Простите, простите, простите меня…

«Необозримый залив полыхает снегами…»

Необозримый залив полыхает снегами.Он по-соседски в бескрайнее небо глядится.Два выходных начались, чтобы длиться и длиться.Лыжницы окольцевали себя рукавамижарких своих свитеров и наги, как наяды.Лишь раздевают безумные эти наряды.Блещет лыжня, уводящая вдаль и навеки.Встречная тоже уходит в безвестные дали.Веки смежив, позабывши обиды, наветы,лыжницы здесь отрясают земные печали…Но говорят, будто это лишь два выходных и не боле.Два выходных перед новой неделей, не боле.Да и залив – это Финский залив и не боле.Просто уставился в местное небо, не боле.Что же до лыжниц – туда по лыжне и обратно.Просто обратно по встречной лыжне и не боле.Так говорят. И возможно, не боле. Вполне.Я и поверил бы на слово. Если бы не —небо! Так запросто смотрит на снежное поле!Словно бы в зеркало так по-соседски глядитсябудто и жизнь началась, чтоб навеки продлиться…

«Сначала трясся на подножке…»

Сначала трясся на подножкеот контролеров поездных,потом проник в вагон, к окошку,потом на мягкой полке дрых,потом утратил осторожность,не помню сам и как – отстал.Один стою в пыли дорожной,уходит медленный состав.Вагонный разговор уехали маленький портфель идей,а я стою как бы для смеха,для развлечения людей,которые глядят из окон.Все едут мимо поезда…Стою в сомнении жестоком,что они едут не туда.

«А что природа делает без нас?..»

А что природа делает без нас?Кому тогда блистает снежный наст?Кого пугает оголтелый гром?Кого кромешно угнетает туча?Зачем воде качать пустой пароми падать для чего звезде падучей?Ни для кого? На всякий случай?..Вода бесплодно по березам льется,глухой овраг слепой водой залит…В надежде роща только обернется —он тут как тут. Остолбенев стоит.– Ау! – вскричит. И кто-то отзовется.И роща сразу примет должный вид.Осмысленно замельтешились сосны,и лопухи как никогда серьезны…Вокруг него расположился космос,над ним звезда падучая летит.

Плес

Здесь некогда я жил в гостинице,еще счастливым был тогда.Приехал с городом проститься,другие минув города.Здесь некогда, ведомый счастьем,я на холмах набрел на чашу, —иначе как назвать, не знаю, —земная впадина средь чащипростерлась, сдержанно блистая.Травнистый кратер всей земли.Господня, думалось, криница.Березы наискось росли,счастливые над ней склониться.И мнится: рощу перейти —и чаша тихо заблистает.А вот ищу – и не найти.И местные о ней не знают.И каждый мудрой головойпокачивает: мол, едва ли.Тут все известно, а такой,как вы искали, не видали.Нет чаши. Нет березок. Светне светится на дне криницы.Душа могла и ошибиться,и счастья не было. И нет.

«Сначала были встречи…»

Сначала были встречи.Что ни день – то встреча.С одним человеком,с другим человеком…Потом начались расставания.С одним человеком —ее обмотали шарфикоми куда-то увели.С другим человеком,его, говорят, куда-то увезли.Но вот уже ты сам себе хозяин.Можешь ни с кем не расставаться.А надо не надо – расстаешься.Добро бы со знакомыми —с друзьями!..С любимыми!Зачем расставаться с любимыми?Ради других любимых?С которыми тоже расставаться?А с ними ради чего?Ради того, чтобы наконецрасстаться со всеми вместе?

«…Как бел был снег, как реки чисты…»

…Как бел был снег, как реки чисты,как небо в этих реках сине.Валютные специалистыносили доллары в торгсиныа по небу аэропланыа по Москве автомобилиа пионеры в барабаныа диверсантов посадилиа ввысь строительные краныа женщины еще не пилиа вглубь большие котлованыа мы – чтоб сказку сделать быльюпреодолеть пространство и просторнам разум дал стальные руки-крыльяа вместо сердца пламенный мотор.

