Ткань Ишанкара

– Да что ты привязался к этой двери? – не выдержал Горан.

– Вот и я спрашиваю тебя, Горан, – прогремел Сэл, – что ты привязался к этой двери?! Пять лет! Ты занимался ничем пять лет! Ты стал счастливее? Ты обрел семью? Родил сына? Я понял бы, если бы ты отказался от магии навсегда, но ты как одержимая мамаша, которая портит жизнь своему собственному ребенку: и удержать возле себя нет возможности, и отпустить нет сил. Чего ты добился? Ты был единственным, кто был способен разделить с Котцей бремя ответственности, и ты должен был делать это с достоинством и благодарностью! Котца дал тебе столько, сколько не причиталось никому с начала времен! И знаешь почему? Потому что он верил в тебя, и потому что он в мудрости своей предвидел сложные времена Ишанкара! Но он не мог предвидеть, что ты, вместо того, чтобы стать ему надежной опорой, будешь бегать от собственной тени! Да, я знаю Закон, ты волен выбирать свой путь, но только после того, как твой Долг будет отдан! И я также знаю, что никто не освобождал тебя от Долга!

Сэл замолчал, словно боялся сорваться с обвинений на оскорбления. Горан несколько раз лениво хлопнул в ладоши.

– Браво. Отличная речь. Можно подумать, что ты готовился к ней все три тысячи лет.

Сэл оперся рукой о спинку кресла.

– Я догадываюсь, что ты не веришь ни одному моему слову.

– Ты сегодня слишком много догадываешься, и в половине случаев мимо.

– Скажи мне, Горан, почему мне должно быть стыдно? – устало спросил Сэл. – Ты прекрасно понимаешь, что если Ишанкар канет в Лету, вас всех, в особенности трейсеров и некромантов, перевешают на смоковницах. Или же собственные семьи сдадут вас в сумасшедшие дома, и вы, непонятые, будете медленно угасать от безысходности, потому что вам будет некуда пойти. Что было бы с тобой, если бы Котца вовремя не взял тебя под крыло? Ты думал, он принуждает тебя служить, побуждаемый гордыней? Нет, – Сэл покачал головой. – Просто это единственный выход. Вы, молодые, сказали бы «единственный способ социализации мага в современном мире».

Горан хохотнул. Сэл грустно улыбнулся.

– Монсальват давно не использует запрещенные дисциплины. Дрезден закрыт и существует подпольно. В Азии подменили магию медитацией, но, слава богу, сохраняют традиции боевых искусств. Торхильдфиорд скатился в примитив, хотя, пожалуй, он в лучшем состоянии, чем все остальные, о которых даже нет смысла упоминать. Вот и выходит, что Ишанкар – единственное место, где время остановилось, чтобы сохранить ваши умы и ваши души для Всевышнего, чтобы на последнем суде вы смогли объяснить ему, как вы поняли его волю сделать вас магами: как дар или как проклятье. И в зависимости от этого… В зависимости от этого вас и будут судить.

Сэл затих и уставился в окно, и Горан подумал, что так делают подростки, женщины и старики, чтобы сдержаться и не заплакать, но Горан не верил, что Сэл был способен плакать.

– Что молчишь? – через некоторое время спросил Сэл.

– Ты говоришь – я молчу.

– Я прав? Ну хотя бы в целом я прав?

– Прав, – подтвердил Горан. – И если бы все это высказал мне кто-нибудь другой, а не ты, я бы даже, наверное, устыдился.

– Горан, – Сэл вернулся в кресло. – Я говорю тебе все это не для того, чтобы увидеть твой стыд и раскаяние. Если хочешь, я не получаю от этого удовольствия. Как и ты, я думаю.

– Да уж, – согласился Горан. – Понимаю, почему тебя называют старым лисом. Положим, я признаю, что мой побег в реальный мир не удался. Положим, я признаю, что все пять лет меня терзает чувство вины перед сэром Котцей. Да что там мелочиться, я признаю и соглашусь со всем, что ты сказал, – Горан испытующе посмотрел на Сэла.

