Волшебник

– Ай! – отозвался на неожиданное рукопожатие Родион.

Арина смотрела в немигающие глаза Олеси. Надо было разворачиваться. Сейчас что-то произойдет. Нет, оно уже произошло, и оттягивать дальше не было никакого смысла.

Не дожидаясь, пока пройдет необходимых три дня, и милиция сможет приступить к поискам, Макара искали почти всем домом. Все надеялись на недоразумение или скорый ответ, который бы все объяснил, но его нигде не было. Ни Макара, ни ответа. Никаких следов, которые как-то могли бы помочь и дать какую-то подсказку, Макар не оставил. А так как за ним подобные выходки никогда не числились, и туда, где он хотя бы предположительно мог быть, он за прошедшие почти полные сутки даже не заглядывал, это было более чем серьезным поводом для беспокойства. Женя же хоть и винила себя и пила целыми пузырьками успокоительное, в глубине души понимала, что их конфликт никак не мог стать причиной пропажи Макара. Скорее всего дурацкое стечение обстоятельств стало причиной чего-то страшного, необъяснимого, с чем ни ей, никому из ее близких никогда в жизни еще не приходилось сталкиваться.

На полу сидел щенок с вымазанной в молоке мордой. Длинным языком он пытался достать почти до самых глаз и слизать все остатки молока. Женя который раз смотрела в его глаза с надеждой: «Ну дай ты хоть как-нибудь понять!» Но всем своим видом он лишь давал понять, что не даст.

Позже к поискам подключилась милиция, но и это не дало никаких результатов. Было сделано официальное заключение – «пропал без вести». И, как всегда, расшифровано неофициально самыми понимающими экспертами: «Да сбежал он от нее, к другой ушел, что тут непонятного…» А потом вдруг все разом прекратилось, и случилось страшное – закончилось лето. А с ним и надежда. И все вернулись к своим делам, семьям, разбрелись в свои маленькие норки готовиться к зиме.

На Арину и Родиона смотрел папа. Арина сразу его узнала. Он был почти такой же, как на той фотографии, которую она постоянно видела дома – снимке аппарата Polaroid. Она хорошо его изучила, после того как папа бесследно исчез. Они с мамой стояли рядом друг с другом. Мама открыто, искренне улыбалась. А папа, как всегда, был спокоен и сосредоточен. Мама была одета в широкую юбку и самую актуальную для тех времен кофточку – единственную ее нарядную одежду на все случаи жизни. В кофту были вставлены огромные плечики, из-за чего торс если ни миниатюрной, то уж точно хрупкой Жени, был треугольным, как у профессионального атлета, а ширина плеч была сравнима с папиной, который был больше мамы на несколько размеров, выше ростом и тяжелее килограммов на тридцать. Эти накладные, точнее, подкладные плечи, пришивавшиеся внутрь часто самостоятельно, были уже уходящим капризом моды, который перед тем, как окончательно исчезнуть, чтобы когда-нибудь вернуться, напоследок решил заглянуть в провинциальные уголки страны и какое-то время здесь от души погулять. Папа был одет, как все взрослые мужчины того времени. Летняя, то есть светлая рубаха с короткими, но непомерно широкими рукавами, как будто они кроились под античного Атланта, а никак не под худые руки простых провинциальных людей, растущих после двадцати лет обычно только животом вперед, но при этом не всегда досыта наедавшихся. Брюки на папе тоже были очень широкие, как две мешковины. Однако каким-то чудесным образом им удавалось сходиться на поясе и затягиваться на ремень. Как и любая классическая любительская фотография, эта была выполнена в стиле «до колен». Почему-то голень была крайне нелюбимой частью всех владельцев фотоаппаратов, и на каждом снимке они старались во что бы то ни стало ее обрезать.

Фотография долго стояла у них дома на шкафу-«стенке», на самом видном месте. Но, то ли из-за плохого качества кассеты, которая деликатно высовывала снимок, как язык, из прорези своего тонкого рта на квадратной челюсти, то ли из-за неправильного хранения этой кассеты, а может и самой фотографии, со временем она стала сначала тускнеть, а потом рассыпаться. Между двумя ее слоями начала понемногу распадаться химическая основа, которая и была непосредственным носителем снимка. Именно она помнила этот самый момент, а потом память как будто бы стала постепенно выветриваться. А вместе с ней снимок стал менять цвета и исчезать изнутри. И хотя по непонятной причине лица папы это разрушение не коснулось, через какое–то время мама убрала фото куда-то далеко. Видимо, теперь в ее жизни такая память ей больше была не нужна.