«Стеснительные ночлеги…»

Стеснительные ночлеги,как рано они начались.Запомнилась мне навекинеполноправная жизнь.

«…Утром, ранним солнечным утром…»

…Утром, ранним солнечным утром только и может это вспомниться. Только проснувшись, можно представить себе это.

Дождь по крышам, по дворовым деревьям. И чем черней небо, чем безысходней дождь, тем счастливей ты чувствуешь свою одинаковость с этим дождем, и деревьями, и переулками, и освещенными окнами домов, за которыми живут понятные и необходимые тебе люди, которым так же необходим и понятен ты. Сейчас вы друг другу еще не известны, но потом, в будущем, когда ты отдашь им свою жизнь и будешь умирать под белый шум дождя, а они, уже не в силах спасти тебя, будут тихо стоять вокруг…

Звёзды тех, еще тридцатых лет

«Сухие заборы мои…»

Сухие заборы моиразбиты, разбиты.Рассветные зори моизабыты, забыты.И давние двери моизавешены пылью.Там жили богини мои,уроки учили.

«Таинственную, как ее узнать?..»

Таинственную, как ее узнать?..Неведомую из соседней школы,загадочную из другой квартиры,и новогодних елок, и кружков,и отставаний по другим предметам?Теперь-то знаем мы, что бытиепо существу определяет все.Мы знаем сослуживиц, их подруг,соседок, родственниц, официанток.Таинственную, как ее узнать?..В какой-то степени всегда возможнопредположить, кто чем живет. Соседки,как правило, похожи на соседок,официантки – на официанток.Загадочную, как ее узнать?Неведомую, из других забот,других обид, привычек, удовольствийи отставаний по другим предметам?..

«У Сухаревой башни…»

У Сухаревой башни,где Сухаревский рынок,торгуют мамы нашишнурками для ботинок.В рабфаках наши братья.Сияют горизонты.Лишенки в длинных платьяхот солнца носят зонты.В ячейках сестры наши,багровые косынки.Оранжевая башня,надменный палец рынка…Сестренки наши седы.Состарили победы.И братьев – треть от силы.Победы покосили.И пионеров большене дразнят хулиганы.Туристы едут в Польшу,артисты едут в Канны.И Сухаревой башниуже в помине нет.Остался гром вчерашнихи нынешних побед.

«Я – в Москве. Угнетен и рассеян…»

Я – в Москве. Угнетен и рассеян,по давнишней Мещанской бежал.Вдруг – пахнуло… Листвою осеннейпогребенный, как жалок, как малБотанический сад наш! В Грохольскомпереулке размером в пятак.Не припомню, за вход сюда – сколько?Ну, а через забор – и за так.Были девочки в темной аллее,с книжкой каждая. Запах пруда.Были лилии. Стоя, белели.Было… После уроков – сюда.У забора стою. Только запахоблетелой листвы. Где они,эти девочки в светлых панамахна скамейках в подвижной тени?

«Звезды тех, еще тридцатых лет…»

Звезды тех, еще тридцатых лет.Вы светили сквозь слои печалей…Меченные мрачною печатьюотрочества, мы ходили вследдевочкам, которые носилишубки москвошвеевского стиля…Этих звезд уже в помине нет.

А капли сверк, сверк…

«Ты, музыка, так беспредметна…»

Алисе Фрейндлих

Ты, музыка, так беспредметна —нет бань, собак, древесных крон,а лепет флейт и громы медных —лишь звуки. Боль, удар и стон.В тебе я не ищу порядка.Восторг с печалью пополам.В тебе безмерно то, что краткои смутно жизнь шепнула нам.

«Тихо в доме, ах как тихо в доме…»

Слушая Шопена

Тихо в доме, ах как тихо в доме,за окошком снег, и он не слышен.Медленный рояль роняет громы.То пониже громы, то повыше.То взбираюсь в черные высоты,то внезапно рушусь в немоту…И забыты все обиды, все заботыв тихом доме, в тихом снеге на лету.

