Фарватер

– Да, сэр, мы сбежали, но не потому, что хотели избежать службы.

– Тогда как же это называется?

– Это называется тоска по дому. Сэр.

Тот промолчал, а Кид продолжал:

– Мы были детьми, когда поступили на службу, не попрощались с близкими, и эти 7 с лишним лет ни разу не чувствовали земли под ногами. Мы лишь хотели рассказать людям, нам небезразличным, что случилось, снова вдохнуть родной воздух, а потом вернуться. Мы не сопротивлялись при захвате, не прятались – солдаты могут это подтвердить. Это все, в чем мы провинились, сэр. Вам решать, как с нами обойтись, но правда вам известна.

Я был восхищен. Командир подумал, посмотрел на нас и вдруг улыбнулся. Кид незаметно выдохнул.

– Ну что же ты не спросил? – командир подошел к нему и по-отцовски приобнял за плечи. – Ты служил мне верой и правдой эти годы, я бы тебя отпустил.

– Значит, вы нас прощаете?

– Прощаю.

– Нас обоих?

Я мысленно расцеловал Киду руки.

– Обоих, – состроив презрительную гримасу, сквозь зубы процедил тот.

– Благодарю вас, сэр. Вы – наимилосерднейший из людей.

Командир принял эту лесть, но тут же посуровел:

– Но! Ваш проступок слишком серьезен, чтобы забыть про него после нескольких красиво сказанных слов.

Меня его слова совершенно не тронули – во-первых, я был по уши наполнен чистым ромом, а во-вторых, ну чем еще он может меня удивить? За те годы, что я провел там, я абсолютно заматерел. А вот мой красноречивый друг невольно приобрел серовато-белый цвет парусины. Он с самого начала, пронюхав, как гончая, любовь командира к ползанию у него в ногах, вел себя как примерный пай-мальчик, и моей невозмутимостью в этой отрасли не отличался. Тем не менее, он покорно склонил голову и произнес:

– Да, сэр. Вы правы.

– Иди, – кивнул он мне. – А вы, рядовой, останьтесь на пару минут.

Я вышел и вылил на себя ведро забортной воды, дабы тут же не свалиться. Через какое-то время вышел и Кид, такого цвета, что за описание его я не берусь. Я тронул его за плечо и живо спросил, что он сказал. Он, вздрогнув и резко отняв руку, зло пробормотал:

– Ничего.

Нам назначили три недели губы и, по истечению срока, в мой горячо любимый четверг, 50 раз пройтись кошачьими хвостиками по спинам. Могло быть и хуже. В тот день мы покинули Маяк.

   Можете называть меня подонком, мерзавцем, эгоистом или словом, которое не вырвется только у благовоспитанной леди, но мне было легче, что в этот раз хоть мой лучший друг был рядом. В нашей корабельной кутузке я, мрачно усмехнувшись, сказал:

– Так и живем. Как тебе?

Он молчал.

– Спасибо, что не забыл про меня, братишка. Если бы не ты, я бы был уже мертв.

Он продолжал угрюмо молчать. Я не стал до него лезть и оставил его в покое.

– Да убей ты меня уже, Господи, – сквозь стиснутые зубы проговорил я. Командир обернулся и, нагнувшись, вполголоса произнес, так, чтобы окружившие нас матросы ничего не услышали.

– Я бы с радостью, да вот только где еще я найду две такие охотно работящие ручки, а? Перестаньте жаловаться и вставайте, – уже во всеуслышание приказал он, выпрямляясь и презрительно протягивая руку. Я остановил свои попытки подняться, ненавидя себя за слабость, и смерил его полным ненависти взглядом. Он пожал плечами и, отвернувшись, сказал:

– Худо, если матрос плохой гребец…

– … но много хуже, если капитан подлец, – подхватил я и с вызовом поднял бровь. – К тому же гребу я хорошо. Выкинь меня за борт со шлюпкой и я тебе это продемонстрирую.

Командир посмотрел на меня насмешливым взглядом и произнес:

– Как-нибудь в следующий раз. А теперь вставай – шквал вечером поднимется, ты мне понадобишься.

С этими словами он степенно ушел в каюту. Я сдался и сел. Живые. Как будто он правда точно знал, сколько мы можем выдержать. Смеяться или плакать, даже не знаю. Не сегодня так завтра он убьет меня. Я тихо застонал.

