Зоя, или На перекрестках судьбы

У Джона, получившего блестящее образование, был талант о котором Зоя не знала. Джон прекрасно рисовал, просто умалчивал об этом перед таким метром, как Виктор. Ему было как-то неловко признаться, что он тоже рисует. Он просил Виктора продать ему Зоин портрет, но тот все тянул, а в результате отказался продавать, поэтому Джон сам решил попросить Зою позировать ему. Где-то далеко в подсознании его не покидала мысль, что если они расстанутся с Зоей, то останутся рисунки и портреты с ее образом и это еще более усиливало желание рисовать ее.

Зоя с радостью согласилась позировать любимому. И вот однажды воскресным утром, когда она еще спала, Джон сделал набросок ее спящей. Рисовал Джон профессионально быстрыми, четкими линиями, он ведь закончил Кембридж по специальности архитектура и искусствоведение и все студенческие годы, да и после окончания университета постоянно рисовал. Он привез свои краски из Англии и рисовал виды Москвы, часто из окон посольства, выходящих на набережную Москвы-реки, прямо напротив Кремля.

Зоя была прекрасна спящей, нежный цвет лица, тень от длинных темных ресниц, разметавшиеся по подушке густые каштановые пряди волос. Джон работал быстро, но вдруг Зоя во сне повернулась и откинув одеяло, обнажила нежную девичью грудь, все это Джон быстрыми, уверенными штрихами успел нанести на эскиз. Ему захотелось сделать серию портретов Зои, было важно уловить момент и он воспользовался этим. Он осторожно подошел и слегка приподняв одеяло, открыл ее божественное тело и сделал еще один быстрый эскиз из его будущей серии «Спящая». Это было его секретом… подарком самому себе, возможностью увековечить свою жену, такую юную и прекрасную. Любящий поспать по утрам, он тихонько вставал пораньше и рисовал спящую Зою, ему хотелось сделать сюрприз и ей… Когда портреты были готовы, он показал их Зое, сказав при этом:

– Любовь моя, мне бы хотелось изобразить тебя и с открытыми глазами… Ты согласна позировать мне? – Зоя утвердительно кивнула головой.

С этих пор, когда у них выдавалось свободное время он рисовал ее. Грехом было бы не запечатлеть ее восхитительную фигуру, дарованную ей природой и Богом. Она была само совершенство, как в жизни, так и на полотне. Портреты, написанные масляными красками, Джон оставил в мастерской, чтобы они успели просохнуть и потом забрать их до приезда Виктора.

А до его приезда оставалось всего несколько дней. В глубине души Джон уже догадался, что Виктор тайно влюблен в Зою и решил больше никогда не встречаться с ней в его студии, чтобы не причинять другу страдания и боль.

Вернувшись из своего турне по Франции, первое, о чем подумал Виктор, едва переступил порог своей студии:

– Она была здесь с Джоном, вот ковер, по которому они ходили, тахта на которой они занимались любовью, повсюду их следы, а я здесь лишний… Острое чувство одиночества и потерянной надежды на любовь возникло в нем с новой силой.

Взгляд Виктора упал на холсты, стоящие в углу комнаты, он сразу заметил их, – холсты чужие, не его. Виктор подошел ближе и увидел Зою, изображенную Джоном, всю Зою, во всей ослепительной нагой красоте; ее каштановые волосы, рассыпанные по плечам, к которым он так и не прикоснулся. Как художник Виктор не мог не признать, что Джон профессионально рисует. Ему удалось передать и свет, и тени, и настроение, а главное любовь, которая была видна под каждым мазком кисти.

Не смотря на усталость после дороги, Виктор вышел из студии, запер дверь на ключ и уехал на дачу в Переделкино. Он впервые почувствовал себя чужим в стенах своей студии. Здесь теперь не его мир. Это мир Зои и Джона, а он здесь лишний.