– Но? – подтолкнул его Сэл.

– Мои признания мало что изменят, потому что ты пришел не для того, чтобы учить меня жизни.

– Нет, хотя и не без этого, – осклабился Сэл. – Я пришел изменить твою жизнь, – и он, как профессиональный телевизионный проповедник, простер руку в сторону своего единственного последователя.

Горан боялся, что раз Сэл смог выйти за черту, то, возможно, и одного его прикосновения может быть достаточно, чтобы они не дай бог смогли вечно общаться в межреальности.

– Обижаешь, – Сэл заметил движение глаз Горана. – Я думал, мы начали доверять друг другу. И хотя смерть не так страшна, как кажется тем, кто не умирал, я не стану сейчас забирать твою душу, ты мне нужен живым.

Горан недобро засмеялся в ответ и с мстительным удовольствием сказал:

– А ты и не сможешь. Похоже, твоя некромантесса наконец-то определила круг твоих прав.

Тайра слышала голоса: детский плач, смех женщин, глубокие мужские и ломающиеся подростковые, они звучали одновременно на разных языках, вернее, Тайра знала, что все эти люди при жизни говорили на разных языках, а теперь от всего разнообразия остались лишь интонации и акценты, сами же слова стали воспоминанием. Они пытались рассказать свою историю или спросить о чем-то, или звали куда-то, и от невозможности ответить всем было необъяснимо грустно.

Тайра не открывала глаз, боясь увидеть сразу всех, говорящих с ней, боясь того, что все они, как и Сэл, на ее крови из бесплотных теней выросли в осязаемые сущности. Она старалась не слушать их, цепляясь за то появляющиеся, то исчезающие голоса Сэла и Горана, которые о чем-то яростно спорили. Тайра внезапно отчетливо услышала отца Ильхана и Аиши, который словно бы на проповеди говорил: «И вот, вы убили душу и препирались о ней», и поняла, что Горан и Сэл спорили о ее душе.

Тайра наблюдала свою боль. С каждым вдохом она вспыхивала в мозгу красными и фиолетовыми искрами, и чем глубже был вдох, тем больше было искр. Тайра нетвердой рукой нащупала копье: оно выступало из тела на два кулака. Серебряное древко было холодным, но ближе к ране становилось теплее. Там, где копье вошло в тело, сарафан был липким от крови, и Тайра удивилась, почему крови так мало. Она ощупала бок. Каждое едва ощутимое прикосновение вызывало новый салют красных и фиолетовых искр, а голова начинала кружиться. Копье вошло между ребер.

Когда-то в маминых книгах Тайра читала о том, что вынимать инородное тело из легкого можно лишь в операционных условиях, но рассчитывать на скорую помощь не приходилось. Она знала, что как только освободится от копья, которое блокирует разорванные сосуды, кровь хлынет потоком, она потеряет сознание, а Сэл на какое-то время станет реальным, и этого немного ему хватит, чтобы присвоить себе ее и Горана жизни.

От таких мыслей сердце забилось громче, дыхание участилось, боль стала сильнее, и Тайра почувствовала, что опять начинает проваливаться во тьму, и простым заклинанием рассекла себе губу. Резкая боль отрезвила: оказалось, что клин действительно вышибают клином.

