Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы

Принцесса не могла найти себе места, словно приход к власти Елизаветы Петровны – ее личная заслуга. Она не рассказала, что немедленно написала в Петербург письмо с самыми лучшими пожеланиями долгих лет жизни и правления новой императрице. Удивительно, но из Петербурга пришел ответ! О, как носилась с этим ответом Иоганна… Ее не просто благодарили за поздравления, ее просили! Императрица просила принцессу Цербстскую прислать портрет своей сестры Анны, когда-то подаренный жениху – брату самой Иоганны, мол, у Елизаветы Петровны, как на грех, портрета любимой покойной сестры нет.

Иоганна-Елизавета смотрела на остальных родственников свысока, никто из них не догадался начать переписку с российской императрицей, никто не оказался столь прозорлив. Портрет, конечно, находился не у нее, а у ее матери, но был спешно отослан снова с наилучшими пожеланиями и всяческими заверениями, что будь брат жив… что он наверняка с небес радуется успеху своей несостоявшейся супруги…

Елизавета Петровна действительно любила своего так внезапно умершего незадолго до свадьбы жениха – брата принцессы Иоганны, а потому снова ответила. Когда нарочный курьер доставил этот царский привет, даже Иоганна-Елизавета на некоторое время потеряла способность хвалиться своими успехами, то есть дар речи. Присланный взамен портрет императрицы был вставлен в рамку из бриллиантов общей стоимостью не менее двадцати тысяч талеров. И супругу любезной принцессы тоже достался подарок – прусский император Фридрих правильно понял намек российской императрицы и произвел своего верного Христиана-Августа в фельдмаршалы! Семья немедленно собралась в Берлин. О… это был поистине золотой дождь, и принцесса Иоганна по праву гордилась тем, что сумела его вызвать. Она не подозревала, что это только начало.

Фрикен с интересом прислушивалась к новостям, хотя они ее никак не касались. Новая российская императрица объявила своим наследником своего племянника Петера-Ульриха, того самого мальчика из Эйтина, который любил играть в куклы. Ну уж теперь-то он, конечно, этого не делает и вообще забросит все глупости, не станет ни пить, ни увлекаться играми, теперь он наследник, а значит, должен все силы положить на учебу – решила для себя Фрикен. Только как можно жить в Эйтине, будучи наследником короны в России?

Девочка оказалась права: невозможно, Карла-Петера-Ульриха забрали в Петербург.

Но и это было не все! Российская императрица умела быть щедрой, особенно если это ей ничего не стоило. Наставник Карла-Петера епископ Любекский Адольф-Фредерик вместо своего отбывшего в Россию подопечного назван наследником шведской короны! И в этом Иоганна справедливо усматривала свою заслугу. Родственница на престоле, брат – наследник шведской короны… К сожалению, она сама все равно супруга скромного Христиана-Августа, пусть и фельдмаршала.

У Иоганны-Елизаветы голова шла кругом, однако она не подозревала, что главный выигрыш в лотерею судьбы впереди и связан с дочерью, о которой, как и о муже, она почти забыла.

В их берлинском доме гость – молодой красивый камер-юнкер русского двора Яков Сиверс. Вообще-то он привез императору Фридриху II жалованную императрицей Елизаветой Петровной Андреевскую ленту, но заглянул и к ее родственнице Иоганне-Елизавете. Визит был неофициальный, утренний, но как раз это и понравилось Иоганне, потому что означало, что теперь она с российской императрицей почти на короткой ноге.

Гостя принялись потчевать утренним кофе и развлекать светской беседой. Он высказал все благодарности, в том числе и по поводу присмотра за наследником престола, не осуждая ненадлежащее его выполнение, а потом вдруг попросил возможность познакомиться с Софией-Фредерикой. У матери сладко зашлось сердце. Она прекрасно помнила, что Петер-Ульрих не женат и вполне годится Фрикен в мужья. Нет, это было уж слишком сказочно! Но русский камер-юнкер сидел в кресле напротив и исчезать, как мираж, не собирался.

Но Фрикен не причесана! Сиверс улыбнулся:

– Тем лучше, я увижу настоящий цвет ее волос и их наличие…

Это был уже не просто намек.

Иоганна едва сдержалась, чтобы не броситься за дочерью самой, отправила слугу с жестким приказом немедленно явиться в таком виде, в каком ее застанут.

