Зрительное восприятие в русской культуре. Книга 1

В истории этого философского дискурса проблема зрительно-образного восприятия была тесно связана с проблемой отношения сознания к реальности. Философское самоосмысление предмета нашего исследования неизбежно сопровождается актуализацией его прошлого. В процессе исследования выкристаллизовывалась оппозоция «классическое – неклассическое». Иначе говоря, процесс самоосмысления – это его «онастоящивание» (Vergegenwartingung): в классике обнаруживаются потенции или интуиции и неклассического опыта. Философы прошлого становятся нашими современниками, а тот, кто делает или «застаёт» их таковыми, получает упрёк в том, что для него нет истории и «все кошки серы». В истории этого философского дискурса проблема зрительно-образного восприятия была тесно связана с проблемой отношения сознания к реальности.

С первых же шагов осмысления мира философия стремилась найти точку пересечения двух непересекающихся направлений – ряда вещей и ряда мысли. В рамках этой проблематики наблюдался периодический выход философской мысли в область трансцендентного познания мира. Жёсткое противостояние рационального – иррационального, разумного – неразумного, науки – псевдонауки предопределялось синтезом новой научной парадигмы, а именно постнеклассического направления. В нём исследователи обнаружили не противостояние древних принципов познания, а новые взаимоотношения, определяя их как «рационализацию иррационального»[12].

Здесь нет особой нужды говорить о формировании понятия зрительно-образного восприятия, и его подробного изложения в философских науках, но некоторые сведения будут иметь для нас общеметодологическое значение. В формировании понятия в том виде, в каком оно существует сегодня, большую роль сыграли различные факторы: открытия в области экспериментальной психологии, физиологии, а также мировоззренческие и социокультурные изменения в информационном обществе и пр. Все они в той или иной степени повлияли на современные методы исследования и общую картину его репрезентации обществу.

Совсем недавно восприятию как способу получения знаний в истории философии отводилось скромное место. Иначе дело обстоит сегодня. В эпоху электронных средств коммуникаций проблема восприятия обнаруживает магистральную позицию в социальной философии и новый вектор человеческих способностей.

Глава 2

Визуальная риторика в античной традиции

Две с половиной тысячи лет назад досократовские философы задали себе много вопросов. Но только один из них – «Что есть бытие сущего?» определил дальнейшее развитие европейской мысли[13]. Именно здесь производным из бытия сущего обнаруживается мышление. Но из слов Парменида явствует, что мышление осуществляется через восприятие. Иначе говоря, сущность мышления – это восприятие бытия сущего.

Ведь то же самое есть восприятие и то,ради чего оно (восприятие) есть.Ибо без бытия сущего, в которомсказалось оно (т. е. восприятие),восприятие тебе не найти.(Парменид. Фрагм. VIII, 34/36).

Эта мысль долгое время была не замеченной. И вот, развивая её, Хайдеггер ставит вопрос: «Что значит мыслить?». И поясняет. «Главная черта мышления, существовавшая до сих пор, – это восприятие. Способность к этому называется разумом»[14]. В греческом языке слово восприятие означало присутствие чего-либо, поставленное перед собой, наличествующее. Присутствующее в его реальном присутствии – представлено, репрезентировано. Иными словами, восприятие бытия и есть явленность, наличность, присутствие, несокрытость. Это то, что себя проявило. Поэтому, его можно созерцать, постигая сущность.

