Слабые люди

Он вынул пальцы из ушей и как ни в чем ни бывало закончил:

–Время обеда, поговорим завтра.

"Ну, это-то я точно заслужил."– хмыкнул Сумароков и повторил попытку чуть позже, позвав мальчика в кабинет.

–Ну, и как там– снаружи? – бесцветные глаза по привычке уставились на Виктора.

–На это сложно ответить…

–Вы уж постарайтесь, доктор.

–Понимаешь, Сережа, на этот вопрос я не могу ответить. Я лишь могу описать тебе тот мир, каким его вижу я, и дальше уже ты сам решишь, каково там.

–Валяй.

–Хм… – и доктор затих.

–Ха, не знаете! А еще мне указываете. Вы просто смешны! Может, вам тоже следует сюда заселиться? – сказал парнишка и с губ его сорвался визгливый смешок. – Как вы можете жить в мире, ничего не зная о нем? Это же не математика, в конце-то концов!

Виктор не нашел, чем б ответить.

Лишь после этого разговора он задумался над вопросом, пока ехал домой, к семье. Думал об этом за семейным ужином, не слушая болтовню двух сыновей, думал об этом, лежа в постели. Глаз не сомкнул, но так ничего и не придумал. "Каково тут?"– спрашивал он себя все время. В ответ внутренний голос лишь молвил: "Никак."

Днем следующего дня он так и ответил Сергею. "Я так и думал."– мрачно отвечал ему ребенок внешне, мертвец внутри. Разговор не заладился с самого начала и было решено отложить его на потом.

–Здесь ужасно скучно.

–Здесь спокойно и безопасно. Не то, что в мире. – снисходительно ответил доктор.

–Черта с два– книг нет, по телику разрешают смотреть только всякую чушь и мультики по комиксам тут не показывают. Здесь идеальные условия для того, чтоб сойти с ума, не думаете?

–Честно говоря, думал. – Виктор с улыбкой смотрел на разрумянившееся от тепла, исходившего от обогревателя, лицо Сергея, – Помню, я даже разговаривал на эту тему с главврачом.

–И что же она ответила? – "Что, малыш, интересно?"

–А что она могла ответить? "Пациентам нельзя волноваться." И упомянутые тобой мультики входят в перечень запретов. Вот и все.

–Тупица, это же мультики!

–Ну-ну, не будь к нам так груб. Ты ведь не такой!

–Вы не знаете, какой я. Все, что написано про меня в деле– чушь собачья. – и тут же вставил, – Принеси мне книгу, док!

–Не сходи с ума, не надо.

Сергей встал и упер кулаки в стол, нависнув над лицом Виктора:

–Принесите мне книгу, доктор, и давайте без отговорок. Вы же не хотите, чтоб я расшиб себе голову о стену?

–Если ты не будешь шантажировать меня, я буду носить тебе книги, но только по своему личному выбору. А потом, если ты будешь проявлять дальнейшее здравомыслие, возможно, расширю их перечень. Идет?

Удивительно, но книги и впрямь стали спасением для молодого человека. Буквально зачитываясь ими, он порой только и говорил, что о героях и событиях в той или иной книге. Долгие дни, когда Сумароков никого не принимал, они пили чай у него в кабинете и обсуждали очередную принесенную книгу. Юноша оказался страстным книгочеем и читал все, что ему давали– от классических романов до современной фантастики. Однако не все книги приходились ему по вкусу. Однажды он прочел какую-то безымянную книжонку, которую Виктор купил по скидке в магазине специально для него, и первым делом после прочтения эпилога демонстративно вошел в кабинет и швырнул ее в помойное ведро.

–Зачем ты это сделал? – спрашивал его Виктор, в этот момент старательно заполнявший стандартный формуляр.

–Содержимое этой книги– дерьмо. Персонажи Боккаччо отвратительны, мелочны– сопереживать и радоваться их победам я считаю самым позорным, что есть в этом мире.