Вид оказался очаровательным. Когда в гостиную шагнула принцесса с торчащими во все стороны начесанными волосами (уложить их не успели, только немилосердно взбили), Сиверс не смог удержаться от смеха:

– Вы очаровательны…

Иоганна от досады кусала губы, но что теперь поделаешь.

– Я хотел бы увезти с собой портрет этого ангела. Только, конечно, причесанного…

– О да!

В тот же день бедная Фрикен провела в неподвижности четыре часа, пока художник Пейн набрасывал на холсте ее силуэт, а потом и рисовал сам портрет. Художник вовсе не требовал таких жертв, ему достаточно позировать по два часа, мастер отличался прекрасной памятью, к тому же написать платье и все остальное можно бы и со служанки, но Иоганна-Елизавета категорически потребовала не делать никаких замен, а дочь заставила сидеть смирно с легкой улыбкой на устах.

Не меньше Фрикен мучился и Пейн, потому что каждый штрих, каждый мазок комментировался, пока мастеру не надоело. Он вдруг протянул заказчице свои инструменты:

– Возьмите, мадам.

– Что?

– Возьмите мои кисти, вы прекрасно знаете, как нужно рисовать вашу дочь, сделайте это сами… У вас получится много лучше, а я не могу работать под диктовку.

У Иоганны хватило ума отступить, она дала последние наставления и удалилась, заверив, что больше вмешиваться не станет.

– Расслабьтесь, дитя мое, и посидите просто в кресле. Если вы что-нибудь расскажете о себе, я нарисую вас куда лучше.

Фрикен улыбнулась: этот Пейн вовсе не такой зануда.

– К чему вашей матери такой портрет и почему вы должны выглядеть на нем взрослой и серьезной?

– Его попросили для российской императрицы.

– Прекрасно. У императрицы есть неженатый сын?

– Нет, племянник. Он наследник короны.

– Замечательно. Теперь я знаю, что пишу портрет невесты. Сколько лет наследнику?

– Он на два года старше меня.

Портрет действительно увезли в Петербург.

Этот неожиданный интерес к своей особе со стороны императрицы поставил Фрикен в новое положение, наступил миг, когда она посмотрела на мать почти как на равную.

Вот уж чего никак не ожидала Иоганна-Елизавета! Даже возможность стать тещей наследника престола не могла примирить ее с тем, что дочь будет выше по статусу. Она привыкла быть всегда и везде первой, а тут вдруг все будет сосредоточено на ее дочери? К тому же Иоганна вдруг осознала, что стареет! Нет, она по-прежнему хороша, молода, вызывала восхищение, но признавать, что уже пришло время дочери, оказалось просто невыносимо. Отступать на второй план Иоганна не могла и не собиралась.

А дочерью интересовались. В Гамбург, где довольно часто бывала у бабушки Фрикен, приехал из Петербурга барон Корф, женатый на двоюродной сестре императрицы Елизаветы Петровны. И Корф тоже попросил портрет принцессы и сделал ей массу комплиментов.

Но взрослеющая девушка, которой уже исполнилось четырнадцать, вызвала интерес еще и у младшего брата Иоганны-Елизаветы Георга-Людвига Гольштейн-Готторпского. Петербург далеко, а молодой красивый дядя Георг рядом. К тому же Фрикен уже почувствовала свою растущую силу и почти упивалась ею. Мать столько лет внушала ей, что она дурнушка, что некрасива, не умеет носить одежду, двигаться, вести остроумную беседу, что ей никогда не составить прекрасную партию… Другая бы замкнулась, но у Фрикен материнская критика вызывала желание доказать, что Иоганна-Августа не права. Красавицей юная девушка себя вовсе не считала, но она уже научилась нравиться людям своим приятным обхождением, и беседу поддержать умела, и слушала собеседника так, что с очаровательницей не хотелось расставаться. Это было личной заслугой Фрикен, которой она очень гордилась.

