Андрей Пастухов. Кто он?

Мечты, мечты, а завтра с утра снова канцелярия и бесконечные бумаги. Чего же мечтать-то?

* * *

– Ну что, мечтатель? – спрашивает писарь Петрушка, положив на плечо руку. – Снова за книжки взялся?

– Знаешь, что мне однажды сказал один умный человек? – глядя на товарища снизу вверх, проговорил, растягивая слова, Андрей.

– Умный умному ничего не скажет, – рассмеялся над своим каламбуром Петрушка. – Надо своим умом жить. Понял?

– Как не понять, – улыбнулся Андрей, – но только я понимать стараюсь и тебя, и того, о ком разговор начал.

– Ну ладно, – снисходя до внимания, протянул Петрушка, – поведай тайные слова твоего умника.

– Говорил мне тот человек, что благодаря книжкам любую мечту в жизнь претворить можно, а говорил это мой старый учитель, который, между прочим, учил уму-разуму и еще кое-кого, – спокойно и твердо, глядя в глаза Петрушки, сказал Андрей.

* * *

– Андрейка! Ты снова корпишь над книжками, – смеясь, тараторила вбежавшая в хату соседская Анютка. И, закрыв ему учебник по алгебре, тащила за собой, схватив за рукав: – Кончай, а то заучишься!

– Ладно, иду, дай книжки собрать, – сдаваясь, говорил он, и, смеясь, они бежали на майдан, большую площадь в центре поселка, где в те дни были установлены карусели и тешили народ какие-то приезжие скоморохи.

Надюшка давно подтрунивает над братом, что сохнет о нем девка, все уши прожужжала, уж какая она прехорошая да работящая. Да и ему она нравится.

«А что! Кто говорит, что она плохая? Хорошая дивчина. Но это немножко позже. Вот выучусь, и тогда погуляем на славу. И женимся», – думает Андрей.

Весной 1876 года, в апреле это было, хорошо помнит Андрей, в канцелярию зашел офицер, не похожий на коннозаводских, поздоровался с писарями и спросил, где можно найти начальника.

– Ваше благородие, – обратился унтер-офицер к прибывшему, – господин штабс-капитан скоро будут.

И, выдвинув из-за стола свободный стул, предложил сесть.

– Благодарю, ветеран, – почтительно сказал офицер, поудобнее устраиваясь на скрипучем стуле. – Не посчитайте за назойливость, но осмелюсь полюбопытствовать, где проходила ваша, видать, долгая, служба?

– Если любопытствуете, то и я осмелюсь, – отвечал унтер, как-то приосанившись и обведя глазами писарей, прекративших работу. Ему хотелось показать, что его возраст и заслуги перед царем и отечеством заслуживают почета и внимания и не таких молокососов, как они, а даже незнакомого капитана. Тот тоже не очень молод, а вот заметил его сразу и перед всеми выделил, что редко бывает. – Я, ваше благородие, не всегда в писарчуках ходил.

Испросив позволения сесть, он продолжал:

– Пришлось во многих делах побывать, и все на Кавказе.

– На Кавказе? – переспросил капитан. – Вот счастливец, а я всю жизнь о Кавказе мечтаю и никак не попаду туда. Прости меня, что перебил тебя, отец, говори дальше о своей службе.

– Пришлось принять участие в баталиях с турками за Кавказом, под началом генерала Николая Николаевича Муравьева в 1855 году довелось воевать с горцами Шамиля под аулом Веден, а потом с апшеронцами в Гунибе пленили его, – закончил унтер рассказ.

– Богата твоя служба, похвально! Скоро, наверное, и на отдых идти надо будет? – спросил капитан.

– Да… – хотел уточнить унтер-офицер, но в это время в канцелярию вошел штабс-капитан, и унтер, обращаясь к нему, доложил, что его ожидают.

Приезжие офицеры – не редкость на конезаводе, никто из них мимо канцелярии не пройдет, а этот офицер какой-то другой, не кавалерийский. Интересно было бы узнать, по какому делу прибыл этот.

– Господа! – обратился штабс-капитан к писарям, выходя из кабинета в сопровождении чужого офицера. – Вы в поселке всех жителей, наверное, знаете и, может быть, подскажете, у кого свободная комната в хате есть?

