Кто правит миром

В. П. Волк-Карачевский

Кто правит миром

© Волк-Карачевский В. П., текст, 2019

© Внешнее и внутреннее художественное оформление, ТГВБ, 2019

* * *

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩИХ СЕРИЙ

Конец XVIII века. Масоны, успешно создав свое первое государство – США, готовят революцию во Франции, чтобы подчинить себе всю Европу. Их главная задача – нейтрализовать Россию, так как Екатерина II и Потемкин, осуществляя «греческий проект» по восстановлению Византийской империи со столицей в Константинополе-Царьграде и планируя раздел Турции, Польши и Швеции, могут помешать революции.

Верховным масонам известно, что существует отречение Анны – дочери Петра I, согласно которому и Петр III, и великий князь Павел Петрович, и его сын, будущий Александр I, не имеют законных прав на российский престол, не говоря уже о самой Екатерине II, которая захватила трон силой, вопреки всяким законам.

Поручик в отставке Соколович, тайный глава всех масонов России, вместе со своим братом-близнецом хочет разыскать этот документ, чтобы с его помощью подчинить себе Екатерину II, а потом, устранив верховных масонов, самому захватить власть над миром.

Отречение Анны находится у скрывающегося в провинциальной глуши майора Нелимова. Почти пятнадцать лет тому назад он вместе с князем Шумским неудачно пытался возвести на престол достигшего совершеннолетия великого князя Павла I, чтобы, отстранив от власти и его, избрать на Земском соборе настоящего русского царя.

Дочь майора Катенька Нелимова – фрейлина при дворе великого князя. Все считают ее любовницей Павла I, с которым у нее всего лишь платонический роман, а влюблена она в своего родного брата Александра Нелимова. На самом деле Александр – сын князя Шумского, погибшего во время неудавшегося переворота, о чем Катенька не знает.

Княгиня Тверская, грозная хозяйка всей округи, назначила Александра – юного местного донжуана – женихом своей племянницы, робкой красавицы Поленьки, наследницы огромного состояния княгини. Юноше приходится разрываться между Поленькой – он питает к ней искреннюю симпатию – и своей соседкой бесприданницей Оленькой Зубковой, с которой они пережили первую отроческую влюбленность. Неотразимая красавица Оленька, потерпев поражение в неравной борьбе за жениха, уезжает в Москву, чтобы выйти замуж за богача и тем самым отомстить обидчикам. Не в силах преодолеть своих чувств к Александру, она возвращается домой, где он спасает ее от нападения разбойников. Ночь любви соединяет молодых людей, но ненадолго. Александр узнает тайну отречения Анны, которую майор Нелимов скрывал, чтобы не втянуть его в опасную интригу. Теперь все его мысли связаны с борьбой за трон. Он не собирается жениться на Оленьке, тем более что Катенька Нелимова – он ее считает своей родной сестрой – с детских лет ненавидит Оленьку, подозревая в ней соперницу. Александр же во всем послушен своей любимой сестре.

Оленька случайно находит в поясе убитого разбойника бриллианты и, внезапно сказочно разбогатев, покидает родные места – она по-прежнему надеется вернуть себе своего возлюбленного любыми, даже самыми коварными способами.

Тем временем верховные масоны возводят Соколовича на одну из высших ступеней масонской иерархии. Верховные масоны подталкивают Турцию и Швецию к войне с Россией, чтобы отвлечь ее от готовящейся французской революции. Если же Екатерина II и Потемкин по-прежнему будут мешать им, Соколович должен «снять их с шахматной доски», то есть убить.

Соколович ведет свою игру. Пятнадцать лет тому назад он по просьбе Екатерины;II предотвратил переворот, подготовленный майором Нелимовым. Теперь перед Соколовичем стоит задача дестабилизировать ситуацию в России, добыть отречение Анны, сделать Екатерину II своим послушным орудием. Для того чтобы императрица опять обратилась к нему за помощью, он хочет довести до конфликта отношения между Екатериной II и ее сыном Павлом I. Парижские агенты Соколовича выкрали у барона Гримма письмо Екатерины II, в котором она мимоходом сообщает о намерении короновать своего внука Александра I в обход его отца, страстно мечтающего о троне Павла I.