Папа остался почти такой же, как на фотографии. Только его волосы стали короче, и в них навсегда поселилась зима. А еще он оброс щетиной, тоже наполовину седой, и напоминавшей ровно скошенную траву, выгоревшую от жаркого летнего солнца. Теплый ветер обдувал его лицо, а солнце светило почти прямо в глаза. То ли от ветра с солнцем, то ли от встречи, они становились все более влажными, и Макар зажмурился и сделал рукой козырек, чтобы защититься от надвигающегося дождя.

Арина смотрела на отца, не отрываясь. А Родион бегал глазами между сестрой и незнакомым ему мужчиной, который теперь стал главным объектом внимания всего двора.

– Аришка, это кто?

Родион дергал сестру за руку. Но она как будто не слышала его, и вопрос растворился в летнем ветре и вместе с тополиным пухом улетел высоко в небо.

– Аришка, кто это!

Родион уже не спрашивал, он требовал немедленного ответа. Арина медленно повернулась и посмотрела на брата. Казалось, до последней секунды она не уверена в том, что сейчас должна сказать. Но увидев, как брат похож на отца лицом, мимикой, какими-то совершенно неуловимыми жестами и манерой движения, которые нельзя описать словами, точно так же, как нельзя их и не заметить, была вынуждена это сделать, потому что иначе это значило отрицать очевидное.

– Родя, это… это папа.

А еще у Макара изменились глаза. Теперь его взгляд из пусть и сосредоточенного и деланно серьезного, но, тем не менее, светлого, молодого, немного шального и полного надежд, стал глубоким, осмысленным и по-настоящему мудрым. В такие глаза можно смотреть часами, но далеко не каждый сможет выдержать такой взгляд. В нем есть все: боль и счастье одновременно, радость и грусть, мудрость человека, познавшего жизнь во всех ее проявлениях, горечь утрат и радость встреч. В них есть жесткость и мягкость, сила и смирение, знание и пыл для новых открытий. Нет в них только лжи, трусости и подлости. Наверное, именно такой взгляд должен быть у настоящего волшебника.

Макар вытянул вперед руки и раскрыл их для объятий. Арина неуверенно позволила отцу обнять ее. Он долго держал дочь, как будто старался вместить в эти объятия одновременно все те, которые за десять лет он ей задолжал. Когда он, наконец, отпустил Арину, казалось, прошла целая вечность.

– Где ты был? – строго и деловито спросила дочь.

Макар нежно улыбнулся.

– Неважно. Главное, что теперь я с вами.

Он взглянул на Родиона, который пока еще с недоверием смотрел на него, потом опять перевел взгляд на Арину и задал вопрос, который не требовал никакого ответа.

– Это…?

Макар понял, что этого достаточно, и продолжать фразу не имеет смысла. Арина кивнула в ответ.

– Да.

– Сынок…

Макар произнес это слово таким тоном, как будто объявлял это кому-то в переполненном зрительном зале и одновременно ставил штамп в документе. Хотя адресатом этого послания был, конечно, в первую очередь он сам.

Макар огляделся по сторонам. Народу во дворе прибывало. Те, кто не стал спускаться во двор или не оказался там в нужное время, внимательно и безотрывно наблюдали со своих балконов, стратегически обозревая всю картину целиком. С разных сторон слышались голоса: «Макар», «Здорова!», «Вернулся», «Ни фига себе!». И женские причитания: «Как же это», «Что ж теперь будет», «Где ж это он был–то».

Макар вопросительно посмотрел на Арину. Он понимал, что надо срочно спасаться, но как это сделать, идеи у него пока не было. Неожиданно не выдержавшая с непривычки долгого взгляда отца Арина сама эту идею и подбросила.

– Мне надо Родю кормить…

– Ну так а чего мы ждем? – обрадовался неожиданно нашедшемуся выходу из ситуации Макар. – Пошли скорей! Чего он будет голодным ходить? Да и я б от чая не отказался.

Арина все еще неуверенно смотрела на отца. Макар понял, в чем именно сомневается дочь, и тут же сбавил напор.

– Ну давай, Аришка, спасай папку, – ласково произнес он и обвел глазами продолжавшую собираться толпу. – Иначе нам с тобой скоро будет от них не отделаться.