Оказалось, что это дело простое, и вскоре капитан вышел из канцелярии в сопровождении паренька-рассыльного.

Андрей не мог отвлечься от мысли, что и этот офицер тоже о Кавказе мечтает. Через несколько дней, идя домой, Андрей увидел на перекрестке улиц того офицера. Он стоял, склонившись над столиком с тремя тонкими ножками, и что-то писал или чертил на нем. На столике стоял какой-то прибор. День клонился к вечеру, но солнце еще ярко светило, и от него-то офицер прикрывался большим парусиновым зонтом, который придерживал на воткнутой в землю палке один из солдат, окружавших работающего. Вокруг военных сновали вездесущие ребятишки, и капитан нередко должен был давать солдатам указание, чтобы те отбивали «натиск» слишком любопытной толпы малышей.

Офицер, отрываясь от столика, брал левой рукой прибор и наводил его трубу куда-то вдоль улиц, потом снова склонялся над столиком, а один из солдат кому-то махал красным флажком.

Андрей, сам не замечая того, приблизился к группе военных. Ему тоже хотелось посмотреть, что тут делается, но боялся помешать, да и не маленький, чтобы глазеть, как будто у него дел нет.

– А! Господин писарь, – приветливо сказал офицер, приметив Андрея, когда оторвался от столика. Он улыбнулся, показывая на малышей: – Тоже помогать мне пришли, как вон эти пострелы?

– Откуда вам известно, что я писарь? – смутился Андрей.

– Экая тайна! В канцелярии еще заприметил, когда заходил туда по приезде, – продолжал офицер, затачивая маленьким ножичком карандаш, – а зрительная память у меня хорошая, профессиональная.

– Какой же из писаря помощник? У вас какая-то особая работа?

– Особая, это верно, – показывая глазами на столик, продолжал капитан, – но если вы писарь, то значит, у вас хороший почерк, а если еще, к счастью, вы немножко художник, то из вас вполне может получиться топограф.

– А кто такой топограф? – спросил Андрей.

– Например, я и есть топограф, – улыбаясь, пояснил капитан.

– Но вы же военный, офицер, потому и топограф?

– Это совсем не обязательно, есть топографы и гражданские, они делают то же самое.

– Это интересно, господин офицер. А вы не позволите мне взглянуть в трубу вашего прибора? – спросил Андрей, осмелевший от проявленного к нему внимания.

Капитан прикрыл листом бумажки вырез, навел трубу куда-то вдоль улицы и сказал:

– Извольте! Только смотрите одним глазом, другой закрывайте.

Андрей осторожно подошел к столику и, прильнув к концу трубы, стал всматриваться в ее крохотное круглое отверстие. Он ничего не мог там увидеть, хотя смотрел и левым, и правым глазом поочередно, пытался закрывать один из них ладонью.

– Не спешите, – заметил офицер, – лучше левым всмотритесь внимательно, а правый постарайтесь закрыть без помощи руки, но без напряжения.

– О! Вижу, вижу! – оторвавшись от трубы и глядя поверх нее в том же направлении, воскликнул Андрей. – Но не пойму, что же я вижу.

– Так что же вы увидели в трубу? – допытывался капитан у Андрея.

– Вижу изгородь, у которой стоит вверх ногами солдат с такой же большой линейкой, как эта, – показал он на рейку, которую держал один из солдат, что стоял рядом.

– Верно, – подтвердил офицер.

– А почему солдат стоит вверх ногами?

– Он стоит, как и мы с вами, это в трубе изображение получается перевернутое согласно закону оптики. Не изучали еще?

– Немного слышал, а где эти законы применяются, не ведаю, – смутившись, ответил Андрей.

– Ничего страшного, еще молоды. Учиться, наверное, собираетесь?

– Собираюсь, но как и где – мне трудно решить.

– Было бы желание, а остальное все приложится, – сказал капитан, как бы завершая разговор.

– Вы, пожалуйста, простите меня, господин офицер, – спохватившись, отошел от столика Андрей, – оторвал вас от работы.

– Ничего страшного, я с удовольствием удовлетворяю любознательность, вижу всегда пользу в этом, да к тому же передохнул, так что теперь снова за дело примусь. А скажите, как вас зовут? – обратился капитан к Андрею. – Надеюсь, что еще встретимся?