   И вот тогда-то я спился. Ну, что тут рассказывать? Просто мне осточертела жизнь и я, в то же время слишком любя ее, чтобы утопиться самому, взялся за бутылку, чтобы в ней утопить боль. Разбавленный ром сменил на неразбавленный. Ясен пень, мне это просто так с рук не сошло. Я плохо помню тот период моей жизни, но мне запомнился один случай.

   Я, со стоном и трескающейся от боли головой, проснулся в кубрике, куда накануне меня волоком притащили матросы. Со мной там был один темноволосый крепенький матрос по имени Питт. Он сидел на соседней люле и занимался сухой стиркой.

– Проснулся, дельфин?

Я, слезая с койки, недоуменно промычал что-то.

– О, слышал бы ты себя, ты нам такую веселуху задал! Никогда не забудем.

– А что я говорил? – насторожился я.

– Ты начал проклинать командира, называть его конченым ублюдком и прочими нехорошими словами…

– Черт меня дери!..

– … а когда тебе сказали, что он тебя прибьет, ты сказал, что ты сейчас как нажравшийся фугу дельфин и тебе плевать. Поверь мне, твое лицо сейчас полностью отражает суть твоих мыслей.

Я, схватившись за голову, сполз по переборке на палубу.

– А, точно! – вспомнил Питт. – Еще ты высказал очень интересную мысль, что апельсин и счастье очень похожи: и то и другое вроде как существует, но ни у кого этого нет и никто не знает, что это такое. Я тебя в жизни таким умным и разговорчивым не видел, мы прямо ошалели.

– Будь я проклят!

– Ты уже.

– Черт возьми, он же убьет меня!

– Не убьет, ему было так же весело, как и нам. Это, слушай, я что хотел сказать-то… – он прилег на койку.

– Дай угадаю. Тебя просили передать, чтобы на четверг и ближайшие пару недель я планов не имел, все верно?

– Не совсем. Но раз уж ты сам сказал…

– Да говори, что там у тебя, – нетерпеливо перебил я его, прежде чем он дошутил.

– По прибытии в порт у нас ожидается гость.

– Кто?

– Какая-то… писательница, что ли. Вроде как хочет набрать материал для своего будущего букваря.

Я усмехнулся и покачал головой, спуская ноги майна и готовя свою хмельную голову к окончательному пробуждению.

– Чем только люди не страдают. И чего им спокойно не живется?

– Ну, тебе же не живется, – съязвил он. – А потом страдаешь.

– Неправда.

– Ну-ну. Девушка эта – племянница командира.

Я удивленно вздернул брови вверх.

– В общем, он просил передать, чтобы ты бросил это…

– Бросил что?.. А, понял.

– … иначе он пустит тебе кровь.

– Так и сказал? – усмехнулся я и поднялся наверх.

   Когда мы сделали стоянку в Амрийском, до неприличия цивилизованном и скучном, порту, к нам на борт действительно взошла девушка. Джил удивляла одним своим существованием – как это такое прелестное существо может быть кровным родственником такого чудовища, как командир. Она была среднего роста молодой особой, держащейся с необычайным достоинством, с как-то непонятно собранными рыжими волосами и живыми зелеными глазами. Мы с ней редко пересекались – она была на юте, я – на баке. Когда она бодрствовала, я отсыпался после ночной вахты, когда она была на опердеке, я был на орлопдеке, когда она была в кают-компании, я был на марсе. Если честно, я и не искал встречи с ней. Слишком живо еще был воспоминание о танцующей южанке. Оно живо и сейчас.

   Цель ее посещения была озвучена Питтом весьма ясно. Она увлекалась писательством и вот, решила ознакомиться с морской жизнью, чтобы после настрочить о ней кучу непонятных крючочков, мне упорно напоминающие запутанные тралы и сломанные эзельгофты. Нам было сказано ни в коем случае не нарушать ее романтических видений. В мгновение ока мы превратились в актеров приключенческого спектакля, чрезвычайно довольных своей жизнью. Говоря откровенно, я был ей безумно благодарен. Командир тоже обязан был играть свою роль бравого и справедливого морского начальника, поэтому если нас и драили, то не на виду, а, так сказать, в шхерах. Я пользовался этим и продолжал пьянствовать, пока наконец у командира не лопнуло терпение и он не устроил таску. Хорошо, что я был пьян тогда.

   Наступила моя очередь вахтить и я встал за штурвал. Джил подошла ко мне и я выдавил из себя улыбку.

– Добрый день.

– Ага, добрый.

– Извините за нескромность, а что тут произошло?  – нервно сминая перчатку в руках, осведомилась она.

