Самои. Сборник рассказов и повестей

Отдышался и прохрипел:

– Ну, я пошёл.

– До завтра, милый.

Его поджидали. От плетня отделилась тёмная фигура и молча бросилась на Масленникова. Защищаясь, Андрей ткнул противника локтём в лицо. Удар получился хрясткий. Нападавший упал, отплёвываясь и матерясь.

Масленникова тут же окружили парни, чуть ли не все, кого он видел на гулянке. Страх стальной рукой схватил его душу, замутил сознание. Они сейчас забьют его до смерти. Холодный пот шибанул по всему телу. Машинально он сунул руку в карман в поисках носового платка, и вся компания дружно отпрянула.

– Берегись, робя, щас палить учнёт!

Масленников овладел собой и обстановкой:

– Идите парни по домам. Я вас не видел, вы – меня. Будем считать, шутка не удалась.

И лежащему:

– Ты как, сам идти сможешь?

Тот поднялся, отхаркиваясь, размазывая по щекам кровь:

– Псих, ты мне носапырку сломал.

– Ну, прости друг, бывает. Главное, чтоб до свадьбы зажило.

Парни гурьбой пошли прочь, а у Андрея ещё долго не унималась дрожь в ногах.

До полудня следующего дня Масленников принимал от мужиков заявления в колхоз, писал таковые за безграмотных. Приметил, что к Извекову с такой просьбой никто не обратился.

Эге, брат, да не любят тебя на хуторе-то. Как председательствовать будешь?.

И почему-то в памяти сразу всплыло кирпичное лицо Авдея Кутепова.

С теми, кто не спешил в колхоз, решил побеседовать лично.

Фёдор Агарков под навесом строгал доски. Отряхнув стружки, свернул и закурил самокрутку – смотрел на визитёра долго, дремотно, будто отдыхая взглядом на дураке.

– Рабочий лучше мужика живёт – времени больше свободного. Для того и создаются партией колхозы, чтобы уравнять труд в городе и селе. Отработал смену в поле иль на ферме – отдыхай культурно, развлекайся. А у частника, ну что за жизнь? Утром он в делах, днём в работе, вечером в заботе….

– А ночью? – почти не разжимая губ, спросил Федор.

– А ночью пьёт и бабу бьёт.

Самоуверенность оседлала Масленникова, как ощущение грузной, но полезной ноши. Он глубоко затянулся напоследок, затоптал окурок и уселся на колодину.

Агарков усмехнулся. Усмешка скользнула по губам и спряталась в глазах.

Скрипнула калитка, вошёл Иван Духонин.

– У тебя гости, Кузьмич? Не вовремя я. В другой раз….

Руки будто бы назад потянулись калитку отворить, а ноги уж несли его под навес.

– Теперь как, товарищ дорогой, кто в колхоз не войдёт, тех под корень топором?

– Откуда вы такие? – Масленников покрутил головой, отвечая Ивану и поглядывая на Фёдора, – Из какого тёмного болота? Нечто не уяснили, что для вас всё делается, в ваших интересах.

– Может это и так, только не хочется мне на Авдюшку Кутепова работать – не радетель он, горлохват и проныра. Высунуться хочет, а соображений ни на грош.

– Ну, почему Кутепов? – смутился Масленников. – Не люб – избирайте другого.

– У нас половина хутора Кутеповых и степенных ни одного, все ёрные, как Авдюшка.

– Задохнётся он от своей жадности в колхозе, – сказал Федор и взялся за рубанок. – Посинеет и зенки на дармовщину повылазят.

На другом конце хутора шёл иной разговор.

– Думаю, он её только щупал, – делился своими сомнениями с Дмитрием Малютиным Авдей Кутепов.

– Нет-нет, – увещевал тот, – Он её на десяток годов постарше – неужто не уговорит? Да и девка порченая, что ей терять?

Будто устыдившись, продолжил:

– Безотцовщина, чего ты хочешь? Думаешь, Тимофеевне легко их одной тянуть. Ты вон сколько раз в день в чугун со щами заглядываешь? Не считал? А у них и такого не бывает.

– Будто бы. Ври больше. Даст им Фёдор голодать – как вол пашет. Поди, гусятину с бараниной почаще нас с тобой лопают. Санька вон, как краля наряжается. С каких щей?

– Санька – девка правильная, в корень смотрит и любовь зрит. Я вот мекаю, нет ей на хуторе жениха. Так что уполномоченный – это самое то, и Санька его не упустит.

– Ну, поглядим-посмотрим – крючок он заглотил, теперь ба не сорвался….

Широколобая, тяжёленькая и крепкая, с веснушками на щёчках возле носика, со светлыми кудряшками и тёмными ресничками двухлетняя дочка Леночка забавлялась у Фёдора на коленях.

– Смешно дураку, что рот на боку, – ругала Матрёна только что ушедшего Ивана Духонина. Взглянула на мужа, и нижняя губа её задрожала, потянулась к побелевшему кончику носа, но не заплакала, а, пересилив себя, спросила певучим грудным голосом:

– Ты что ж, решил покориться? Только знай, в колхоз ваш я не пойду. Возьму Леночку, и.… куда глаза глядят.