Арина поняла, что это действительно будет решением, и они с отцом и братом пошли домой.

Когда Арина открывала дверь квартиры, Макару сразу же бросилось в глаза, что дверь новая, и замок, разумеется, от старой переставлять никому бы в голову не пришло. Он взглянул на другие квартиры, и нашел замену вполне естественной – теперь все стали жить за железными дверями. Или в домах накопилось больше ценностей, чем раньше, и хозяева опасались за их сохранность, памятуя, каким трудом они им достались, или люди стремились еще больше отделиться друг от друга, переводя соседей из старой категории «почти друг» в новую «меньше знаешь, крепче спишь».

Пока Арина поворачивала ключи в замке – от волнения это получалось у нее хуже, чем обычно, – за дверью слышалось какое-то шуршание. Макар догадывался, что это может быть. Как только дверь открылась, к хозяевам бросился пес. Но неожиданно вместо привычных Мамы, Арины и Родиона, всех вместе или по отдельности, или их друзей, или друзей их друзей, перед ним стоял… Он.

В мудрых глазах настоящего четвероногого мужчины, чья история уже вела свой путь к финалу, пронеслись все годы жизни. Это был не просто увеличившийся в размерах щенок – это был настоящий преобразившийся из неуклюжего милого комка без единого излишества идеальный совместный труд природы и человека. От возраста тигровый окрас собаки стал тускнеть, а морда покрылась сединой и знанием жизни. Почти неизменными, лишь сменившими размеры на более подходящие, остались белый «галстук» и такая же белая «перчатка» на левой передней лапе. Тело собаки, даже уже находящейся в солидном для этой породы возрасте, представляло собой сгусток мускулов, как будто прилаженных один к другому искусным конструктором идеальных биологических машин, главным кредо которого является простой и эффективный девиз – «ничего лишнего».

Пес еще секунду смотрел на Макара, и потом случилось то, что не ожидала даже сама собака – он его узнал. В один момент у далеко не самого последнего представителя боевой породы затряслись задние ноги, и глаза превратились в те самые щенячьи, которые были много лет назад, когда Макар по дешевке брал его у заводчика. Еще секунду собака стояла, и затем, жалобно скуля, резко сорвалась с места и кинулась прямо на руки Макара. От неожиданности Макар отшатнулся, не удержал равновесие и упал на спину обратно в подъезд. Но, вопреки ожиданиям детей (хотя непонятно, почему у них были именно такие ожидания), он не разозлился. Он начал не менее живо и весело обнимать и хватать пса, перекатываясь прямо по полу подъезда. Пес игриво вырывался из его рук и опять прыгал к Макару, стараясь лизнуть его непременно в лицо, и сцена повторялась вновь раз за разом. Смотревшие на это Арина с Родионом сначала недоумевали, но через секунду хохотали на весь дом, в шутку ругая собаку и так же в шутку награждая ее новыми прозвищами в духе «предатель» и «изменник».

Когда закончился ритуал встречи, Макар как ни в чем не бывало встал, отряхнул одежду и зашел в квартиру, и Арине наконец–то удалось закрыть дверь.

– Ну, и как тебя зовут? – спросил Макар непосредственно у собаки.

– Рэй! Рэй! – весело ответил за пса Родион.

– Отличное имя! Я сразу понял, что ты у нас очень умный парень, – похвалил собаку Макар.

И хоть похвала была не совсем понятна детям, они остались довольны тем, что Макар и Рэй друг другу понравились. По крайней мере, Родя.

А дальше был настоящий домашний обед – летние щи со щавелем и картошка с сардельками на второе. Макар с удовольствием съел две порции щей. Сдержало его от третьей лишь понимание того, что тарелку концентрированного горячего лета может еще кто–то захотеть. В эти минуты он был по-настоящему счастлив.

Пока Арине с трудом удалось заставить Родиона пойти погулять с Рэем, а уходить одинаково не хотели они оба, Макар наконец-то спокойно осмотрел кухню. Уже в ванной он понял, что живут здесь явно лучше, чем жили десять лет тому назад, и даже лучше, чем он десять лет назад мог себе представить. Он тихо порадовался за Женю, что ее крутой жизненный трамплин все-таки позволил ей мягко приземлиться.