–Ну, это ты сейчас так считаешь. Со временем у тебя выработается иммунитет ко многим вещам в этой жизни– к чему-то ты будешь относиться более терпимо, а что-то окажется действительно смешным.

Если раньше мальчик читал все подряд, то спустя год у него начали сформировываться предпочтения. Например, он не любил любовные романы, считая их содержимое оскорбительным.

–Но ведь каждый человек хочет любви. – словно спрашивая, спокойно утверждал доктор в ответ на гневную тираду о нелогичности сюжета, глупости отдельных моментов, не скрываемым притягиванием за уши половины всего сюжета, остальную часть называя не иначе, как "высосанное из пальца дерьмо". "Дерьмо" было у него любимым словечком, но после просьбы доктора фильтровать свою речь Сергей правда пытался говорить более цивилизованным языком.

–Я! Я не хочу любви! – подростковый максимализм проявлялся в нем по полной программе, потому Сергей не понимал, почему порой на него смотрели снисходительно.

Зато его восторга добилась сага Сапковского "Ведьмак". Как он сам утверждал– легкое, но запоминающееся чтиво, а главное– увлекательное! Ориентируясь в дальнейшем на эти слова, Сумароков подбрасывал ему и другие шедевры, радуясь благотворному влиянию чтения на состояние пациента.

Время шло и, спустя, Сергей Роднин был подставлен перед фактом выписки. Сумароков готовил к этому почву задолго до этого, однако не учел одного– реакции своего пациента. Наивно полагая, что Сергей обрадуется, он напрочь забыл о том, как долгожданная свобода порой пугает людей. Так произошло и с Сергеем– глядя в его широко распахнутые от ужаса глаза, Виктор уже думал, не поспешил ли он, в самом деле, с инициативой. Однако холодная голова и подвешенный язык сделали свое дело– мальчик сумел успокоиться и принять мысль, что он наконец-то выйдет на свободу.

Когда они вместе вышли за ворота больницы, Сергей вздохнул и сказал, что этот мир уже причиняет боль его глазам. Привыкший к постоянному свету от ламп, видя внешний мир лишь из окна доктора, – остальные были оснащены решетками и матовыми стеклами, – он совершенно забыл, что означает свет дневной. Щурясь и оттого жутко походя на особо уродливого азиата, он долго стоял, вытянув руки, пока его глаза не привыкли. Сев в машину, они поехали в город. Глядя, как юный освобожденец приник носом, будто малыш, только выбравшийся с фермы в большой город, наблюдал за проносящимися мимо деревьями, Виктор невольно заулыбался.

Дальнейшее обустройство Сергея дома было целиком под заботой его друга. Виктор потратил уйму времени, сначала ища мальчику приемных родителей, а не найдя выхода, пытался убедить жену принять пополнение. Когда Сергей прибыл, он ничего не узнал. Мальчик думал, что едет домой и был несказанно удивлен новости, что теперь он приемный сын. Виктор пришел к выводу, что это к лучшему– отпускать мальчика доживать годы до совершеннолетия значило пустить насмарку все его лечение и спустить в унитаз тяжело удерживаемую позицию верховенства над своим неуемным состоянием. Последующие несколько недель Виктор иногда заезжал домой проведать семью и воспитанника, но основное время проводил на работе, раз в неделю проводя в кабинете беседы с мальчиком. Потом резко перестал, лишь изредка звоня– что-то в лечебнице не ладилось, требуя от него полного времени и сил. А что Сергей? Сергей учился как мог– сначала доучившись в школе в классе коррекции, не испытывая на себе былых стрессов, потом нашел подработку мойщиком автомобилей у знакомого семьи, полностью влившись в жизнь, присущей общественному хомяку, стремительно несущегося по колесу общественности.

Не сказать, чтобы его прибытие все восприняли как должное. Из всей семьи к нему как частью оной относился исключительно Виктор. Сыновья и жена же решили отыграться за проигранную битву главе семьи и пристроили Роднина в качестве бесплатной прислуги и уборщика. Ребята всячески подзуживали над юношей и периодически гадили ему в душу, а "эта женщина"– так звал Сергей их мать, – смотрела на него как на дерьмо. В школе было чуть легче– знакомые с его историей школьники держались в стороне и не думали даже и пытаться задеть. И правильно– существуют весьма большие шансы, что они бы пожалели об этом в первую же секунду.