– Я и сам не знаю.

– Но… разве вы не были… непосредственным участником?..

– Да так… – замялся я, становясь похожим на ее перчатки. – Наши корабельные разборки, ничего особенного.

– Ясно, благодарю. Искренне прошу извинить меня, если я лезу не в свое дело.

Я притворился крупным рогатым скотом и вместо ответа начал удовлетворительно мычать.

– А сколько узлов в час мы плывем? – после недолгого молчания спросила Джил.

Я невольно поморщился от выстрелов в оба уха – “узлов в час” и “плывущего корабля”.

– 17 в этот час, а как всплывем, там видно будет.

Она, не поняв шутки, задумчиво отошла.

– А какой у нас курс?

Я опешил.

– Бейдевинд?.. Вы это имеете в виду?

– А вы что?

Увидев ее растерянное лицо, я засмеялся, она засмеялась со мной.

– Сейчас дует ост-ост-вест, – попытался объяснить я, перестав улыбаться. – Мы направляемся к Южным островам по 80 меридиану. Против ветра мы идти никак не можем, но бейдевинд – угол курса судна относительно ветра, к левентику самый близкий, да к тому же для шхуны самый удобный. Оттого и скорость высокая, хотя “Буря” может и больше 20-ти узлов дать, но сейчас ветер свежий и это не очень безопасно. Такие дела, – добавил я, прицокнув языком и продолжив безмятежно держать штурвал. Джил удивленно подняла красивые брови.

– Обширные у вас знания для матроса. Где вы получили образование?

Я бы многое отдал, чтобы посмотреть на себя в тот момент – перешел ли я цветом лица порог в переспелый томат, или все-таки остался схож со смущенным влюбленным.

– Да так… Тут, можно сказать… Ну, то, что я вам рассказал, каждому ребенку известно. У любого матроса на баке спросите, он вам в два раза больше расскажет.

Она снова рассмеялась, блеснув белыми ровными зубками.

– Судя по всему, мои познания находятся ниже уровня ребенка.

– Вы просто никогда этим не интересовались.

– Но мой родной дядя – командир корабля, – возразила она. – А вот и он, кстати.

– Вспомнишь говно, вот и оно, – пробурчал я, от греха подальше надвигая беску на глаза.

Командир шагал по палубе и окликал военнослужащих.

– Рядовой!

– Здесь, сэр! – откликнулся Кид, высовывая голову из сходного тамбура.

– Отошел, однако, – удивленно хмыкнул я, когда рядом послышался сдавленный ох. Я перевел взгляд на Джил. Она зарделась, как цветущий мак, вперившись взглядом в моего друга.

– Да-а, – с улыбкой протянул я. – Кид – хороший солдат, меткий стрелок и верный друг.

– Вы друзья? – оживленно поинтересовалась Джил, сверкая глазами, как редкими изумрудами.

– Ну да. Думаю, вам следует с ним познакомиться.

– О, нет, – отрезала она, выпрямляясь и стараясь придать себе равнодушный вид. – У него, наверное, много дел.

– Уверен, он предпочтет общение со столь прелестной особой поверх всяких своих обязанностей. Я знаю его.

– Он… мы на королевском крейсере. Тут нельзя пренебрегать ими, – пыталась серьезно заявить девушка. – Впрочем, я и вас отвлекаю. Пожалуй, я пойду.

С этими словами Джил, поправив мудреную шляпку на рыжей головке, аккуратно спустилась по трапу. Я тихо засмеялся ей вслед.

   Когда наша писательница легла спать в тот день (а ложилась она рано), мы зажили своей обычной жизнью. Поэтому Неду ничего не помешало настучать на меня, будто я разболтал Джил секрет нашей вчерашней драмы. Для меня это закончилось не радужно, но и для него тоже. Его глаз затянуло бельмом. За драку я тоже расплатился по счетам. Пить я не перестал.

   Я с ужасом чувствовал, как с меня сползает хмель. Вытерпи первый, думал я, перетерпи первый, только первый, потом будет легче.

– Давай, давай, давай, – бормотал я вслух.

– Может, извинишься, алкаш? – поинтересовался командир.

– Пошел к черту.

– Как пожелаешь.

Свист рассек спертый трюмный воздух, я напрягся и…

– Что тут происходит?

Я не имел возможности повернуть голову, но догадаться было нетрудно – в трюм вбежала Джил.

– Что ты тут делаешь? – сурово спросил командир.

