Фарватер

Я нахмурился. Ни меня, ни Не Промаха в жизни не трогала морская болезнь. Я впервые обратил внимание на спертый воздух. Достаточно времени у меня отняло понять, что это из-за растений. На берегу словно постоянно имела место быть эпидемия чумы.

– Дюк, хорош трещать! – гаркнул старлей. – Бакен по бакборту!

Я вернулся к работе, Кид подошел к фальшборту, чтобы подышать и успокоиться. Когда мы обогнули короткую мель, нам стало легче, но, ох как ненадолго. Пролив постепенно расширился. Шхуна быстро, под фоком, гротом и марселями, заходила в залив…

   Ветер, от которого нас до того закрывала скала, хищным зверем налетел на корабль. Паруса резко рванули "Бурю" в сторону, киль и вода в трюме тянули ее на дно. Разрываемая на части, бедняжка затрещала и начала быстро опускаться на штирборт.

   Личному составу тем временем приходилось не лучше. Брыкнувшийся, как мустанг, грот резанул мне руку, палуба кренившейся шхуны ушла из-под ног, я неспешно покатился за борт. Я вцепился левой рукой в грота-ванты. Кид рядом проделал то же самое с фока-вантами. Мы переглянулись, молча положили руки друг другу на плечи и уперлись ногами в ватервейс. С появившейся опорой риск вывалиться уменьшился. Скоро шквал оставил нас и "Буря", стоически все вытерпев, встала относительно ровно и мы расслабленно хлопнулись на палубу, чтобы отдохнуть. Вдруг Кид приподнялся и испуганно махнул головой на что-то левее от меня. Я обернулся. По мокрому опердеку к шпигатам струилась красная вода. И в этот раз красная не из-за рифов. Собственно, тогда-то моя левая рука и лишилась пальца. Мне повезло, что дело обошлось только пальцем, Кид так и вообще поймал звезду руками, причем целыми. Остальным этот проход дался дороже. Кровавый пролив вполне оправдал свое название.

   Предупрежден – значит вооружен. Обратная дорога прошла лучше, старпом хорошо все уяснил. Ни на пути туда, ни обратно, командира на опердеке не было. Рука у меня зажила быстро и до определенного момента не беспокоила.

   Темная масса воды, плещущаяся за бортом, ласкала слух, успокаивала, звала…

– Воду давно не видел?

Я очнулся, не приложив никаких усилий для опознания не промаховского голоса.

– Отстань.

– Сам отстань.

Кид подошел и по моему примеру облокотился на планширь. Хлебнув чего-то, он заботливо спросил:

– Хошь?

Я посмотрел на протянутую руку. Полупустой стакан с чемергесом, черт его знает, где он его взял.

– Давай.

Он со смешком сказал:

– Я так и думал.

Молчание, вполне объяснимое фразой “я пил”, он прервал словами:

– О чем думаешь?

– Утопиться хочу.

– Правда?

– А почему нет? – горько усмехнулся я, допив. – Бунт поднять нельзя, сбежать тоже, а жить так дальше – и подавно.

– Да ладно тебе, – воскликнул солдат, махнув рукой. – Не веди себя как маленькая девочка.

– Сколько девочек, живущих, как мы, ты знаешь? – поинтересовался я и добавил, ехидно улыбнувшись: – Сколько ты вообще девочек знаешь?..

Он немедленно ответил мне тычком под ребра, хотя знал, скотина, что больно.

– Ему шило таскаешь, жалеешь его, возишься с ним, как с дитем малым, а он!..

– Не обижайся. У меня тут тоже не то чтобы бесплатный постоянный доступ к девчонкам.

– Не обижаюсь. Дюк? – вдруг серьезно позвал он.

– Чего?

– Про утопление – ты это серьезно, или шутишь?

Я помрачнел.

– Сам подумай, Кид, что мне еще делать?

– Жить дальше.

– И сдохнуть однажды под… сам знаешь, чем… – с досадой, невнятно, проговорил я, но он все понял.