Соколович разработал план, как с помощью ничего не подозревающего выходца из России Николя Костени передать похищенное письмо императрицы Павлу I. Сделать это можно только через камер-юнкера Ростопчина: он, несмотря на молодость, умеет рассчитывать свои действия на много ходов вперед. Но и верховные масоны тоже не дремлют.

Подробнее все эти события были описаны в книге «Пелевин и пустота. Роковое отречение».

Страница, заимствованная из романа-лексикона в 100 000 слов М. Павича «Хазарский словарь» (Мужская версия). Как и в романе М. Павича, эта страница помещена в начале книги. Но, под ней никто не спит вечным сном. Это обычная цитата из произведения автора, любимого многими читателями.

Жану де Лабрюйеру[1][2],

прославившемуся знанием разнообразия человеческих характеров и нравов, а также пониманием тонкостей незыблемых законов книготорговли, посвящает эту и все последующие книги автор, преисполненный благодарности и надежд, пусть себе даже и не всегда оправданных, но тем не менее согревающих душу.

Теория заговора[3] имеет такое же право на существование, как и все теории, изо всех сил ее опровергающие, но, несмотря на свой всеобщий против нее заговор, так ничего и не сумевшие опровергнуть.

Теория заговора объясняет ход истории человеческой с той же достоверностью, с которой небесная механика известного англичанина Ньютона объясняет движение планет вокруг Солнца. Можно сколько угодно отрицать Ньютона и находить неточности в его формулах, но планеты не прекратят движение по своим орбитам, невзирая на опровержение причин, заставляющих их совершать сие движение, совершенно не обращая внимания ни на самые точные расчеты этих орбит, ни на самые новейшие изыскания всех астрономов со всеми их телескопами.

Из частного письма.

Какой роман моя жизнь![4]

Слова, приписываемые Наполеону Бонапарту, которые вполне могли бы сказать и императрица Екатерина II Алексеевна[5], и светлейший князь Потемкин[6], и поэт Гавриил Державин[7], и поэты Шиллер[8] и Гёте[9], а также знаменитые проходимцы: граф Мирабо[10], Талейран[11], наивный Лафайет[12], дочь банкира Неккера мадам де Сталь[13], сам господин Неккер[14], так удачно погревший руки на развале королевской Франции, господа парламентские ораторы, не дававшие спуску друг другу Питт[15] и Фокс[16], князь Репнин[17], граф Румянцев[18] вместе с сыновьями[19], стар и млад семейства Разумовских[20], граф, князь и канцлер Безбородко[21], в конце концов достигший всего, но не того, чего больше всего хотелось, император Павел I[22] и его сын Александр[23], художник Гойя[24], вездесущий Бомарше[25], король Людовик XVI[26], его супруга Мария Антуанетта[27] и, конечно же, Катенька Нелимова[28], милая автору непосредственностью и бесхитростной живостью желаний восторженного сердца.Как, впрочем, и многие другие персонажи, оставившие свои имена на потрепанных временем страницах истории, беспристрастно изложенной в настоящем сочинении.

ПРЕДИСЛОВИЕ,

в котором автор неторопливо размышляет об Истории и о своих задачах, из этих размышлений вытекающих

В конце известного пылкостью чувств и склонностью к просвещению и так любимого мною XVIII века в России[29] и в странах, от нее значительно удаленных, произошли события, вызвавшие последствия, которые ни много ни мало изменили мир: карта Европы украсилась названиями новых государств, вместо башмаков с серебряными пряжками мужчины стали носить совсем другую обувь, женщины забросили шляпки, напоминающие чепчики, и надели на свои прелестные головки нечто совсем не похожее на то, чем они раньше надеялись привлечь нескромные взоры. Ну а никогда не дремлющие историки торопливо вписали в свои книги множество новых имен; часть же имен, раньше не сходивших с кончиков их остро отточенных перьев, остались только в книгах, написанных до всех этих событий, а если и упоминались теперь, то все реже и реже.