То были тяжелые годы для всех. Удачей было для всех, что Сергей держал себя в руках и показывал себя как личность неожиданно уравновешенную. Но все хорошо то, что кончается. На пороге совершеннолетия молодой человек потерял контроль после череды неудачных попыток обрести друга. Представьте себе сморщенные в отвращении лица девушек и парней, когда вы подходите к ним, напускаете на себя дружелюбную мину и неловко пытаетесь завязать разговор. Роднин был вынужден встречать такую реакцию постоянно, что его очень удручало и расстраивало. И так невысокая самооценка по ступеням скатилась до уровня ниже плинтуса, а голова была забита мыслями о собственной несостоятельности. Довершило все еще один "прекрасный" момент в его жизни, когда взгляд наткнулся на новенькую девушку. Родом из обычной семьи, переехавшей на заработки в Сорск откуда-то из области в восточной России, красивая и милая с виду. Долго подросток не мог собраться с силами и заговорить с ней, но тот день неизбежно наступил– Сережа собрал волю в кулак и пригласил ее погулять. Скорчив испуганную мину, та во весь голос крикнула: "Отвали от меня, урод!" Весь коридор разразился смехом и улюлюканьем, через секунду сменяясь унисонным "Ох ты ж!..", когда Сергей, не выдержав очередного унижения, рассвирепел и сделал первое, что пришло в голову– пнул ее меж ног. Так завершилось его первое и последнее общение с женским полом с целью создать любовь всеобъемлющую и бесконечную, о которой можно было бы сложить невероятной красоты песню, а следом снять полноценный фильм о нестандартной любви, готовый обойти аналогичные по тематике, но с прогрессивным уклоном.

Но вот что началось и с завидной периодичностью повторялось и впредь, так это маячившаяся на горизонте физиономия полицейской легавой– после того случая все проходило в стандартном порядке: вызов в школу, угроза той самой полицией, долгие разговоры, перешедшие в упрашивания. Кончилось взяткой. Сумароков хотел, чтобы его подопечный закончил хотя бы среднее общее образование и не мог допустить исключения. С горем пополам получив аттестат, Сергей первым же делом получил повестку в военкомат.

* * *

По телу пробежала дрожь, стены поплыли. Сдерживая позыв рвоты, Сергей присел на колени и глубоко вздохнул. Снова началось?! Но ведь здесь никого же нет– никто на него не смотрит, не смотрит же, нет? Однако ощущение присутствия постороннего не исчезало. Оглядываясь, внимательно осматривая углы, молодой мужчина не мог понять, откуда за ним могут наблюдать. Перебарывая дурноту, переполз от окна к стене, распахнул двери в чулан. Никого! Дверь! Запер ли он дверь? Стремительный рывок, пальцы смыкаются вокруг ручки– только скрежет чуть ослабленных болтов. Заперто. Заперто, но… кто смотрит?! Сергей метнулся к окну и внимательно оглядел улицу, автомобили, противоположные его стороне окна. Никого, только мелюзга играет на площадке… может, он? Нет, мальчик сюда не смотрит, но кто тогда смотрит, кто? Зашторив окна, Сергей присел у батареи и закрыл глаза в попытке успокоиться.

