Долина

А потом почему-то к нему же это слово и прилипло.

И впоследствии, на всем своем пути к вершинам власти, Премьер тянул за собой «младшего брата», заставлял учиться и учил работать, пинал, ругал, но тащил и тащил по карьерной лестнице. И, став уже Премьером, добился-таки сложными интригами назначения своего протеже на пост главы МВД, хотя, вообще-то, силовые министры были вне его компетенции. Вальтер никогда не забывал своего погибшего отца и поэтому был неподкупен, хотя пытались купить его не раз.

После назначения Вальтера министром Премьер подарил ему гравюру с изображением старого китайца.

– А это кто такой?

– Святой, покровитель всех министров внутренних дел, – усмехнулся Премьер.

– Что ты несешь? – засмеялся Вальтер.

– Это Конфуций, один из величайших философов мировой истории. Такие вещи сам должен знать. Так вот, он десять лет был министром внутренних дел в китайской провинции Лу.

– И как, успешно?

– И да, и нет. Преступность он действительно искоренил, причем крайне жестоко, запугав при этом все население, хотя философом был гуманным. Но, когда его вынудили уйти, все быстро вернулось на круги своя.

– Значит, все впустую? – удивился Вальтер.

– Не совсем. Через несколько веков его философские идеи стали постепенно завоевывать умы китайцев. И, может быть, для уменьшения преступности это в итоге дало гораздо больше, чем его жестокость. Но, увы, нескоро. Ты лучше почитай его сам, хотя бы сжатое изложение его идей. Потом еще скажешь мне спасибо.

– Ладно, почитаю, ты мне пока что плохих советов не давал.

Вальтер стал Премьеру надежной опорой, и хотя давно уже и сам превратился в крупную политическую фигуру, но на всю жизнь сохранил бесконечное уважение и благодарность старшему другу. Из-за той старой дружбы глава МВД являлся одним из немногих людей в Правительстве, кто был с Премьером на ты.

А что касается грубых этих слов, то это было известное выражение из их детства. «А знаешь, чем ты отличаешься от куска дерьма? А ничем!» Когда мальчишки во дворе ругались, это было у них самым последним, не прощаемым оскорблением. После этого уже обязательно начиналась драка.

* * *

«И что он так разъярился из-за этой истории?»

– Я не…

– Папку смотрел?

– Да, только что открыл…

– Ну и уроды же в твоей епархии!

Сколько «уродов» у него в ведомстве, министр знал лучше, чем кто-либо другой, но очень не любил, когда ему на это указывали. «Где я им возьму других? И так-то работать почти некому».

– Ну, уволю я его, уволю, сегодня же…

Премьер молчал.

– Ну что, что ты еще от меня хочешь? Судить его?

Как же он не любил суды над своими сотрудниками! А в этот раз, похоже, придется. Но Премьер продолжал молчать. И тут Вальтер начал догадываться (если б не умел, не стал бы министром!):

– Так ты что же, хочешь, чтобы… – он осекся.

– Реши этот вопрос сам, и быстро! – рявкнул Премьер и бросил трубку.

«Ну, дела!» – удивился Вальтер. Давно уж такого не было. Но уже через полчаса из доклада его людей все стало ясно.

Через день Хряка срочно послали в командировку. В составе сборной команды из разных отделений он был направлен в соседний город для помощи местной полиции при конвоировании в Столицу большой группы особо опасных преступников.

Ехать надо было в ночь. Ребята все подобрались компанейские, ну и, ясное дело, квасили почти до четырех утра. Поспали немного, а когда утром прибыли, сержант куда-то пропал. Черт его знает, куда он делся. Лишь через два дня только нашли его на перегоне под насыпью. Зачем-то ему ночью понадобилось открыть дверь в тамбуре, проветриться, что ли, захотел, да вот сорвался и разбил башку об опору. Все участники злополучной пьянки получили по строжайшему взысканию, что, впрочем, дальнейшей их карьере ни в малой степени не помешало, скорее, наоборот.

* * *

Несколько слов курсивом.

Ой-ой-ой, а что это там за шум на лестнице? А это, наверное, уже бегут господа моралисты, похоже, сейчас кого-то топтать будут. Не иначе – автора. «Народ несется толпою», как писал классик, правда, несколько по иному поводу. Ну что ж, если какой-то читатель подумал, что Премьер был ангелом, то автор этого никоим образом не утверждал.