А уж как перепутались жизненные пути простых людей, чьи имена не внесены ни в какие книги, кроме метрических, людей, никому не известных, но дорогих родным и близким, включая иногда и добрых соседей. Многие романтические девушки не дождались своих возлюбленных и вышли замуж совсем не за тех, о ком мечтали на заре туманной и полной неясных надежд юности; некогда состоятельные господа обеднели, иные и вовсе разорились, а один подававший надежды стихотворец спился и умер в изъеденной мышами безвестности, не удостоившись бронзовых бюстов на шумных площадях столицы и мраморных изваяний в тихих залах библиотек. Так порой случается раз в три-четыре столетия, а то и чаще. Мир меняется.

И если ты, мой не лишенный любопытства читатель, запасешься терпением и усердием и, одолевая страницу за страницей настоящего сочинения, проследишь ход этих событий в их стремительном развитии, то увидишь чудесную картину, – ее по примеру одного легкомысленного француза, ко всему еще наделенного поистине африканским темпераментом[30], я хочу повесить на надежный гвоздь Истории[31].

Что есть история? Некоторые считают, и весьма упорно, что это взаимосвязь причин и следствий, вытекающих из строгих и незыблемых законов. И не только считают, но и излагают свое мнение, часто очень пространно, с многими подробностями, и весьма успешно – в том смысле, что находятся издатели, которые печатают их труды (именно труды, но никак не сочинения), и благодаря тому, что труды эти многотомны, а тома внушают уважение весом и толщиной, ими, этими томами, удобно заполнять полки библиотек.

И уже другие, следующие в порядке очереди историки, напрочь лишенные французского легкомыслия и тем более африканского темперамента, снимают покрытые пылью фолианты с полок, изо всех сил ворошат страницы, анализируют факты, сопоставляют цифры и делают совершенно новые выводы и неопровержимые, даже парадоксальные заключения. И все это движется подобно священной реке, суровым торжественным потоком, застывая в незыблемых гранитных берегах триумфальных арок, парадных порталов и заново отштукатуренных фасадов.

Что касается меня, то я, мой снисходительный и благожелательный читатель, скромно держусь в сторонке от этого неумолимого в своей величавой вечности потока.

Волей-неволей мне пришлось прочесть так много томов исторических трудов, что изложенные в них факты я по большей части уже забыл, а цифры, по свойственной мне беспечности, безнадежно перепутал. Волей, потому что читал я их, в общем-то, по своей охоте, подталкиваемый природным любопытством, приобретенным по ходу продвижения от счастливого и беззаботного младенчества к наивному детству, а от детства к непоседливой юности и зрелым летам, достигнув коих я обнаружил несметные и всевозрастающие запасы этого самого любопытства, требовавшего ответов на множество вопросов, – ответы на многие из них мне удалось найти сначала с помощью милых и беззаботных девушек, а потом догадливых и, что очень важно, предусмотрительных женщин. Но часть вопросов оставались без ответов, и ответы на них я доверчиво понадеялся отыскать в толстых книгах, по скупости, свойственной издателям, обычно не снабженных картинками, хотя иногда в них попадались гравюры и гравированные же портреты[32].

Ну а невольно, потому что перелистывать сотни и тысячи страниц приходилось себя заставлять: уж больно было скучно. И тем не менее, благодаря усердию (к которому призываю и тебя мой неустанно ищущий высоких истин читатель), перелистав множество исторических трудов, я обнаружил, что факты и цифры и даже глубокомысленные выводы совсем не есть История, а только всего лишь одежды Истории, часто строгие, сверкающие и блестящие и даже расшитые золотыми галунами, как ливреи важных лакеев, иногда подызносившиеся и лоснящиеся в некоторых местах от долгого употребления, а иной раз это и просто лохмотья, ветхие и сверкающие не золотом и серебром, а зияющими дырами, порой гордо выставляемыми на всеобщее обозрение по примеру Антисфена[33], одного из не очень известных учеников прославленного древнегреческого философа Сократа[34], наставника знаменитого Диогена[35]. А вот под этими одеждами и скрыто главное, суть и сущность Истории. Что же это? Интрига, интрига и еще раз интрига, догадливый мой читатель.