Голоса пропали, и Тайра открыла глаза. Сэл расхаживал по комнате в опасной близости от хозяина и что-то орал. Тайра разобрала слово «торхильдфиорд», но значение его было ей неизвестно. Она смотрела на мага. Горан делал вид, что внимательно следит за Сэлом, но когда Сэл шел в направлении Тайры, ловил ее взгляд, и Тайра поняла, что маг хочет ей помочь, но абсолютно не знает как. Сэл двигался от него настолько близко, что едва не задевал Горана полами одежд, полностью контролируя его и не давая возможности создать хоть минимальное заклинание. Временами Тайре казалось, что она видит на лице Горана тень раскаяния и страха за ее жизнь, и ей пришлось признать, что они оба, неопытная девчонка и взрослый маг, стали заложниками старого лиса. Тайра подумала, что эта абсурдная ситуация непостижимым образом сблизила ее с этим странным человеком с насмешливыми темными глазами, и откуда-то пришла уверенность, что если она не выживет, то Горан обязательно отомстит Сэлу за нее и за себя, поэтому во что бы то ни стало надо было не позволить Сэлу отнять его жизнь.

Тайра обеими руками взялась за древко, еще раз полоснула себя по губам заклинанием рассечения и сделала шаг вперед, проталкивая копье сквозь тело. Комната мягко вздрогнула, как отбывающий поезд, и поплыла влево, но режущая губы боль не позволила Тайре отключиться. Она сделала еще шаг и, сорвавшись с копья, упала на пол, испачкав окровавленными руками светлый ворс ковра. Он был мягким и теплым, Тайра чувствовала его щекой, но ковер под раздающийся со стороны пробитой в спине дыры приглушенный свист постепенно темнел, расплывался и сливался в одно красно-черное полотно.

Нет, терять сознание было нельзя… Нужно было раскинуть для Сэла силок.

Надо было выполнить простую последовательность действий и не сорваться в пустоту забытья. Книг по экстренной помощи в доме медиков было достаточно, и Тайра знала, что сама по себе рана не была смертельной, но вот кровопотеря… Надо было обязательно остановить кровь. Она с запоздалым сожалением поняла, что знание чуть большего, чем основ магии крови, пригодилось бы как нельзя кстати. Она боялась не того, что не сумеет создать и применить заклинание, а того, что может перестараться и остановить себе кровь совсем. Умереть настолько бездарно было бы полным позором. Сэл, конечно, учил ее контролю, но сейчас этого было явно недостаточно. Тайра собралась с мыслями, слегка открылась – совсем немного, чтобы едва чувствовать нить магического потока между липкими от крови пальцами, – и, внутренним взором созерцая свое пронзенное копьем тело, старательно срастила края разорванной плоти, вытолкнула из тела вошедший в него воздух и закрыла внешние раны, изо всех сил надеясь, что теперь-то доживет до больницы… Дышать стало легче, но боль никуда не делась, напоминая о себе при каждом вдохе, выстреливая острыми иглами в руку и под ребра.

Тайра выжидала, кусая себя за порезанные губы, через боль удерживая себя в реальности. Ей показалось, что прошла вечность, и когда Сэл наконец сел в кресло, она поняла, что время ее последней гастроли пришло. Тайра затаилась, почти перестала дышать, боясь, что Сэл разгадает ее замысел, и начала плести сеть.

– Ну-ну, – Сэл осмотрел окружность, очерчивающую кресло. Он вытянул в сторону руку, которая стала практически осязаемой, и с интересом ожидал, что же произойдет, если он попробует пересечь еле заметную на ковре белую черту.

Сэл едва коснулся невидимого барьера, и в тот же миг по окружности взметнулись языки белого, отсвечивающего серебром, пламени, беря его в кольцо. Сэл еле успел одернуть руку, но тонкий огненный язычок спиралью накрутился ему на указательный палец, быстро обвивая запястье и поднимаясь до локтя. Там, где шнурок белого пламени соприкасался с кожей, сквозь исчезающее зеленоватое свечение начинали проглядывать черные сгустки, словно серебряные искры разъедали несуществующую плоть, и она отмирала и отваливалась кусками. Насмотревшись на результат, Сэл взглянул на Горана:

– Не знаю, как описать ощущения, но, будь я жив, сказал бы, что мне больно.

– Я рад, что ты мертв. Не подумай, что я тебя жалею.