История нашего философского дискурса началась в Древней Греции, где исключительное место в познании принадлежало созерцанию. «Фундаментальная значимость для европейской культуры гегемонии зрения и визуальной метафоры стала осознаваться достаточно давно. Ещё со времён Платона и Аристотеля греки понимали познание как род видения, созерцания, и отношение к сущему они проясняли себе через зрение»[15]. Но, на самом деле, если быть в этом отношении беспристрастным, обнаруживается, что созерцание, как феномен познания не имеет определённого временнóго начала. Родственное, очень близкое, мировосприятие часто встречается в архаике. Например, в самых ранних структурных элементах древнеегипетской предфилософии мы обнаруживаем тексты космологического содержания, в которых созерцанию отводится первостепенная роль в познании. Начиная с 2500 года до н. э. и заканчивая рубежом эллинистической эпохи (около IV века до н. э.), «космологические концепции были первыми попытками <…> осмысления древним человеком фундаментальных вопросов онтологической проблематики»[16]. Поэтому не удивительно, что зарождение философии в жизни Древней Греции было связано с появлением новой космологической концепции. Философское осмысление мира родилось из критико-рефлексивной оценки мифа и религиозных культов как интеллектуальное стремление к созданию единой рациональной космологии. В этом смысле представляет интерес следующее. Во время раскопок в начале XX века были обнаружены таблички с неалфавитным письмом, названным впоследствии нелинейным письмом А и Б. Оно представляет собой графическую систему знаков, достаточно чётко и ясно выражающую некоторые образы, понятийные идеограммы, цифровые и метрические значения. Это даёт нам право считать, что греческая цивилизация возникла не в VIII веке до н. э., а в конце XV века до н. э. или ещё раньше с появлением дешифрованных ныне текстов. Предшествующее крито-микенское мировоззрение отличалось целостностью системы сакрального сознания, в котором культ – это природа в миниатюре. В этой культуре осязаемый человеком мир носил сакральный смысл, а зрительно-образное восприятие обожествлялось с его познанием. Культура мыслила пространственными категориями. Восприятие и осмысление мира выражались в особом отношении к форме и «идее» красоты. «В наиболее чистом и непосредственном виде античная пластическая эстетика»[17], как пишет А. Ф. Лосев, сформировалась в архаический период, в уже упомянутую нами крито-микенскую эпоху. Немногочисленные и малоизученные, к сожалению, памятники этого времени поражают своим совершенством формы и удивительной точностью изображения. Искусство IX–VIII веков до н. э., в котором заметно преобладал геометрический стиль, «в большинстве случаев есть не что иное, как символическое или идеациональное искусство»[18], – и, по признанию специалистов, даже являет собой вершину мировой пространственной образности.

Древнейшая европейская культура микенцев с «огромным и тончайшим развитием мастерства <…> и в архитектуре, и в керамике, и в живописи, <…> украшениях и туалетах»[19] была почти полностью разрушена в результате многочисленных атак со стороны «народов моря». В результате этой миграции также было разрушено Хеттское царство, а египтяне оставили азиатские владения. С IX века начала формироваться новая цивилизация; при этом, как свидетельствует археология, здесь очевиден не разрыв, а преемственность цивилизаций[20].

Именно с этим событием связано формирование новой культуры, в которой греки впервые поставили устную речь на первое место. Это выразительно воплотилось в лице Гомера, слепого греческого поэта. В его творчестве, хотя и выраженном в словесной форме, всё ещё сохранялась архаичная модель мировосприятия, отождествлённая в тезисе: форма – отражение сущности. Красота в поэзии Гомера есть отражение божества. Это делает его творчество чрезвычайно онтологичным. Он не отделяет сущность от её явленности, утверждая в словесных образах этот «принцип абсолютного тождества»[21]. Греческий поэт не стремится отделить идею от формы, противопоставив внутреннее содержание внешнему. Красота для него – это ещё в определённой степени «то самое, что она есть». И всё же, греческое общество получило при этом новый творческий принцип: слово стало обретать публичность, а письменная культура – бóльшую доступность. Сакральность пространственно-образной символики, сохранявшая до этого древнейшую преемственность, теперь публично оспаривается мудрецами, лишающими её своей прежней таинственности и магической значимости.