– Если вы позволите, то я бы непременно хотел больше узнать у вас о вашей работе. А зовут меня Андреем. Андрей Пастухов.

– Вот и хорошо, теперь знакомы, – сказал капитан, протягивая руку, которую Андрей благодарно и крепко пожал. – А меня зовут Иваном Максимовичем. Наверное, знаете, где я квартирую. Вечерком когда-нибудь и заходите, поговорим.

Довольный столь радушным вниманием со стороны офицера, раскрасневшийся, под завистливые взгляды мальчишек, Андрей пошел домой. По дороге он спохватился, что забыл поблагодарить офицера.

Хотелось на другой же день пойти к офицеру, но чувство неловкости за причиняемое беспокойство удерживало Андрея несмотря на большое желание узнать больше о работе капитана.

Через несколько дней Андрей решил зайти к топографу по дороге домой.

– Здравствуйте! – неестественно громко поздоровался он, стоя у калитки, через плетень увидев в саду Ивана Максимовича. Сидя на низкой скамеечке под густой листвой вишен, он что-то записывал в разложенную на коленях тетрадь.

– А, это вы, Андрей? Заходите, гостем будете, тем более что мои орлы, правда, не летающие, скоро ужином попотчуют, – добродушно отозвался капитан.

В глубине двора солдаты готовили пищу в летней времянке из старых кирпичей. Некоторые сидели на завалинке у хаты и занимались нехитрыми солдатскими делами; когда есть свободная минутка, так и на свои личные нужды она пригодится. Они встретили Андрея как старого знакомого.

– Я вам не помешаю? – спросил Андрей, прикрывая калитку и направляясь к Ивану Максимовичу.

– Нет-нет, проходи сюда да садись на скамеечку, рядышком со мной, – сказал он, освобождая место от разложенных бумаг и, улыбаясь, спросил: – Не обидитесь на меня, старика, если буду на ты с вами, господин писарь?

– Что вы, Иван Максимович?! – зардевшись, ответил Андрей, больше оттого, что тот, как Андрею показалось, без намерения обидеть его, все же попрекает писарским занятием, мол, нашел чем заниматься. – Вы мне в отцы годитесь, и я почту это за доверие ко мне.

– Вот и договорились, – весело резюмировал капитан и продолжал, как бы угадав мысли Андрея или, наверное, уловив его смущение: – А что касается того, что я тебя писарем величаю, так это потому, что недавно, конечно случайно, мельком, пришлось видеть одну тобой исполненную начисто бумагу. Похвально! Почерк хороший.

Говорил, Иван Максимович просто, без пристрастия, добродушно присматривался к сидящему рядом с ним крепкому юноше, не по летам серьезному, с открытым взглядом карих внимательных глаз, с шапкой мелко вьющихся волос над высоким, крутым лбом. «Паренек умный, не шалопай какой-нибудь», – думал про себя он.

– Как в писари попал и давно ли служишь? – спросил капитан.

Андрей, смущаясь, долго рассказывал Ивану Максимовичу о себе. Ему хотелось рассказать коротко, но не получалось, сбивался, повторялся. Никому еще до сих пор он так не доверялся. Если до сегодняшнего разговора с Иваном Максимовичем подобные расспросы Андрей воспринимал как сочувствие, нередко притворное и потому, как он считал, для него оскорбительное, сегодня же он хотел поведать еще малознакомому человеку все, что накопилось у него в душе за годы, прошедшие после смерти матери. Он не мог себе объяснить, почему проникся таким доверием к Ивану Максимовичу с первой встречи, но не сомневался, что встретит с его стороны понимание и, если он сам захочет, помощь.

Иван Максимович не перебивал Андрея. Он сразу понял, что пареньку хочется высказать больше, чем он предполагал услышать, задавая вопрос, и не пытался показать сочувствие поведанным горестям.

– Молодец ты, Андрюша! – как-то просто сказал Иван Максимович, когда понял, что тот сказал все, что хотел. Про себя он отметил, что юноша ему доверился, и, глядя тому в глаза, продолжал: – Я не цыганка и гадать не могу, а надеюсь, что ты добьешься, чего захочешь.

С этого памятного вечера и началась дружба юноши из степного поселка и умудренного жизнью капитана, военного топографа Ивана Максимовича Сидорова.