– Красивая визуализация, – Сэл, казалось, смаковал заклинание. – Вы, молодые, сказали бы «спецэффекты». Просто и со вкусом.

– Я бы не сказал, что совсем просто, – не согласился Горан. – Это же белый огонь, как раз для нечисти, которая выходит из-под контроля. Ты ее научил?

– Научил-то я, – задумчиво ответил Сэл и, увидев удивление и неодобрение на лице Горана, добавил: – То есть я говорил, что такое возможно. Я не рассказывал о технике и уж точно ни разу не видел, чтобы она такое проделывала.

– Значит, твоя девочка оказалась достаточно умной, чтобы отработать этот трюк без твоего ведома.

– А при чем здесь ум? То, что она запомнила сказки про белый огонь – всего лишь совпадение, а это, – Сэл помахал рукой, от которой отвалились еще несколько черных сгустков, – счастливый случай, я бы сказал.

– Ум здесь при том, – Горан не преминул уколоть мага, – что ей хватило мозгов не доверять тебе ранее, что и позволило ей использовать твое же оружие против тебя сейчас. Лично я доволен.

– Чем же?

– Тем, что и на тебя можно надеть ошейник, – Горан хохотнул. – Или наручники в крайнем случае.

Сэл проглотил издевку молча, и Горан подумал, что старый лис уж слишком спокоен, а это могло означать лишь одно: он все еще оставался кукловодом, хотя и предоставил Горану ведущую партию.

Сэл через плечо кинул взгляд на Тайру и, обращаясь к ней, с укором произнес:

– Он чуть тебя не убил, а ты защищаешь его от меня. Находишь это правильным? – Ответа он не дождался и повернулся к Горану. – Это называется «стокгольмский синдром», да?

Горан улыбнулся:

– Век живи, век учись. Похоже, твоя некромантесса не собирается умирать.

– Если у нее получится выжить – пусть живет, – с безразличием сказал маг.

– Брось, Сэл, – Горан опять стал серьезным. – Ты переигрываешь. Зачем ты ее сюда привел? Я же вижу по твоей лисьей морде, что ты только и ждешь кульминационного момента. Мне кажется, твой визит затянулся, так что говори, что надо, и проваливай.

– Вот что я скажу тебе, Горан. Жизнь – это плетение. Макраме, если хочешь. Если у тебя есть талант или усердие, или ты дурак, но тебе просто повезло, из нитей сплетается узор, и в одном узле могут встретиться нити из разных углов полотна. – Сэл помолчал и продолжил: – Плетение Ишанкара стало тонким. Из него выпадают самые красивые нити. Оно изящно, как и раньше, но оно истончилось и может порваться, а этого допустить нельзя. И, чтобы сохранить его красоту, нужно либо вплести в него старые нити, либо заменить их новыми. Но, видишь ли, Горан, шелк нынче не в моде. Он нужен для декора. Нынче в моде кевлар. Именно он создает основу, которую потом сверху можно украсить шелком. Я доступно объясняю?

Горан кивнул.

– Сэр Котца стар. Ему нужен помощник и преемник. Ты понимаешь, о чем я?

– Ты хочешь, чтобы я вернулся в Ишанкар на службу к сэру Котце и во всем остальном поступал соответственно Долгу, – перечислил Горан.

– Нет, – Сэл покачал головой.

– Нет? Что же тогда?

– Какой ты, право, непонятливый, и что в тебе нашел Котца? – Сэл был похож на кота, который наконец-то дождался, когда хозяйка уйдет на рынок, и теперь собирался до блеска вылизать крынку сметаны. – Может, я ошибся, и мне не стоило сюда приходить?

– Раз пришел, выкладывай до конца. Нам, непонятливым, надо все разжевать. И как это ты, такой мудрец, не знаешь таких простых истин? – Горан злился.