– Хожу, где пожелаю, – последовал дерзкий ответ. – И я спрашиваю – что тут происходит?

– Это тебя не касается.

– Еще как касается.

Я услышал стук туфелек по палубе и в следующую секунду чьи-то маленькие пальчики просунулись между моими запястьями и линьком. После нескольких мгновений отчаянного дерганья туго затянутых тросов я смог вытащить одну руку. Развязав вторую, я встал, натянул рубаху и посмотрел на командира. Он бездействовал, лишь зло глядя на девушку. Она, в свою очередь, с вызовом смотрела ему в глаза, как будто прикрывая меня.

– Отойди, – наконец произнес он. Я положил руку девушке на плечо и тихо позвал ее:

– Мадемуазель, не надо. Все…

Она, не оборачиваясь, стряхнула мою ладонь с себя и громко спросила:

– Что он сделал?

– Я сказал, отойди!

– А я спрашиваю, что он сделал?!

Он зло осклабился, но удосужился сказать:

– Да он пьян, посмотри на него!

Она обернулась. Я стыдливо опустил глаза и негромко заверил:

– Я уже протрезвел, спасибо.

– Пожалуйста. А теперь, Джил, отойди.

– Нет.

– Не заставляй меня прибегать к силе.

– Попробуй.

На лице командира промелькнула жестокая презрительная улыбка, но он не двинулся. Джил, поняв, что она победила, бесстрашно взяла меня за руку и вывела на опердек. Никто не посмел нас тронуть.

– Спасибо, – резко выдохнул я, словно только что вынырнув из воды, и слишком поздно осознав, что это слишком фамильярно.

Наступила неловкая тишина, которой я воспользовался как возможностью все обдумать, в том числе – что командир сделает со мной, когда Джил уйдет.

– Мне жаль, что вы видели это, – с досадой сказал я.

– Я не понимаю человеческую жестокость! – внезапно заявила Джил, садясь на лавку.

– А человеческая жестокость не понимает вас, – отшутился я.

– Вы правда были пьяны? – неожиданно спросила она, с надеждой глядя мне в глаза. Я со вздохом кивнул. – Почему?

– Ну… иногда жизнь подбрасывает рифы на пути, но не всегда дает в руки штурвал, чтобы их обогнуть, – уклончиво ответил я, примащиваясь рядом.

– Хотите сказать, это ваш способ ухода от проблем? – с ноткой презрения в голосе спросила она.

– А что ж делать? – пробормотал я.

Она уже с нескрываемым пренебрежением хмыкнула.

– У вас гибкий ум. На вашем месте я бы перестала ишачить в матросах и начала зарабатывать головой.

– Я – типичный представитель плебея обыкновенного, Мадемуазель. Такие люди “ишачат в матросах”.

– Я думала, что вы парень со своей головой на плечах, – без упрека, с еще большим разочарованием отметила она. – А вы, оказывается, видите лишь то, что вам говорят видеть другие.

Я не знал, что сказать. Тут из своей каюты на палубу вышел не кто иной, как рядовой Кид. Он огляделся и его взгляд упал на нас. Я махнул ему, он не ответил. Нетрудно было понять, в чем дело. Не Промах увидел Джил, сидящую рядом и, улыбнувшись ей, быстрым шагом пошел на шканцы. Джил, покраснев, поднялась с места и неспешно направилась туда же, тихо попрощавшись со мной. Я бесшумно засмеялся. Кто-то времени зря не теряет. Тут послышались хорошо знакомые мне шаги и чья-то тень медленно заскользила по трапу. Мурашки пробежали у меня по спине, и я со скоростью пущенной из пистолета пули ретировался за рубку от греха подальше.

   Но на корабле долго прятаться невозможно, и не пересекаться с командиром вообще я не мог. Но, на мое счастье, он как будто бы забыл про меня. И я решил не злить его зря, зная, что, мастерски скрывая свои эмоции, он не отличается отходчивостью. И с тех пор меня не покидала мысль, что мне не обязательно проживать жизнь принудительно завербованным матросом.

Глава V

    Я понял, что больше всего меня прельщает работа штурмана и решил попросить нашего карточного специалиста научить меня этому делу…

– Нет.

Все мое воодушевление куда-то исчезло, как командир перед битвой.

– Ну пожалуйста! – взмолился я, следуя за шкипером, когда он отвернулся и пошел на полуют. – Я сделаю все, что ты попросишь! Какие там у тебя обязанности?

– Пшел прочь с кормы, щенок! – взвизгнул где-то командир. Я покорно убрал ногу.