А Зоя вернулась к себе в общежитие и потекли ее студенческие будни. На уроках Зоя была несколько рассеяна, чего не мог не заметить ее преподаватель Григорий Степанович Донецкий. Он подошел к ней после занятий и внимательно посмотрев ей в глаза, произнес:

– Зоя Бурмина, Вы сегодня были крайне невнимательны, я не доволен. И если Вы серьезно решили стать актрисой, первым делом научитесь оставлять свои личные проблемы дома, а в институте, а потом и в театре, Вы должны позабыть о них и становиться другой личностью, пусть и на время. Иначе ничего не получится и мы только зря теряем с Вами время. Искусство перевоплощения – это основной стержень, на котором все держится! —

Зое стало по-настоящему стыдно, ведь прав ее учитель, она все занятия думала о них с Джоном. Зато Зинка Тутырина выкладывалась по полной, вся группа ухахатывалась, глядя на нее. Даже грозный взгляд Григория Степановича не мог остановить смеющихся студентов и ему пришлось сделать паузу, выждать, чтобы все насмеялись вволю, затем, когда все успокоились и воцарилась тишина, старый учитель зааплодировал и не кому-нибудь, а Зине Тутыриной. Раскрасневшаяся Зинка чувствовала себя на седьмом небе: – Ей первой и единственной аплодировал и не кто-нибудь, а сам Григорий Степанович! А вот и ребята присоединились к нему… все аплодируют ей, Зинке! Нет, она станет великой артисткой и ее узнает весь мир! Никаких сомнений нет в этом, она уверена в своем успехе! —

А у Джона на службе состоялся не совсем приятный разговор с его руководителем. Дело касалось их далеко зашедших, как стало казаться начальству, отношений с Зоей. Джону пришлось ответить на ряд неприятных вопросов личного характера и он открыто признал Зою Бурмину своей женой, хотя их брак официально не зарегистрирован. Джон хоть и был в самом начале своей карьеры на дипломатическом поприще, но не настолько неосведомленным, чтобы не понимать, что следующего разговора может и не быть, его просто отошлют в любую другую страну, где не будет Зои. И он напрямую обратился к консулу за разрешением заключить брак в посольстве, чтобы увезти Зою в Англию уже как свою жену. Он, конечно, знал, что у СССР нет соглашения с Великобританией на подобные браки, но решил пойти Ва-Банк, опережая ход событий. Разрешения он не получил, но как ни странно его оставили в покое, видимо, преднамеренно закрыли глаза на романтические отношения их сотрудника. Тем более студентка театрального ВУЗа Зоя никак не подпадала в списки лиц, с которыми было нежелательно контактировать Джону, как дипломату и подданному Соединенного Королевства.

Так незаметно вслед за осенью наступила зима. Декабрь темный и самый таинственный месяц в году и все же именно в декабре рождается сказка о том, что в наступающем Новом году грядут перемены и все будет хорошо. Особенно, когда вы молоды и влюблены. Зоя и Джон через подставных «друзей» встречались в номере гостиницы «Метрополь», другого выхода у них не было. Их отношения все больше приобретали горькие нотки отчаяния и обреченности. И каждый раз, прощаясь и говоря друг другу «До свидания», они про себя думали: – А будет ли у них еще эта встреча? —

Поняв, что Виктор безнадежно влюблен в Зою и стараясь не делать ему больно, Джон все реже звонил и перестал встречаться с ним в его студии, но ему надо было забрать хранящиеся там портреты Зои, им написанные. Джон не раз пожалел, что не сумел их забрать до приезда Виктора из Франции, но так вышло, что он получил срочное задание по службе и не смог приехать в студию за портретами.

Предварительно позвонив и договорившись накануне о встрече, Джон приехал в студию Виктора в свой ближайший выходной и, конечно, один без Зои. Они обнялись, немного посидели чисто символически за рюмкой коньяку, т. к. Джону был за рулем автомобиля.