– Ты спросил, зачем мы сюда пришли, – сказал Сэл и чуть кивнул головой в сторону Тайры. – Видишь ее? Ей дорога в Ишанкар. Она некромантесса. А еще у нее талант. Я ничему особому ее не учил, разве чуть большему, чем знают наши некроманты в ее возрасте. Рассказывал волшебные сказки… У нее ни техники, ни технологии, она делает все по наитию, и как делает! – Сэл снова сунул свою раненую руку Горану под нос. – Она разорвала твою иллюзию как травяной венок! Заметь, этого она тоже раньше не делала. Она остановила себе кровотечение и заделала дырку в легком! Допускаю, что она могла читать всякое, – мать и брат у нее врачи – но выполнять это самостоятельно в реальном времени ей явно не приходилось. Видишь, Горан, какой подарок ко дню рождения я тебе подготовил? – Сэл замолчал, чтобы Горан смог оценить важность его находки. – Сколько некромантов сейчас в Ишанкаре? – Сэл дал Горану возможность ответить, но тот промолчал. – Все еще один. Поэтому полотно распадается. Выпадет всего одна нить, Горан, и вскоре полотно исчезнет. Мы веками хранили тайны темных наук, передавали их из поколения в поколение. Кому сейчас будут переданы эти знания? Она, конечно, тяжелый случай: живет в реальном мире, с нормальной семьей, верит в Бога и десять заповедей, – Сэл поморщился. – Ну ты понимаешь, что она думает про магию в свете всего этого. Но, несмотря на эти сложности, она должна принадлежать Ишанкару.

Горан смотрел на Сэла, как на полоумного.

– Но это невозможно, ты знаешь, – он говорил мягко, словно разговаривал с больным. – В Ишанкар запрещено принимать женщин для обучения некромантии вот уже около пятисот лет.

– Знаю, – так же спокойно ответил Сэл. – Еще я знаю, что некромантесс в истории магического мира вообще по пальцам пересчитать. И что?

– Что? – переспросил Горан.

– Никто из наших не опозорил Ишанкара, они жили и умерли достойно.

– Да ну? – прищурился Горан. – И Зулейха?

– Это досадное исключение, – Сэл недовольно поморщился.

– Твоя девочка умрет, и, возможно, раньше, чем доживет до семнадцати.

– Все когда-нибудь умирают, и не некроманту бояться смерти.

– Я не об этом. Все наши некромантессы умерли молодыми. Женщины не созданы для войны и смерти, они должны рожать детей, сохранять традиции, создавать семьи…

– Хватит, Горан, – перебил его Сэл. – И женщины, и мужчины одинаково не созданы для убийств, и помимо выполнения всяких мирских обязательств они в первую очередь обязаны блюсти честь. Разве тебя не этому учили в Ишанкаре? Просто у каждого свой долг. То, что женщины умеют рожать, а мужчины нет, не дает преимуществ ни одной из сторон. И если женщина рождена, чтобы стать некромантом, то стать некромантом – это ее Долг, так же, как и родить, когда придет время.

– Значит, – поразился Горан, – это ты вдалбливаешь ей в голову? Понятия о Долге?

– Понятия о долге ей достались от мамы-Матери-Терезы и папы-Последнего-Самурая, – с издевкой произнес Сэл и пообещал: – И когда ты с этими понятиями познакомишься, сильно удивишься. Она не такая, как стандартные некромантессы.

– Ты не должен был так с ней поступать. Ты должен был дать ей возможность выбора.

– Какого выбора?! Она некромантесса! Это ее единственный путь! – разозлился Сэл. – Какой выбор, если она понятия не имеет про Ишанкар и про возможность выбора! Ей уже тринадцать, а она в плане магии как тетрадь, на одну половину с ошибками, а на другую – с чистыми листами! И если хочешь, мне жаль, – да, мне жаль! – что Господь начертал ей путь некроманта! И мне жаль, что, возможно, она умрет раньше, чем осознает свое предназначение и свою силу! И мне жаль, что, возможно, у нее никогда не будет детей, и что она всегда будет одинока, непонята, и что все будут ее бояться и ненавидеть! Мне жаль, Горан! Но что я могу поделать? Только научить ее, как идти по этому пути, не теряя чести и с достоинством выполняя свой Долг.

