Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания

На лекции в университет приходил и старейший искусствовед А. А. Сидоров, замечательный коллекционер, знаток русского искусства и искусствознания. Но главное место в лекциях по истории искусства занимало итальянское Возрождение. Эти лекции превосходно читал В. Н. Лазарев. Иногда, когда он заболевал, его подменял Виктор Николаевич Гращенков.

Это была сложная фигура. С одной стороны, несомненный знаток Ренессанса, автор превосходной книги о ренессансном портрете, которая за последние десятилетия выдержала несколько изданий. Он занимался историографией Возрождения и по этой теме читал очень хорошие лекции. С другой стороны, Гращенков был нетерпим к людям, в особенности к своим ученикам, которым долго не давал выхода к защите. Я помню, что некоторые из них просто рыдали, рассказывая о своих отношениях со своим руководителем. Гращенков напоминал мне древнегреческого Крона, который пожирал своих детей. Очевидно, он боялся конкуренции и не подпускал к кафедре людей талантливых, способных к самостоятельности. Эти качества характера в особенности стали очевидны после смерти Лазарева, когда Гращенков занял место заведующего кафедрой. Мне тоже пришлось уйти с кафедры, так как Гращенков требовал, чтобы я на моих лекциях строго следовал убогой программе марксистско-ленинской эстетики и не допускал никаких экскурсов в историю искусства. Было странно видеть в знатоке итальянского Возрождения рьяного поклонника вульгарной марксистской ортодоксии. В общем, как человек Гращенков был прямой противоположностью своего учителя. При нем кафедра постепенно перестала быть центром изучения истории искусства.

Из моих занятий историей искусства на историческом факультете я вынес одно очень важное убеждение, которое теперь стремлюсь по возможности реализовать на практике, – о первостепенной роли Ренессанса в становлении европейской цивилизации. Именно в культуре Возрождения сформировался тот тип личности, который может быть назван «европейцем». Он связан со свободой мысли и слова, универсальной образованностью, духом гуманизма. Эпоха Возрождения сыграла важную, можно сказать, ключевую роль в истории европейской культуры. Этой эпохе мы обязаны возникновением гуманизма, разрушившего старую систему образования, новой концепции личности с ее безграничными возможностями, открытием новой картины мира, созданием архитектуры и изобразительного искусства, основанных на законах линейной перспективы, завоеванием нового социального статуса для художника, превратившегося из ремесленника в творца, равного по своим возможностям самому Богу, появлением открытий в области науки и т. д. Эпоха Возрождения заимствовала и переработала лучшие традиции средневековья и создала новое научное и художественное мировоззрение, которое дало себя знать во всех областях человеческой культуры и знания.

Сегодня модно говорить о недолговечности Ренессанса, об утопичности его идеалов, о нереалистичности гуманизма и того мира гармонии, которое воплощало в себе искусство Возрождения. Действительно, художники Возрождения верили в гармонию, которая царит в мире и отражением которой является искусство во всех видах – архитектуре, музыке, живописи. Но они же создавали и искусство, в котором раскрывали гротеск и уродство и делали это с не меньшим мастерством, чем создавали идеальные образы. Таковы гротескные головы Леонардо да Винчи, таково искусство Микеланджело, такова живопись Брейгеля. Всё это далеко от наивной гармонии. Быть может, мы сами идеализируем искусство Возрождения, а затем упрекаем его в «титанизме», утопизме и прочих грехах. На самом деле художники и мыслители Ренессанса не меньше, чем мы, знали о слабости и несовершенстве человека, о чем свидетельствуют восхваление глупости Эразмом Роттердамским или скептические максимы Мишеля Монтеня.