Как только Арина «выгнала» брата гулять с собакой, она вернулась на кухню, и они с отцом пили чай. Дочь смотрела на отца не отрываясь, как бы изучая его: а вдруг вместо ее папы кто-то, решивший очень зло пошутить, подсунул ей очень похожего двойника, чтобы окончательно разбить ее и без того раненое сердце и поиздеваться над всеми. Но папа был самый что ни на есть настоящий. И он смотрел на свою дочь с любовью и восхищением.

– Какая ж ты красивая, Аринка! Как будто и не в меня совсем, – смеялся он над собой.

– Ну, не такая уж и красивая, на самом деле. Может слегка симпатичная. Так что не сомневайся, точно в тебя.

Макар заметил, что, в отличие от Роди, Арина не выглядела обрадованной. Наоборот, она была напряжена и специально держала дистанцию. «Не доверяет. Не простила. Оно и понятно. Так, наверное, и правильно – все это ему еще предстоит заслужить, если сможет и успеет. И ведь неизвестно, какой «официальной версии» тут было принято придерживаться насчет его исчезновения. К тому же, она была дерзкая и даже немного агрессивная, что, конечно, свойственно подросткам. Но у нее наверняка были на это и свои личные причины и, возможно, яркий пример перед глазами».

– А можно вопрос? – Макар попытался разговорить дочь.

– Конечно, – ответила Арина. – Но не просто так. Вопрос за вопрос.

– А ты у меня деловая.

      Он знал, какой именно будет вопрос к нему, но подал хитрую реплику видимого одновременно согласия и несогласия, к которой часто прибегают люди, чтобы добиться своего, но ничего не давать взамен.

– Ну, можно попробовать.

На самом деле Арина тоже догадывалась, какой будет вопрос у отца, но решила, что озвучить его должен он сам. Макар попытался выразиться максимально корректно, потому что не знал, как отреагируют на его вторжение в такую личную сферу.

– Родион… Он… Ну… – Макар не знал, как правильно выразиться. – С ним что-то?..

Арина решила не продолжать мучительные попытки отца остаться предельно тактичным. Она покивала головой в знак согласия.

– Да. ЗПР.

– А… это что? – уточнил Макар.

– ЗПР. Задержка психического развития. Ему сейчас десять, но психологически – лет шесть-семь максимум. Нет, все-таки, наверное, шесть. Если осенью он какие-то там тесты не пройдет, его, скорее всего, признают умственно отсталым.

– Что за глупости? Я же видел его – никакой он не отсталый. Ерунда какая-то!

– Врачи тоже видели. Мы его осенью в спецшколу хотим устроить. В обычной он не выдержит. Да и куда ему в обычную – он там старше всех в классе будет.

– И что с того? Ну, будет старше. Зато обижать никто не посмеет.

– Наоборот. Это он сам по себе больше, а внутри это ребенок. Причем еще более сопливый, чем даже те, кто младше его. Там таких не любят. Дети очень жестокие.

– Не говори так о брате. Сопливый. Это тебе что…

– Правда?!

Арина смотрела на отца испытующим взглядом. Макар понял, что права указывать им, как себя вести, и вообще проявлять какие-либо авторитарные наклонности, у него здесь пока что точно нет. Слишком круто он взялся за дело.

– Извини меня. Я просто… Да как же это так…

Но Арина уже получила все необходимые для нее входящие данные, чтобы впредь не дать себе расслабляться с этим человеком. «Если у нее когда-то и был отец, то сейчас его точно нет». Ее немного рассеянный от произошедшего сегодня взгляд наконец-то усмотрел те правильные, как ей казалось, чувства, эмоции и мысли, за которые можно крепко ухватиться и впредь надежно опираться, не ставя под сомнение. Злоба и обида. И если вдруг ее сердце начнет размягчаться, как хлопья в горячем молоке, ей стоит держать себя в руках и напоминать о том, что на самом деле это за человек.

– После твоего…

Арина осеклась. Все-таки провоцировать на агрессию взрослого мужчину, физически гораздо более сильного, когда рядом больше никого нет, не стоило.

– Ну, того случая…

– Я понял, о чем ты, – вполне дружелюбно произнес Макар. – Продолжай.

– Врачи говорили, что общая обстановка в семье повлияла. На нем это очень сказалось. Сначала он был сильно капризный. Никогда не угадаешь – сейчас он спокойно сидит, а через секунду – дикая истерика, и мы его два часа не можем заткнуть. Потом прошло вроде, хотя иногда все равно бывает. Теперь другие проблемы добавились. В общем, не сахар.