* * *

Однако мы что-то сильно отвлеклись. Пора двигаться дальше.

Политех

В последние два года школы Алеша как-то вдруг резко повзрослел и начал усердно заниматься, и притом без всякого давления родителей. Впрочем, такое нередко бывает, удивляться тут особо нечему. Так что, окончив школу, без всяких проблем поступил он в Политехнический, о чем давно мечтал. Ну да, знали, знали они там, конечно, чей он сын. Но парень был готов хорошо, в чем с удовольствием убедились экзаменаторы, и чужое место Алеша не занял.

Столичный Политех был институт знаменитый, можно сказать – легендарный. Если молодые люди, желавшие сделать карьеру, предпочитали поступать в Университет, в Юридический, в Дипломатическую Академию, Экономическую Академию и так далее, то в Политех шли самые головастые, самые спортивные, самые рисковые ребята и самые красивые девчонки.

Так, во всяком случае, говорила легенда, самими же студентами-политехниками сочиненная и весьма пропагандируемая. Студенты других институтов ее отнюдь не поддерживали, но в народе она была популярна. Среди столичных девиц иметь кавалером студента Политехнического считалось престижным, а в национальных студенческих спортивных соревнованиях четверть медалей всегда была за ними. Интересно, что та же четверть научно-технических кадров ВПК, да и значительная доля управленцев среднего и даже высшего звена была оттуда же – из Политеха. Впрочем, по числу приводов в полицию политехники также были первыми, причем с большим отрывом.

Вольнодумство там тоже не переводилось со времен царя Гороха – собирались всякие кружки по поиску Шамбалы, или, там, Высшей Истины, или Справедливости для Народа. Все попытки властей оное вольнодумство пресечь кончались ничем. Какие бы строгие решения ни принимались наверху, бывшие студенты, занимавшие немало разной важности постов во всех сферах, не сговариваясь, как-то невзначай сводили на нет все атаки на свою Alma Mater. И даже те из них, кто был вполне лоялен властям, в этом вопросе были солидарны.

Несколько слов курсивом Необычные экзамены

Был однажды случай, когда свежеиспеченный директор Службы Безопасности, продавленный на этот пост лоббистами ВПК, по прозвищу «Железный Алекс», решил показать всем свои возможности – он давно уже спал и видел себя в роли диктатора-спасителя в разболтавшейся этой стране. Как-то ночью были арестованы члены нескольких кружков. Было это в мае, накануне зачетной сессии. А через день студенты расселись на травке вокруг факультетских корпусов и углубились в свои конспекты. Внутрь почти никто не заходил. Вокруг толпились любопытствующие горожане и пресса, в том числе иностранная.

Всем желающим понять происходящее с милой улыбкой объясняли: «Какая политика, о чем вы? Никакой политики. Это ГосТехНадзор запретил. А мы просто выполняем закон». И они показывали размноженную на ксероксе копию акта вышеуказанной организации двухлетней давности. В этом акте констатировалась полная непригодность большинства помещений института к эксплуатации (ну, кроме ректорского корпуса, конечно – там-то мрамор и зеркала!) и запрещалось их использовать для занятий.

Денег на ремонт, конечно, тогда не нашлось, и постановление тихо запрятали под сукно, но эти стервецы где-то его раскопали. По правде, половина учебных заведений страны была в еще худшем состоянии, да и вообще, большая часть законов и постановлений в стране не выполнялась по причинам, в основном, экономическим. Но когда-то ведь надо начинать выполнять законы, не так ли? Преподаватели поддержали, профессора и доценты начали принимать зачеты прямо в парке Политеха.

На следующий день в иностранной прессе появились снимки «экзаменов на травке» и обваливающихся потолков в аудиториях. В других вузах начались похожие брожения.

А на внеочередном заседании ПолитСовета состоялся короткий и злой разговор. Тыча пальцем в газету, Председатель, не скрывая ярости, орал:

– Нам это надо? Нет, нам это надо, а? У нас, что, мало других проблем? У нас вчера было двести диссидентов, а сегодня уже пять тысяч! А завтра что будет? Ну, вот на хера это было нужно делать, … твою мать? На хера вы мне втюхали этого дурака? Мозги-то надо не железные, а нормальные иметь!