Дядя Георг попал под обаяние племянницы, как попадали все, она не стремилась очаровать его специально, просто мягко и приветливо беседовала, была вежлива, занятна, весела… Но ему-то хотелось уже не только бесед, Георг разглядел стройную фигуру племянницы, ее удивительные глаза, которые вдруг из карих становились просто синими, ее красивые руки… И вот сорван первый поцелуй…

Куда смотрела строгая мать?! Девушке выпала возможность стать невестой наследника престола, в будущем надеть на голову корону богатейшей страны Европы, а мать откровенно попустительствовала ее роману с молодым дядей! Удивительно, но Иоганна-Елизавета вовсе не препятствовала этой страсти младшего брата. Только чудом до знаменательного первого января 1744 года роман не зашел дальше пары поцелуев. Иоганна-Елизавета ревновала дочь к успеху и проявленному к ней интересу.

Торжественное богослужение в цербстской дворцовой часовне по случаю Нового года подходило к концу. Христиан-Август был доволен, его семья свято чтила религиозные традиции и соблюдала все требования. Он оглядел детей, их в часовне трое – София-Фредерика, Фридрих-Август и Шарлотта. Елизавета-Ульрика еще слишком мала, ей всего год, а старший из сыновей, Вильгельм, что родился через полтора года после Фрикен, умер…

После службы предстоял праздничный обед. Он действительно был праздничным, но перебило этот обед важное сообщение.

– Ваша светлость, курьер из Берлина… Вам письмо.

Слуга обратился не к хозяину, а к Иоганне-Елизавете. Она оглядела мужа и старшую дочь с чувством превосходства.

– Принесите прямо сейчас.

В напряженном молчании все наблюдали, как Иоганна-Елизавета читала послание. Было видно, что в ней борются противоречивые чувства. Послание оказалось от обер-гофмейстера Петера-Ульриха, уже ставшего в Петербурге Петром Федоровичем, Брюммера. В нем оказались в том числе следующие строки:

«…По личному повелению Ее Императорского Величества я имею честь довести до вашего сведения, что императрица желает, чтобы ваша светлость в сопровождении вашей старшей дочери, не теряя времени, пожаловали в Россию, в тот город, где ныне пребывает царский двор. Ваша светлость слишком прозорливы, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с которым Ее Императорское Величество желали бы видеть здесь вас и принцессу, дочь вашу, о которой молва рассказывает столько хорошего. Бывают случаи, когда глас народа воистину является гласом Божиим…

Дабы ваша светлость могли подробно осведомиться о всех обстоятельствах, имеющих отношение к настоящему делу, я имею честь доложить, что король Прусский посвящен в тайну. Ваша светлость может, следовательно, смотря по собственному благоусмотрению, поговорить или не переговорить с ним на эту тему…»

Фрикен замерла, глядя широко раскрытыми глазами на мать. Ее практически сватают за наследника российского престола? Те портреты, что писали, понравились императрице и Петеру-Ульриху? Нет, как там его теперь зовут? Кажется, просто Петером.

Но мать швырнула письмо на стол:

– Как не вовремя!

– Что не вовремя?

Она оглянулась на дочь, словно удивляясь, как она вообще смеет подавать голос:

– Ехать в Россию зимой? Глупость!

И отец тоже вовсе не радовался такому известию. Фрикен изумленно переводила взгляд с одного родителя на другого. Они не желают видеть корону на голове своей дочери?! Но почему?! И тут ее прорвало, нет уж, единственного в жизни шанса выбраться из Цербста и скромного достатка она не упустит! Этот мальчик Карл-Петер станет императором, а она при нем императрицей? Конечно, даже если ей придется тянуть мать в Россию за руку.

– Если вам делают такие лестные предложения из России, полагаю, не стоит отказываться, потому что это было бы счастье для меня.

Голос тверд, он почти звенел металлом. Попробуйте возразить!

Родители изумленно уставились на свою всегда и со всем соглашавшуюся дочь. Вот тебе и Фрикен.

– Но как же бедный Георг, он что скажет?

Хотелось в ответ крикнуть: «Мама, при чем здесь Георг?! Мне предлагают императорскую корону!» Но Фрикен хватило ума скромно опустить глазки:

– Он может только желать мне счастья и благополучия.

И все-таки, наверное, не неожиданное «восстание» дочери убедило ее мать, а… письмо императора Фридриха Прусского. Он не только не был против такого брака, но и сделал вид, что сам его устроил. Это было неправдой: Софию-Фредерику император рекомендовал Елизавете Петровне в ряду других принцесс, но Иоганна-Елизавета знать об этом не должна.