Культоцентрическое мировоззрение, преобладавшее в архаический период, постепенно теряет свою целостную значимость. Изначальный постулат «культ – природа в миниатюре» теряет своё значение. Культ перестал быть центром Вселенной. Представление о космосе становится понятием философско-физическим. Секуляризация культуры и усиление значимости слова, в конце концов, послужили предпосылкой для создания философских систем и способствовали развитию наук и литературной традиции. При этом важно заметить, что предшествующее преобладание пространственной образности как структурообразующей категории феномена архаической культуры воплотилось в новой космологической концепции.

В VI веке до н. э. милетцы создали зрительно-образную модель миропорядка. Архаическое мировосприятие, не отделявшее форму от сущности, отразилось и в философии. Анаксемандр, ученик «первого философа» Фалеса, предложил «увидеть» Вселенную. Слово «теория» приобрело совсем иное значение и содержание. Теория (theoria) космоса Анаксемандра происходила от theorio, что значит «созерцать», «смотреть», «наблюдать». Новизна его теории состояла в том, что теперь предлагалось материализовать мифологическое понятие в пространстве так, чтобы оно стало доступно формам логического мышления в специальных системах объяснения. Понятия «верх» и «низ», имевшие в мифологии смысл противоположных духовных сущностей, превратились в геометрические отношения, устранявшие иерархию миропорядка. «Негеометр не войдёт!» – велел начертать над входом в Академию Платон. «Ты не замечаешь, как много значит и меж богов, и меж людьми равенство – я имею в виду геометрическое равенство <…> Это оттого, что ты пренебрегаешь геометрией»[22], – учил Платон.

Здесь всё ещё усматриваются характерные черты древнего созерцания бытия как такового, но в самосознании античной культуры – зрительно-образное восприятие уже другое. Можно сказать, что это бездеятельное всматривание в черты телесных и бестелесных эйдосов, но оно уже не то архаичное «глядение», а новое «созерцание», «умо-зрение» в буквальном смысле этого слова. «Такое содержание вещей, которое желает быть “бескорыстным” и потому безразлично к каузальности, но очень остро заинтересовано в формах вещей, в их эйдетике»[23]. Эйдическое содержание зрительно-образного восприятия осмысляется как наиболее почтенное и высокое делание ума. Результаты такой деятельности получают выражение в логических, математических и абстрактных мыслительных формах. Вместе с этим наметилась новая тенденция в направлении мыслетворчества. Умозрительный мир древнего грека становится исчисляем и превращается в конечную величину в пределах человеческого разума.

Приоритет в средствах познания, принадлежавший мыслительным зрительным формам, постепенно смещается в сторону форм логического, абстрактного мышления. На какой-то момент, а точнее в период эпохи классической культуры Древней Греции, ещё наблюдалось равенство двух этих принципов. В «Диалогах» Платона, например, мы можем найти и формально-логические, и визуальное формы познания. Но вместе с тем уже там раскрываются образцы перехода процесса осмысления реальности из формы вещи в форму его описания и дефиниций, и при этом становится заметно провозглашение нового приоритета в познании – словесного способа выражения мысли. Сократ всякий раз начинал беседу словами: «Заговори со мной, чтобы я тебя увидел».

Но даже на фоне таких изменений крито-микенская мировоззренческая наследственность в отношении к зрительному восприятию всё ещё сохраняла свою значимость в античной культуре. Это отчётливо выразилось в известном постулате о том, что «зрение вообще выше всяких других чувственных ощущений»[24]. Развивая древнюю традицию, Платон ввёл в философию понятие «око души», в котором этимология слова «око» – «круг», символ совершенства. Через «око» душа воспринимает мир, читает его. Видимый мир – пища для души, а глаз или «око» в этом смысле – рот, питающий и наполняющий душу и ум всем необходимым. «Благодаря всему этому (зрительному восприятию. – Авт.) мы обладаем некой философией – таким благом, лучше которого ничего ещё не было, да и никогда не будет ниспослано в дар роду смертных от богов»[25].