Макар смотрел в пол, и чувство вины грызло его изнутри, как оголодавший после безуспешных многодневных поисков еды одинокий хищник, готовый броситься на любую добычу, подающую хотя бы отдаленные признаки жизни. Получается, это он стал причиной этой странной болезни собственного ребенка. А потом не был рядом и не мог помочь.

Арина увидела это, и решила отвлечь отца. В конце концов, к больному брату она уже привыкла. А вот с Макаром ей было некомфортно, а переживать такое его состояние вместе ей и вовсе не нравилось.

– Теперь моя очередь! – сказала она.

– Что?

Ее слова пронеслись мимо Макара. И это был не дежурный вопрос, который иногда задают с целью выиграть секунду времени и продумать ответ, или простое невнимание. Он сейчас и правда как будто находился в другом измерении, откуда голос дочери был слышен очень плохо, потому что помехи создавали глубочайшая пропасть чувства вины и длинные амплитудные волны боли.

– Моя очередь задавать вопрос, – повторила Арина.

– Аааа!

Макар и попытался выдавить из себя улыбку, но она получилась какой-то дурацкой.

– Ну давай.

В глубине души он надеялся, что вопрос будет о чем-то другом, но умом четко понимал, что он будет именно таким, каким будет. В любом случае, в самое ближайшее время именно этого вопроса ему не удалось бы избежать.

– Где ты был все это время?

Арина смотрела на папу совсем как взрослая. Макар вздохнул.

– Понимаешь, – Макар задумался.

Он подбирал слова, чтобы не разрушить хрупкий карточный домик их длящихся чуть больше трех часов новых взаимоотношений, который так удачно и неожиданно для него сложился сам по себе. Несмотря на закрытость и абсолютно нормальную для такой ненормальной ситуации озлобленность Арины, его не прогнали сразу, никто не устроил ему истерики. Более того, с ним разговаривали, и его пригласили домой. Он понимал, что сейчас любое дуновение ветра, даже теплого и даже в шутку, может навсегда разрушить то, что уже никогда не соберет даже самый искусный архитектор человеческих душ.

– Ты уже взрослая, и я буду честен с тобой.

Такой подход Арине польстил. Она ждала какого-то серьезного признания. Макар еще несколько секунд молчал.

– Я пока не могу тебе этого сказать. Но однажды я тебе обязательно все-все расскажу.

– Когда однажды? – требовала конкретики Арина.

– Когда придет время.

– И когда оно примерно придет? – Арина явно не собиралась сдаваться.

– Когда будет можно. Поверь, я бы очень хотел тебе рассказать, но не могу. Еще не пришло время.

Макар посмотрел на Арину. Ему очень хотелось не быть в таком положении, но по-другому было просто невозможно. Арина не знала, как реагировать. Она впервые в жизни имела дело с таким вежливым, но в тоже время жестким и бескомпромиссным отказом. Если тебе явно соврали – можно разозлиться или обидеться. Если пытаются хитростью уйти от ответа, «отмазаться», тут тоже есть набор реакций. Как существует и масса вариантов принять правду, которую сам изначально упорно требовал. По крайней мере, у взрослых людей, как она успела понять за свою жизнь, здесь скрыт самый широкий простор для маневра. Они сначала упорно добиваются этой правды, какой бы она ни была, а потом ты еще должен оправдываться за правду. Точнее за то, что сказал не такую правду, какую они хотели услышать. А может смысл этого подхода как раз и заключался в том, что какую бы правду ты ни сказал, она все равно окажется не такой, как надо. «Но как все-таки быть в этой ситуации? Что ответить?»

Арина смотрела на отца, как бы требуя дополнительно чего-то еще, каких-нибудь зацепок и крючков, действий или слов, чтобы с их помощью понять, как ей действовать. Но папа просто смотрел на нее и слегка улыбался. На помощь пришел неожиданный звонок в дверь.

Арина открыла. На пороге стоял Родион, радостно вилял хвостом Рэй, а за их спинами стояли трое друзей Роди. Каждому из них было не больше шести.

– А где папка? – спросил Родион.

Арина посмотрела на всю эту компанию, пытаясь сообразить, что именно задумал брат.

– А что?

– Позови его!

Арина все поняла.

– Зачем?

– Ну позови!