Император приглашал принцессу с дочерью к себе для того, чтобы дать наставления по поводу поведения в Петербурге и поручить некое очень важное дело.

Император? Важное дело?! Конечно, они едут в Берлин!

В Цербсте засуетились, обновляя наряды, укладывая вещи, собираясь.

Но наряды обновлялись только у самой Иоганны-Елизаветы, удивительно, но матери в голову не пришло приодеть Фрикен, если уж везут ко двору. Глупости, пусть едет в чем есть! Иоганна и не подумала, что Софию-Фредерику придется вести во дворец. Для решения всех вопросов есть она сама, при чем здесь дочь?

Упоенной собственной значительностью Иоганне-Елизавете (с ней переписываются император и императрица!) было не до дочери, она знала только себя.

Веселая императрица Елизавета

– Miravilla! – Этот возглас немало повидавшего на своем веку самых разных красавиц испанского посланника Дюка де Лириа о младшей дочери царя Петра Алексеевича, Елизавете, могли бы поддержать многие.

Елизавета Петровна и впрямь была хороша собой! Рослая, стройная, с прекрасными темно-русыми волосами, большими глазами и великолепной белой кожей, она к тому же отличалась веселым нравом и живостью. Очаровательное создание!

Елизавета о престоле не мечтала, и до нее было кому править, ей достаточно перешедшей по наследству от матери Александровской слободы – имения весьма обширного, включавшего и села: Покровское, Перово, Измайлово… Петр Алексеевич отцовскую вотчину не любил, как не любил все московское вообще, а вот его дочери дедова слобода пришлась по душе. Как появилась там впервые, приехав просто посмотреть, так и привязалась сердцем.

Удивительно, но девушка, рожденная матерью-немкой и отцом, любившим все голландское и немецкое, обожала все русское – застолья, баню, охоту, гулянья… Нет, она с удовольствием танцевала и на балах, но, чувствуя при дворе для себя опасность, инстинктивно стремилась удалиться от него.

А опасность была, и немалая. Правящая императрица Анна Иоанновна хоть и приходилась Елизавете двоюродной сестрицей (она была дочерью старшего брата Петра I Ивана V Алексеевича), но по возрасту годилась ей в тетки и выглядела соответственно. К тому же Анна Иоанновна представляла старшую ветвь детей царя Алексея Михайловича, от царицы Марии Ильиничны Милославской, считавшую младшую, от Натальи Кирилловны Нарышкиной, едва ли не побочной и не имеющей прав на престол. А уж детей Петра Алексеевича от его немки Марты Скавронской, взятой пленницей в обозе и крещенной Екатериной, так и вовсе приблудными. Тем паче дети в том браке родились до венчания родителей, и Елизавета Петровна вообще-то была незаконнорожденной…

«Старшая» ветвь признала царствование Петра II Алексеевича – внука Петра Великого от его казненного им сына, Алексея Петровича, но признавать дочерей от немки низкого происхождения Екатерины – Анну и Елизавету – не желала, во всяком случае, в качестве наследников престола. Потому Анна Иоанновна сколько правила, столько мучилась вопросом: кому оставить российский престол? И ведь придумала!

Такого Европа еще не видывала. Императрица, не имевшая семьи, завещала престол будущему сыну своей племянницы, тоже Анны, который родится в ее будущем браке!

Старший брат Петра Великого Иоанн Алексеевич имел много детей, но не все они выжили, а из трех взрослых дочерей – Анны, Екатерины и Прасковьи – только у Екатерины с ее мужем Карлом-Леопольдом Мекленбургским была дочь. Вот будущему ребенку этой юной Екатерины-Христины и завещала Россию Анна Иоанновна. Для начала принцессу следовало выдать замуж, а потом ждать появления наследника. Не все шло гладко, но наследник родился…

Однако не только борьба между ветвями наследников мешала Анне Иоанновне чувствовать родственную приязнь к своей двоюродной сестрице. Скорее здесь большую роль сыграла красота Елизаветы. Ей и стараться не стоило, чтобы отвлечь внимание присутствующих на себя. Красивая, веселая, живая, она мгновенно становилась точкой притяжения всех взглядов, объектом всеобщего внимания. Вот уж этого Анне Иоанновне не нужно вовсе! Сказывалось нежелание стремительно стареющей некрасивой рябой женщины видеть рядом с собой молодую красивую соперницу. А уж понимание, что та может стать следующей императрицей и все будут с нетерпением ждать смерти правящей, делало отношение к двоюродной сестре совсем напряженным. Анна Иоанновна пыталась придумать, за кого бы выдать замуж красавицу Елизавету… или отправить в монастырь.