Древнегреческая гносеология изначально исходила из принципов зрительно-образного восприятия. Термины «эйдос» и «идея» этимологически восходят к глаголу «видеть». Самосознание античного социума, выразившееся в высокой осмысленной деятельности ума, раскрывалось не в живом интересе созерцания бытия как такового, а в созерцании формы вещей, их эйдетике. Эта сторона культуры оценивается как наиболее почтенная и достойная. «Слово “теория”, приобретшее для нас совсем иное содержание, означало для грека, собственно говоря, “созерцание”, почти “глядение”, бездеятельное и бескорыстное всматривание в черты телесных и бестелесных эйдосов, т. е. “умо-зрение” в самом буквальном смысле слова»[26]. Философская терминология была тесно связана с визуальным мышлением: «эйдос», «идея», «теория» этимологически восходили к словам «вид», «видеть» и «созерцать».

На заре европейской философской мысли древние греки зрительно-образному восприятию придавали приоритетное значение. Восприятие как вид знания мы впервые обнаруживаем в диалектике Платона. Он усматривал прямую связь между зрением и пониманием. В его фундаментальном труде «Государство» проводится эта аналогия, где зрение и познание отождествляются. Платон находит некий третий род, образующий связь между зрительным ощущением и зрительным восприятием, которым является свет. Так, источник света (у него это метафора и реальность) – Солнце. Оно есть не само зрение по сути своей, но является его причиной. Значит, и Солнце не есть зрение. Хотя оно причина зрения, но само зрение его видит, – делает вывод философ. Теория зрения более полно раскрывается Платоном в диалоге «Тимей». По его теории, внутри нас обитает «чистый огонь», который изливается из наших глаз. Процесс восприятия раскрывается в следующем. Внешний свет, воспринимаемый зрением, обволакивает этот исходящий из нас «чистый свет» по принципу «подобное притягивается к подобному». Они сливаются, образуя единое и однородное тело. Так, по Платону, рождается зрительный образ – как слияние внутреннего и внешнего огня. Потом эта мысль получит теоретическое продолжение в византийской философии, в световой эстетике. Советский физик академик С. И. Вавилов продолжил идеи Платона в работе «Глаз и Солнце». Лучи, исходящие из глаза, он сравнивает с щупальцами и пишет, что «лучи, создающие изображение, идут не от источника к глазу, а наоборот, и что глаз каким-то образом чувствует первоначальное направление вышедших из него зрительных лучей»[27].

Особенность зрительного восприятия была предметом внимания также в философии Эмпедокла, Анаксагора, Гераклита. В их трудах наметилось начало философского осмысления этого феномена, и впервые был поставлен вопрос об отношениях между восприятием и умом. При всей своей кажущейся наивности их наследие оказалось первой философской попыткой вывести проблему восприятия за рамки чувственных ощущений. Эмпедокл будто бы видел критерий истины не в ощущениях, подчеркивая, что чувственное восприятие во многих отношениях недостоверно. В качестве судьи над всем и судьи всего, главным критерием стал выступать разум, – но не разум вообще, а разум научный, проистекающий из знаний. «Отсюда крупнейший из физиков, Анаксагор, порицая чувственные восприятия как бессильные, утверждает: “Из-за их слабости мы не в состоянии судить об истинном”»[28]. Постижение истины в сущем подвластно только правильному разуму, – продолжал Секст Эмпирик.

В итоге в философии Древней Греции наметились два направления мысли. Первая рассматривала зрительно-образное восприятие как способ получения знания за пределами чувственного восприятия мира и логических построений, а вторая рассматривала способ получения знания рациональным, формально-логическим мышлением. Вторую линию развивал ученик Платона, критик его теории «идей» и основоположник науки логики Аристотель. «Аристотель пошёл путём онтологизации логико-вербальных структур <…> Тотальная “пропозициональная” парадигма сформировалась в условиях преимущественно речевой культуры и веры в особую магию слова»[29], продолженную западной философией, – заметила П. П. Гайденко в статье «Волюнтативная метафизика и новоевропейская культура»[30]. Две основные научные стратегии осмысления восприятия сохранились, но новоевропейская философия будет развивать преимущественно логико-вербальные, рациональные структуры мысли.