Однако ощущение незримого присутствия кого-то совсем рядом не отпускало его. Распахнув глаза, Роднин с криком замахал кулаками в попытке достать неведомого врага, то приседая к полу в надежде подсечь его, до прыгая к потолку с мыслью, что он на нем стоит. Костяшки лишь просвистели по воздуху, не встречая сопротивления. Посторонний замерцал, то тая подле него, то возникая с другой стороны, раздваиваясь и испуская тепло со всех сторон. Так, схватил себя за голову Сергей, успокойся… здесь никого нет! Это– просто обострение и ничего больше, а раз так, то нет ничего проще, чем позвонить. Глаза нашли приклеенный к стене большой лист с крупной надписью: "Если чувствуешь, что близок к срыву, звони по этому номеру." и последующей заветной комбинацией цифр. Не глядя на телефон, Сергей оттарабанил ее по клавишам, бегая глазами по стене. Она была сплошь заклеена листами разных форм и размеров. Большинство из них были исчирканы странными рисунками– то беспорядочно разбросанные по огромной белой поверхности, то словно складывающиеся из разных кусков в паззл, открывающее единое, но лишенное цельности произведение с непонятным содержанием. Глядя на эти рисунки, невольно приходишь к мысли, что их автору не помешало бы хотя бы научиться держать руку ровнее, а окажись рядом настоящий художник, то и его полное ангельской терпимости к чужим косякам лицо скривила бы гримаса отвращения. Эти рисунки не шли в сравнение даже с детскими бездарными произведениями, которые гордые родители суют каждому гостю под нос с фразой: "Смотри, какой шедевр!" и затем вешают на холодильник, ибо тут была приложена рука взрослого человека. Странные образы, каракули и хитросплетения ужасающих пародий на лица совершенно дисгармонировали друг с другом. Может, в глазах автора они и имели какую-то иную смысловую нагрузку, но в глазах обычного человека это была просто мазня, которую иногда прерывали "проблески света"– просто исписанные листы, при более близком рассмотрении оказывающиеся очередным образцом дефективного мышления. Странные фразы и предложения, а то и целые абзацы не несли в себе практически никакого поддающегося трезвой оценке смысла, полностью дезориентируя своей несвязностью и абсурдностью при прочтении, но порой попадались и осмысленные записи. На тоненьком огрызке туалетной бумаги, что была прибита гвоздями, было еле различимой цепочкой начеркано: "Ты меня никогда не знавала, влюбившись в тебя я взлетал." Интересно, о чем думал этот несчастный, когда чиркал это огрызком карандаша? Что волновало его в тот момент? Неужто этот душевный урод впервые познал что-то кроме окружавшего его презрения? Или, может, он вспоминал свою мать, бросившую его на произвол судьбы? Что-то же должно было послужить появлению этим старательно выписанным буковкам? Но вот что? Уж явно не эти ужасные стены без обоев и не этот вымазанный в побелке потолок и уж точно не этот пол с постоянно скрипящими досками. А что говорить уж об убогой мебели, которая осталась от предыдущих владельцев, решивших взять только то, что не имело вид помойного интерьера в каморке двухсотлетнего человека? И речь идет не про фильм. Вид за толстыми светонепроницаемыми шторами тоже не радовал глаз– высокие и толстые, словно дубы, деревья стояли на большой игровой площадке, что стояла в кольце стоянки для автомобилей, и загораживали вид. Однообразные до омерзения, ровными рядами стояли примерно метр друг от друга каждый, являя собой идеальный участок для игры в салки либо прятки. А толстые, низко свисающие, цепляющиеся друг за дружку ветви превращали и ту и эту игры в нечто трудно описываемое, хаотичное и для кого-то даже веселое.

Гудки в динамике прервались щелчком и неясный голос прорезал помехи:

–Да, алло! Алло, я слушаю! – после молчания голос продолжил уже с оттенком злобного нетерпения, – Или говори или я бросаю трубку, слышишь?!

–Добрый день, п… Виктор. – внезапно смутившись, прохрипел Сергей.

–А, это ты, мой мальчик! – голос сразу обрел нотки тепла, – Как самочувствие? Ничего не тревожит? Тебя давно уже не было слышно, я уж начал было беспокоиться!

–Все в порядке, друг. – Сумароков так и остался единственным человеком, кому повезло услышать это слово от Сергея, и едва не стал тем, к кому могло быть обращено второе. – Я просто чувствую… мне показалось, что я теряю контроль.