Виктор рассказал ему о своей выставке в Париже, которая прошла с успехом, вспомнили общих друзей. Джону было непросто начать этот разговор, но все же он решился:

– Спасибо, тебе Виктор, ты столько сделал для нас с Зоей хорошего, я никогда не забуду этого и как бы судьбы наши не сложились, помни, что у тебя есть друг в Англии. Я опробовал разные пути, писал консулу о разрешении на брак в посольстве, но получил отказ. Только один Бог свидетель, да и ты, Виктор, что я считаю Зою своей женой, а она меня своим мужем. Мы поклялись в верности друг другу в православном храме. Я свою клятву не нарушу, а вот Зоя в праве распорядиться своей судьбой, она слишком молода, а я хочу для нее только счастья. Я очень тебя прошу, чтобы ни случилось, не оставь Зою одну, кроме тебя у нее нет никого на всем белом свете, а меня могут в любой момент перевести в другую страну, но даже уйдя со службы, я не смогу жениться на ней и увезти ее в Англию. Пока, во всяком случае. Но при первой же возможности я сделаю все, чтобы нам быть вместе.

Виктор посмотрел на Джона и хотя в его взгляде все было ясно без слов, произнес:

– Пока я жив, обещаю заботиться о Зое, да и после смерти я не оставлю ее один на один с превратностями судьбы. Ты знаешь, у меня больное сердце, кто знает сколько мне осталось. Все, что имею я завещаю Зое, она будет материально обеспечена, не сомневайся. Если от меня будет что-то зависеть, помни, я всегда помогу. – Они обнялись и с этими словами расстались, как оказалось навсегда.

Глава 9 В западне

Лейтенант КГБ Станислав Зимин сидел а своем кабинете на Лубянской площади, уныло перебирая донесения сотрудников или попросту «стукачей», которых было пруд пруди среди студентов и преподавателей ВУЗов Москвы. Стас брезгливо брал в руки доносы и скользил по ним глазами. Сделанные словно под копирку, от них явно отдавало душком зависти, корысти и плохо скрытых интриг по сведению личных счетов.

Из нового: поступила информация на студентку 2-го курса ГИТИСа Изольду Бурмину, вступившую в интимную связь с иностранным дипломатом и подданным Великобритании Джоном Уинстоном. В донесении указывалось, что Изольда или как все ее называют, Зоя Бурмина встречается с Джоном Уинстоном с конца весны 1970 года, встречи происходили в общественных местах и на улицах Москвы, а также в студии известного художника Виктора Раковского. Начиная с осени, пара встречается в гостинице «Метрополь», в снятых на третьих лиц номерах. Встречи носят интимный характер, имеется видеосъемка, доказывающая, что Бурмина и Уинстон состоят в любовной связи. Донесения сексотов подтверждаются показаниями вахтенных дежурных Дома художников на В. Масловке и общежития ГИТИСа, где проживает студентка 2-го курса И. Бурмина. К доносам и показаниям были приложены фотографии Зои и Джона по отдельности и вместе во время их прогулок по Москве. Стас внимательно рассматривал эти фотографии, конечно, на это дело можно посмотреть под разными углами, за связь с иностранцем можно упечь девушку по статье, но какой интерес может вызвать у иностранной разведки восемнадцатилетняя студентка театрального ВУЗа, сирота из детдома… Значит любовь? Она редкая красавица, это видно даже по черно-белой и сильно увеличенной фотографии, переснятой с ее студенческого билета.