– Остепенись, черт тебя дери! Я под руку к нему не лезу, и смотри – я в порядке!

– Я тоже ничего такого не делаю!

Скептицизм у него во взгляде можно было шкрябкой соскрести и голиком смести.

– Мне твои залеты по алфавиту перечислить или по тяжеловесности?

– Иди к черту, – запальчиво ответил я, зная, что отчасти он прав. – В этот раз я на него, видите ли, косо посмотрел!..

– И все-таки, – продолжил Кид, дружески кладя руку мне на плечи и на всякий случай силком утаскивая от фальшборта, – и все-таки, Бешеный, умереть ты всегда успеешь, а вот жить другого шанса не будет.

   Однажды, мы, по поручению, должны были пересечь экватор. Мы с Кидом были в тех широтах впервые, потому для нас было необычным то, что мы знатно так прокоптились на жарком экваториальном солнышке, и то, как Море, из сурово-серого, стало изумрудным. Как удивителен мир, думал я, когда кто-то крикнул:

– Экватор!

Выстрелили из пушек, мы вскинули кулаки вверх и хором издали радостный крик.

– Эй, Бешеный!

Я обернулся. Кид махал мне рукой, я подошел к нему. Он дал мне подзорную трубу в руки и сказал:

– Смотри, экватор!

Я недоверчиво поднял бровь.

– Чего там смотреть-то, а? Я, конечно, дурак, но не настолько же.

– Просто посмотри, – попросил он.

Я хмыкнул, приложил трубу к иллюминатору и увидел красную линию, проходящую через волны. Я, невольно перегнувшись через планширь, убрал подзорку, посмотрел без нее. Ничего не было. Тут до меня дошло, я посмотрел было на объектив, но вдруг почувствовал, что меня систематически, за ногу, выбрасывают за борт. Прежде чем вывалиться, я ухватился за ворот его тропички и в итоге вынырнули мы уже вдвоем с Не Промахом.

– Какого черта?..

Я, с торжествующим “ха!”, ударил по воде рукой, обрызгав его теплой водой, и, воспользовавшись его замешательством, поспешно уплыл от возмездия. Отплыв, я начал озираться, как вдруг почувствовал, что кто-то, с криком “Хобана!”, ловко запрыгнул мне на плечи. Я со звуком сжатого воздуха оказался под водой, но ненадолго. “Кто-то” начал пытаться встать во весь рост. Я дождался, пока ему это удастся и резко всплыл, сбросив радующегося победе Кида с себя. Он, выгнувшись в воздухе, со всплеском упал в воду. Мы топили друг друга и остальных недолго, прежде чем громкий вопль, который, как мне кажется, издают только фурии в аду, прервал веселье, требуя вылезти из воды сию же секунду, если мы не хотим последствий.

   Мы должны были причалить у островов Уна-Муе, на родине Шебы. Наша дробь на право сходить на землю не посчитала зеленые берега Уна-Муе за исключение, но нам это не сильно помешало. Уна-Муе представляет из себя два равнинных острова, соединенных перешейком. В то время его еще не колонизировали, собственно, потому мы и оказались там. Мы не принимали непосредственного участия в этом гнусном процессе, чему я безмерно рад, так что по этому поводу мне сказать нечего. Все дни стоянки там мы провели, развалившись прямо на палубе и давя на массу, играя в карты, мертвецки напиваясь и завывая:

– Что б нам сделать с пьяным матросом, рано поутру? Эй-хэй, и выше парус, эй-хэй, и выше парус, эй-хэй, и выше парус, рано поутру! Положим его в кровать к капитанской дочке, рано поутру!