Фёдор хохотнул, как прокашлялся:

– Пронырливый парень, этот уполномоченный. Не смотри, что весу в нём с барана, дерьма может навалить на целое стадо, – и задумался, оставив жену одну с её сомнениями и переживаниями.

Масленников в ту минуту шагал к Борису Извекову, думал о Фёдоре и завидовал ему, его красивой жене, трудовой, спокойной и обустроенной жизни. Вспоминал свою.

Отец у него был добрым, мягким, пьющим человеком. Мать – сварливая, хвастливая, захлёбывающаяся в своих бесконечных и бессвязных скороговорках, причитаниях и всхлипах. И никто никогда не мог понять, о чём она плачет. Лишь только открывала рот, она тут же начинала давиться словами, рыданиями и ещё чёрте чем. Отец умер однажды, не дослушав её брани. Сестра его, приехавшая на похороны, покачала головой:

– Любимцы богов умирают молодыми.

И с тех пор Андрей, подмечая в себе материнскую разносистость, не пытался сдерживаться, боясь быть похожим на отца….

– Санька, – укоряла Наталья Тимофеевна дочь, – Был бы жив отец, как бы он посмотрел на тебя, беспутную?

– Если бы он был жив, я бы с приданым была, и забот о женихах не было. А теперь кто меня с голым задом посватает? Такой же беспартошный, чтобы всю жизнь спину гнуть и сдохнуть в землянке.

– Что же ты всё со стариками вяжешься? Ведь обманут.

– Молодые-то на эти дела проворнее. А приезжий и не старый вовсе, только серьёзный очень. С собой звал. Вот возьму и уеду….

К непогоде, должно быть, разыгрался ревматизм у Бориса Извекова в прострелянных ногах. Управившись по хозяйству, он залез под стёганное одеяло и молча страдал. Андрей Масленников, завершив свой обход по хутору, шумно ужинал с Варварой Фёдоровной.

Разговор коснулся семьи Агаповых.

– Странное дело, у такого тёмного типа такая развесёлая и понятливая сестра. А что, хозяюшка, ежели вас сватьей попрошу быть – пойдёте Александру сватать?

Тупая боль в конечностях захлестнула голову и превратилась в лёд. Борис поднялся с кровати и двинулся на гостя, больной, серый, с округлёнными, остановившимися глазами и вздутой шеей.

– Повтори! – прохрипел он.

Андрей Масленников попятился от него, окаменев лицом, одинаково готовым и к улыбке, и к гримасе ярости.

Ещё владела собой Варвара Фёдоровна.

– Да вы что, сынки, нашли из-за кого петушиться. Да она – дурёха деревенская и тебе не пара, Боря.

И вдруг поняла, что ляпнула что-то такое, что могло не понравиться уполномоченному. Тот смерил её яростным взглядом. Борис взял со стола кухонный нож. Варвара Фёдоровна, взвизгнула и откинулась на стену в обморок, забыв закрыть глаза.

– Что у вас было? – Борис еле шевелил онемевшими губами. – Впрочем, если ты сейчас скажешь хоть слово о ней, я тебя убью. Лучше уходи.

Андрей выскочил из-за стола, привычно сунул руку в карман брюк:

– Остынь, мужик.

И более спокойно и твёрдо сказал:

– Тут всё в порядке – она уедет со мной. Мы так решили, а ты, видать, не только на ноги – на голову больной. Убери нож, я сейчас соберусь и уйду.

Ссора с Борисом Извековым расстроила Масленникова, расстроила и его планы.

Каков Отелло! Псих недостреленный! Нужна новая кандидатура в председатели, это было ясно. Вновь из глубин сознания всплыл кирпичный облик Авдея Кутепова. Вот ведь паук – оплёл Андрея сетью интриг. Всё-всё тонко рассчитал. Поссорил его с Извековым, тем самым кандидатом в председатели колхоза, которого рекомендовал райком. Спутал с Александрой, сестрой кулака Фёдора Агаркова. И теперь, как не крути, он и есть единственный кандидат в председатели, которого, впрочем, и без рекомендаций здесь изберут большинством голосов. Станет он председателем и Андреем Масленниковым, инструктором райкома, вертеть будет как пешкой, потому как очень много про него знает такого, что партией не прощается. Хотелось выть и кусать локти. Но должен быть выход. Думай, Андрей, думай.

Идти было некуда, и ноги привели его на гулянку.

На знакомой полянке уже толпилась молодёжь. Парни гурьбой курили, с опаской покосились на приезжего. Девчата, поджидая гармониста, разучивали какой-то модный танец. Александры Агарковой не было. Андрей развязно подошёл к девушкам.

– Дарю, – прикрепил на кофточку одной из них раскалённый лист осины, ощутив под пальцами упругость груди.

Из девичьих глаз брызнули фонтаны ликования.

– Научите, – попросил он.

– Давайте.

Девчатам нравились его смелость и обходительность. Взяли уполномоченного с двух сторон за руки. Одаренная им сказала:

– Парами не обязательно. Два нажима на одну ногу с припаданием, – Она показала. – Можно вперёд, назад, с поворотами. И за руки держаться не обязательно. Начали.