Глава 3

Роль зрительного образа в святоотеческой традиции

В первые века новой эры интеллектуальным и духовным центром мировой культуры становится Александрия, где сконцентрировалась вся мудрость Востока и Запада. Уникальное географическое положение в устье Нила, а также взаимопроникновение карфагенской, малоазийской и древневосточной культур способствовали синтезу культур древнего мира, что в свою очередь оказалось хорошей предпосылкой для формирования теории зрительного образа. В процессе переосмысления египетских, ассиро-вавилонских, семитских и античных идей и на основе христианской идеи боговоплощения шло формирование нового мировоззрения.

Теория образа (символа, знака), по сути синтезировавшая античную и ближневосточную зрительные культуры, состояла в следующем. Мировоззрение Древнего Востока (за исключением иудейской культуры) в традиционной своей основе характеризовалось «антивербальной» направленностью, что выразительно отразилось на примерах «эстетики молчания». Античная наука и философия, на что в своих трудах указывал А. Ф. Лосев, в своей древнейшей основе, также теснейшим образом была связана с преобладанием зрительного мышления в мировоззрении. Но, как нам известно, о полном преобладании зрительно-образного восприятия в культуре Древней Греции говорить не приходится. В платоновско-пифагорейской философской традиции наблюдалось разделение мира на мир видимый и мир умопостигаемый.

Характерная византийская оппозиционность к античному философскому наследию, парадоксальным образом наследовала её некоторые эстетические разработки в области пространственно-образного восприятия. Византийская философия создала антипод этим древним традициям на основании христианской доктрины. В концепции нового мировосприятия объединились основные сферы культуры – онтология, философия, гносеология, искусство и религия. Осуществление этого синтеза стало возможно в результате новой концепции – теории зрительного образа.

Предпосылкой для построения нового мировоззрения и зрительно-образной культуры была библейская мысль о том, что сам Бог творит весь мир и создаёт образы видимых вещей. Идея творения мира из ничего, и осознание сверхразумного опыта в качестве его более высокой формы и глобальный символизм, – стали основой мировоззрения. Уподобляясь Творцу, человек преобразует мир и создаёт зрительные образы, по Его «образу и подобию». Таким образом, рассуждал Экзарх Болгарский, сам Бог указал человеку быть «со-творцом» вещей видимых, что явилось примером для творчества художника.

Вторая предпосылка имела основанием веру в «воплощённый Логос», как величайшее из творений Божьих. На этом основании утверждается канон о «боговоплощении». Бог сам воплотился в теле человеческом, стал осязаем очами телесными, а значит, явил Себя в зрительном образе людям. Проявление сакральной сущности в видимом образе, в осязаемом глазом явлении Бога-человека, было главным доказательством в богословско-философских спорах о каноничности зрительного образа. Аргументом в защиту этой позиции приводились: предание о «Нерукотворном Спасе» и первые иконы, написанные апостолом Лукой и его учениками. Проблема образа и теория изображения оказалась центральной в европейской философской мысли на протяжении многих веков. Столь глубокая и всеобъемлющая разработка проблемы зрительного образа в истории мировой философской мысли, как считают многие исследователи, – явление уникальное и беспрецедентное. Первоидеей творчества был постулирован пример создания образа «по подражанию» оригиналу. В данном случае подразумевалось, что в качестве оригинала Бог использовал самого себя, и «по образу и подобию» создал «венец природы» – человека.

Образ (икона) в византийской культуре стал предметом философского анализа и важнейшей эстетической категорией православной цивилизации. Он пронизывает все формы творчества, выражаясь в иконописных образах, словесно-поэтически, философски, в богослужебных текстах, в cимволике сакральных действ, а также является в наглядно-образных знамениях, видениях и т. д. Христианская культура – несомненно культура образа в его онтологическом смысле. Византийская и древнерусская культуры – это в большей степени культуры зрительного образа, нежели культуры словесного образа в буквальном его смысле. «Так видимый образ занимает более значимое положение, а в восточной культуре даже главное»[31]. На сакрально-бытийственном, или онтологическом уровне, византийская, и в большей степени русская – это культуры зрительно-образного типа восприятия.