– Тебе нечего мне предложить. Жалованья ты ведь не получаешь.

Это была святая истина и против этого я не мог ничего сказать.

– Я… я могу спереть канадку для тебя! – в отчаянии ломая руки, воскликнул я. – Я буду вахтить вместо тебя! Я буду твоим телохранителем во время боя! Я…

Нервы штурмана не выдержали. Он устало вскинул белобрысую голову к небу и быстро сошел со шканцев.

– Прекрати орать! – приказал он, схватив меня за плечи. – Командир тебя прекрасно слышит и видит!

– Ой, да какое мне до него дело?.. – я раздраженно сбросил его руки с себя, как вдруг меня осенило и я с надеждой предложил: – Я буду прикрывать тебя перед ним! Ты же знаешь, внимание командира легко переводится на меня!

Он печально опустил взгляд светлых глаз и покачал головой.

– Мне жаль тебя, парень, правда жаль, но…

– Не надо меня жалеть, – резко перебил я его. – Но что?

– Связываться с тобой – дохлое дело.

– Почему? – удивленно спросил я.

Шкипер задумчиво потер рукой шею и отвел взгляд.

– Ты это верно подметил – внимание командира пожалуй даже слишком легко переводится на тебя. Прости, у меня дела. У тебя, кстати, тоже. Да и зачем тебе это вообще? Ты же матрос, тебе бы только наименования снастей знать, да и все, – с этими словами он ушел, оставив меня молча беситься.

   Но его отлуп меня не остановил, и я решил обойтись своими силами. Осмелюсь с уверенностью заявить, что даже когда я два года тратил 20 часов каждый день на греблю, я так не уставал, как когда взялся за ум. Я с самого детства привык напрягать только мускулы, но не голову. Я воровал карты, умудряясь потом незаметно возвращать их на место и постоянно как бы невзначай вертелся на голубятне, где штурман высчитывал наше местонахождение с помощью секстанта. Все это я совмещал с ничуть не изменившимися обязанностями матроса. Запеленговывая, что командир все еще считал меня сторуким существом из древних легенд, а я понятия не имел, с какого конца мне начинать себя учить, для меня нет ничего совершенно ничего удивительного, что уровень моей нервозности подскочил раза в три. Зная, что спокойствием я никогда не отличался, это показание просто поразительно. Я часто срывался, мне казалось, что я работаю за десятерых, хотя, скорее всего, свою основную работу я выполнял даже хуже, чем раньше. Никогда я не ждал рынды, отправляющей спать, с таким рвением, никогда я не спал крепче. Меня приходилось даже будить, что против моего обыкновения. Часто я думал, а зачем я, собственно, это творю? Не легче ли махнуть рукой и жить как раньше, в силу своих возможностей? Но в другую чашу весов ложилась она, цель. Должность штурмана мне буквально снилась. До этого, моей основной целью было лишь прожить как можно дольше. Но теперь у меня был шанс не обязательно оканчивать жизнь забитым до смерти матросом.

   Стоит ли говорить, что за всеми этими хлопотами я и думать забыл о ворошиловке и скоро снова почувствовал в себе былую силу и бодрость.

   Но о том, что за всем этим я также забыл о своем единственном друге, сказать стоит. Но я думал, что мы никогда особенно не нуждались друг в друге, как в еде или воде, поэтому я не придал этому значения.

   Достаточно скоро я понял принцип использования приборов. Спустя какое-то время я установил связь между каракулями на картах и землями, местонахождение которых мне всегда было хорошо известно. Самым трудным было разобраться в надписях. Эти дьявольские писанины мутили мне разум круглые сутки напролет. Драя палубу, я думал, что же может значить загогулина, нарисованная в двух градусах севернее от острова Сотьена. Когда я переносил грота-гика-шкот, у меня перед глазами вставала закорючка, торчащая на 37 градусе южной широты и 62 градусе восточной долготы. Размышления о том, что мне делать с высотой светила, показанной секстантом, не покидали меня даже тогда, когда меня прижимали моей военморской грудью к фок-мачте, заставляя заложить руки за голову. Короче говоря, чтение со счислением дались мне тяжело, но я осилил и это.

   Для меня до сих пор великая тайна, как мне удалось проделать все эти маневры, не возбуждая подозрений у начальства. Под начальством я подразумеваю того самого единственного человека, который все еще выделял для меня щедрую долю своего драгоценного времени. Так как в лазутчики меня никто никогда не звал, мне кажется, что для пущей подозрительности мне не хватало только прыгать перед ним и размахивать руками, крича: “Смотри, смотри, что я вытворяю! Скорее, приведи меня в меридиан!”. Как бы то ни было, мне это удалось, не получая больше, чем обычно.