ППС вовсе не сочувствовал студентам, он просто был реалистом, умным и циничным. «Не надо начинать то, что нельзя закончить», – всегда говорил он. А в политически неспокойной стране экономических проблем, коих полно, не решить. Кроме того, он с опаской относился к честолюбивому «Железному Алексу» и весьма неохотно согласился на это назначение. А тут появился шанс отыграть назад.

Представители ВПК в ПолитСовете защищались вяло. Железяка, похоже, действительно сглупил – ну, кому они особенно мешали, мистики эти чокнутые? Кто-то буркнул: «Чижика съел», но это замечание осталось непонятым. А еще ведь надо было считаться с сильным недовольством многих бывших политехников, возглавлявших важнейшие военно-технические работы. Короче, будущая блестящая карьера «Железного Алекса» закончилась, едва успев начаться. Ребят и девчонок выпустили, да вдобавок еще пришлось ВПКовским зубрам, скрипя зубами, найти у себя деньги на косметический ремонт в Политехническом.

* * *

Итак, Алеша поступил, и началась студенческая бурная жизнь. Парень он был симпатичный, девушки на него сразу обратили внимание и, отдадим им должное, вовсе не потому, что он был сыном Премьера. Ему тоже понравилась одна однокурсница. Она-то и привела его однажды на занятия в альпинистскую секцию, в которой занимался ее старший брат.

Альпинисты

Это было показательное занятие для первокурсников. Ржаво-кирпичная стена спорткафедры была метров двадцати высотой, с очень удобными для лазания выступами. Несколько ребят и девочек в легких ветровках, рейтузах и галошах, обмотанные по груди какими-то толстыми веревками (это называлось обвязка), в поясах с нацепленными карабинами, ходили, деловито и тихо переговариваясь между собой и громко – с теми, кто на крыше обеспечивал верхнюю страховку. Они делали вид, что не замечают устремленных на них глаз новичков. Потом эти ребята по очереди ловко уходили наверх, а некоторые почти бежали, приводя неопытных зрителей в ужас и восторг.

Потом предложили новичкам:

– Ну, кто хочет попробовать, кто смелый? Жизнь гарантируем!

Несколько человек выступили, и Алеша тоже. Он знал – она смотрит. Старший инструктор почему-то выбрал его первым. Его обвязали, надели пояс, пристегнули карабины, что-то объяснили напоследок, – он от волнения сразу все забыл, – и он пошел вверх. Начал неплохо, кирпичные выступы у стены были большие и удобные.

Но скоро порыв ветра чуть развернул его, он непроизвольно посмотрел вниз, от чего его предостерегали, равно как и от взглядов в небо. В животе стало муторно, левая нога затряслась мелкой противной дрожью, и никак ее было не остановить. Это голова его знала про верхнюю страховку, а все инстинкты вопили: о, как страшно! Он вцепился двумя руками в выступ, прижался лицом к холодному кирпичу и не мог двигаться. «Боже, как стыдно, все смотрят, и она…» Но что, что же делать?

Но тут он вовремя вспомнил про булавку у пловцов. На мгновение освободил он левую руку и больно ущипнул себя за бедро, еще раз и еще раз, и дрожь пропала на время. Теперь хоть один шажок вверх надо. Так, нога, рука, рука, нога. Еще бы пару раз. Получилось! Несколько раз нога снова принималась за свое предательское дело, но он уже научился ее укрощать.

Вдруг сверху и совсем близко послышался голос:

– Ну, давай же, давай, все нормально, уже почти дошел! – Он выбрался на крышу, руки-ноги были как не свои, хотелось сесть.

– Вниз пойдешь, нет? – Парень в красной пуховке заглянул ему в лицо. – Ладно, похоже, хватит тебе на первый раз, – и стал отстегивать ему карабин.

Он спустился через чердак на лестницу и хотел было уже ускользнуть, никого больше не видеть и никогда больше сюда не приходить, но внизу у выхода был перехвачен парой сияющих глаз и отконвоирован назад к группе.