«А капли сверк, сверк…»

Слушая Скрябина

А капли сверк, сверк,травинки мокнут…Травинки вверх, вверх,хотя б немного.И горы вверх, вверхеще немного,там нет дорог, вех,им одиноко.И трубы вверх, вверх,уже охрипли,сзывают всех, всех,вопят, как выпи!А сердце вниз, вниз,вот-вот устанешь,вот-вот падешь ниц,уже не встанешь…

«Музыка – беседа с Богом…»

Музыка – беседа с Богом.Поначалу как могла —визги дудки, рыки рога,где не свет еще, а мгла.Научилась понемногусветлым громам, струнным звонам…Разговаривает с Богом,слушающим изумленно.

Соната

– Попрошу вас, мне того салатаи, пожалуй, этого вина.– Тишина! Товарищи, соната!Митя исполняет нам сонату! —Пианиста слушает жена.Музыка между столами бродит,неуместно так обнажена.Вина, воды, фрукты, бутерброды…Пианиста слушает жена.Нет, кому нужна сейчас соната!Ладно, ее дело сторона.– Кстати, он сильней играл когда-то. —Пианиста слушает жена.Листопад аплодисментов пылких.Лишь одна не хлопает она.Тосты, клики, вилки и бутылки…Пианиста слушает жена.

«Творчество человеческое – это вызов…»

Творчество человеческое – это вызовнебытию, необжитой пустоте мироздания.

Он сжёг себя на площади центральной

Воспоминание о сороковом годе

Наш полк был поднят по тревоге.Мы совершили марш-бросок.Куда ночные шли дороги —никто из нас и знать не мог.На место прибыли к рассвету.Рубеж заняли огневой.Как в праздничные дни, котлетыРаздали с кухни полевой.Указаны орудьям цели.Там враг неведомый засел.Тут мы в готовности засели.День поднимался, тих и бел.Приказ начать артподготовкуполкам в одиннадцать ноль-ноль.Отдельный дом с резным флагштоком,лесок с отдельною сосной.И ворошиловская лава,царица славная полей,покатит грозно, величавоза шквалом наших батарей.Но что такое? В десять тридцатьприказ: огня не открывать,а мирно перейти границуи без стрельбы, едрена мать!И перешли ее без боя.С оркестрами. Парадный строй.Туда, где дом стоял с резьбоюи лес с отдельною сосной…

Из газет мы узнали, что Эстония, Латвия и Литва добровольно влились в единую семью советских республик.

В Таллине

50-й год

Порабощенная страна.Я не сановный, не чиновный,но перед ней уже виновный,хоть это не моя вина.Наносят мелкие обиды.Что делать, им стократ больней.Терплю, не подавая вида,за грех империи моей.

В Вильнюсе

50-й год

Этот верующий город,верующая страна.Под пятой России гордойраспята. Не ты одна.Так покайся перед ликомБога – он тебе родной —и за грех страны великой,у которой ты рабой.

Еще о Вильнюсе

Годовщина

Он сжег себя на площади центральной.Всех оторвал от неотложных дел.Мир онемел. Одною больше раной.– Как сжег?!– Да говорят, сгорел.– С чего же он?– Да говорят, что радисвободы родины. Вообще, протест.Милиции вокруг как на параде.– Но говорят, что он был ненормальный?– Он был нормальней всех нормальных нас!Один нашелся. Времена туманны.То факел правды на земле погас.Сегодня годовщина. На кладбищеего могила. В этот день пустыдорожки меж крестов. Кого-то ищут.Милиции указаны посты.Из-за оград летят, летят цветы.

«Слегка воздевши пальцы пушек…»

Слегка воздевши пальцы пушек,освободительные танкипо городам ее прошли.Чехословакия послушна.Чехословакии останкилежат в пыли.Взялись за новую работу.Теперь в пыли Афганистан.Тебе войска несут свободу.Несут, несут – поныне там.Как много в этом мире пыли!Орудья танков бьют, как били.По неизведанным дорогам,приподнимая пальцы строго,они еще гремя пройдут.Свободы ждут и там и тут.

