице. Он не кричал, он не мог найти слова, это было тихое мычание.

Отца положили на носилки и понесли к машине скорой помощи полностью накрытого с головой брезентовой простыней. Роберт не видел этого, но от того, как пожарный прижал к себе ещё сильнее, он понял, что произошло наихудшее. Всё остальное для Кейта происходило в каком-то тумане. Лица и силуэты людей вокруг были размыты, а голоса превратились в сплошной гул, напоминая пчелиный рой. Напарник отца посадил его рядом с собой на заднее сиденье неизвестной ему легковой машины и Роберт, ничего не спрашивая, отрешенно смотрел в окно на пробегающие мимо голые деревья и серые здания. Он сообразил, его везут домой.

Когда мать открыла дверь, она сразу поняла, что произошло непоправимое. Роберт бросился к ней и обнял, уткнувшись в живот, а она вопросительно смотрела на коллегу отца, который сам не знал, что сказать. Иногда ей приходило в сознание подобная сцена, которую она панически боялась и потому каждое воскресение в церкви молилась за здоровье мужа. Ноги матери подкосились, и Роберту пришлось поддержать её от падения, пока не подскочил пожарный. Он облокотил её на себя и повел в гостевую комнату, где усадил на диван и сказал Кейту принести стакан холодной воды. В этот момент Роберт понял – он резко повзрослел. Когда мать немного отошла, молча выслушав, как это произошло, она попросила отвезти её в больницу, боясь произносить слово «морг». Как Роберт не просился поехать вместе с ними, мать ему решительно запретила.