Нам, русским, приходится задним числом осваивать этот опыт, так как Россия в свое время не прошла через то революционное движение, которое охватило Европу в XIV–XVI вв. В то время как в Европе происходил подъем экономики, появлялись первые формы капиталистического производства, развивалась урбанистическая культура, Россия боролась за национальную независимость с татаро-монгольскими завоевателями. Тем не менее некоторые гуманистические идеи и настроения пришли в Россию через Византию из Европы и оказали влияние на русскую культуру. Мне представляется, что Андрей Рублев и его школа были отражением этих влияний. Не случайно Рублева называют «русским Рафаэлем». К тому же в начале XX в. Россия переживала свой собственный Ренессанс, который получил название религиозно-философского возрождения. Многие явления этого периода в развитии русской культуры аналогичны европейскому Возрождению, и, как известно, этот период в истории России связан с расцветом искусства и интеллектуальной мысли. Уже одно это обстоятельство делает изучение культуры Возрождения актуальным для русского человека, если он признаёт себя не азиатом, а европейцем. К этому выводу я пришел, изучая историю искусства.

Характерно, что Ренессанс – предмет пристального изучения всех крупнейших историков искусства. У нас в стране это были Б. Р. Виппер, М. В. Алпатов, В. Н. Лазарев, за рубежом – Якоб Буркхардт, Аби Варбург, Бернар Беренсон, Отто Бенеш, Эрвин Панофский, Эрнст Гомбрих. Этот список можно было бы бесконечно продолжать. Вот почему я уделяю сейчас так много труда и времени Ренессансу. В свое время мне удалось издать несколько антологий, посвященных ренессансной философии и эстетике. Надеюсь, что когда-нибудь появится моя собственная книга, посвященная культуре Возрождения.

Учиться в старом здании университета на Моховой было удобно, так как всё было близко, всё было рядом. Например, по вечерам после лекций можно было бежать в консерваторию, где в Малом зале играли студенты и аспиранты. Эти концерты были бесплатные. Более того, я распространял на факультете пригласительные билеты на эти концерты. Теперь многие из тех, кого я тогда слушал, превратились в известных музыкантов, на концерты которых попасть совсем непросто. Недалеко на Арбате был Дом журналистов с прекрасной библиотекой и превосходным рестораном. По вечерам здесь проводились лекции и просмотры по истории отечественного кино, где я получил свое первое киноведческое образование.

Наш кружок по эстетике устраивал совместные заседания с аналогичным кружком консерватории, где старостой кружка была Нонна Григорьевна Шахназарова, великолепный музыковед, чудесный товарищ. На занятиях ее кружка присутствовал Арам Хачатурян, мы впервые прослушивали лейтмотивы его балета «Спартак», который еще не был известен публике. Я много лет дружил с ней, вместе с ней мы готовили к изданию книги в издательстве «Музыка».

С переездом в новое здание университета мы лишились всего этого. Но зато можно было тренироваться в университетском бассейне, лечиться в университетской поликлинике. И, конечно, студенты получили намного более комфортные условия для проживания, чем на Стромынке.

Я помню день открытия нового здания МГУ. Он проходил почему-то не у самого здания, а на смотровой площадке на Ленинских горах. Здесь собрались студенты всех факультетов, был короткий митинг. Настроение было праздничное, верилось, что университет получил новые возможности для развития образования и науки. Трудно сказать, насколько эта вера оправдала себя. Что-то мы приобрели, но что-то утратили.

Сейчас я часто бываю в старом здании университета. Совсем недавно половина здания была отреставрирована, и старый университет преобразился, стал чистым, светлым, уютным. Сейчас здесь располагаются Институт восточных языков, Музей и Институт антропологии, факультет журналистики. Надеюсь, новое поколение студентов найдет здесь прекрасные условия для учебы и работы.

«Советская энциклопедия»

После окончания философского факультета передо мной встал вопрос о трудоустройстве. Уже на последних курсах я начал подрабатывать, читая лекции по эстетике в провинциальных театрах через Театральное общество. После короткого пребывания в Академии художеств я поступил в качестве научного редактора в Большую советскую энциклопедию.

В начале 60-х гг. старое, официозное издательство «Советская энциклопедия» переживало переходный период. В стране повеяло «оттепелью», появились новые люди, новые идеи, новые надежды. Надо было искать новые типы изданий. Во главе издательства в то время стоял Лев Степанович Шаумян, человек либеральных воззрений, противник культа личности Сталина. Он был в близких отношениях с Микояном, что давало ему некоторую свободу в его издательских планах. Благодаря Шаумяну издательство приняло решение об издании отраслевых энциклопедий – по истории, философии, театру, изобразительному искусству, литературе. В этом длинном ряду Философская энциклопедия была первой, а поэтому и самой трудной, поисковой, экспериментальной.