Слово «интрига», как и всякое достойное уважения слово, происходит из древнегреческого языка[36] и в точном переводе значит «пружина», точнее – «опасная пружина» и еще точнее – «опасно сжимаемая пружина».

Сжимают ее люди, которым избыток желаний и все того же любопытства вкупе с обычной непоседливостью и еще кое-какими качествами и чертами характера не дают вести размеренно-обыденную жизнь в привычных делах и заботах, и потому-то они и сжимают и закручивают ее, эту пружину, до тех пор, пока она не разожмется и не подбросит вверх тормашками всех, кто сжимал ее, вместе с теми, кто мирно вращался в кругу спокойной жизни и ни во что не совал своего носа.

Вот тогда-то и меняется мир, со всеми его странами, башмаками и шляпками. А люди, нарядившись в новые одежды, опять начинают сжимать все ту же пружину, движимые все теми же желаниями, прихотями и чудачествами, которые сплетаются в цепочки, тянущиеся из прошлого в будущее, завязываются мелкими узелками, а время от времени затягиваются в сложнейший узел, и его потом приходится развязывать, распутывать, а то и разрубать мечом, как это сделал однажды нетерпеливый царь македонян Александр[37], благо меч у него всегда был под рукой, а решимости ему было не занимать.

Читателя, жаждущего скрупулезного разбора фактов и глубокомысленных выводов, я отсылаю к библиотечным полкам, заполненным трудами самых кропотливых историков, среди них преобладают немцы – безусловно, именно им, а не кому-либо еще нужно отдать пальму первенства, когда дело доходит до точности и глубокомыслия, по поводу, к примеру, непонятных, далеких звезд[38] на ночном небе и нравственного закона – а к чтению моего сочинения я приглашаю только любителей интриги.

Интриги, интриги и еще раз интриги, плаща и кинжала, любви и шпаги.

Ибо, как и еще один француз[39] – он хотя и не обладал африканским темпераментом[40], но тем не менее не стеснялся присущей его соплеменникам легкости и простоты вкусов, – я тоже променял бы[41] любые серьезнейшие исторические труды на разного рода подробности, особенно интимные и потому не вошедшие в официальные отчеты, реляции и манифесты.

Я держусь мнения, что именно они, эти интимные и тайные, а вследствие своей тайности малоизвестные[42] подробности, и есть основа интриги всех событий. А интрига и есть История, что я и докажу тебе со следующей страницы, мой доверчивый, а главное, ленивый читатель: когда-то ты поленился прочесть какого-нибудь Карамзина[43] с Соловьевым[44] в придачу или Лависса и Рамбо[45], ну так не поленись полистать книгу, которую волею случая ты уже держишь в руках.

I. ИЗ РАСШИФРОВАННЫХ ДИАЛОГОВ

1. СМЕРТЕЛЬНЫЙ КАЛАМБУР

Увы, парламент не хочет[46] регистрировать королевские указы: парламент требует «штаты расходов».

«Штаты? – говорит один остроумный парламентарий, – Господа, по моему мнению, штаты, которые нам должны представить – это Генеральные Штаты».

Т. Карлейль.

И вот опять Амстердам или Венеция, Лондон или Париж, Мадрид или Женева, Рим или любой из этих городов, или какое-нибудь укромное поместье, или старинный замок с огнем в пылающем камине и те двое, о существовании которых не знает никто и над которыми уже нет никого – как правильно догадывается старший Соколович.

– Вся Франция требует созыва Генеральных штатов.

– Прекрасно! Замечательно! Кому пришла в голову эта мысль? Имя этого человека войдет в историю! Историки, скрипя перьями, запишут его во все летописи и анналы. Генеральные штаты не созывали лет двести?

– Да, лет двести. Когда-то Людовик XV[47] сказал, что зарезал бы родного брата, если бы тот посоветовал ему созвать Генеральные штаты.

– Кто же посоветовал это Людовику XVI?

– Не посоветовал, а потребовал.

– Кто?

– Парламент.

– Хорошо, парламент. Но парламент во Франции это ведь не парламент в обычном значении этого слова. Парламент у французов это и есть Генеральные штаты.