На ответственную работу в органы госбезопасности Стаса направили по рекомендации райкома комсомола после окончания юридического института. Может сыграло роль, что отец Стаса служил в органах и после войны отлавливал «лесных братьев» в Эстонии, где во время одной из операций был убит. Стас хоть и не был идейным комсомольцем, но предложение служить принял и уже третий год находился на службе в КГБ. Его основным контингентом была молодежь, студенты московских ВУЗов. Напрямую ему вербовать в стукачи не приходилось, эту грязную работу делали другие, рангом пониже, часто из самой студенческой среды, они же в основном регулярно и писали доносы или отчеты, ну а дальше все шло через Стаса наверх, в разработку. Не о такой карьере мечтал лейтенант Стас Зимин, в его представлении он должен был ловить шпионов, участвовать в спец. операциях, как его отец, а он сидит и перебирает пасквили интриганов и завистников, после которых хочется пойти и вымыть руки. Вот его напарнику лейтенанту Семену Шарко такая работа очень по душе, от нечего делать он сам придумывает версии, причины и мотивы по этим делам, а фантазия у него бурная. Сам не зная почему, но Стас решил убрать подальше дело Зои Бурминой, ему не хотелось, чтобы оно попало на глаза Семену. Именно в этот момент открылась дверь и в кабинет ввалился сам Семен, крупный, медведеподобный увалень двадцати пяти лет.

Родом Семен Шарко был с Кубани, где начал свою трудовую деятельность трактористом в колхозном МТС, после окончания восьми классов деревенской школы. Затем колхозным сходом было решено направить Семена учиться в Москву, в институт Кооперации. Для этого ему выдали аттестат, во многом благодаря усилиям матери Семена, которая работала в колхозном правлении и по слухам была любовницей председателя колхоза, всемогущего Героя Соцтруда Василия Хромченко. Вот, благодаря такому раскладу, Семен и получил свое высшее образование и остался в Москве. Жил Семен в общежитии органов правопорядка, но твердо веря в свою счастливую звезду, знал, что все у него впереди: и карьера, и деньги, и квартира. «Стучать» Семен начал еще учась в институте, и нюх на потенциальных стукачей у него был профессиональный. Сам он обладал поистине бульдожьей хваткой, умел играть на слабостях и противоречиях других, что позволяло ему ловко шантажировать и загонять в угол если вдруг завербованный им «агент» по каким-то причинам переставал выполнять поставленные перед ним задачи. Короче, несмотря на некий примитивизм и кажущуюся недалекость, Семен Шарко был, что называется, на своем месте.

Ввалясь с мороза в небольшой кабинет, который они делили на двоих с Зиминым, Семен, казалось, заполнил собой все пространство.

– Видел? – спросил он снимая шапку и полушубок.

– Что? – переспросил Зимин, бросив взгляд на раскрасневшегося после мороза Шарко.

– Новое дело пришло на Бурмину из театрального. Встречается с дипломатом из английского посольства, неким Джоном Уинстоном. Я их с весны взял на прицел, а сейчас и улики против них есть, пленочка из гостиницы «Метрополь» поступила. Пленочка интимного характера, пора браться за птичку серьезно, артистка понимаешь… вот пусть и играет по нашим правилам, на благо Родины. —

– А может у них любовь, просто встретились и полюбили друг друга? – Зимин внимательно посмотрел на Шарко.

– Вот и хорошо, – отвечал Шарко, – вот пусть себе и любит, но с пользой для Родины. – парировал он.

– Это как? – не унимался Зимин.

– Как, как? Ты чего не знаешь как? Пригласим ее сюда, познакомимся поближе, побеседуем о жизни, об ответственности и моральном облике советской студентки и о ее посильном вкладе в дело безопасности страны, короче завербуем ее. А уж раз этот англичанин так влюблен в нее, пусть помогает своей возлюбленной добывать интересующую нас информацию. Девчонка крышесносная скажу тебе, я бы и сам от такой не отказался. Давай чайку попьем и пойдем пленочку метрополевскую смотреть, я копию себе заказал, для ознакомления. Наша пташка наконец попалась. —

– Ты думаешь, она согласиться сотрудничать с нами? – поинтересовался Зимин.

– А куда ей деваться, пленка у нас, она же не захочет огласки, разбирательства в комитете комсомола, отчисления из института. Она сирота, у нее никого и ничего, детдомовка. – Шарко налил себе в стакан горячий чай из термоса и громко прихлебывая, начал пить, затем встав из за стола сказал:

– Пошли, полюбуемся на этих голубков. —

– Ты иди, у меня срочное дело. – ответил Зимин.