1982

«Четырнадцать рабочих расстреляли…»

Слухи о событиях 62-го года в Новочеркасске были сумбурны. А недавно по публикации статьи в «Литературной газете» я узнал, что к расстрелу были приговорены семь новочеркасских рабочих за недовольство повышением цен и понижением зарплаты. Потом я узнал, что по недоразумению расстреляли еще семерых.

Четырнадцать рабочих расстреляли.Пальба была в упор, как на войне.Но говорят – вину свою признали…Иначе, говорят, как уличить в вине?Пускай они и не были виновны,суров закон и на расправу скор.Стволы винтовок ожидают новых.Тут ближний бой! без промаха! в упор.Не настрелялись. Сколько лет минуло,родимая винтовка ищет лба.Вы видите? Там поднимают дула.Вы слышите? Там залп, идет пальба.

Из Дневника

«Нас времена всё били, били…»

Нас времена всё били, били,и способы различны были.Тридцатые. Парадный срам.Тех посадили, тех забрили,загнали в камеры казарм.Потом война. Сороковые.Убитые остались там,а мы, пока еще живые,все допиваем фронтовыенавек законные сто грамм.Потом надежд наивных эра,шестидесятые года.Опять глупцы, как пионеры,нельзя и вспомнить без стыда…Все заново! На пепелище!Все, что доселе было, – прах:вожди, один другого чище,хапуга тот, другой, что взыщешь,едва держался на ногах…

И кажется, быть пусту миру

1939-й, 40-й, 41-й…

Тогда служили по три, четыре, пять лет, не отпускали никого. До предстоящей войны, которая оказалась неожиданной.

Казарма, красноармейская служба.Мальчишки, виновные без вины.Уставы, учения, чистка оружья,Почетные лагерники страны.Служили, служили, служили, служили…Бессрочное рабство. Шинели – ливреи.Несметная армия в мирное время.Эпоха нежизни, года-миражи.

«Я с музыкою жил тогда…»

Я с музыкою жил тогда,готовый с ней туда, где битва,где смерть на людях – не беда…Но, занимая города,война сама пришла сюда.И музыка была убита.

«Нас матери на руки сдали…»

Нас матери на руки сдаликороткой победной войне.Нам скорбно доверился Сталин.Кому это нам? Это мне.Как мины постыло скрежещут,как женщины мучат во сне.Нам век не хватать будет женщин.Кому это нам? Это мне.

«Все еще, хотя и реже…»

Все еще, хотя и режеснятся сны, где минный скрежети разрывов гарь и пыль.Это – было, я там был.Но откуда – про глухиестены, где допросы, страх,сапогом по морде, в пах?..Я там не был! Но – другие…

«Аккуратно, перед наступленьем…»

Аккуратно, перед наступленьемвсе по кружкам разливают водку.Порошенный снегом суп глотают,хлеб дожевывая на ходу.Мы с Суродиным сидим в сторонке.Может быть, последний ломоть хлеба,может быть, последний раз из флягиводку разливаем пополам.Выпили. Чтоб тот, кто уцелеет,помнил этот день оглохший, белыйи домой вернулся и за другадве хороших жизни пережил!У него в спине была воронка.Мелкая воронка, но насквозь.

1942

«Снега незрячие. Слепые…»

Снега незрячие. Слепыедожди сшивают с небом землю.Ее заносят тихой пыльюветра, от года к году злее.Несут тяжелые уронывойска от танковых атак.Убитых вороны хоронятна безымянных высотах.И кажется, быть пусту миру.Народы мечутся в падучей.На снос назначена квартира.Другая где? Найдется лучше?