– Парламенты у них – собрания высших судейских чиновников. Они рассматривают судебные дела. Но в обязанности Парижского парламента входит регистрация законов, повелений короля, в том числе и о новых налогах. Члены парламента могут высказывать свое мнение по поводу того, что они регистрируют. Слово «парламент» в переводе с французского «парле» и означает «говорить». Это слово – парламент – французское, а не английское, в Англию его занесли французы времен завоевания ее Вильгельмом.

– Пусть так: гони парламент в дверь, он влезет через окно. Гони его в Англию, он вернется в Париж. Итак, французский парламент…

– Парижский парламент. Постоянное собрание судейских чиновников, каждый из которых купил патент на свою должность.

– Хорошо. Парижский парламент обсуждает… Что они обсуждали?

– Введение новых налогов. В казне нет денег. Государственный долг вырос до огромных размеров. И растет, потому что в стране множество привилегий. Это раздражает тех, у кого этих привилегий нет.

– Прекрасно. Они обсуждают, высказывают свои мнения и предлагают созвать Генеральные штаты. Но мне – и историкам в будущем тоже – интересно, кто первый сказал об этом? Имя этого человека. Что им двигало? Какая причина? Его вдруг озарило? Или он пришел к этому выводу, анализируя какие-то факты? Или ему подсказали эту мысль, идею, какие-то примеры? Имя, имя этого человека! Ведь не хором же потребовал Парижский парламент созыва Генеральных штатов! А если хором, то должен быть дирижер! Ведь всем этим процессом дирижируем мы с тобой. Это наша задача ввести в голову кому-то эту мысль, чтобы он ее – высказал, нашептал на ухо королю и подтолкнул его на эту дорогу к плахе, на которой уже лежит топор палача.

– Меч. Французы это делают мечом. И без плахи.

– Замечательно. Короля поставят на колени, палач взмахнет мечом и голова слетит с королевских плеч. Исполнится проклятие магистра тамплиеров Моле[48], сожженного на костре королем Франции Филиппом Красивым[49] и его прислужником Ногаре[50]. Но начнется все это с предложения созвать Генеральные штаты. Я часто размышлял об этом. Я думал: как, через кого, когда? По нашим планам, это должен сделать Лафайет. Мы вели этого идиота – именно простодушного идиота – чуть ли не с пеленок…

– Ну, не с пеленок. На него обратили внимание в пятнадцать лет, когда он отказался от королевской пенсии за отца.

– Да. С пятнадцати лет. Его называли «посмертным сыном» – он родился, когда его отец погиб во время Семилетней войны. Мать родила его в траурных одеждах. Сколько предзнаменований! Мы вели его за руку – и это громадное состояние, которое ему досталось, ведь тоже устроили мы. И все его подвиги в Америке. Мысль о созыве Генеральных штатов вдалбливали ему в голову как молитву «Отче наш».

– Он и заявил о необходимости их созыва на собрании нотаблей.

– Да, я помню. Он даже назвал их не Генеральными штатами, а Национальным собранием. Брат короля, граф д’Артуа[51] был ошеломлен. Он переспросил, что Лафайет имеет в виду – не Генеральные ли штаты? И тот ответил: «Что-то большее, чем Генеральные штаты». И этот остроумный ответ неделю повторяли в парижских салонах все дамы, щеголяющие модными философскими и политическими фразами. Но спустя неделю все об этом забыли. И вот находится человек, который без нашей подсказки требует созыва Генеральных штатов. Сам. И все хватаются за эту идею. Сами, без заговора и принуждения. И весь Париж, словно сорвавшись с цепи, вопит: «Генеральные штаты!» И вся Франция вторит этому воплю! Всем нужны Генеральные штаты! Это очень важно. Значит, все созрело.

– Мирабо[52]…

– Это предложил Мирабо?

– Нет, я хотел сказать, что Мирабо написал в одном из своих памфлетов: «Франция созрела для революции». Фраза стала популярной, ее повторяют в салонах. А еще появилась фраза – ее приписывают Неккеру – «Катится девятый вал» – ее тоже повторяет весь Париж.

– Это прекрасно. Но все-таки, кто поднял вопрос о созыве Генеральных штатов? И поднял так, что этого требует вся Франция! Я хочу знать имя этого человека!