Незнакомый высокий человек в синей куртке положил ему руку на плечо:

– Нормально прошел, парень. А мандраж – это ничего, это тоже нормально. У меня в первый раз еще и похуже было. Иди-ка вон туда, запишись.

Слово «нормально», видимо, было основным у него в лексиконе. В другое ухо тут же влился восторженный шепот:

– Это же знаешь кто? Это же сам Высокий тебя похвалил!

* * *

– Так, фамилия, имя, факультет? – Его знаменитая фамилия тут как-то никого не взволновала.

– Короче, Склифософский, в пятницу едем на Корды. С Северного электричка в 20:15 на Озёра, мы в третьем от головы. Все понял?

Он растерялся:

– От какой головы? – и вокруг засмеялись. Она взяла его под руку:

– Пойдем, все объясню.

Вот так-то оно все и началось.

* * *

Лет за тридцать до этого старый профессор из Горного привел группу молодых ребят, горняков и политехников, к этому месту. Это были несколько живописных, почти стодвадцатиметровых скальных образований на берегу пары очень тогда еще прозрачных озер, километрах в ста к северу от Столицы. Ребята были в восторге, и кто-то из них сказал тогда в шутку: «Ну, это же просто Кордильеры!» Так и пошло с тех пор называться это место – Кордильеры, а чаще коротко – Корды. Политехники, а за ними и все столичные альпинисты с тех пор превратили это место в постоянный лагерь для тренировок и соревнований. Вот туда-то и попал Алеша в очередной ежемесячный выезд.

Все было внове для него – и каменное очарование Корд, и сильные и отважные люди, взбирающиеся по ним, и непостижимое вначале искусство скалолазания – даже на небольшой четырехметровый камушек как-то непонятно было, как залезать. А тут еще и завораживающие вечерние костры с потрясающими историями и с обязательной порцией страшилок для новичков – про Черного Альпиниста, Белую Женщину, Джан-Туганского карлика, снежных людей, таинственного радиста и тому подобное. А ты не смейся, читатель, не смейся, это все с книжечкой на диване не страшно, а ты вот ночью у костра послушай, когда ветер шумит в черных ветвях над головой!

Ну и гитара, конечно, и новые, доселе им не слышанные, мужественные и красивые песни, которые несколько дней крутились потом у него в голове:

…Тот камень, что покой тебе подарил…

И что-то сжималось в горле…

* * *

Посиделки в комнате сына продолжались, но состав участников стал меняться. Появилось много новых лиц, альпинистская и околоальпинистская публика, некоторые новички даже приходили, из пижонства, в штормовках, и смотрелись весьма импозантно. Вскоре, к ужасу матери, комнату сына стало заполнять разное горное снаряжение – рюкзаки, штормовки, ледорубы, громадные ботинки с какими-то железными зубьями – трикони, немыслимое количество всяких веревок…

– Ну, мама, не ругайся. Так надо.

– Ты что там у них, завхоз? – посмеивался отец. – Ну, смотри, завалишь мне сессию – мало не покажется.

Сын выкладывал уже припасенный козырь:

– Между прочим, батя, средний балл у наших ребят выше, чем…

– Ага, выше, чем у гиревиков, – смеялся отец.

– Да ну тебя – выше всех вообще, к твоему сведению. И ректор, между прочим…

– Ладно, ладно, ты сам учись, а то средний балл, понимаешь…

* * *

Вторым после тех осенних Корд потрясением для Алеши была летняя, после первого курса, поездка в горы, в альплагерь Сансуг. Стоя на зачетной вершине и глядя в эту кружащую голову даль, он испытал нечто, как сказать… Ну, в общем, кто был, тот знает, а кто не был – тех навсегда жаль, думал он. И тогда же решил он, что это все вокруг, все эти горы – это его судьба.

А что думала об этом сама Судьба, выяснится только через много лет.

В тогдашнем солнечном и радостном сентябре второго курса Алешина комната и в дни посиделок, и не только постоянно была наполнена веселыми загорелыми ребятами и девчонками, иногда и людьми постарше. Шли бесконечные разговоры о летних восхождениях и планах на будущее. Публика эта была, в общем, симпатична Премьеру, хоть и редко он их видел: поздно приходил. Что-то в них было особенное – а может, ему только так казалось? – в этих альпинистах. Взрослость, что ли, какая-то повышенная ответственность, несмотря на их постоянное ребячество, подначки и хохот. Может, и не случайно это было – за ошибки в горах плата слишком высокая.