Движения оказались лёгкими, похожими на игру. Были в этом танце свобода, веселье, азарт.

Показалась Санька. Андрей помахал ей рукой. Девушка рядом потупилась, чтобы скрыть укор и зависть, самовозгорающуюся в её глазах, и поджала губы. Масленников сильнее пошёл ногами, и правой, и левой, и с поворотами, топнув и хлопнув себя по бёдрам, замер перед Санькой.

– Во как!

Дни стояли ещё тёплые, но земля уже остыла, а ночи начинались и заканчивались туманами, которые выползали из глубины леса. В тот вечер небо обложило хутор мелким, нудным, моросящим дождём. Андрей завлёк Саньку к кособокому дому Авдея Кутепова.

– Ну, нельзя нам в избу, пойми Авдей Спиридоныч, – шептал Масленников хозяину, оглядываясь на Саньку. – Не расписаны мы, слухи пойдут. Ну, как в районе узнают. Ты и сам того, языком-то не очень.

– Могила, – сказал Авдей, провожая гостей в малуху.

– Ты не думай, я не вертопрах какой. С Александрой у нас будет всё честь по чести, а ты будешь посаженным отцом на свадьбе.

– Рад за вас, молодых. И свадьбе буду рад.

Ушёл, вернулся с керосиновой лампой, закусками на тарелке, прикрытой полотенцем. – Отдыхайте.

В малухе было тепло и сухо. Андрей потянул Саньку на широкую кровать.

– Нет-нет, мне нельзя, – смутилась девушка. – Я лучше пойду. Проводишь?

– Что сегодня с тобой? – расстроился Масленников.

– Я теперь больная.

– Вот так новости! – растерялся он и отступил. Вдруг догадался. – Дура! Так бы и говорила – больная по-женски. Ну, хорошо, айда так полежим.

Он прибавил в лампе огня и затянул Саньку на кровать.

У неё были ровные белые зубы, припухлые губы, мохнатые детские ресницы и серые, чуть насмешливые, глаза.

– Меня, Шурочка, на вашем хуторе уж дважды пытались убить.

– Ой! Да ты что? – она подняла голову, подперев её рукой. Другая рука нежными пальцами гладила его шею.

– Вчера кавалеры твои, а сегодня Борис Извеков, твой контуженный на голову воздыхатель. Но, видишь, я жив. Умереть легко. Перестань дышать и лежи спокойненько.

Он смотрел на Саньку задумчиво и вдохновенно.

– А вот жить для дела, жить и бороться вопреки всему – это всегда тяжело. Не бойся – живи!

Он обнял её тёплые плечи, притянул к себе. Целуя, пытался запустить руку под подол, расстегнуть на груди кофточку, но Санька после упоминания о Борисе Извекове построжала, каждый раз останавливала его и смотрела не то чтобы с упрёком, но как-то неодобрительно.

– Что ты, милая, жмёшься?

На улице моросил всё тот же нудный дождь, и хлюпала под ногами размокшая земля.

Прощаясь у её дома, Андрей выдохнул Саньке в лицо:

– Ох, и будет у меня хлопот с твоим братцем.

Семья у Авдея Кутепова оказалась многочисленной – где только прятал прежде? Пригласив уполномоченного завтракать, хозяин сел во главу стола, обвёл домочадцев строгим взглядом, произнёс глухо:

– С Богом!

Андрей вдруг почувствовал, что прежнего подобострастия перед ним у Авдея уже нет. От этого тревожно засосало под ложечкой.

Санька Агаркова с утра не находила себе места, на каждый стук и бряк вздрагивала, оборачивалась к двери или бросалась к окну – кто идёт? К полудню страх и обида переполняли душу – обманул! Не развеселила и случайно подслушанная сцена.

Заглянул соседский парнишка.

– Мишка! – Нюрка, младшая сестра, потащила его в чулан. – Молодец! Здорово, что ты пришёл. Знаешь, почему здорово? Потому что мы с тобой ещё не целовались. Последнее время меня стало тянуть целоваться. Я почти со всеми мальчишками перецеловалась, один ты остался. – И снова ткнула кулачком мальчишку поддых.

Тот охнул и сдался.

Мишкина мать, перехватив Наталью Тимофеевну у колодца, жаловалась:

– Как я измучилась! Мой-то вбил себе в голову и твердит: бросим всё – уедем на юг. А не поедешь, грит, один умотаю. Это, Тимофеевна, твой сын его подбивает.

– Причём тут Федя? Ты Ивана в коротком поводке держишь, вот он и взбрыкивает. А не зря люди говорят – привязывай козла на длинную верёвку, не то вместе с колом убежит. А мой сын не ходит чужими дорогами, за это я им и горжусь.

– Да кабы знать, которые наши-то, – ответила Марья Духонина усталым, охрипшим от ругани голосом. Взор её уходил в запредельную даль.

– Я думаю, – сказала она, – если скромно, не выпячиваясь, работать, то и в колхозу можно жить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.