Иван Максимович родился в 1836 году в небогатой семье. Военную службу начал вольноопределяющимся, когда ему было шестнадцать лет. Учиться Ивану пришлось большей частью самостоятельно, и только в двадцать шесть лет посчастливилось сдать экзамены, получить чин прапорщика и стать офицером Корпуса военных топографов.

Ведя топографические работы, он исколесил немало дорог Средней России, прибалтийских губерний, Новгородчины, Полесья и Украины. За отличную работу ему давали очередные звания, в 1874 году – капитана.

– В этом году, как видишь сам, судьба занесла меня в ваш Деркул, занимаюсь рекогносцировкой карт. Так называется обновление или исправление старых топографических карт, снятых давно и менее точно, чем это от них требуется. Работаю с учетом возможностей новых методов и способов съемок и, конечно, приборов, с помощью которых ведутся съемки, – закончил Иван Максимович очередной разговор.

– Много же вам пришлось путешествовать! Все-таки интересное дело у топографов! Разъезжай по всей России, кругом все новое, интересное каждый год, – мечтательно заключил Андрей. Он вспомнил день, когда увидел капитана в парадном мундире и с орденами и медалями: – А за это еще и ордена дают.

– Эх, юноша, юноша! – не без огорчения выслушав Андрея, сказал Иван Максимович. – Я надеялся на большее понимание всего того, о чем мы так много беседовали. Пойми и запомни, что топографические работы – это большой повседневный труд, порой в самых невероятных условиях, это не в канцелярии круглый год бумаги переписывать.

– Простите меня! – растерянно, с виноватым видом тихо сказал Андрей. – Я не подумал, что вы примете так болезненно мои мечты, а ведь они у меня связаны пока ни с чем другим, как с желанием путешествовать. Но это пройдет. Я понимаю, что придется много и упорно работать, если мне когда-нибудь посчастливится стать военным топографом.

– Ну ладно, ладно, не переживай, – примирительно, с улыбкой потрепал Иван Максимович шевелюру Андрея. – Какой же топограф не путешественник?!

Скоро Андрей знал названия всех приборов и принадлежностей, нужных для производства топографической съемки. Понял назначение планшета и мензулы. Если получал разрешение, то производил установку инструмента над определенной точкой в поле. Он долго не мог привыкнуть к тому, что называется у топографов полем: идут в степь, а говорят «пошли в поле».

– Иван Максимович! – как-то в конце лета обратился Андрей. – Как вы думаете, мог бы я стать военным топографом?

– А почему военным? – ответив вопросом на вопрос, капитан внимательно взглянул на Андрея, оторвавшись от планшета. – Можно стать не только военным, но и гражданским топографом.

– Если бы я мог стать топографом, то только военным, – с убеждением ответил Андрей. – Мне нравится порядок у военных. Дисциплина мне не страшна. И форма человека как-то подтягивает и заставляет других уважать тех, кто ее носит, кому она доверена.

– Если бы я тебя, Андрюша, не знал, то подумал бы, что тебя прельщает офицерский мундир. Но нет, этого сказать не могу, а потому скажу: захочешь по-настоящему быть военным топографом – будешь, у тебя есть все данные, чтобы им стать. Дело за малым, учиться надо. Не буду хвастаться, но я много мытарств перенес, чтобы стать военным топографом, и не только в том, что самостоятельно пришлось приобретать нужные знания, но и в том, что еще не изжиты другие рогатки на пути к офицерским чинам для таких вот, как мы с тобой. Когда был учрежден Корпус военных топографов, то предусматривалось, что чины его должны быть выходцами из дворян, из офицерских семей. Но служба топографическая мало пригодна для разных щеголей и гуляк, не нуждающихся в средствах для существования, их больше прельщали гвардия, кавалергарды, которым, к слову, вы коней выращиваете, и другие почетные воинские службы, а в топографы-то дворяне редко шли.

Позже начали принимать в училище, что готовит офицеров топографов, кандидатов из других сословий, кантонистов, пока не упразднили соответствующие заведения. Если раньше офицерский чин присваивался только после окончания Военно-топографического училища, то теперь, как и по мне видишь, есть пути и другие, так что можешь иметь в виду и это.

Одним словом, – как-то тяжело вздохнув, закончил капитан, – захочешь – дерзай, надежды не теряй! Чем я смогу, тем тебе помогу.