И вот однажды Премьер уехал с работы очень рано, неважно почувствовал себя, тяжесть какая-то в груди. Мысли были мрачные, недолго уж, видно, оставалось ему небо коптить. Но он поспал часик, и полегчало. То был как раз день посиделок. Вопреки обычному разноголосому гомону, из комнаты сына доносился только один голос, хотя народу, судя по вешалке в прихожей, пришло много. Он налил себе чаю и вошел. «Продолжайте, продолжайте, я тут с краешка посижу, послушаю».

Во главе стола сидел высокий, с суровым обветренным лицом человек. У него не было двух фаланг на пальцах левой руки, и именно его-то рассказом все и были поглощены. То был известный всему альпинистскому сообществу страны восходитель, – мы будем называть его Высокий, – тот самый, что подбодрил Алешу у спорткафедры. Тот вечер получился очень длинный, и то, что он услышал, взволновало Премьера гораздо более, чем он мог ожидать.

А Высокий рассказывал в тот день о Живой Долине. О легендарной этой долине Премьер, конечно, что-то слышал и раньше, но знал о ней примерно столько же, сколько о Шамбале, то есть практически ничего.

Автор здесь воспроизведет рассказ Высокого, дополнив его многими подробностями, которые Высокий опустил, поскольку многим слушателям они были известны, а также началом, которое Премьер пропустил. Пусть простит автора милосердный читатель, но рассказ получится очень длинный.

Рассказ Высокого

Сказки о Долине

В южной части Большой Страны находится громадный горный массив, называемый Южные горы. Этот район был присоединен к Большой Стране лет двести назад после разных военных и дипломатических перипетий. Западная их часть была неплохо освоена, там были более плодородные земли и сравнительно (но только сравнительно!) приличные дороги, добывались какие-то руды и уголь, позже были построены санатории, курорты, недалеко было Синее море, и местные люди жили не слишком бедно, особенно некоторые. Среди вершин были два семитысячника, несколько шеститысячников и пятитысячников, вокруг них выросли за последние лет штук пятьдесят альплагерей разных ведомств и институтов.

Восточная же часть Южных гор природой была одарена скупо. Плодородной земли, полезных ископаемых там оказалось немного. Высоких гор тоже не было, и альпинисты там редко появлялись. Санатории были, но мало, только в предгорьях. Народ там жил в основном бедный, довольно малообразованный, весьма склонный верить местным преданиям, мифам, предрассудкам, сплетням в большей степени, чем своим глазам.

Среди этих преданий особенно популярным был ряд сказаний о некоей удивительной долине, называемой в разных селениях по-разному – Долина Жизни, Долина Белого Барса, Изумрудная и так далее. В этой долине якобы имеются несметные сокровища и творятся разные чудеса, особенно касающиеся здоровья и долголетия. Большинство первых собирателей местного фольклора относились к этим легендам просто как к сказкам. Хотя некоторые попытки найти долину были предприняты офицерами расквартированных там частей, но оказались безуспешными.

Типичная, можно сказать классическая, легенда выглядела примерно так. Некий молодой удалой охотник ушел как-то в горы и не вернулся. Все считали его погибшим, однако через несколько месяцев он появился, к всеобщему удивлению. Был он весь покрыт страшными шрамами, но жив и, в целом, здоров. Рассказал он, что встретил на охоте редчайшего белого барса – добыть такого было заветной мечтой каждого охотника. Преследуя барса, забыл он о всякой осторожности, непостижимым образом забрался на немыслимую кручу и уже не знал, где находится. Тут-то, на хребте, барс и напал.