В редкие минуты трезвости мы рыбачили и любовались невероятными пейзажами островов. Темные густые леса на берегах, среди которых изредка показывались маленькие хижины местных жителей и голубовато-зеленые реки и озера; экзотические рыбы, любопытно выглядывающие из воды и скользящие среди многочисленных пирог соотечественников одной прекрасной девочки. Иногда они поднимались на борт. Среди них были совершенно божественные смугленькие девушки и простодушные мужчины. Незаметно для себя мы немного выучили их язык. Они с удовольствием рассказывали о своей родине, о жизни там, состоящей из охоты и земледелия. Слушая их и понимая, что этот мирный народ ждет в будущем, мне взгрустнулось. Родители Шебы поступили мудро, покинув эти земли до того, как там разразилась буря. Но что я мог сделать?

   За годы, что мы отбарабанили на военном флоте, мы побывали буквально везде, за исключением материковых стран. На северном архипелаге Гуну, полностью противоположном Уна-Муе. Смотрели мы на беззаботные западные Крацкие острова, винные широты, которые славятся своими праздниками. Проходили мы и мимо Востока, окруженного 6 островками, такими же строгими и закрытыми, как и их большой континентальный товарищ. Мы даже прошли по Кровавому проливу. Думая обо всем этом, я не жалею, что попался тогда командиру, но сейчас, оставив те годы позади, мне, конечно, легко говорить так.

… Я пошатнулся, соответственно, вместе со мной пошатнулся и Кид, который, одной рукой придерживал меня, а другой держал мою руку, перекинутую ему через шею.

– Тихо, тихо, тихо, – прошипел он, пытаясь сохранить равновесие. – Падать мы не будем.

– Я сдохну.

– Земли, друг ты мой сердечный, ты не открыл. Рано или поздно мы все умрем.

– 19 лет – это рано или поздно?

– Дюк, мы на службе уже 8 лет…

– 8 лет!..

– Именно. И за все эти годы ты ни разу не вздумал помереть, не помрешь и сейчас. К тому же, – добавил он, заходя в кубрик и стряхивая меня с себя, – не думаю, чтобы на этот раз было много хуже прежнего.

– Просто принеси воды, а, – хрипло попросил я.

– “Просто принеси воды”, – передразнил он и, ворча, ушел за ведром. Спустя несколько минут на меня вылился галлон ледяной воды. – Надо было ее перед этим на огонь поставить.

– Чтоб я умер?

– Конечно.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Не Промах поставил ведро на палубу и, ссутулившись, сел на люлю рядом.

– Я сбегу. Ты со мной? – вдруг мрачно спросил я, поглаживая свое плечо. Кид изумленно посмотрел на меня.

– Ты же понимаешь, что тебя поймают?

– Плевать, я просто хочу домой.

– За это могут даже казнить

– Плевать! – повторил я. – Ну так ты со мной или остаешься?

Он, подумав, махнул рукой и ответил:

– Я иду.

– Правда? – оживился я.

– Ну да, – он пожал плечами. – Мы через столькое вместе прошли, кем я буду, если оставлю тебя сейчас? Что с тобой будет без меня?

– Спасибо, – повторил я.

– Только вот стоянки на Маяке опасны, мы там пробудем недолго и сбежать с острова не успеем.

– Пускай, – я нетерпеливо махнул рукой.

Он направил на меня взгляд, полностью отражающий его мысль: “Ты дурак?!”. Но вдруг он хитро улыбнулся.

– А это случайно не касается той девчонки?

– Какой?.. А-а, той девчонки, – протянул я. – Рехнулся? Она же мелкая.

– Люди имеют свойство расти. Сейчас ей должно быть…

– Шестнадцать. Все еще ребенок. К тому же, я столько лет ее не видел…

Я сел и закрыл лицо руками. Уже больше семи лет как мы не сходим с этой шхуны. С одной стороны, мне хотелось быть подхваченным ветром и унесенным домой, а с другой, шхуна ведь и была моим домом. Всегда была, всегда будет.

   Сказано – сделано. Через пару месяцев мы из необходимости бросили якорь в Маяковской бухте. При виде до боли родных очертаний порта сердце защемило, но я старался не показывать этого. Ну а там дело немудреное. Нас нельзя было отпускать, но охранять нас уже никто не охранял – сколько ж можно-то было. Поэтому мы без проблем ускользнули с корабля.