Строго говоря, энциклопедия – это детище Просвещения. В свое время Дидро и Даламбер мечтали превратить это издание в средство построения новой культуры, основанной на разуме и справедливости. Не скрою, доля просветительского утопизма была и в наших начинаниях.

Для издания Философской энциклопедии нужен был хороший, спаянный коллектив, который бы целиком посвятил себя этому детищу – созданию и обсуждению словника, подбору авторов, написанию принципиальных статей[10]. И в процессе издания необходимо было преодолеть множество идеологических догм, с которыми философия срослась в советское время. Думаю, наш коллектив отвечал этим требованиям. Заведующей редакцией была «старая комсомолка», энергичная женщина Лидия Федоровна Денисова. По образованию она была литературоведом, но с широкими философскими интересами. Позднее ее заменил на посту заведующего редакцией Александр Сергеевич Спиркин, специалист по логике и диамату. Саша Спиркин, как все мы его называли, старался влить в старые меха новое вино и освежить курсы диалектического материализма, который был обязательной идеологической дисциплиной во всех вузах страны. Его учебник по диамату пользовался популярностью в вузах, потому что включал свежие примеры из истории науки. Он тогда еще не был членом-корреспондентом Академии наук, но страстно стремился к этому и в конце концов добился своей цели. Для этого он обхаживал Федора Ивановича Константинова, который был главным редактором Философской энциклопедии. В свободное время Спиркин рассказывал нам о своем трагическом прошлом, о том, как и за что он был репрессирован и сидел в тюрьме на Лубянке.

Причиной его ареста послужила неосторожная фраза, которую он бросил, находясь на оборонных работах под Москвой. Он сказал: «Что же это происходит? По радио говорят о достижениях на фронте, а в небе над нами кружат только немецкие самолеты». Кто-то донес эту фразу до органов, и Саша Спиркин, аспирант Института философии, оказался на Лубянке. Здесь его обвинили в шпионаже и дали пять лет тюрьмы, что по тем временам было щадящим сроком. Саша вышел из тюрьмы сразу же по окончании войны, но навсегда в его душе осталась травма, страх, который временами охватывал его. Парадокс того времени: в «Советскую энциклопедию» в отдел рекламы и распространения пришел служить человек, который присутствовал на допросах Спиркина. Теперь жертва и палач работали в одном учреждении. Такие были времена.

Историю западной философии вел Захар Абрамович Каменский, подтянутый и дисциплинированный человек, специалист по русской философии, который приходил в редакцию с неизменной теннисной ракеткой. Историей русской философии заведовал Александр Иванович Володин, мой старший товарищ по философскому факультету, автор работ о Герцене. Статьи по историческому материализму вел Наум Моисеевич Ланда. Зарубежной философией ведал Юрий Николаевич Давыдов, специалист по Гегелю, приехавший в Москву из Саратова. В одно время мы делили с ним комнату, снятую на Чистых прудах, питались, жили и работали вместе. Впоследствии к нам в редакции присоединился Марк Борисович Туровский, который вел психологию и философские вопросы естествознания. Я в редакции был самым младшим и еще не остепененным, в моем ведении были разделы по этике, эстетике и философии религии.

Надо сказать, мы много работали, многие вопросы решали коллективно. В течение многих лет редакция философии была своеобразным философским клубом, где обсуждались многие проблемы. Мы стремились привлечь к работе не только официальных философов, но и тех, кто долгое время был отлучен от философии. Признаюсь, что благодаря моей инициативе Алексей Федорович Лосев напечатал в этой энциклопедии около ста статей. А ведь до этого ему разрешали заниматься только Гомером и древнегреческой мифологией. Не хочу преувеличивать свои заслуги, но полагаю, что я помог Лосеву вернуться в философию задолго до того, как официально было снято идеологическое табу с этого выдающегося мыслителя. Я привел в редакцию Сергея Аверинцева и Сашу Михайлова, которым филологи не давали ни работы, ни возможности публиковаться. Для обоих наша энциклопедия была трамплином в науку, и я могу гордиться, что это происходило не без моего участия.