* * *

– Я подумал и считаю, что тебе нужно окончить гимназию, а потом пытаться поступить в училище, – сказал Иван Максимович, когда Андрей снова пришел к нему.

– Вы же знаете, что незачем мне учиться в гимназии.

– Вывод резонный, но не окончательный. Догадываешься?

– Нужно самостоятельно подготовиться и сдать экзамены.

– Поражаюсь твоей догадливости, – смеясь, сказал Иван Максимович. – Я уже сделал запрос одному из своих друзей в Петербурге и попросил выслать программу для военных гимназий и необходимые учебники, но главное за тобой самим. Договорились?

– Договорились, дорогой Иван Максимович. Большое вам спасибо! – растроганно сказал Андрей и как-то неловко, не зная, как выразить тепло своих чувств к ставшему дорогим человеку, обнял его.

– Надеюсь, что будет так, как ты хочешь, а мои помыслы будут с тобой. Придешь в следующий раз, я тебе расскажу об одном интересном человеке, упорный труд которого, ну и, конечно, талант вывели его в ряд выдающихся людей России, – сказал на прощание уходящему домой Андрею Иван Максимович.

Андрей не заставил себя ждать. Его интересовала работа топографов, и он не хотел терять возможности узнать о них как можно больше, а Иван Максимович поговаривал, что скоро должен завершить свой полевой сезон.

– Сделаем так, – сказал Иван Максимович, – я буду чертить и с тобой разговаривать, это я могу. А ты сиди и слушай.

– Я мешать не буду, но прошу, если, конечно, можно, сказать, что вы пишете в своей толстой тетради.

– Эта тетрадь называется журналом, и я записываю в нем не только величины углов, расстояний, превышений, о которых ты имеешь представление, но и ход своей работы. Кроме того, в журнале топографы записывают сведения о местности, на которой ведут съемку.

Топографическая карта не содержит всех сведений о грунтах, о лесах, о водах, их в чертеже не показать. Возьмем несколько примеров: какова твердость грунта? можно ли пить воду? густой ли лес и проходимы ли дороги? какая трава растет? богато ли живут жители? Как видишь, множество вопросов может возникнуть у того, кто будет пользоваться моей картой, но ответа на них из нее не почерпнуть. Ответ позарез нужен, и не для путешественников, как ты можешь подумать, – улыбнувшись, продолжал капитан, – а для военных, особенно когда они учатся воевать, и тем более когда готовят и проводят баталии с противником. Еще в древние времена воюющие стороны старались как можно больше узнать друг о друге и о характере местности, где предполагалось сражение. Для этого посылали в стан врага лазутчиков в целях сбора сведений и составления чертежей дорог, рек, поселений. Теперь без подобных сведений войн не ведут, стараются их подготовить заранее, узнать о территории как своего государства, так и других, особенно недружественных. Используются карты и для нужд хозяйствования, науки, в строительстве, там тоже бывают нужны сведения, о которых ты спрашиваешь. Не много ли я тебе сегодня наговорил? – спросил Иван Максимович, оторвавшись от планшета и взглянув на Андрея.

– Что вы! Это для меня целая наука и совсем новая. Где бы еще я мог такое узнать?

– Так вот тебе еще немножко истории, – продолжал рассказчик. – Родоначальниками военных топографов были так называемые колонновожатые. Обычно это были офицеры, которых готовили в военных академиях. Со временем потребность в них росла, и в начале этого века была открыта специальная школа колонновожатых, которые должны были уметь собирать и готовить для командиров чертежи и сведения, о которых я говорил, и водить колонны войск в нужных направлениях и днем и ночью. Представь себе, что делать это приходится в любую погоду, да еще и в незнакомой местности. Позже было образовано специальное заведение – Депо, которое ведало необходимыми для армии сведениями, всеми работами по подготовке чертежей, которые стали называться картами. В 1822 году Депо преобразовали в Корпус военных топографов. Специальное Военно-топографическое училище готовило для него офицеров. Вот видишь, рассказываю коротко, а делалось это много-много лет, и занималось организацией нашей службы много людей, причем очень умных. Об одном из них я и собирался тебе рассказать.