– Ты куда сейчас? – спросил Кид, когда мы скрылись за поворотом и на всех парусах пустились бегом, пока нас не хватились.

– К “Дьяволу”. Ты?

Он ехидно усмехнулся и ответил:

– С тобой. Потом – поищу наших ребят. Расскажу, что случилось, да и поздороваться надо. Хотя сделать они вряд ли что-нибудь смогут.

Скоро мы прискакали. Я, сгорая от нетерпения, открыл дверь.

   Тут все полностью изменилось. Это была обветшалая надстройка, а теперь, как видите, настоящий, уютный, теплый и как будто даже живой трактир. Он был полон людей, шум там царил, как в кают-компании на праздниках. Я протиснулся между двумя немаленькими мужчинами, жадно высматривая в толпе Шебу. Мне не пришлось долго искать.

   Шеба лихо пустилась в пляс, кружась между завороженными парнями. Я с непонятным мне тогда чувством внутри, смотрел, как она порхала по залу, совершенно не заботясь о своих мелькающих оливковых босых ножках, размашистыми движениями выписывая небывалые фигуры руками и взмахивая распущенными волнистыми волосами. Все пары глаз были обращены на ее гибкую, стройную и прямую, как стеньгу, фигурку. Каждый раз, когда я ловил взгляд ее черных и глубоких, как ночной океан, глаз, чей взгляд делался еще тяжелее из-за длинных и пушистых ресниц, меня пробирал мороз, сменяющийся горячкой. В овале ее лица с четкими скулами уже тогда хорошо была видна твердая воля и бесконечная гордость. Я никогда не думал, что та девчушка превратится в такую красавицу всего лишь за 8 лет. Ранняя юность придавала ее чертам неповторимую свежесть, хотя, забегая вперед, с годами она становилась все прекраснее, пока наконец не достигла самого пика и осталась такой навсегда. Кид присвистнул.

– Эй! – Я дал ему подзатыльник. – Она же ребенок!

Он не преминул ответить мне лобарем. Нашу начавшуюся было драку прервала лишь прекратившаяся музыка. Я мгновенно забыл про Не Промаха и нашел глазами Шебу. Она, раскланиваясь, отошла в тень из центра каюты. Я хотел подстеречь ее в углу, и, когда она выйдет, подкрасться к ней сзади. Кид, вставший немного позади, неодобрительно покачал головой, но я отмахнулся от него и стал ждать. Она вышла. Только я сделал тихий шаг вперед и с коротким “Бу!” ткнул ее в бок, как вдруг она сдавленно вскрикнула и я огреб кулаком в глаз. Я присел от неожиданности, а следующим, что я услышал, был громогласный хохот Не Промаха, подошедшего к нам.

– Господи, простите, я лишь…

Когда я выпрямился и убрал руку от ничуть не пострадавшего иллюминатора, она перестала извиняться и с нескрываемым изумлением в глазах замерла.

– Не переживай, все хорошо, – со смехом сказал я. – Я, дурак, сам виноват, не следовало мне тебя пугать.

Она не двинулась. Тут ко мне закрались сомнения, которых раньше не было.

– Ты, наверное, меня не помнишь. Ну, это понятно. Я…

– Дюк! – вскрикнула Шеба и бросилась мне на шею. – Боже мой, где вы были, я думала, вы умерли!

– Это долгая история, – пробормотал я, переглянувшись с Кидом.

– Вы говорили, что вернетесь самое большее через полгода, – продолжала она, отходя от меня и обмениваясь с Кидом мальчишескими объятиями.

– Я… я говорил ему, чтобы он этого не делал, а он… – Не Промах не закончил и покатился со смеху. Шеба улыбнулась и перевела взгляд на меня.

– Я спрашивала у ваших приятелей, куда вы делись, но…

– Погоди, – прервал я ее с удивлением. – Ты ходила к ним справляться о нас?