   Через год после того, как Джил покинула “Бурю”, меня назначили кормчим. Это была величайшая удача, учитывая легкую неприязнь командира ко мне. Ну а еще через год произошло следующее.

– Куда опять зашхерился этот щенок? Приведите его ко мне! – бакланил командир. “Щенок” вместе с остальными вялился в кубаре в адмиральский час, устало закрыв согнутой в локте рукой иллюминаторы.

– Думается мне, Дюк, это тебя, – с усмешкой объявил мне калабаха-Дон с люли, тасуя карты из запрятанной колоды.

– Ну, трындец тебе, щенок! – подхватил кок Кук (я не виноват, что его так зовут) травлю.

– Стявкаешь чего-нить нам на прощание?

– Да, да!

– Да идите вы в задницу, парни, – отозвался я, с улыбкой поднимаясь.

– Та не нервничай!.. – попытался приободрить меня Дон.

– Тебе легко говорить. Зовут-то щенка, а не осла.

Когда до него дошло, он добрым пинком спихнул меня на палубу и я, под одобрительный смех и “Ну ты загнул!”, вышел на палубу.

– Вот ты где! – воскликнул наш Ящер. – Тебя…

– Звали. Знаю. Он в норе?

– Ага. Ты это, ток… У него фитиль еще дымится, так что…

– Как всегда, – мрачно, но справедливо, заявил я и пошел на ковер.

   Стук, с которым я в очередной раз налетел лобешником на дверной косяк, послужил командиру известием, что явился именно я.

– Войди, да поживее!

– Вызывали? – я зашел, пригнув голову, сняв беску и сцепив руки за спиной.

– Конечно, вызывал! – раздраженно подтвердил он. – Где ты шатаешься?!

– Я не слышал.

– Сэр!

Ему до последнего не надоело это делать.

– Я не слышал, сэр.

– Бананы из ушей вытащи. Ладно, переходя к делу… Наш штурман перевелся на сушу.

Я резко поднял взгляд и снова приложился головой о подволок.

– И причем тут я? Сэр, – молниеносно добавил я, когда он уже открыл рот.

– Ты, кажется, смыслишь что-то в навигации, так?

– Ну, можно и так сказать, сэр.

– Если сдашь экзамен, на его место назначаешься ты, – с явной неохотой в глазах проговорил командир. У меня перехватило дыхание, я еле устоял на ногах. Я получу патент младшего офицера… Спустя 12 лет я наконец-то выкарабкался из числа принудительно завербованных. Теперь не я, а мне будут подчиняться. Теперь я смогу переселиться на ют. Теперь он наконец оставит меня в покое.

– Чего весь засиял?

Я хотел ответить, но не смог.

– Да, повезло тебе, щенок. Но смотри у меня, – он выставил палец, – один промах, и…

– Я не подведу, сэр, – быстро сказал я, справившись с волнением.

– Посмотрим. Вали отсюда теперь, – махнул он на меня рукой и я практически вывалился из каюты.

– А чего это ты не истекаешь кровью, щеночек? – насмешливо поинтересовался Кук. Я приосанился и как бы презрительно спросил:

– Как ты разговариваешь со штурманом, опарыш?

Брови его и стоящих за ним матросов медленно поползли вверх.

– Гонишь, Дюк?..

– Это правда?!

– Правда.

Где-то секунду мы молчали. Вдруг они хором разразились криками:

– Поздравляю!!

– Ничего себе ты!..

– Красавец!

– Да ладно вам, парни! Спасибо, – смеясь, ответил я. – Только пойдемте лучше на бак, а то…

– Что за демократию вы там развели?! Дюк! – донеслось из командирской кубари и мы, бессознательно пригнувшись, пошли на бак. “Но смотри у меня, один промах и…”. На шкафуте меня озарило.

– Где Кид? Не Промах! – звал я, приложив руки ко рту рупором. – Где ты, черт бы тебя побрал?!

– Щенок! – снова протяжно взвыл командир, выглядывая из приоткрывшегося дверного проема норы. – Штурманом станешь, только если все сдашь! А сегодня ты все еще матрос, ясно?!

– Понял, принял, осознал, – сдающимся жестом подняв руки, я быстрым шагом направился к матросскому кубрику.