«В траншейных профилях земли…»

Станиславу Любшину

В траншейных профилях землимы пели. А над нами пелиснаряды. Плакали, скрипелии подпевали, как могли.Почти не помню песню ту.Но были там слова такие:«Не для меня сады цветут.Не для меня придет веснаи песней жаворонок зальется,и кто-то в роще отзоветсяс восторгом чувств не для меня!»И вот весна пришла. Не дляменя. И жаворонок залился.А я напился и свалилсяв канавы, травы и поля.Никто, никто не помнит слов.Кто помнил – тех уж нет на свете.

«На фронте была далеко идущая мечта…»

На фронте была далеко идущая мечта:если бы мне разрешили —потом, потом,когда кончится война,когда совсем кончитсяи все уже будет позади, —тогда чтобы мне разрешилихоть немного еще пожитьи просто оказаться Тами просто увидеть…И мне разрешили.Не просто смотреть ноподниматься и опускатьсяобижаться и не обижатьсязабываться и не забыватьсясоглашаться и не соглашатьсянапиваться и не напиватьсяи еще тысячу всеготолько на эту рифмуи еще сто тысяч на другие.Стыдно быть несчастливым.

1946

Откуда снова этот свет

«А женщины…»

А женщины,самые, казалось бы, несовершенные,иногда говорят такие слова…И так смешно шутят,и так проницательно думают о нас —чтобы нам было лучше,чтобы нам было сладко —с последней из всех – как с первой из всех.И то и дело это им удается,то тут, то там,то так, то сяк,а если не удается —они страдают молча.А если говорят —иногда говорят такие слова…

«Девушки высокими ногами…»

Девушки высокими ногамивозражают против моногамии.Но, полуодетые по-летнему,линиями семнадцатилетними,вырезом, открытою спиноймне напоминают об одной.Гордые, недобрые и добрые,вдумчиво колеблясь и маня,лишь твои опасные подобия.Все тобою мучают меня.

«Ты осветила все, что было прежде…»

Ты осветила все, что было прежде,задолго до тебя,таким весеннимтаким широким светом!И при свете,как в позабытом школьном сочиненье,рассеянно исправила ошибки:уступчивость мою – на Доброту,неправоту мою – на Правоту…Погасишь свет – и станет так темно!И все ошибки – на своих местах.

«Женщины, нас под руку берущие…»

Женщины, нас под руку берущие,если надо – понемногу врущие,если надо – правду говорящие,если надо – над землей парящие,как бы неземные существа,вниз, на нас, глядящие едва.Как вы нас разумно утешаете,как вы необидно нас прощаете.Полной средней школой недоученные,вы во все вникаете так вдумчиво!Собственной судьбоюозабоченные,собственной бедоюзамороченные,нас как будто и не утешаете,просто между делом потешаете —беспечными словами,усталыми руками,дурашливым лицом,соленым огурцом…

«А некогда – одна из вас…»

А некогда – одна из вас,сама своей не зная силы.неясным светом заслонясь,нас обожанию учила.Чтобы потом за нею следоми вы, встречаясь на пути,светили нам таким же светом,как некогда она. Почти.

«– Вы не скажете, как пройти…»

– Вы не скажете, как пройтик кинотеатру «Великан»? —Она могла бы это спроситьу любого другого встречного.Она могла бы так улыбнутьсялюбому другому встречному.Она могла бы швырнутьвсе свои веснушки,ни одной не оставив про запас,в любого другого встречного.Но она спросила у меня,и улыбнулась мне,и все свои веснушки,не жалея, швырнула мне.Вы скажете: «Ну и что?Спросила, как пройти в кино».Но как спросила!И как улыбнулась!И как засыпала меня веснушками!Она прекрасно знала, что делает.А я ответил, и смотрел ей вслед,и не посмел сказать «спасибо».Спасибо за то, что она спросила,спасибо за то, что она улыбнулась,вообще-то говоря, как первому встречному.Но встречным-то оказался я!И онане взяла обратно свои слова.Не взяла обратно свою улыбку.Не взяла обратно ни одной веснушки!