– Ну конечно, – ответила она недоуменно.

– В восемь лет?!

– Да! – громко сказала она, удивленная моим удивлением. – Вы ведь мои друзья. Или за эти годы ты решил, что нечего такому, как ты, водиться с такой, как я? – спросила Шеба с улыбкой и вздернутыми вверх бровями.

– Не думал, что ты такого мнения обо мне.

– Ну все, голубки, – сказал Не Промах, получив шутливый толчок от якобы оскорбленной Шебы, – пойду я.

– Останься!

– Нет, пусть идет, – я шутя махнул на него рукой. – Целыми днями перед глазами маячит, уже тошно от его физиономии, – он ответил мне неприемлемым жестом. – Передай парням привет от меня.

– Передам. Где мне тебя ждать?

– Я тебя найду.

– Хорошо, – он помахал нам и ушел. Тем временем Шеба взяла меня за руку и усадила на стул, пристроившись рядом.

– Так где ты был? Ты так любил свое дело, я не думала, что ты можешь сбежать.

Отметив, что ее наичудеснейший южный выговор все еще сопровождает ее речь, я вздрогнул при слове “сбежать”.

– Ну… как тебе объяснить…

– Максимально честно.

– Хорошо. Нет, Шеба, я не сбежал. Ты же знаешь про принудительную вербовку на флот, да?

– Что-то слышала, – пожала она широкими плечами. – И что?

– Это и случилось с нами.

Она нахмурилась и повернулась к окну.

– А сейчас? Сейчас ты свободен?

– “Свободен” – понятие… растяжимое. Скоро я таковым не буду, но… В любом случае, сейчас и ближайшие несколько недель я весь ваш, сеньорита, – я встал и с улыбкой отвесил ей поклон, чтобы уйти от неприятного разговора. Ее лицо озарила улыбка, словно она вспомнила что-то, и она сказала:

– Сегодня у нас праздник. Вообще-то, он ради нашего постояльца, но давай, как будто он в честь твоего возвращения!

– Как пожелаешь.

Тут ее окликнули. Она вскочила и весело воскликнула:

– Меня зовут. Я сейчас!

Шеба выскочила в центр зала и затянула песню на своем родном наречии. Я прислушался к ее низкому голосу и бессознательно начал переводить текст песни.

– В ее душе грустные воспоминания о преданиях, когда она любуется их зелеными равнинами. Она проливает слезы из-за их страданий…

Уна-Муе. Песня совершенно не обязательно должна была быть про них, но я чувствовал, что имеет в виду именно Шеба. Все-таки скучает. И я ничего с этим не сделал.

Закончив, девушка подошла ко мне, и я воспользовался моментом.

– Скучаешь?

Шеба недоуменно выгнула густые брови.

– Ты понял? Как?..

– Когда я был на Уна-Муе, подучил ваше наречие.

– Спасибо, Дюк, – вдруг сказала она.

– За что? – удивился я.

– Ты привез с собой частичку моей родины. Расскажи мне! – жадно попросила она.

Я, наверное, немного покраснел – я не хотел говорить, что меня не отпускали на землю.

– Ну… В общем… – Я начал немного запутанно передавать ей содержимое из рассказов ее соотечественников. Когда я закончил, она посмотрела на меня и вдруг рассмеялась.

– Ты чего, качку себе делаешь?

– Почему?

– А чего ж ты раскачиваешься?

Я обнаружил, что она права и усмехнулся. Также я обнаружил, что мне нравится, как она смеется. Не прикрывая кокетливо рот, совершенно не сдерживаясь, такая яркая, громкая и выбивающаяся от всего, что ее окружало.

  После нашего разговора она снова пошла танцевать. Я остался в тени, сложив руки на груди и прислонившись к переборке, с некоторой ревностью глядя, как ее преследуют глазами свободные парни, которые всегда смогут вернуться сюда, к ней… Взмахнув черной гривой волос, Шеба обратила на меня взгляд и хитро улыбнулась. Я, сбросив приятное оцепенение, занервничал. И не зря. Шеба в один прыжок пересекла расстояние между нами и, по-свойски обвив бронзовой рукой мою шею, тихо сказала, повелительно сверкнув глазками:

– Не стой как истукан, идем со мной.