– Теперь невозможно установить его имя.

– Почему? Ведь это произошло даже не вчера, почти сегодня.

– Это требование родилось из случайного каламбура.

– Из каламбура?

– Да.

– Этот гениальный, губительно-разрушительный ход родился из каламбура?

– Игра слов. Во французском языке слово «штат» имеет несколько разных значений. Хотя… Если задуматься… Может быть, они все едины… Это слово означает и «состояние», «порядок», «положение вещей», «умонастроение», «кризис», «опьянение», «неисправность». И «государство», и «государственная казна». Ну и, конечно, «Генеральные штаты» – собрание представителей всего государства. Но, кроме того, это еще и «список». Просто список, список чего угодно. В том числе список расходов. Во время споров в Парижском парламенте по поводу расточительности двора, скандалов и мошенничества члены парламента стали требовать список расходов. И какой-то острослов пошутил, что, может быть, нужен не список расходов, а собрание Генеральных штатов – оба слова – и «список расходов» и «генеральные штаты» – звучат одинаково. Все подхватили каламбур, повторяли, разнесли по Парижу – и кто скаламбурил, уже забыли, забыли и сам каламбур, все уже воспалились собственно мыслью о созыве Генеральных штатов.

– Прекрасно. Просто замечательно!

– Теперь всем кажется, что Генеральные штаты решат все проблемы, они – лекарство от всех бед. Созыв Генеральных штатов стал общей целью, это тот свет, к которому стремятся все.

– Та самая свеча, к которой летят мотыльки, чтобы сгореть в ее пламени… Прекрасно, я думаю, что короля убедят, заставят хотеть того же. Мне видится картина кисти Босха. Кретины ломают фундамент дома, чтобы его камнями заделать дыры в стенах. И торопят друг друга. И чем усерднее они колотят по фундаменту, тем скорее рухнет этот дом. Прекрасно! Просто замечательно! Когда-то король Франции Филипп Красивый придумал Генеральные штаты, чтобы, опираясь на них, разгромить тамплиеров, сжечь великого магистра Моле и утвердить королевскую власть. И теперь эти Генеральные штаты станут орудием разрушения этой королевской власти! Прекрасно! Мы не просто уничтожим короля, чтобы показать силу проклятия Моле, это будет символично – все свершится через Генеральные штаты – они сами возведут короля на эшафот! Важно, чтобы ничто не помешало извне. Что в Австрии? Что в России?

2. СВОЯ ИГРА

Иду на вы[53].

Князь Святослав.

– Похоже, Екатерина не подозревает, что Турция может так скоро объявить ей войну. В России неурожайный год. Екатерина только что вернулась из своего путешествия в Крым. Она надеется, что война с Турцией начнется года через два-три и она успеет подготовиться. Что касается Австрии, то беспорядки в Нидерландах только раздосадовали Иосифа[54]. Он по-прежнему готов поддержать Россию и двинуть в случае необходимости войска на Турцию. Турция, похоже, опять проиграет войну. Франция окажется в окружении. Иосиф мечтает о великих деяниях…

– Мы хотели снять его с шахматной доски…

– Да, но срока не назначили.

– Это сделает Маркиз Полномочный Вестник Смерти?

– Да. Иосиф уже доступен для него.

– Думаю, нужно еще подождать. В случае необходимости и Екатерина доступна для Соколовича?

– Как будто, да.

– Почему как будто? Возникли какие-то трудности?

– Возникло подозрение…

– Какое?

– Соколовичу передали золотой перстень Понимающего.

– Да, я знаю.

– Сложилось впечатление, что он до этого сменил всех людей.

– Интересно.

– Подозрительно. Вся верхушка в России и среднее звено – новые люди. Соколовича невозможно проверить.

– А если вызвать его к нам?

– Опасно. Если подозрения подтвердятся, его придется убить – ведь он тоже поймет. Тогда прервется связь со всей средней и высшей структурой масонов в России. А структура останется – так мы потеряем и собственно русское масонство. Он защищен почти так же, как и мы сами.

– М-да… Неожиданный поворот… Не припомню ничего подобного…

– Может я чересчур мнителен…

– Не замечал за тобой мнительности.