«„Девушка, не бросайте, пожалуйста“…»

«Девушка, не бросайте, пожалуйста».Стоят в троллейбусе,стоите в троллейбусе,стоим в троллейбусе.«Девушка, не бросайте, пожалуйста,копеечку!»Бросили за жизнь столько копеек!Бросили жизни,каждый третий – целиком,каждый второй – половину,остальные думают, что не бросили,что использовали с пользой —а теряют их незаметно,вот-вот потеряют до конца.Но стоят в троллейбусе,стоите в троллейбусе,стоим в троллейбусе.«Девушка, не бросайте, пожалуйста,не бросайте, пожалуйста,копеечку!..»

1981

Массовка в кино

Какая вдруг осанка у статисткии как умеет голову нести,когда пылают огненные диски,держа ее в серебряной горсти.Домохозяйки, продавщицы – простоусталая массовка у стены.Как вспомнилась им эта плавность, поступь,неспешность и держание спины?– Эй, фрейлины! Быстрее! Сроки, сроки!По лестнице! Под музыку! Наверх!..Как просто это вспомнилось массовке,как жалко, что забудется навек.

«Откуда снова этот свет…»

Наташе Гундаревой

Откуда снова этот светнебес и шумный блеск дождей?Откуда ветер? То есть – ветр?И женщина, и тайна с ней?Как долго прожил в темноте,уединился ото всех!Где были те дожди, и теснега, и свет, и женский смех?И вновь гроза! И снова яовеян ею с головой!Как ярки тучи надо мной!Как ты безмерна, жизнь моя!

«Я хочу работать!..»

Я хочу работать!Только когда я работаю,мне хорошо.Когда – с интересом,Когда – с обалдением,когда после работы необходимо выпить,поорать, похохотать,поспать, проснутьсяи опять работать!Если я отдыхаю, мне не так хорошо,как тогда, когда я работаю.Хорошо отдыхать тогда,когда повезло в работе.А когда не везет в работе —от чего, собственно, отдыхать?Когда я люблю —мне хочется между делом рассказать ей,как мне повезло в работе.А если мне не везет в работе —я не спешу к ней,я не бегу к ней.Я волочусь к ней за утешеньемв том, что мне не везет…

«Недвижно пылают закаты…»

Недвижно пылают закаты.Рассветы восходят сурово.Готовы к убийствам солдаты,и беженцы к бегству готовы.Готовы супруги к разлуке,готовы к беде властелины.Тем временем полдень над лугомсклоняется, жаркий и длинный.Готовы к обманам святошии к недоеданию дети.Готовы могилы.И все жерассветы восходят и светят…

«Она была давно замужняя…»

Она была давно замужняя,давно кухóнная, давноусталая, давно ненужная,с утра глядящая в окно —как там с погодою, тепло ли,что ей на улицу надеть…Все в прошлом молодые роли,пора скучать, пора седеть,пора подлаживаться к мужу,винить себя, прощать емуи думать, что могло быть хуже,и значит – что: быть по сему.Зачем надеяться на тайны ейтам, где уныло и темно?Зачем ловить слова случайные,зачем с утра глядеть в окно?Там улица, там рынок видится,ларьки спиртного, туалет…Нет тайн, нет рыцарей, нет витязей,не время им, вот их и нет.Зачем тогда искать ей большее,чем видится на первый взгляд?Зачем кухонное все горше ей?Зачем мечтания парят?Зачем предчувствия палят?..

«По статистике, многие женщины…»

По статистике, многие женщиныот усталости сходят с ума.Не позором – базаром развенчаныв сумасшедшие едут дома.И живут на окраине городав корпусах за глухими оградами,некрасивые и негордые,непричесанные, ненарядные.Им мужья передачи приносят.Детям врут, что они отдыхают.Они больше не требуют – просят.Они больше не плачут – вздыхают.И мужчинам дают указанья,чтоб питались! И чтоб не терзались!Осторожно по улице шли!И чтоб нервы свои берегли!..