Но и то и другое трудно. За что в монастырь? Грехи найдутся: вон милуется с бывшим певчим Алексеем Разумовским, поговаривают даже, что венчаны тайно, а это уж и вовсе проступок такой, за который можно карать.

Замуж выдать бы подальше, да только за кого? Сколько ни перебирала Анна Иоанновна заморских принцев – а к Елизавете сватались очень многие, даже персидский шах, – не могла найти такого, чтоб сей брак не опасен был для нее лично. Все казалось, что, обретя сильного мужа, Елизавета сможет заявить свои права на российский престол вопреки желанию императрицы. А ведь еще при жизни царя Петра Елизавета могла стать супругой французского короля Людовика XV. Случись такое, и судьба Франции могла бы сложиться иначе, а с ней и всей Европы…

Вот и маялась Анна Иоанновна, пытаясь придумать, куда бы сплавить неугодную красавицу Елизавету…

Чувствуя, что чем дальше от двора, тем безопасней, Елизавета большую часть года проводила в своих московских владениях, особенно полюбив ту самую Александровскую слободу, что была печально известна во времена Ивана Грозного как его опричная вотчина. Но почти через две сотни лет уже ничто не напоминало страшных дней, Елизавета быстро превратила слободу в центр веселья, причем веселья в русских обычаях….

На горе напротив Рождественской церкви для нее построили новые палаты, деревянные с каменным низом, почистили большие пруды, отремонтировали липовую мыльню (баню), псарню, охотный двор, сокольню, хозяйственные дворы… И хотя сама слобода была не слишком красива – ряд низких изб, от времени, кажется, вросших в землю, стала оживать и она.

Особенно шумно бывало, когда царевна приезжала охотиться, тогда вся округа наполнялась множеством людей, шумом, разноголосицей, собачьим лаем, ведь Елизавета Петровна больше любила псовую охоту, предпочитая ее даже соколиной. Но и соколиная бывала на славу… Елизавете казалось, что ничего нет лучше раннего выезда на охоту, когда на заре слободу будили лай и тявканье чуявших скорую добычу борзых и гончих, которых псари едва удерживали на поводу. Когда все охотники, одетые в простую сермяжную одежду, с ружьями и рожками за плечами, собирались возле крыльца, выходила она сама. На Елизавете удивительно хорошо сидела мужская одежда, она об этом знала и не упускала случая принарядиться в полукафтанье, высокие сапожки и небольшую шапочку.

Ловкая, сильная, легко вскакивала в седло по-мужски, для горячения крови непременно поднимала коня на дыбы и мчалась вперед во главе охотничьей ватаги. Звонко били копыта лошадей в прихваченную первыми осенними заморозками землю. Конечно, с птицами выезжали более степенно, но и тут царевна норовила умчаться и в поле поджидала сокольничих. Те привозили своих соколов, ястребов, сибирских кречетов, гордясь друг перед дружкой и искоса поглядывая, чья птица лучше, чей клобучок нарядней. Клобуки на птичьих головках и впрямь были один другого краше – расшиты золотом, серебром, красным шелком. На шейках висели звонкие серебряные колокольчики…

Охотились азартно, часто по несколько дней не возвращаясь в слободу. Для этого отдельно ставились охотные дворцы – место пристанищ веселой компании, – и «ставки» для обслуги и животных.

С утра в седле, а вечером на пиру – так проводила время царевна. Елизавета очень любила вкусно покушать и знала в еде и питье толк. Вообще, она умела разнообразить веселье: летом хороводы с сельскими девушками, катание на лодке, непременные качели, до которых была большая охотница. Часто по округе разносился звонкий смех царевны, взмывающей ввысь на качельной доске. Зимой бывали катальные снежные горы, а еще каток. Ее лекарь Лесток оказался отменным катальщиком, обучил и Елизавету, и стоило замерзнуть пруду, как они принимались разъезжать по ледяной глади, взявшись за руки…

Любила мчаться на тройке со свистом и удалью… Любила посиделки со слобожанами. Они охотно приглашали царевну на свои праздники – свадьбы, крестины, именины. Елизавета не чуралась и отвечала тем же. Странно иностранцам смотреть на такое времяпровождение цесаревны, но кто смотрел? Лесток и сам с удовольствием участвовал в ее забавах, а остальными были русские, вернее, Елизавету окружали ее родственники по матери – Скавронские, Ефимовские, Гендриковы, которые, правда, русскими только считались, в них текла немецкая кровь.