– Уверен, тебе составит компанию человек, лучше управляющийся своими конечностями.

– Перестань, пойдем!

Я оказался упрямее. Махнув в конце концов на меня рукой, она вернулась в центр зала и закружилась в танце.

   Когда все закончилось, я ушел на поиски Кида и нашел его идущим мне навстречу.

– Бешеный, мы можем уйти.

– Что? – переспросил я.

– Я говорю, мы можем отчалить на том бриге, – он показал рукой куда-то в гавань. – Денег у нас, конечно, нет, но мы можем…

– Ты пойдешь? – перебил я его, чувствуя равнодушие у него в голосе.

Он с сомнением глянул на меня и неуверенно спросил в ответ:

– А ты? Не знаю даже… Как-то трудно все бросить…

– Мне тоже, – вздохнул я, обернувшись на указанное судно, где нас ждала свобода. Перевел взгляд на стоящую дальше на рейде “Бурю”, мгновенно различив ее стройный рангоут и паутину такелажа. – Знаешь, Не Промах, если честно, мне страшно, – признался я, снова обращая взгляд на лицо друга. – Я родился на шхуне, я там вырос… Но ты не оставил меня в этой затее, и я тебя в твоей не брошу, – наконец уверенно заключил я, рубя свой рангоут внутри.

Однако Кид грустно улыбнулся и, положив руку мне на плечо, ответил:

– Я так и думал, братишка. Но я тоже вырос на ней. И я ее не брошу.

Улыбнувшись, я ответил ему тем же жестом. Сейчас, спустя годы, я не смогу с уверенностью сказать, правдой ли являлись его слова, или нет, но тогда, боже мой, я никогда никому не был так благодарен.

– К тому же, я думаю, что смогу вырулить, – заявил он. – Я, вроде бы, ему нравлюсь, так что…

– Не могу сказать о себе того же, – я печально усмехнулся. – Ну что ж, будем надеяться на тебя, братишка.

Глава IV

   У нас с ним было ни копейки за душой, поэтому, сколько Шеба ни просила, мы не стали ночевать в трактире – ее родители устроили бы ей взбучку. Был конец весны и ночи были теплые – мы ночевали на улице. Так прошло 2 недели, и наш “отпуск” подходил к концу. За день до того, как нас должны были вернуть, я пошел сказать Шебе, что снова уезжаю.

   Не дождавшись конца моего мятого объяснения, Шеба, с сущим детским выражением, оглянулась и быстро поднялась наверх, махнув мне рукой. Спустя минуту она уже ловко перемахнула через окно своей каюты и медленно пошла вдоль береговой линии, незамеченная родителями.

– И когда ты вернешься? – невозмутимо спросила она, не разделяя моей мрачности по поводу того, что мне грозило – я так и не рассказал ей, что сбежал.

– Кто знает.

Уловив непонятную ей печаль во мне, она схватила подолы платья и одним прыжком оказалась по колено в воде.

– Идем за мной, если не боишься вымокнуть, – с гордой улыбкой позвала Шеба.

Я улыбнулся и, как был в одежде, полез за ней. Она громко смеялась и брызгалась, как в детстве, но когда ей вода стала по грудь, а мне по пояс, счастливая улыбка сошла у нее с лица, она медленно провела своей маленькой ладонью по моей щеке. Только сейчас восходящая луна ярко отражалась в ее черных глазах. Я наклонился, она привстала и мы неловко, по-детски еще, поцеловались. Щеки покалывало, меня охватило приятное спокойное возбуждение. Соленая волна прервала нас, мы засмеялись.

– Может, мы можем быть не просто друзьями, – услышал я свой необычно тихий голос.