Он уже жалел о том, что побеспокоил доктора, когда том конце провода раздался вздох. Потом еще один, более протяжный и страдальческий.

–Вы в порядке, доктор?

–Нет-нет, все нормально. Сиди дома и постарайся никуда не выходить, слышишь? – задышал в трубку Виктор.– Мне стоит приехать, привезти тебе лекарства.– снова вздох,– А ведь я говорил тебе, что нам не стоит прерывать сеансы.

–Теорию нужно подкреплять практикой, доктор, чем я и занимаюсь. Я чуть подожду, потом пойду прогуляюсь. – массируя пальцами брови, Роднин уселся спиной к кровати на пол.

–Нет, стой. Слышишь? Не вздумай выходить из квартиры, ты меня понял?

–Ваши запреты делают только хуже. – внезапно досада на себя сменилась нахлынувшей обидой, возбухающей в горле Сергея,– Я… я позвонил вам, чтобы вы меня поддержали, а не ограничивали, неужели это так трудно понять? Я не какой-то там опасный зверь, я человек и нуждаюсь в помощи– мне тоже бывает трудно! Но, раз вам важно только то, чтобы я сидел на месте и в ус не дул, то не приезжайте, я сам справлюсь!

И положил трубку.

* * *

Где-то на другом конце города в одной из советских многоэтажек старый человек разносил все в пух и прах, проклиная на чем свет стоит "этого долбанутого психа, по которому карцер плачет". Но, враз успокоившись, Виктор закинул сброшенное после звонка одеяло обратно на постель, залпом выпил горячий чай и, поскуливая от обжигающего нёбо и пищевод кипятка, спустился на перилах вниз, тогда же застегивая рубашку и набрасывая пиджак на плечи. Выбегая во двор, он воплем отогнал псину, облегчавшуюся на колесо его машины. Минуту спустя он уже гнал по главной дороге, неистово сигналя не желающим его пропускать попутным водителям.

"Без глупостей, мальчик, без глупостей!"– мысленно умолял он, словно надеясь на то, что его услышат за километры, вслух же оря: "Да куда ты прешь, собака такая?!"

Откуда в этом городе столько бездомных собак? Что за сволочи это допускают?!

* * *

Ворон был прямо у него на глазах. Та чертова крылатая скотина, что бесцеремонно оторвала его от сна! Сергей уже потирал в предвкушении ладони, ища глазами камень. Этот слишком маленький, вот этот слишком большой и тяжелый. Где же ты, родимый? В левом газоне чуть поодаль лежал белый, порядком поистертый камень размером с человеческое сердце. Ага! Подбежав и схватив его, Роднин направился к птице, возбужденно дрожа. Месть сладка, не так ли? Она пыталась уковылять подальше, видя приближающегося великана. Пыталась взлететь, размахивая сломанным крылом и покаркивая, раз за разом падала навзничь, неуклюже вставая на лапки и пытаясь уйти от смерти. И камень настиг ее. Да! Неумолимая тяжесть приземлилась с максимальной силой мужской руки, размозжив черное тельце всмятку. Лишь крылья да лапки подрагивали и клюв распахнулся в агонии. Он нанес еще удар, раздавив головку. Ноздрей коснулся еле заметный гнилостный аромат.

Обернувшись, Сергей увидел длинноволосого юношу, с изумлением взиравшего на картину расправы. Широко распахнутые глаза резко контрастировали с спокойным лицом и они же твердо уставились прямо на него. Роднин почувствовал неловкость, затем вновь накатывающее чувство опасности. Это… он? Ему казалось, что парень вот-вот достанет из кармана нож и накинется на него– настолько колюч был этот взгляд и подозрительно подрагивала правая ладонь, вроде бы, нет, точно тянется к карману джинсов! Сердце бешено забилось, ярость начала бурлить в крови. Перехватив камень поудобнее, он двинулся на юношу.

А тот лишь качнул головой и с прытью рыси забежал в их общий подъезд.