– Ты домой заходишь, или как?

Макар услышал их разговор из кухни, и понял, что, возможно, сейчас нужен сыну, как никогда. Он встал и подошел к открытой двери. Родион очень обрадовался, увидев отца.

– Папка, папка!

Родя подбежал к Макару, но в последний момент почему-то не решился его обнять. Макар понял его замешательство, и сам обнял сына.

– Да, сынок.

– Поняли, – обратился Макар к друзьям. – Я же говорил вам!

Друзья согласились с неопровержимостью доводов Родиона.

– Ого! Обалдеть вообще! Круто! – наперебой зашумели они.

– Ну все, я домой, – сказал Родя.

Родион, привыкший получать насмешки и уже научившийся спокойно это переживать, не обращая внимания, в этот миг впервые в жизни чувствовал себя настоящим победителем.

– Вечером, может, выйду. Или завтра! Пока!

– Пока! Пока!

Малолетние друзья шумно побежали вниз по лестнице. Арина закрыла дверь. Родион прижался к отцу и на этот раз обнял его.

– Папка! Настоящий папка! У меня теперь есть настоящий папка.

Арина смотрела на брата и не знала, как реагировать на все происходящее. Она сообразила, что инициатива была ей потеряна. Но одно она точно поняла: она никогда не видела Родиона настолько счастливым. Ей хотелось плакать, но она сдержалась, ведь мама с детства учила ее не показывать окружающим свою слабость.

Собака бегала вокруг них, виляя хвостом. Не выдержав радости, послушный и воспитанный Рэй пробежал в комнату, дал по ней круг почета, после чего лег на передние лапы, подняв зад кверху и приглашая всех присутствующих от души побеситься. Но это произвело совершенно обратный эффект. И Арина, и Родион были шокированы таким поведением собаки.

– Ах ты! А ну фу! Ты куда с грязными лапами!

Пристыженный пес, слегка поджав хвост, поплелся в коридор на свое место, которое служило ему как раз для таких случаев. Хвост его, хоть и был опущен вниз, продолжал радостно ходить из стороны в сторону, как маятник старинных часов, хлопая Рэя по ляжкам.

Арина пошла за ведром и тряпкой, чтобы вытереть собаке лапы, а папу попросила пропылесосить в комнате, на что он с удовольствием согласился.

Зайдя в комнату первый раз с момента своего возвращения, Макар попытался найти в ней следы прошлой жизни. Он тщетно искал по углам и полкам – вдруг попадется хоть что-то знакомое, за что может зацепиться память и сделать так, что чувство родного дома ворвется к нему в сердце и медленно затопит все его существо. Но он ничего не находил. Ни фото, ни какой-нибудь дурацкой ненужной статуэтки, предназначенной для сбора пыли, ни книг, ни посуды, ни предметов быта – ничего старого не осталось. Настоящая трагедия для души и памяти! Даже новую мебель как будто специально поставили по-другому.

Впрочем, Макар не мог не отметить, что в квартире все гораздо богаче, чем было в те времена, когда он здесь жил. Хорошие обои, хорошая мебель, большой телевизор. Дорогие вещи. И все – непременно большие. И хотя он такую красоту видел первый раз в жизни, чего-то во всем этом не хватало. Какие-то эти вещи были… пустые. Как будто чем больше вещь, тем меньше в ней души. Или чем дороже. Ведь никто не станет сегодня утверждать, что, к примеру, аудиосистема – это домашняя любимица. А раньше с магнитофоном могли разговаривать, как с живым, а видеоплеер вообще был почти полноправным членом семьи и собирал вокруг себя раз в неделю половину подъезда. Это были времена, когда вещи вообще не ломались. Просто они имели характер. И если не было настроения, кассета могла быть зажевана, а пленка порвана и испорчена. Не потому, что техника уже барахлила, – такое не могло прийти в голову никому. Значит, вот такой сегодня день.

Макар еще раз отметил про себя, что, несмотря на потерю хотя бы единственной ниточки, связывающей эту… это жилье с ним, он рад. Рад, что его жильцы не бедствуют, не нуждаются, не голодают. Рад, что у них не просто есть все необходимое, а оно для них естественно и… нормально. То, на что когда-то они даже не начинали, а только планировали копить со следующего года, то, что было общей целью семей и сплачивало их на долгие годы, сегодня просто было. И это, наверное, по-своему хорошо.