Правда, выведение Лосева из подполья, которым все мы занимались, имело свои трудности. Об этом свидетельствует история со статьей «Диалектическая логика». Поскольку это была центральная статья не только первого тома, а всего издания, издательство решило объявить на нее конкурс. Каждая статья присылалась под девизом, и до самого конца, до вскрытия конвертов, никто не знал имени авторов. Такая демократическая процедура не выдержала столкновения с жизнью. По решению членов редколлегии, включая Константинова, первую премию выиграла статья под девизом «Логос». Некоторые члены редколлегии догадывались, кто скрывается под этим девизом. Во всяком случае, В. Ф. Асмус, которого я привозил на машине из Переделкино на заседание редколлегии, сказал мне, что знает, кто ее автор. При вскрытии конвертов выяснилось, что ее автором является А. Ф. Лосев. Константинов пришел в бешенство. Центральная статья марксистской гносеологии написана идеалистом! В итоге он ликвидировал результаты конкурса и нарушил его главный принцип – публикацию статьи, оказавшейся победительницей. А статью, заказав ее другим авторам, перенесли в другой том над названием «Логика диалектическая». Больше Константинов конкурсов проводить не разрешал.

В Философской энциклопедии я напечатал серию статей по эстетическим категориям – «Аллегория», «Гротеск», «Грация», «Ирония». Казус произошел со статьей «Любовь». Я написал большую статью, излагающую историю эволюции этого понятия. Из этой статьи впоследствии выросли мои книги «Культура и Эрос», «Русский Эрос», «Эрос и Логос». Но с меня требовали дефиниции и внесения в статью марксисткой этики. Когда я отказался подписывать эту статью, А. С. Спиркин, который вписал в мою статью пару фраз, ничтоже сумняшеся подписал ее своим именем. По молодости лет мне было на это глубоко наплевать. Но история требует справедливости. Так что я восстанавливаю права на эту статью, тем более что она текстуально входит в содержание моих книг, посвященных истории европейского Эроса.

Я проработал в «Советской энциклопедии» семь лет и подготовил к изданию три первых тома. После этого, защитив диссертацию, я ушел в научно-исследовательский институт, где был более свободный режим работы, чем в редакции. К тому же я сам занимался издательской деятельностью. Я сотрудничал со многими крупными издательствами, с «Искусством», «Академией художеств», «Музыкой», «Прогрессом», в них мне удалось издать большое количество книг по эстетике и философии.

Академия художеств в то время обладала собственным издательством. Когда руководство академии решило издать пятитомную хрестоматию по истории эстетики, они обратились ко мне с просьбой разработать проспект этого издания. Мне же предложили назвать возможного главного редактора этого издания, который должен был его возглавить. Я без колебания назвал имя М. Ф. Овсянникова.

Название этой книги несколько тяжеловесно – «История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли». К работе над этой книгой мне удалось кроме Овсянникова привлечь А. Ф. Лосева, В. П. Зубова, А. П. Каждана, П. А. Гринцера, Г. С. Померанца, И. Н. Голенищева-Кутузова, А. Л. Штейна, Г. М. Фридлендера, А. А. Аникста, А. В. Михайлова и других. Всё это были лучшие историки культуры, прекрасные знатоки эстетических памятников соответствующих эпох. Всех их я знал лично, с некоторыми дружил, был близок домами. Многое из того, что было опубликовано в «Истории эстетики», было переведено впервые и подготовлено специально для этого издания. Поэтому работа над книгой была не просто складыванием уже известного и готового знания, это был исследовательский проект, где было место и поиску, и открытиям. Приятно осознавать, что не одно поколение училось и воспитывалось на этой книге. Да и сегодня, несмотря на то что ни одного из моих авторов не осталось в живых, оно до сих пор еще не устарело.