Должен сказать, что топографическая съемка, что я веду, – это середина работ по изготовлению топографической карты. Ты видел в степи каменные или деревянные столбы, а над ними вышки понастроены. Это точки, или, как мы называем, тригонометрические пункты, полученные путем триангуляции. Могут быть пункты астрономические, полученные путем наблюдений за звездами. Об их положении на земле есть цифровые данные. Пункты служат основой для начала работ по ведению топографических съемок. Поэтому у нас так различают и называют триангуляционные работы высшей геодезией, а съемку – низшей.

Одним из тех, кто создавал у нас в России триангуляцию и основу для составления карт, был Карл Иванович Теннер. Родился он в бедной семье деревенского старосты под Нарвой, где Петр Великий со шведами воевал когда-то. До двенадцати лет, как многие из тебе подобных, жил без надежд увидеть что-нибудь дальше околицы своей деревни, так как его отец не имел возможности платить за обучение. Однажды в имение графа Мантейфеля, которому принадлежала и их деревня, прибыли два землеустроителя, чтобы составить план землепользования. Землеустроители, или как еще их называют, межевые инженеры, как и топографы, занимаются съемками планов, но они на них показывают земельные угодья, как эти угодья используются и в границах каких имений, сел и деревень. Так вот этот Карл в возрасте еще меньше, чем ты, с любопытством, о котором не мне тебе говорить, увязался за землемерами, и те приметили паренька, стали ему показывать, что они делают. Он помогал им, цепь таскал и выполнял другие работы. Раньше и мы – до недавнего прошлого – расстояния измеряли цепями, еще не было кипрегеля с дальномерными нитями и реек. Обратив внимание на сообразительность и старательность мальчугана, землемеры начали учить его азам грамоты, рисованию и даже черчению. К концу лета Карл показывал такие успехи, что его решили представить графу. Удивленный граф взял Карла в свой дом, и там с ним начали серьезно заниматься всеми науками, а также рисованием и черчением. Граф хотел сделать из него помощника в делах и путешествиях, которые он совершал. Когда Карлу исполнилось восемнадцать лет, после путешествия в Сибирь и Среднюю Азию он вычертил карту этих путешествий, да так искусно, что когда ее увидел друг графа, другой граф – Сухтелен, бывший в то время генерал-квартирмейстером российской армии, то зачислил Теннера в свое ведомство. Так началась военная служба и самостоятельное образование в области наук, главным образом в геодезии. В 1805 году Теннер, прикомандированный к посольству, направлявшемуся в Китай, вел геодезические и топографические работы. В последующие годы и в Отечественную войну 1812 года служил при Главном штабе русской армии, участвовал в боях и дошел с ней до Парижа.

После войны начал заниматься триангуляцией под Петербургом и по всей западной окраине России. Совместно с известным геодезистом и астрономом Струве они проложили триангуляционный ряд от Петербурга до Черного моря. Данные их измерения были использованы учеными для определения размеров Земли.

Карл Иванович дослужился до чина полного генерала, был назначен сенатором, получил самые высокие награды России и многие иностранные ордена. Умер он в 1860 году на 77-м году жизни, – закончил рассказ Иван Максимович.

Андрей, как завороженный, сидел, ожидая продолжения.

– Что молчишь? – спросил его Иван Максимович, оторвавшись от планшета. – Разве я не все рассказал?

– Вы так много рассказали, что я ума не приложу, как мог человек так много сделать в жизни! – возбужденно сказал Андрей.

– Можешь мне поверить, – с усмешкой сказал Иван Максимович, как будто Андрей мог усомниться в правдивости его рассказа, – мне посчастливилось не только учиться по его учебникам, но и несколько раз видеть его в Петербурге.

– Он, как говорят у нас, наверное, в сорочке родился, – покраснев оттого, что говорит не то, что думает, проговорил Андрей.

– Хочешь сказать, что счастливый, повезло человеку? Согласен, случай помог ему найти себя. Его природный талант не скинешь со счетов, тоже верно, а все же главное, дорогой Андрюша, в его усердии, целеустремленности, которую до встречи с землемерами некому было заметить в захолустной деревеньке. Талант – дело хорошее, как я сказал, но нужно непременно найти ему применение и развивать. Если успехи Карла Ивановича отнести только к удаче, то без труда и талант бы не помог, таких случаев в жизни немало бывает. Но возьми другой пример, с Михайлой Ломоносовым, который великим трудом таланту своему дорогу проложил. Слышал, небось?