В сферах индивидуально-социальной организации бытия «слово» активно функционировало преимущественно в светской литературе и на бытовом уровне. На начальных ступенях познания Истины, то есть на путях постижения и передачи смыслов «тварного» мира, в богословии и философии, а также в сферах организации социальной, индивидуальной, политической жизни, была активно задействована (вербальная) словесная традиция. Но в целом «возникшее не на эллинской, а на восточной основе христианство сумело отказаться от основополагающих принципов античного мышления и античной культуры, пытаясь тем самым преодолеть и духовные тупики этой культуры»[32]. В области познания структурным принципом новой философии постепенно становилась библейская концепция творения мира «из ничего». Такой внерациональный характер творения, прежде всего с неутилитарных позиций, изменял отношение к материальному миру. В результате это стало стержнем внерационального, и в особенности эстетического, подхода к миру. Материя осмыслялась носителем духовного начала, что нашло своё отражение в развитии концепции приоритета зрительного восприятия в сознании византийцев. С тех пор проблема выражения духовных сущностей в зримых материальных формах стала центральной в византийской философии.

Иррациональный тип мышления занимает особое место в сфере познания, с характерной для этого процесса «рационализацией иррационального» (В. А. Лекторский). В целом, византийская философия актуализировала признание внерационального, интуитивного, мистического как равноправных и достоверных способов познания бытия. Философско-богословское понятие «красоты» в этом направлении мысли обрело онтологическую бытийственность. «Высшая красота», недоступная формально-логическому мышлению, воплотилась в иконическом символе, став доступной зрительному мышлению. Лейтмотив новой творческой концепции актуализирует проблему этого типа мышления и зрительно-образного восприятия, способствуя теоретическому развитию этой концепции. Красота естественного мира и красота сотворённых человеком артефактов несут в себе духовную основу, а не просто утилитарную функцию. Такой идеал человеческого бытия привёл к переносу онтологической, аксиологической и гносиологической сферы в область зрительно-воспринимаемых явлений, артефактов и предметов общественной жизни.

Первым из философов, пытавшимся создать систематическое христианское учение, был Ориген, напомнивший александрийцам, что и апостолы, и библейские пророки обладали сакральными знаниями, недоступными формально-логическому мышлению. Таким образом, сын христианского мученика Ориген актуализировал древний вопрос трансляции истинных знаний «антивербальным» способом, в очередной раз подняв проблему зрительного восприятия. Идентифицируя себя как христианского философа, он напоминал, что апостол Павел «слышал слова, которые человеку нельзя пересказать» (Кор. 12.4). В вербальной по форме, но в наиболее мистичном по содержанию «Апокалипсисе» Иоанна Богослова говорится, что не всё позволено выражать и записывать словами, «я хотел было писать; но услышал голос с неба, говоривший мне: скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего» (Откр. 10.4).

Рассуждая над этой проблемой, Маршалл Маклюэн пришёл к неожиданному выводу. Cсылаясь на труды Фомы Аквинского, наиболее цитируемые в современной философии, автор объясняет, что «будучи учителями, Сократ и Христос, не связывали свои учения с письменностью»[33]. Род человеческий был создан созерцателем и его ум покоился, так как доступ к знанию сущего первоначально ему был открыт, утверждал Афанасий Александрийский. Бытийственность первого человека была в гармонии с миром, он жил совершенной жизнью, наслаждаясь созерцанием и любовью к Создателю, пишет Афанасий. Но человек увлёкся «любопытством» и возжелал всё рационально осмыслить, что привело к утрате единства и целостности его сознания и природы.