Когда-то, разыскав старшего брата своей дорогой Кати, Карла Самуиловича Скавронского, Петр I не стал приближать ко двору ни его, ни еще одного брата, Федора, ни сестер Екатерины, видно, из опасений, что деревенские родственники жены могут основательно подпортить ее и без того не слишком чистую репутацию. Просто позаботился, чтобы деревенские родственнички ни в чем не нуждались, конечно, в пределах той самой деревни.

После смерти мужа Екатерина привезла многочисленную родню в Петербург, поселила за городом, дала графское достоинство и постаралась сочетать браком со знатными фамилиями. Родственников было много: у старшего брата, Карла Самуиловича, двое сыновей и три дочери, у сестры Христины четверо детей, у сестры Анны две дочери… Но во дворце в Царском Селе еще при матушке Екатерине I Алексеевне всем родным душам нашлось место. Орава вчерашних крестьян отмылась, переоделась, научилась есть вилкой, приседать в реверансе и чувствовать себя богатыми помещиками. Сама Екатерина держалась от братьев, сестер и многочисленных племянников и племянниц подальше, но обеспечила их на всю жизнь, одарив за неприметность, нетребовательность и понимание своего места огромными владениями.

Особенно она постаралась для детей своего старшего брата Карла Самуиловича Скавронского. Два его сына получили прекрасное образование и служили при дворе, дочери выданы замуж: старшая за польского графа Сапегу, средняя за барона Корфа, а младшая – уже Елизаветой – за Воронцова.

Не забыты и дети сестер. Дочь Христины Гендриковой Марья вышла замуж за Чоглокова и долгие годы была правой рукой своей августейшей двоюродной сестрицы… Она сыграла заметную роль в судьбе Екатерины II.

Но это случилось позже, а тогда дети брата и сестер покойной императрицы Екатерины I под фамилиями Скавронских, Гендриковых и Ефимовских еще только осваивали сложную придворную науку и жались к своей родственнице. Елизавета не отталкивала их.

Категорически не желая передавать трон бездетной Елизавете, Анна Иоанновна стала привечать собственную племянницу Елизавету-Екатерину-Христину – дочь своей старшей сестры Екатерины Иоанновны. Очень неудачно выданная замуж за Карла-Леопольда Мекленбург-Шверинского, Екатерина Иоанновна через несколько лет замужества, чтобы не подвергаться нападкам и избиению со стороны мужа, была вынуждена бежать в Россию к матери – царице Прасковье Федоровне, вдове старшего брата Петра I Иоанна V. Екатерина Иоанновна жила с дочерью Елизаветой-Екатериной-Христиной у царицы Прасковьи, ни о чем не мечтая и ничего не ожидая от судьбы. Маленькая Елизавета-Екатерина-Христина воспитывалась хуже некуда, росла откровенной невеждой и неряхой, была девочкой весьма доброй и душевной, но нелюдимой, предпочитавшей уединение. В данном случае уединение было не созерцательным или ведущим к размышлениям, а совершенно пустым, ребенка ничему не научили.

От родителей взять просто нечего ни в развитии, ни в нравственности. Понятия нравственности тех времен вообще весьма условны… Карл-Леопольд был груб, жесток и изрядно блудлив. Первая супруга от него ушла, вторая – Екатерина Иоанновна – сначала отвечала мужу взаимным наставлением рогов, а потом тоже сбежала. Но и в России вольную жизнь не прекратила.

Через год после их возвращения умерла старая царица Прасковья Федоровна, и Елизавета-Христина осталась только с матерью, жившей весьма свободно, а вернее, попросту блудившей. Екатерина Иоанновна была безграмотна, не задумываясь говорила вслух все, что ни придет в голову, любила слушать непристойные, похабные песни и не любила мыться. Дом оказался вечно полон самого разного сброда, нищих, кликуш, грязи, вони и непристойностей.