"Стой, собака!"– рявкнул Сергей и бросился за ним следом, – "Поймаю– зашибу!"

Однако ни на первом этаже, ни на последнем его не оказалось. Люк на крышу, казалось, был надежно задраен. Плюнув на лестницу в досаде, Сергей пнул какую-то дверь и, не дожидаясь возмущенных криков жильца, сбежал вниз. Вновь посмотрев на тушку убитого ворона, покачал головой, понимая, что погорячился. Это же всего лишь птица. Только птица, которая не знает, что нельзя мешать людям спать, стуча в стекла до того, как солнце поднимется над Птичьей улицей.

* * *

Уже через пятнадцать-двадцать минут он стоял перед заветной дверью. Достав запасной ключ из кармана, повернул ключ в скважине и распахнул дверь настежь. По гостиной гулял сквозняк. Его бывшего пациента не было на месте.

–Дьявол бы тебя побрал, чертов идиот! – не выдержав, застонал Сумароков.

Выбегая на лестничную площадку, Виктор наткнулся на юношу, что быстро поднимался вверх, перепрыгивая через три ступени за раз. Едва не сбив его с ног, Виктор успел схватиться за воротник рубашки прежде, чем парнишка покатился с лестницы. Сбивчиво извиняясь, он поинтересовался, видел ли тот своего неадекватного соседа. "Опять на крыше, вероятно. Ее постоянно запирают, но он как-то умудряется туда попасть."– пробормотал себе под нос мальчишка. Виктор тут же помчался по лестничным пролетам вверх.

Распахивая люк на крышу, он уже знал, что никого там нет, но все равно поднялся, чтобы проверить наверняка. В первые минуты он просто бестолково метался в разные стороны, порываясь посмотреть там, там и там. Затем плюнул и выглянул со стороны двора. Площадку полностью скрывали аномально высокие и пышущие хвоей деревья, возле машин никого не было. Лишь цепочка старых кошелок медленно патрулировала улицу, иногда присаживаясь передохнуть на скамейке. Ругаясь, Сумароков подошел к люку и дернул за ручку. Заперто! Какого?.. Решив не торопиться, размеренным шагом направился по крыше к следующему корпусу, раскидывая носком ботинок валяющиеся осколки из-под битых бутылок, окидывая с отвращением валяющиеся презервативы и полиэтиленовые пакеты с клеем. Добравшись до второго корпуса, переступил через невысокий, покрытый рубероидом, в свою очередь щедро смазанный гудроном, плинтус, подошел к следующему люку. Открыто! Стараясь не спешить, он начал спуск вниз, каблуками скользя по неестественно скользким ступеням со сбитыми уголками. В какой-то момент одна из ступеней ушла из-под каблука и один из пролетов Виктор преодолел на своем внушительном от природы заду. Скрючившись в позе старика, страдающим болями в спине, и потирая зад, доктор вышел во двор и как мог быстрым шагом обошел по всему периметру. Никого! На площадке носились дети. "Так, детей он особо не любит, так что там его нет. У кого бы спросить?"– и, подбежав к старухам, он спросил их, не видели ли они явно неадекватного лысого мужчину, что проживает в одном из корпусов.

–А то, как же! – проскрипела самая внушительная из них. Сразу видно– глава прайда, – Лысенький такой, щупленький уродец, да?

–Ну, я бы не стал так его называть…– миролюбиво поднял руки Сумароков, но его перебили.

–Да урод он и есть урод! – перебила его вторая бабка и третья поддакнула:

–В мое время таких еще в колыбели душили, чтоб семя свое дрянное не распространяли, а тут, вишь ты, пожалели собаку!

–Так то оно так.– завела свое очередная бабка,– Будь моя воля, уж я б-то его прибила мужниным ружьем, если б этот осел его своему щенку-племяннику не отдал, тьфу черт на его проклятущу башку, имбецила пустопорожнего!

Все тут же начали наперебой поддерживать ее, приговаривая, как сами бы не отказались расправиться с ним.