Сэл замолчал и внезапно сник.

Горан скрестил руки на груди:

– Ты все равно неправ.

– В чем же? Впрочем, да, этот мир не сильно справедлив. Но раз уж так вышло, назад пути нет. Тебе ведь не удалось забыть о своей сути? Ты окончил иллюзию, но не перестал быть трейсером, ты вроде бы свободен от Ишанкара, но тебя ломает каждый день в течение пяти последних лет. А что будет с ней?

– Она видит мертвых? – внезапно спросил Горан.

– Видит, а то как бы мы с ней познакомились, – усмехнулся Сэл.

– Зачем она тебе? Ведь Ишанкар – это лишь часть твоего замысла относительно ее судьбы. Я бы сказал, Ишанкар – это средство выживания для нее, а она – это средство для тебя. Но для какой цели она тебе нужна?

– А вот это не твое дело, Горан. Это касается только меня и ее.

– Если она так важна для тебя, почему ты ничего не сделал, чтобы ее спасти? Видел, как ей больно и страшно, но сидел и читал мне нотации. Ты ее использовал, а она неглупая девушка, как я погляжу. И как ты думаешь, захочет она теперь хоть пальцем ради тебя пошевелить?

– Ваша ошибка, Горан, в том, что большинство из вас считает меня лжецом и интриганом, – Сэл наиграно печально вздохнул. – Но Ишанкар стоит до сих пор потому, что я периодически вправляю вам мозги. Сегодня я поступил с ней не самым лучшим образом, но если бы я не подставил ее под твое копье или бросился бы ее спасать, разве ты убедился бы в моей правоте? Чем сто раз услышать слово «халва», лучше один раз ее попробовать. Ты увидел ее в деле собственными глазами. Она так же, как и ты, считает, что я ее подставил и использовал, мы ни о чем заранее не договаривались. Способность выживать для некроманта решающая. Если бы она не выжила, я бы очень, очень сожалел, что ошибся в своем выборе.

– Сожалел? Ошибся в выборе? – не поверил своим ушам Горан.

– Я, позволь, не буду раскрывать перед тобой душу, ты этого не заслуживаешь, – с отвращением произнес Сэл, – но скажу тебе, что она – это самое ценное, что есть у меня на данный момент. После Ишанкара, конечно. И с этого дня она станет самым ценным и для тебя, Горан. После Ишанкара, конечно.

Горан понимал, что несмотря на то, что Сэл говорил открытым текстом, он запутался еще больше, но решил промолчать, чтобы не портить игры.

Сэл смотрел на лежащую в собственной крови Тайру. Она тяжело дышала, но взгляд был осмысленным, и Сэл понял, что она вслушивается в их разговор, пытаясь не потерять нить рассуждений.

– Разве она не хороша? – спросил он.

– Это не та оценка, которой она заслуживает.

– Какой оценки она заслуживает – покажет Ишанкар.

– Но Ишанкар не принимает женщин на некромантию.

– Значит, сделай так, чтобы Ишанкар принял женщину на некромантию, – предложил Сэл.

– Так вот чего ты от меня хочешь? Чтобы я уговорил сэра Котцу на эту авантюру?

Сэл в очередной раз убийственно улыбнулся и произнес:

– Нет. Я хочу не этого, – он встал с кресла, заложил руки за спину, выпрямился, – Горан увидел, что старый маг и в смерти сохранял достоинство и силу, – и, словно император, готовившийся продиктовать писцу высочайший указ, отчетливо и твердо произнес: – Я хочу, чтобы ты стал Ректором Ишанкара.

Горан в изумлении открыл рот.