В издательстве «Искусство» мне удалось опубликовать много книг, которые сегодня уже стали библиографической редкостью. Как член редколлегии я участвовал в издании серии «История эстетики в памятниках и документах» (около 50 томов), как автор и составитель я издал здесь антологию «Идеи эстетического вопитания» в 2 томах, «Эстетика Ренессанса» в 2 томах и др. В издательстве «Музыка» я издал шесть томов, представляющих историю музыкальной теории от античности до XIX в. Насколько я знаю, на этих книгах воспитывалось не одно поколение музыковедов и искусствоведов.

В общей сложности с 1965 г. по настоящее время мной издано более 70 книг. Несколько новых книг уже написано и ожидает поддержки фондов для их издания. Издавать стало сложно, издание требует денег и времени. Например, моя рукопись «Бытовая культура итальянского Возрождения» написана уже пять лет назад, но издать мне ее никак не удается. Сначала я представил ее в издательство «Эксмо», которое подготовило ее к верстке, но потом отложило на два года. Надеюсь, что когда-нибудь она будет все-таки издана. Как известно, рукописи не горят. Не знаю только, удастся ли мне увидеть ее в печати. В. Иванов, директор издательства «Рипп-Холдинг», которому я принес около миллиона денег из фонда РГНФ для издания истории американского искусства, уговорил меня забрать рукопись из «Эксмо», пообещав ее молниеносно издать. Но он оказался чудовищным обманщиком, получил 100 тысяч рублей, а книгу отказался издавать, нарушив условия договора. Точно так же он не заплатил мне авторский гонорар за книгу «История американского искусства», хотя и получил на ее издание довольно крупную сумму из Государственного научного фонда. Мне приходилось в течение 50 лет работать в самых различных издательствах, но ничего подобного Иванову я не встречал. Потом я выяснил, что «Рипп-холдинг» было фиктивным издательством, в котором работали Иванов я и его жена. Хочу предупредить всех авторов: не имейте дело с издательством «Рипп-Холдинг». Вас обманут, пообещав «златые горы», а затем нарушат все авторские договоры. В издательское дело в наше время пришел нечистый на руку народ. В результате я потерял еще несколько лет. Не знаю, удастся ли мне увидеть книгу о Возрождении на своем веку.

Лекции, студенты и университеты

В моей научной жизни мне приходилось читать много лекций в различных университетах России и в разных странах. Я стал читать лекции еще студентом. В то время эстетика была совершенно новой и популярной дисциплиной. Чтобы заработать на жизнь, приходилось читать лекции в многочисленных кружках по эстетике, которые возникали тогда при художественных театрах в Москве и в Московской области. Организаторами лекций было Театральное общество, которое оплачивало эту лекционную работу. Это были мои первые лекционные опыты и, боюсь, не всегда удачные, так как приходилось считаться с аудиторией, не подготовленной к изучению философии. Более систематические лекции я стал читать позднее, когда сам уяснил себе смысл и значение эстетики для понимания искусства.

Прежде всего я создал свой курс лекций в родном университете, в МГУ им. Ломоносова. Здесь, на историческом факультете, я, будучи студентом, слушал лекции Ивана Людвиговича Маца, интересной личности, участника дискуссий об искусстве периода 30-х гг. и, кстати, автора первой советской книге по истории эстетики – «Лекций по истории эстетики». Иван Людвигович много лет работал в университете. После его смерти декан факультета профессор Виктор Никитич Лазарев пригласил меня к себе в кабинет и предложил занять пост Ивана Людвиговича. Перейти на полную ставку в университет я не согласился, так как был занят исследовательской работой. Но на полставки я стал читать искусствоведам курс «История и теория эстетики». В своих лекциях я пытался выйти за формальные пределы традиционного курса по марксистско-ленинской эстетике. Вместо того чтобы вдалбливать молодым людям стереотипные идеи о партийности и народности искусства, я связывал эстетику с историей искусства, считая, что это поможет студентам в их изучении искусства. Этот курс я читал на искусствоведческом отделении МГУ несколько лет.