–За что вы так его ненавидите? – опешил от столь негативной реакции доктор, невольно приходя к мысли, что Сергей явно что-то от него скрывал.

–Да потому что урод он, вот почему! И двери наши ломает, аки сучонок! – горланила в свою очередь самая уродливая старушенция.

"Черт, что же ты тут натворил без меня?!"

–Как это ломает? – Виктор решил не озвучивать свои мысли, – В смысле– выбивает их или что?

–Да замки он ломает, дурья твоя башка! – вышли из себя бабки, – Все время ковыряет в них проволокою своею, никакой управы над ним нет! Уже и полицию вызывали и людей просили с ним поговорить по человечьи, – "Ага, избить то есть, да?"– но ничего не действует, хоть ты, сука, тресни! Отговариваются токмо, мол, не украл ничего и не ломал, так и черт с ним, но только вот как я спать-то должна, когда этот фашист в округе шастает? У-у-у, прибить бы скотину!

–Судя по тому, что вы тут наплели, – не выдержал Сумароков, – так это не его надо прибить, а вас, старых лярв! В моей практике– а я врач, к вашему сведению, – попадались подобные вам. У нас в отделении таких особо буйных было принято называть "перезревший фрукт с молочной изюминкой"! Проблем с вами всегда обнаруживается больше, чем с самым неадекватным пациентом мужского пола– то вам это не так, то сё не так, то жопа болит, то рожа у медсестры неподходящая! А сколько предметов ломаете, когда буяните– и не скажете, что вам всем лет по восемьдесят! Хоть бери и на лопату ставь– траншеи копать! Тьфу на вас.

И, пока за спиной раздавались наперебой очумелое "О-о-ох каков козлина, вы посмотрите на него!" и полное яда "Ах ты, плут паршивый, я на тебя внуку пожалуюсь, а он тебе все почки отобьет, тварь!", а с ними обещания сходить к цыганке и проклясть его, доктор пошел обратно в квартиру Сергея. Не дойдя пару пролетов, он тяжело опустился на ступеньки, что недавно наградили его очередной порцией боли, а ныне загладившие свою вину спасительной прохладой. Тяжело вздохнув, почувствовав усталость от беготни и дефицита сна, медленно прислонился головой к стенке, прижавшись щекой к чуть влажной поверхности. Не до конца прикрыв глаза, Виктор сквозь щелку левого глаза смотрел в ровно окрашенную стену, примерно в трех-четырех метрах от него заканчивающуюся углом. Решив отдышаться и при этом не дать себе уснуть, стал представлять, как угол пролета превращается в линию горизонта, обращая гладкую синеву окрашенного покрытия в мирный штиль мертвого моря. Тогда Сумарокову и показалось, что в простой на вид стене скрыт целый подводный мир, что вот-вот ветер понесет за собою дюны, что не далее как через несколько секунд блестевшее в дневном свете закрытых облаками небес зеркало воды пробьет острый нос и великолепный дельфин на секунду зависнет в созвездиях из жидких хрусталиков и тут же с шумным плеском погрузится обратно, что из затененной линии горизонта внезапно покажется алый диск восходящего солнца, чье отражение вытянется в идеальный овал, который спустя пару минут поразит крохотная черная точка, вот-вот готовая приобрести очертания великолепного трехмачтового фрегата. Лучи солнца золотом отражаются от боков судна, его великолепные черные паруса вздуваются подобно животу заправского любителя пива, а алый же флаг медленно развевается под ветром, размахивая длинными кончиками. Шелест волн вот-вот пронзит громкий вопль моряка с «вороньего гнезда» и все словно по команде развернут посудину в указанную сторону. Их взорам откроется привычное, но все еще захватывающее зрелище– огромный кит совершает свой прыжок и тяжело ныряет в воду. И вот его внушительное тулово скрывается под водой, как огромный хвост показывается над поверхностью и словно махнув на прощание, так же уходит вглубь. На этом месте возникает крошечная воронка, но миг спустя она исчезает, оставив после себя лишь огромные круги, что расходятся вширь.