«А девушки меж тем бегут…»

А девушки меж тем бегут,пересекая свет и тьму.Зачем бегут? Куда? К кому?Им плохо тут? Неплохо тут.На них бредущие в обиде.Завидуют уставшие.«Бегите, девушки, бегите!» —кричат им сестры старшие…Бегите же, пока бежится.А не снесете головы —хотя бы память сохранится,как весело бежали вы…

«В моей комнате людно…»…

В моей комнате людно,в моей комнате тесно:по одной программе – лютня,по другой программе – песня,а на радиоволне —«Гаянэ»,исполняет ансамбль«Танец с саблями»…Мне б хватило вполнев этом доме одной.Не позвать ее мне —так обижена мной.Не ответит на вызов,она дома сидит,и ее телевизор,как меня, веселит.

«Солдатской переписки строки…»…

Солдатской переписки строки.Письмо в расчете на ответтой незнакомой, той далекойв подшивке полковых газет,которая светло и странноглядит с газетного листа.Черты ее лица туманны —всегда туманна красота.Простые сведенья сначала:работа. Братик. Мама. Дом.Знакомство. Жалоба на жалость.А чувства? Нет, они потом.О том, чтобы соединиться,пока и речи в письмах нет.Там лучшая души частица,и лучшая придет в ответ.Живут и писем ожидаютдвух почт счастливые рабы.Уже меж строчек полыхаюттоска, предчувствие судьбы…Сто лет прошло. Я получаюсмешное в сутолоке дняписьмо от женщины случайной,совсем не знающей меня.И вот сажусь за стол, как прежде.Очки надел. Включаю свет.В полукомической надеждея, как солдат, пишу ответ…

«День мокроватый, тихий, зимний…»

День мокроватый, тихий, зимний.Неспешно по делам шагаю.Дела простые: магазины,библиотека, мастерская,бутылки сдать, зайти на рынок,не позабыть томатный сок,купить шнурки, подбить ботинок,что там еще?.. Пожалуй, все.По воскресеньям учрежденьязакрыты, справок не дают.Выходит, побывал везде я,а время два без трех минут.А я как раз стою у дома,где некогда, как говорится,я был любим… А что, ввалитьсяс авоськой прямо, по-простому?Проверить, глазки так же сини?Что с ней сейчас? Какая?..Но…– Вы что, не знаете? – спросили.А я не знал.– Давно?– Давно.А как вились вперед дороги,щемящей верою маня,что впереди такого много,не угадать, что ждет меня,что это все – пока, предвестье,что буду я не раз любим…Как хорошо нам было вместе,обоим было, нам двоим!..

«Не забыть этот сон…»

Не забыть этот сон.Каменистою речкой летели.Валуны и песчаные мели.Не забыть этот стон.Он – потом. Долетели.Вот он —город на возвышенье. Бревенчат.Желтым домом культуры увенчан.Не забыть этот стон.Город прочный, незыблемый, старый.Правда, фабрика – наших времен.Вход завален порожнею тарой.Не забыть этот стон.Я спускаюсь осклизлой дорожкой.«Как красиво!» – послышалось мне.Бабы в чанах мешают окрошку.Понимаю, что это во сне.Тут она на меня посмотреласквозь венок, почему сквозь венок?Посмотрела неясно, несмело.Чан с окрошкой, мешалка у ног.Раз венок, я подумал – простила.Значит, ей в подземелье пустомхорошо? Боль на миг отступила.Не забыть этот стон…

«Нас только двое, только двое…»

Фриде

Нас только двое, только двое.Мы на пустом столе войнывсего лишь горькою бедоюодною соединены…Когда судьба бедою веет,когда сума, тюрьма и суд —насколько эта связь прочнееблагополучья слабых пут!

«Очевидно, чувство любви, которое…»

Очевидно, чувство любви, которое может стать радостью существования, не отказывает себе в праве поиздеваться. Подурачит, поводит за нос, собьет с толку, заморочит, десять раз обманет, а потом уж – перед кем искупит свои забавы, а перед кем и нет. Так и проживут – и думают, что все в порядке.