Охотник ранил его ножом, но в схватке и сам получил страшные раны. Он понимал, что с такими ранами он не жилец. Заметив где-то внизу ручей, охотник из последних сил начал спускаться, поскольку очень хотел хотя бы напиться воды перед смертью. Дальше он ничего не помнил, а через какое-то время очнулся на берегу ручья и удивился, что еще жив. Более того, оказалось, что раны его невероятно быстро заживают. Он говорил, что там вода и сам воздух действуют, как самое лучшее лекарство, и что в лесу немыслимое богатство дичи и плодов. Пожив там какое-то время и полностью выздоровев, он стал искать выход, но выяснилось, что он находится в долине, окруженной очень крутыми склонами. Охотник не мог взобраться на скалы и никак не мог найти место, где он спускался. Однажды он снова увидел высоко на скале белого барса и понял, что это не случайно. Охотник полез в том направлении и на этот раз смог с огромным риском вылезти на заснеженный хребет. Там, на хребте, опять повстречал он барса и увидел, что зверь тоже покрыт шрамами. Долго стояли друг против друга два могучих красавца, и охотник сказал ему:

– Я хотел тебя убить, а ты мне показал выход, спас меня. Теперь я твой брат, и я никогда не буду больше убивать барсов.

Барс не напал на него, а стал спускаться с другой стороны хребта, и охотник, следуя за ним, хоть и с невероятными усилиями, тоже смог слезть вниз и вернуться домой.

Охотник этот, по преданию, прожил сто двадцать лет и отличался крепким здоровьем и веселым нравом.

– Я видел рай и даже жил там, – смеялся он. Однако вести кого-либо в это место он категорически отказывался. – Я точно знаю: нам туда не дойти, такой этой трудный путь, а если б даже и дошли, то уже не вернуться, – говорил он. – Не возьму я такой грех на душу. Кого надо, Всевышний сам приведет. А мне уже и то счастье, что эта долина есть на свете.

Предания о других людях, кому выпало побывать там, были схожи, иногда только счастливчик попадал туда не через скалы, а по каким-то подземным пещерам, полным сокровищ, унести которые, однако, почему-то не удавалось. По сказкам, только те люди могли попасть в эту долину, кому очень нужно было выздороветь. И люди, возвратившиеся из нее, всегда отличались удивительным здоровьем, добротой и веселостью.

– Злые не возвращаются оттуда, – говорила одна местная старуха.

Все местные жители гордились этой сказочной долиной, как национальной святыней, хотя никого, кто там был, так и не удалось найти ни разу за два века. Люди из Большой страны считали эти легенды просто сказками, сочиненными для своего утешения бедняками, чья жизнь была так трудна.

Живой

Однако лет восемьдесят тому назад долина была неожиданно найдена примерно там, где и указывали легенды. В том районе проводила съемку военно-топографическая экспедиция ГенШтаба, руководил ею известный путешественник майор Живой. Благодаря уникальным погодным условиям, сложившимся тогда, четырем особо подготовленным военным топографам удалось пройти обычно невозможным маршрутом по ныне исчезнувшему леднику и выйти на один из хребтов, окаймлявших долину. Высотой он был более четырех с половиной километров. И с этого хребта им открылось поразительное зрелище.

Это была долина удивительной красоты, ранее ничего подобного эти немало повидавшие путешественники не видели. Несмотря на нехватку времени, некоторое время они просто сидели в полном обалдении, глядя вниз. И даже весьма суровый Живой, их командир, не терпевший пустого времяпровождения, сидел вместе со всеми, повторяя иногда лишь: «Да-а, братцы…» Долина располагалась на высоте около трех тысяч метров, и имела в плане вид банана, вытянувшегося километров на семьдесят приблизительно с севера на юг, шириной километров двадцать и была окружена высокими и крутыми хребтами. Спускаться в нее без специального снаряжения было немыслимо. Сама долина поросла лесом, а по дну ее протекала речка.

Трудно описать словами, в чем именно заключалось очарование именно этого места, ведь и леса, и реки есть почти в любой долине. То ли это был изумительно радостный сочный изумрудный цвет листвы, то ли немыслимая игра света на окружающих скалах, то ли что-то совсем уж иррациональное, не поддающееся объяснению, – но смотревших на нее сверху она просто околдовала.

Световой день был короткий, пришлось топографам померзнуть всю длинную ночь в маленькой палатке. Но мысли о чудесной долине грели их. На следующее утро она показалась им еще более прекрасной. Они сумели провести несколько измерений, приблизительно наметив контуры долины, и прошли ледник обратно еще засветло, а в базовый лагерь спустились уже в темноте.