– Ты станешь Ректором, Горан, возьмешь новое имя и примешь ее на некромантию. Вы продолжите традицию. Вы будете служить Ишанкару. У тебя есть четыре года, чтобы дорасти до Ректора. Котца стар и устал. Он отдаст тебе свой пост, потому что всегда мечтал об этом. У нее есть четыре года, чтобы подготовиться к поступлению в Ишанкар. Другого пути у вас нет и быть не может. Я доступно объясняю?

– Ты спятил, – прошептал Горан. – Мне тридцать один, какой из меня Ректор?

– Когда ты станешь Ректором, тебе будет тридцать пять. В некоторых странах в этом возрасте можно стать президентом, а не просто ректором.

– Просто ректором? В Ишанкаре невозможно быть просто ректором!

– Значит, ты будешь не-просто-ректором.

– Ты спятил, – окончательно уверовал Горан.

– Если ты не станешь Ректором, она никогда не попадет на некромантию. Ты сломаешь ей жизнь и уничтожишь Ишанкар. С этого дня ваши судьбы связаны. Я нашел Ректора для Ишанкара и Некроманта для Ректора. Я выполнил свой Долг. Теперь ваша очередь.

Горан молчал. Сэл выдержал паузу и произнес:

– С этого дня, Горан, Ишанкар – это ты, а ты – это Ишанкар. И у тебя нет выбора.

Сэл перешагнул невидимый барьер, на секунду пропав в магическом пламени, отчего стал похож на призрака в рваных одеждах, подошел к Тайре, присел возле нее на корточки и заглянул ей в лицо.

– Злишься? – ласково спросил он. – Прости, но у тебя тоже нет выбора.

– Я отправлю тебя в ад! – прошептала Тайра, с трудом шевеля липкими от крови губами.

– Жду не дождусь, – абсолютно серьезно согласился Сэл. – Но пока ты не сможешь: у тебя нет для этого ни сил, ни знаний.

Тайра не ответила, чуть повела пальцами, и разлитая по полу кровь полыхнула зеленым и исчезла. Сэл, не отводя от нее взгляда, выпрямился и, лишенный крови, растворился в воздухе.

Тайра провалилась в забытье.

Горан прошел на кухню, достал из холодильника запотевшую бутылку водки, налил треть стакана и залпом выпил.

Первое, что увидела Тайра, когда в очередной раз пришла в себя, была причудливо изогнутая, сужающаяся к одному концу позолоченная труба на потолке, проходившая по диагонали через всю комнату. Назначение ее было непонятно, угрозы она вроде бы не представляла, но на всякий случай Тайра несколько раз открыла и закрыла глаза, удостоверяясь, что никакое заклинание к трубе не привязано. Правый бок ныл как тогда, когда Хи со всей силы приложилась к нему тренировочным бамбуковым мечом, но это можно было терпеть. Болели только губы, шевелить ими было трудно, а во рту все еще чувствовался привкус железа и соли. Еще сильнее пахло морем.

Тайра повернула голову, шелковая подушка приятно холодила щеку. Она лежала на диване, видимо, Горан перенес ее с пола. Тайре стало неловко, она всегда боялась, что кто-нибудь поднимет ее на руки и подумает: «Ей неплохо было бы скинуть килограммов десять», и от этих мыслей кровь прилила к щекам, стало жарко, и она чуть сдвинула покрывало, которым ее заботливо накрыл хозяин.

Горан заметил ее движение, подошел к дивану, сел на стоящий рядом журнальный столик, отставил стакан, в котором еще оставалась пара глотков, и, наклонившись к Тайре, посмотрел ей в глаза.

– Проснулась? – спросил он. – Я тут слегка поколдовал, дал тебе поспать. Мама всегда говорила, что сон – это лучшее лекарство.

Тайре показалось, что маг не знает, как себя правильно вести.

– На каком языке мне лучше говорить?

Тайра попыталась ответить, но губы не слушались, и она лишь неопределенно пошевелила пальцами, что должно было означать, что ей все равно. Горан понял и предложил: