Женщины Цезаря

Клодию не трудно было добывать информацию. Легаты, даже такие угрюмые, как Секстилий, время от времени разговаривают. Обычно они говорили о Силии или о центурионе другого легиона, Луции Корнифиции, который, несмотря на имя, не был из влиятельной семьи.

Оказалось совсем нетрудно найти, где в Тигранокерте обосновался Силий. Он и Корнифиций обитали в малом дворце, принадлежавшем сыну Тиграна. Они там жили с восхитительными женщинами, и им прислуживало столько слуг, что хватило бы на целую когорту.

Публий Клодий, патриций знатного рода, явился к ним в гости и, как греки под Троей, принес дары. Конечно, не размером с деревянного коня! Небольшой мешочек грибов, которые дал ему Лукулл (он любил экспериментировать с такими вещами), и сосуд великолепного вина, такой большой, что потребовалось трое слуг, чтобы нести его.

Приняли его неохотно. Оба центуриона хорошо знали, кто такой Клодий, кем он приходился Лукуллу, как он вел себя на марше, в лагере у стен города и во время сражения. И личность Клодия не производила на них впечатления. Он был среднего роста, слишком заурядного телосложения, чтобы выделяться из толпы. Их восхитила его наглость – он явился словно хозяин. Не переставая болтать, Клодий удобно устроился на большой расшитой подушке между ложами, где оба легионера развлекались с подвернувшимися в данный момент женщинами, вынул свой мешок с грибами и принялся рассказывать им, что произойдет, когда они попробуют этот необычный продукт.

– Поразительная вещь! – разглагольствовал Клодий. – Попробуйте! Но жевать надо медленно, и не ждите, что нечто произойдет мгновенно. Надо подождать.

Силий не торопился воспользоваться приглашением. Он заметил, что и Клодий не подал примера и не стал жевать сморщенные кусочки – ни быстро, ни медленно.

– Чего ты хочешь? – резко спросил он.

– Поговорить, – ответил Клодий и впервые улыбнулся.

Это был всегда шок для тех, кто никогда не видел улыбающегося Публия Клодия. Улыбка преображала его вечно напряженное, недовольное лицо, делая таким обаятельным, что все вокруг тоже начинали улыбаться. И как только Клодий улыбнулся, тотчас расцвели улыбки на лицах Силия, Корнифиция и обеих женщин.

Но фимбрийца не так-то просто было провести. Клодий был враг – и намного серьезнее, чем любой армянин, сириец или кавказец. Поэтому после того, как улыбка исчезла с лица Клодия, Силий по-прежнему смотрел на него с недоверием.

Клодий ожидал именно такого развития событий. Это входило в его план. За те четыре года, что он слонялся по Риму, он обратил внимание на то, что простолюдины всегда с подозрением смотрят на знать. Они не могли понять, что высокородному римлянину нужно в их трущобах.

Клодий, никем не руководимый, отвергнутый своим классом, отчаянно желавший делать хоть что-то, поставил себе целью устранить эту преграду. Сознание одержанной победы согревало его. И еще он обнаружил, что ему нравится находиться в такой компании. Ему нравилось быть самым образованным и умным среди присутствующих. Это давало ему преимущество, которого он был лишен, находясь среди равных. Он ощущал себя гигантом. Всем своим видом он давал понять: вот знатный человек, которого действительно волнует судьба народа, вот аристократ, которому нравятся простые люди, их жизнь. Он знал, как втереться к ним в доверие и чувствовать себя среди них как дома. Он наслаждался новым способом лести.

Его методом была беседа. Никаких громких слов, никаких небрежных ссылок на греческих драматургов и поэтов, ни одного намека на то, что эта компания, или это вино, или его окружение ему не нравятся. И пока он говорил, он усердно угощал аудиторию вином, делая вид, что и сам много пьет, но внимательно следил за тем, чтобы оставаться самым трезвым. Он умел притвориться очень пьяным. Он валился под стол, падал со стула, выбегал из комнаты, делая вид, что его рвет. Первый раз, когда он попытался заговорить со своей намеченной жертвой, все держались довольно отчужденно. Но он пришел во второй раз, потом в третий, потом и в четвертый… Он ходил до тех пор, пока даже самый осторожный из компании не вынужден был признать: да, Публий Клодий действительно замечательный человек, свой парень, который просто имел несчастье родиться аристократом. После того как доверие было завоевано, Клодий почувствовал, что может манипулировать всеми как хочет – при условии, что никогда не выдаст своих тайных мыслей и чувств. Перед ним были неотесанные, необразованные солдафоны, отчаянно жаждущие похвалы вышестоящих. Только и ждущие, чтобы ими кто-то занялся.

Марк Силий и Луций Корнифиций ничем не отличались от прочих завсегдатаев римских таверн, даже если они и оставили Италию в семнадцать лет. Суровые, грубые, безжалостные – да. Но Публию Клодию эти двое центурионов казались податливыми, как глина в руках скульптора. Он был уверен в успехе. Это совсем легко…

Силий и Корнифиций признались себе, что Клодий им нравится, что он их забавляет. И Клодий делал вид, что дорожит их мнением. Он стал спрашивать, что они думают о том, об этом, всегда выбирая вещи, им известные, позволяя им чувствовать себя знатоками. Он притворялся, что восхищается ими – их энергией, их выносливостью в солдатской службе, такой важной для Рима. Наконец он стал им ровней, другом, милым юношей, светом в темноте. Он был своим, рассуждали центурионы, и, как свой, он сможет обратить внимание сената и комиций на наше ужасное положение. О, он молод, почти мальчик! Но мальчики вырастают, и, когда ему будет лет тридцать, он войдет в священные врата сената, он поднимется по cursus honorum так же беспрепятственно, как скатывается вода по полированному мрамору. В конце концов, он – из Клавдиев, он представитель семьи, которая много поколений существования Республики давала Риму консулов. Он – один из них. Но и – один из нас.

И только во время пятого визита Клодий затронул тему трофеев и дележа Лукуллом добычи.

– Несчастный скряга! – не очень внятно произнес Клодий.

– Э-э? – спросил Силий, навострив уши.

– Да мой уважаемый зять Лукулл. Всучил такому войску, как вы, парни, жалкие гроши. Тридцать тысяч сестерциев каждому, когда в Тигранокерте было восемь тысяч талантов!

– Он нас обделил? – поразился Корнифиций. – Он всегда говорил, что предпочитает делить трофеи сразу после сражения, а не после своего триумфа, чтобы казначейство не могло нас обмануть!

– Он хочет, чтобы вы так думали, – сказал Клодий, проливая вино из чаши. – Вы знаете арифметику?

– Арифметику?

– Ну, складывать, вычитать, умножать и делить числа.

– А-а, немного, – сказал Силий, не желая показаться неграмотным.

– Одно из преимуществ наличия собственного преподавателя, когда ты маленький, – тебя учат решать задачи, решать, решать. И тебя больно секут, если не можешь решить задачу! – пьяно хихикал Клодий. – Я вот сел и сделал несколько расчетов, например умножил таланты на добрые старые римские сестерции, потом разделил их на пятнадцать тысяч. И могу сказать тебе, Марк Силий, что люди в твоих двух легионах должны были получить в десять раз больше каждый! Этот mentula – мой зятек – вышел на ту рыночную площадь с видом щедрого начальника, а сам сунул кулак в задницу каждого фимбрийца! – Клодий с силой хлопнул кулаком по ладони левой руки. – Слышите? Это еще что по сравнению с кулаком Лукулла в ваших задницах!

Они поверили ему. Не только потому, что хотели верить, но и потому, что он говорил это очень убедительно. А потом стал быстро сыпать цифрами – перечислял случаи казнокрадства Лукулла с тех пор, как он шесть лет назад перебрался на Восток, еще до того, как фимбрийцы перешли под его командование. Как человек, который так много знал, мог ошибиться? Силий и Корнифиций верили каждому слову.

После этого было уже совсем легко. Пока фимбрийцы буйствовали всю зиму в Тигранокерте, Публий Клодий шептал в уши их центурионов, центурионы шептали в уши рядовым, а рядовые шептали в уши галатийским всадникам. Некоторые оставили своих женщин в Амисе, и, когда два киликийских легиона под командованием Сорнатия и Фабия Адриана пришли из Амиса в Зелу, женщины потянулись за ними, как всегда делают женщины солдат. Грамотных практически не было, и все же слух распространился от Тигранокерта до Понта: Лукулл систематически обманывает свою армию, лишая солдат справедливой доли трофеев! И никто из рядовых даже не подумал проверить расчеты Клодия. Они предпочитали верить в то, что их обманывают. В мыслях они уже получили в десять раз больше того, что обещал им Лукулл. Кроме того, ведь Клодий – такой умный! Он не может ошибиться ни в арифметике, ни в статистике. Все, что говорил Клодий, конечно, было правдой. Умный Клодий. Он знал секрет демагогии: говори людям то, что они больше всего хотят слышать, и никогда не говори им того, чего они слышать не хотят.

А тем временем Лукулл, помимо редких манускриптов и малолетних девочек, занимался делом. Он побывал в Сирии и отослал всех греков обратно домой. Южная империя Тиграна распадалась, и Лукулл хотел быть уверенным, что Рим наследует все. Ибо имелся еще третий восточный царь, который представлял угрозу Риму, – царь парфян Фраат. В свое время Сулла заключил с его отцом договор, согласно которому территория западнее Евфрата отходила к Риму, а восточнее Евфрата – к парфянам.

Когда Лукулл продал парфянам тридцать миллионов медимнов пшеницы, которую он нашел в Тигранокерте, он сделал это только для того, чтобы пшеница не досталась армянам. И когда баржа за баржей поплыли по Тигру к Месопотамии и Парфянскому царству, царь Фраат прислал письмо, в котором предлагал продлить договор на старых условиях: все, что лежит к западу от Евфрата, будет принадлежать Риму, а все, что восточнее Евфрата, – царю Фраату. Потом Лукулл узнал, что Фраат также договаривается с Тиграном, который обещает вернуть те семьдесят долин в северной части Мидии Атропатены в обмен на помощь парфян против Рима. Эти восточные цари – хитрые бестии, им нельзя верить. У них были свои, восточные ценности, а моральные ценности Запада для них – это песок.

И тут вдруг Лукулла осенила идея: можно получить такое богатство, о котором римлянин и не мечтал. Только подумать, что можно найти в Селевкии-на-Тигре, в Ктесифоне, в Вавилоне, в Сузах! Если два римских легиона и менее трех тысяч галатийских кавалеристов сумели ликвидировать огромную армянскую армию, то четыре римских легиона и галатийская конница могли бы покорить всю землю от Месопотамии до Эритрейского моря! Что нового могли противопоставить римлянам парфяне по сравнению с Тиграном? От катафрактов до зороастрова огня – армия Лукулла все преодолела. Все, что оставалось сделать, – это получить из Понта два киликийских легиона.

Лукулл быстро принял решение. Весной он вторгнется в Месопотамию и сокрушит парфян. Каким ударом это будет для сословия всадников и их сторонников в сенате! Луций Лициний Лукулл покажет им. Он покажет всему миру!

В Зелу полетело сообщение Сорнатию: немедленно привести киликийские легионы в Тигранокерт. «Мы идем в Вавилонию и Элимаиду. Мы завоюем бессмертие. Мы превратим весь Восток в провинцию Рима и сокрушим всех врагов Республики, до последнего».

Естественно, Публий Клодий услышал все об этих планах в том крыле главного дворца, где располагалась резиденция Лукулла. Именно в эти дни Лукулл стал лучше относиться к своему молодому шурину, потому что Клодий не лез ему на глаза и не пытался сеять раздор среди младших военных трибунов – привычка, появившаяся у того на марше из Понта в прошлом году.

– Я сделаю Рим богаче, чем он когда-либо был, – с радостью поделился планами Лукулл. Теперь он был не так суров. – Марк Красс все болтает о богатстве Египта, но по сравнению с богатством парфян Египет выглядит нищим. Царь Фраат взимает дань от Инда до Евфрата. Но после того как я покончу с Фраатом, вся эта дань потечет в сторону нашего дорогого Рима. Нам придется построить новое казначейство, чтобы ее вместить!

Клодий поспешил увидеться с Силием и Корнифицием.

– Что вы думаете об этой идее? – спокойно спросил Клодий.

Оба центуриона очень мало думали об этом, как стало ясно из слов Силия.

– Ты не знаешь равнин, – ответил тот Клодию, – а мы знаем. Мы побывали везде. Летняя кампания вдоль всего Тигра до Элимаиды? В такую жару и при такой влажности? Парфяне живут в этих условиях. А мы там умрем.

Голова Клодия была занята мыслями о трофеях, а не о климате. Но теперь его мысли потекли в другом направлении. Марш с Лукуллом? Риск получить смертельный солнечный удар? Это окажется похуже того, что он вынужден был выносить до сих пор!

– Ну хорошо, – быстро согласился Клодий. – В таком случае надо сделать так, чтобы кампания не состоялась.

– Киликийские легионы! – тут же сообразил Силий. – Без них мы не сможем идти в ту страну, ровную, как доска. Лукулл знает это. Необходимо четыре легиона, чтобы сформировать отличный квадрат для обороны.

– Он уже послал за Сорнатием, – хмурясь, сказал Клодий.

– Его курьер полетит как ветер, но Сорнатию понадобится почти месяц, чтобы подготовить войско к маршу, – уверенно сказал Корнифиций. – Сам он сейчас в Зеле, а Фабий Адриан ушел в Пергам.

– Откуда ты это знаешь? – удивился Клодий.

– У нас свои источники, – ухмыльнулся Силий. – Нам нужно послать в Зелу кого-нибудь из своих.

– Для чего?

– Сказать киликийцам, чтобы они оставались там, где находятся сейчас. Как только они услышат, куда должна двинуться армия, они с места не тронутся. Будь там Лукулл, он убедил бы их, но у Сорнатия нет ни силы, ни ума, чтобы справиться с мятежом.

Клодий делано пришел в ужас.

– Мятежом? – взвизгнул он.

– Ну, не настоящим мятежом, – успокоил его Силий. – Те парни будут счастливы сражаться за Рим – только не в Понте. Поэтому настоящим мятежом это назвать нельзя.

– Правильно, – сказал Клодий, якобы успокоившись. – Кого вы можете послать в Зелу?

– Моего денщика, – отозвался Корнифиций, поднимаясь. – Нельзя терять времени. Я сейчас же его отправлю.

И Клодий с Силием остались одни.

– Ты оказал нам большую помощь, – поблагодарил Силий. – Мы рады, что познакомились с тобой, Публий Клодий.

– Не больше, чем я рад знакомству с тобой, Марк Силий.

– Когда-то я хорошо знал другого молодого патриция, – проговорил Силий, задумчиво вертя в руках позолоченный кубок.

– Да? – заинтересовался Клодий. Никто не знает, куда могут завести подобные разговоры, что может стать зерном для его мельницы. – Кто он был? Когда это случилось?

– В Митилене, лет одиннадцать-двенадцать назад. – Силий сплюнул на мраморный пол. – Еще одна кампания Лукулла! Кажется, мы никогда от него не избавимся. Нас собрали в одну когорту. Лукулл решил, что мы очень опасны и на нас нельзя положиться. В те дни мы все еще много думали о Фимбрии. Поэтому Лукулл решил поставить нас впереди всех, под стрелы врага. И этого смазливого мальчишку, молодого аристократа, он дал нам в командиры. Думаю, ему было тогда лет двадцать. Гай Юлий Цезарь.

– Цезарь? – Клодий вдруг весь напрягся. – Я знаю его… ну, во всяком случае, слышал о нем. Лукулл его ненавидит.

– Тогда он тоже его ненавидел. Поэтому он и его подставил под стрелы вместе с нами. Но получилось не так, как рассчитывал Лукулл. Цезарь воспринял это спокойно. Он был как лед. А сражался! Юпитер, он умел драться! Он всегда думал, потому и делал все хорошо. В том бою он спас мне жизнь. И не только мне. Но меня он спас буквально. До сих пор не пойму, как ему это удалось. Я уже видел себя на погребальном костре, Публий Клодий.

– Он был награжден гражданским венком, – сказал Клодий. – Поэтому я и помню его так хорошо. Не так уж много адвокатов появляются на суде с венком из дубовых листьев на голове. Он племянник Суллы.

– И племянник Гая Мария, – сказал Силий. – Он сказал нам об этом перед боем.

– Правильно. Одна из его теток вышла замуж за Мария, а другая – за Суллу. Он и мой дальний родственник, Марк Силий, – добавил довольный Клодий. – Этим все объясняется.

– Что объясняется?

– Его храбрость. И тот факт, что он тебе понравился.

– Да, он мне понравился. Жаль, что он вернулся в Рим с азиатскими солдатами.

– А бедные фимбрийцы, как всегда, должны были остаться, – тихо произнес Клодий. – Не вешайте носа! Я пишу всем, кого знаю в Риме, чтобы аннулировать тот сенаторский указ!

– Ты – Друг Солдат, Публий Клодий, – молвил Силий со слезами на глазах. – Мы этого никогда не забудем.

Клодий выглядел взволнованным.

– Друг Солдат? Вы так называете меня?

– Мы так называем тебя.

– Я этого тоже не забуду, Марк Силий.

В середине марта из Понта прибыл обмороженный, измученный гонец. Он сообщил Лукуллу, что киликийские легионы отказались покинуть Зелу. Сорнатий и Фабий Адриан предприняли все возможное, но киликийцы не шевельнулись даже после того, как наместник Долабелла прислал строгое предупреждение. И это – не единственная плохая весть из Зелы. Почему-то, писал Сорнатий, войска двух киликийских легионов считают, что Лукулл обманывал их при дележе добычи с тех пор, как он вернулся на Восток шесть лет назад. Несомненно, бунт был вызван перспективой длительного марша по жаре, но и миф о том, что Лукулл – обманщик и лжец, тоже помог.

Окно, возле которого сидел Лукулл, выходило на ту сторону города, за которой далеко простиралась Месопотамия. Лукулл задумчиво смотрел на невысокие горы, видневшиеся на горизонте, и пытался справиться с разочарованием. А мечта казалась такой реальной, почти осязаемой. Дураки, идиоты! Он, из рода Лициниев Лукуллов, крадет ничтожные суммы у своих подчиненных? Он, Лициний Лукулл, и опустился до уровня хапуг-публиканов? Кто это сделал? Кто распространил такой слух? И почему они не могут сами убедиться в том, что это неправда? Несколько простых расчетов – вот все, больше ничего не требуется.

Его мечта завоевать Парфянское царство лопнула. Взять с собой меньше четырех легионов в совершенно гладкую равнинную страну было бы самоубийством. А Лукулл отнюдь не был самоубийцей. Вздохнув, он встал и отправился искать Секстилия и Фанния, старших легатов, которые находились с ним в Тигранокерте.

– И что ты будешь делать? – спросил ошеломленный Секстилий.

– Сделаю то, что в моей власти, с теми силами, которые у меня есть, – сказал Лукулл, с каждой секундой становясь жестче. – Пойду на север вслед за Тиграном и Митридатом. Я заставлю их отступать, загоню их в Артаксату и раскрошу на мелкие куски.

– Год только начался. Слишком холодно, чтобы идти на север, – заметил Луций Фанний с беспокойством. – Мы не сможем выйти раньше секстилия. В этом случае у нас остается всего четыре месяца. Говорят, что вся страна расположена на уровне не ниже пяти тысяч футов над морем, а урожай собирают только летом. К тому же вряд ли мы сможем разжиться там продовольствием: похоже, тамошняя земля – сплошные камни. Но ты, конечно, пойдешь западнее озера Тоспитис.

– Нет, я пойду восточнее озера, – ответил Лукулл. Эпикуреец снова скрылся за ледяной кирасой военачальника. – Если у нас остается всего четыре месяца, мы не можем позволить себе сделать крюк в двести миль только потому, что идти будет чуть легче.

Его легаты были огорчены, но никто не спорил. Давно привыкшие к такому выражению лица Лукулла, они не надеялись, что какие-либо аргументы смогут его переубедить.

– Фимбрийцев оставьте здесь валять дурака, – с презрением добавил Лукулл. – Эта новость им понравится!

В начале секстилия армия Лукулла наконец оставила Тигранокерт, но вовсе не для перехода на юг по жаре. Это новое направление (как Клодий узнал от Силия и Корнифиция) не слишком понравилось солдатам, они предпочли бы слоняться по Тигранокерту, делая вид, что несут гарнизонную службу. Но по крайней мере, хоть погода будет сносной. Что касается гор – ни одна гора во всей Азии не страшна фимбрийцу! Они успели взобраться на каждую из них, похвастался Силий. Кроме того, четыре месяца означали приятную короткую кампанию. К зиме они вернутся в уютный Тигранокерт.

Сам Лукулл вел войско в глубоком молчании, потому что во время поездки в Антиохию узнал, что больше не является наместником Киликии. Провинцию отдали Квинту Марцию Рексу, старшему консулу нынешнего года, и Рекс хотел поскорее уехать на Восток на все время своего консульства. Лукулл рассвирепел, узнав, что консула будут сопровождать три легиона! А он, Лукулл, не мог получить от Рима даже один легион, когда от этого зависела его жизнь!

– Что касается меня, то я доволен, – хвастливо заметил командующему Клодий. – Ведь Рекс – тоже мой зять, не забывай. Я, как кот, всякий раз приземляюсь на все четыре лапы! Если я тебе не нужен, Лукулл, то я поеду к Рексу в Тарс.

– Не торопись! – огрызнулся Лукулл. – Я еще не сообщил тебе, что Рекс не сможет отправиться на Восток, как он планировал. Младший консул умер, а потом умер и консул-суффект. Рекс прочно приклеен к Риму до конца своего консульского срока.

– О-о! – протянул Клодий и ушел.

Поскольку марш начался, Клодий уже не мог незаметно общаться с Силием и Корнифицием. Во время этой начальной стадии он вел себя среди военных трибунов тихо, ничего не говорил, ничего плохого не делал. У него было чувство, что со временем у него появится шанс. Интуиция подсказывала ему, что удача покинула Лукулла. И не он один так думал. Трибуны и даже легаты стали перешептываться о том, что Фортуна больше не на стороне командующего.

Его советники предлагали идти вверх по реке Канирит – притоку Тигра, протекавшему близ Тигранокерта и спускавшемуся с горного массива к юго-востоку от озера Тоспитис. Но все его советники были арабы с низин. Как ни искал Лукулл, он не нашел в Тигранокерте никого, кто был бы из того района, что лежал к юго-востоку от озера. А это обстоятельство должно было бы кое-что сообщить ему о той стране, в которую он шел. Но не сообщило. Потому что душа Лукулла так болела из-за потери киликийских легионов, что он не мог оставаться беспристрастным. Однако он сохранил достаточную ясность ума и послал вперед несколько своих галатийских конников. Они возвратились через неделю и поведали, что приток Канирит короткий и они вскоре уперлись в горную стену, которую не сможет одолеть ни одна армия, даже пешая.

– Мы видели кочевника-пастуха, – сказал начальник дозора, – и он посоветовал идти южнее, к реке Лик, другому притоку Тигра. Этот приток длинный, он рассекает ту горную стену. Пастух считает, что в верховьях он тише и мы сможем переправиться на равнину вокруг озера Тоспитис. А оттуда, говорит он, путь будет легче.

Лукулл был очень недоволен задержкой. Когда он попросил привести к нему пастуха, чтобы тот был их проводником, галаты сказали, что, к сожалению, негодяй исчез со своими овцами и его нигде не найти.

– Очень хорошо. Мы пойдем к Лику, – распорядился полководец.

– Мы уже потеряли восемнадцать дней, – робко проговорил Секстилий.

– Я это знаю.

Итак, дойдя до Лика, фимбрийцы и кавалерия двинулись по его течению, взбираясь все выше и выше, а потом спускаясь в низины. Никто из них не был с Помпеем, когда тот прокладывал новый путь через Западные Альпы. Если бы хоть один из них побывал там, он мог бы сказать остальным, что дорога Помпея – детская забава по сравнению с этой. Армия карабкалась в горы, пробираясь между большими валунами, которые выбросила река, – теперь она превратилась в ревущий поток, который невозможно было перейти. Она становилась уже, глубже, непокорнее.

Они обогнули очередную излучину и оказались на покрытом травой уступе горы. Травы было достаточно, чтобы как-то поддержать силы отощавших и голодных лошадей. Но вообще-то, радоваться было нечему! Дальний конец уступа, который явно был водоразделом, выглядел жутковато. Лукулл не позволил солдатам задержаться здесь дольше трех дней. Они находились в пути уже больше месяца, но фактически отошли от Тигранокерта на север совсем недалеко.

Когда они спустились в эту пугающую дикую местность, справа от них возникла гигантская гора высотой в шестнадцать тысяч футов. Легионеры сумели подняться на высоту в десять тысяч футов, задыхаясь от тяжести груза, который несли за плечами. Многие удивлялись, почему у них болит голова и почему им так трудно дышать. Люди могли идти только вдоль нового небольшого потока, с обеих сторон которого вздымались стены, такие отвесные, что даже снег на них не задерживался. Иногда целый день уходил на преодоление одной мили. Солдаты карабкались через скалы, держась берега бурлящей реки и стараясь не упасть в нее, не разбиться, не превратиться в месиво.

Никто не замечал здешней красоты: слишком трудно было идти. Казалось, легче уже никогда не будет, а дни тянулись за днями, и бурлящий поток не утихал, становясь глубже и шире. Ночью люди коченели от холода, хотя лето было в самом разгаре, а днем до них не доходили лучи солнца – такими огромными были окружающие их горные стены. Ничего не могло быть хуже, ничего.