Но профессор Лазарев внезапно умер. Его место занял его ученик, автор содержательной книги об итальянском портрете Виктор Николаевич Гращенков. Его собственные лекции были посвящены историографии истории искусства. Это были хорошие лекции. Но писал он мало. Он стал приходить ко мне на лекции и с ужасом обнаружил, что вместо догматического курса лекций по марксистской эстетике я читаю свой собственный курс. Это его испугало, и он потребовал от меня вернуться к догматике. Я отказался и подал заявление об уходе. На мое место взяли человека, который читал догматические пошлости об эстетике. Это Гращенкова устраивало. Наши с ним пути больше никогда не пересекались. Позднее, через 10 лет, я вернулся в МГУ на только что основанный факультет иностранных языков, где читал курс лекций по истории европейских культур.

В дальнейшем я читал многочисленные лекции по эстетике в Художественном институте им. Сурикова на факультете истории искусства, в Институте культуры, где я заведовал кафедрой эстетики. В 70–80-х гг. появилась возможность читать короткие, на несколько учебных часов, курсы лекций в университетах США. Здесь я знакомил американских студентов с русской культурой и искусством. В Москве был основан Международный университет, куда приезжали учиться студенты из США. Среди моих студентов были мормоны, и они подсовывали в мой портфель издания, посвященные их религии. Я же читал им курс русской иконописи. Так, в религиозных дискуссиях, проходили мои занятия с американцами.

В Международном университете я проработал несколько лет, сначала как преподаватель, а затем в качестве заместителя декана по работе с иностранными студентами, читая им лекции по истории российской культуры. Работа с иностранцами налаживалась, но неожиданно в университет пришла Г. Китайгородская, которой, очевидно, было мало ее кафедры в МГУ. Она привела с собой своих коллег, которые разрушили те программы, которые я с таким трудом создавал. Пришлось уйти из этого университета.

Читал я и в других университетах, в частности в Российском государственном гуманитарном университете, где проработал более десяти лет. Из-за болезни пришлось отказаться от этих лекций.

Не могу сказать, что я был очень хорошим лектором. Лекции не были моим призванием. Я знал коллег, которые были талантливыми лекторами. Для меня лекции были способом общения с молодым поколением, но они отнимали время от написания книг и издательской работы. Впрочем, мои лекции, очевидно, сыграли какую-то положительную роль. Об этом я могу судить по воспоминаниям моих бывших студентов. Среди моих студентов-искусствоведов была Светлана Джафарова, которая впоследствии стала прекрасным организатором выставок, таких как «Париж – Москва». Со временем она стала работать в моем секторе теории и истории искусства в Российском институте культурологи. К моему 75-летию она преподнесла мне прекрасный опус, связанный с ее воспоминаниями о моих лекциях в МГУ. Я привожу его ниже.

«Ариаднина нить Ренессанса и философ Вячеслав Шестаков (набросок к портрету)

Сегодня всё чаще слышишь, как в качестве наивысшей оценки творческого человека, реализовавшего свои разносторонние интересы, употребляется определение “ренессансный”. Так, например, актриса Лия Ахеджакова назвала “ренессансной личностью” известного режиссера и актера Олега Табакова в одной из телепередач на канале “Культура”, посвященной его юбилею. Согласно документам, Леонардо да Винчи при знакомстве представлялся как художник, инженер и архитектор одновременно. Как любая незаурядная личность, Табаков многогранен по-своему. А как более точно оценить направленность синтетических занятий художников русского авангарда – и живописью, и архитектурой, и театром, и костюмом, и книгой, и плакатом, и фарфором, и художественным образованием, и музейным строительством, – не употребив столь емкого слова? И таким образом перебросить мостик от одной великой эпохи к другой, пусть и короткой, но насыщенной столь потрясающими открытиями. Именно это достойное и содержательное слово “ренессансный” очень хочется использовать для определения характера и образа жизни нашего современника – Вячеслава Павловича Шестакова, ученого, известного специалиста в области эстетики, теории и истории культуры, профессора, доктора философских наук.