Она немного печально улыбнулась и, убрав мокрые кудри с глаз, прошептала:

– Ты вернись сначала, а там посмотрим.

Тогда я понял, что именно она – мое личное маленькое божество, перед которым однажды я смогу, не переступая через свою гордость, преклонить колени. Но до этого было еще так далеко, а пока передо мной была суровая реальность – за нами завтра явятся. Наше с Шебой прощание удалось на славу, и я был уверен, что жалеть мне не о чем, даже если я никогда ее не увижу. Так я думал, с такой мыслью я уснул и проснулся, но ближе к полудню это чувство исчезло. Меня охватила слабость, в другой ситуации я бы подумал, что заболел, и отчасти был бы прав. Ничто не убивает человека так медленно и мучительно, как страх. Ну а я, как человек, выросший в Море, знал от него одно верное средство. Проще говоря, я, то ли украл откуда-то, то ли отнял у кого-то деньги, слишком грязные, чтобы предлагать их Шебе, и на них устроил себе посиделки в пабе. Вот так вот начался мой период жизни, когда я опустился на самое дно. Но об этом после. Приближался час отплытия “Бури” и, соответственно, нашего захвата. Об этом мне сообщил в какой-то момент вошедший в паб Не Промах, с которым мы расстались утром.

– Нам надо было самим вернуться, куда ты делся?! Ладно, предоставь объяснения мне, и тогда, может быть, нас не казнят, так что… Ты что, пьян?

– Нет. Да. Не знаю. Какая разница, драть меня за оба уха, пьяный я или нет, ведь самое главное… самое главное… О чем я говорил, еще раз?..

Он тяжело вздохнул и перевел взгляд на две пустые бутылки, стоящие передо мной.

– Странно, однако, что ты еще можешь говорить.

И еще страннее, что я все это еще и запомнил.

– Я парень со стажем. И я щяс закину тебе ногу на плечо.

– Так, трезветь поздно, – заключил он, не без труда удерживая меня на месте. – Ты уже совсем вдупель, поэтому от тебя требуется лишь молчать, понятно? – он строго посмотрел на меня. – Молчи, как будто тебе отрезали язык! Потому что если ты раскроешь свою бездонную пасть – убью, я ясно выражаюсь?

– Ты ясен, как солнышко в штиль, дружочек. Эй, ты! Еще бутылочку, пожалуйста!

– Нет, стой! – Кид с криком бросился на меня, подносящего ко рту ром. Я раздраженно оттолкнул его, и в этот момент дверь паба с грохотом распахнулась и в мирную обстановку смерчем ворвались наши.

– Ни с места!

Все посетители паба с криками повскакивали с мест. Кид тут же вскинул лапки кверху, делая мне знак поступить так же. Я, несмотря на ярые протесты, быстро влил в себя остатки напитка, за который честно заплатил и, бросив бутылку на палубу, засмеялся:

– С какого еще места, парни? Вы как сюда вошли, так тут сразу и место закончилось. Лишь бы что-нибудь пафосное ляпнуть, чесслово. Но-но-но, я же сдаюсь! Ни стыда, ни совести, совсем уже…

– Заткнись! – рявкнул Кид, и я, хоть и был настроен весьма неблагоразумно, замолкнул. Вот так нас отвели назад на шхуну.

Нас повели к командиру. Он был в каюте, большой, красивой, но вселяющей жуть в меня. Когда дверь за нами закрылась, он, сидя к нам спиной в своем роскошном красном кресле, спросил:

– Знаете ли вы, что за дезертирство следует казнь?

Я искренне старался не упасть и не поднимать покрасневших глаз. Не Промах невозмутимо ответил:

– Да, сэр, за дезертирство. Но мы в этом не виновны.

Мы с командиром одновременно удивленно на него посмотрели. Пожалуй, единственный раз, когда наше мнение совпало.

– Неужели, рядовой? Вы, не испросив разрешения, не предупредив, зная, что вам это запрещено, убегаете с корабля, и притом не можете обвиняться в дезертирстве?