Шарко вышел и закрыв за собой дверь, пошел по длинному коридору знаменитого на весь мир и, пожалуй, самого таинственного здания со времен еще Берии.

– Чистоплюй этот Стас, не нравится он мне, сам-то наверняка посмотрит один. Нет, есть в нем что-то непонятное. Ну и черт с ним! – с этими мыслями Семен вошел в просмотровую.

Зимин тоже недолюбливал Семена, вернее, не самого Семена, а то, чем они с ним занимаются при помощи шантажа, запугивания и подкупа. Стас жил с матерью в однушке, а скоро новый, только что отстроенный дом сдадут в эксплуатацию и ему обещали квартиру… да он и сам завяз; квартира, звание, пайки… и куда он уйдет со службы? Был бы жив отец, он бы поговорил с ним, но его убили, когда ему самому было всего четыре года. Он и не помнит его совсем, а с мамой они редко говорят об отце. Мать так и не вышла замуж, всю жизнь посвятив сыну и своей больной матери, которая умерла несколько лет назад. Слаб все же человек, квартиру хочется, да и материального благополучия тоже и чем он отличается от низов этой пирамиды? Да ничем, все тоже самое…

Примерно через час вернулся Шарко. Зимину было неприятно смотреть на него и совсем не хотелось слушать подробности, не покидала мысль, что он соучастник подглядывания в замочную скважину или копания в чужом грязном белье. Но по долгу службы он должен посмотреть отснятый материал и Шарко знал об этом.

После рабочего дня Стас зашел в расположенный совсем рядом, впритык к зданию КГБ, гастроном №40, знаменитый на всю Москву великолепным снабжением. Как бы ни было в СССР трудно с продуктами, в этом магазине всего было с избытком и отличного качества. Огромный по площади, имеющий множество автоматов с горячими пирожками и кофе, а также бутербродами с колбасой, все это и сейчас вызывает приступы искренней ностальгии. Все вкусное и по очень недорогим ценам. Ориентир был тогда один – рядовой труженик, строитель коммунизма. Хоть и скудна была жизнь этой категории людей, но она была все же стабильной, тарифы и цены на основные виды жизнедеятельности не менялись годами и десятилетиями. Очереди… вот очереди были настоящим бичом той поры. Отстояв свою очередь, Стас вышел из магазина и с увесистой сумкой направился ко входу метро, находящемуся в здании центрального «Детского мира».

Мать Стаса – медсестра детской поликлиники, неподалеку от их дома, иногда просила сына покупать еду в центре города. Качество продуктов сильно отличалось от купленного в их спальном районе Москвы. Стас был хорошим сыном и старался как мог облегчить жизнь матери, всю жизнь ему посвятившей. Тихая и скромная, она желала своему единственному сыну счастья и благополучия. Будучи еще нестарой, сорокасемилетней женщиной, она мечтала о том дне, когда ее Стас женится и подарит ей внуков. Валентине Афанасьевне очень нравилась соседка Вера Снегирева из квартиры напротив. Она проживала вдвоем со своей мамой Надеждой Николаевной, для которой Стас был почти родным, он вырос у нее на глазах. Обе матери мечтали, чтобы их дети поженились. Стасу Вера нравилась, но она была его школьная подруга, почти сестра, а ему хотелось встретить такую девушку, чтобы полюбить горячо, как в книгах.

Когда Стас вернулся после рабочего дня, матери дома не было, на столе лежала записка, что она немного задержится на работе.

– Наверняка взяла еще полставки, – подумал про себя Стас. Конечно, жить в однокомнатной квартире взрослому сыну вместе с матерью было очень неудобно, хорошо, что кухня у них приличная, десятиметровая, вот на кухне и спал Стас, там же стоял небольшой телевизор «Юность», черно-белый, который он смотрел, лежа на небольшом диванчике. А еще Стас любил читать, он читал все подряд то, что ему советовала библиотекарша в находящейся поблизости районной библиотеке.

Положив в холодильник принесенные продукты, Стас стал разогревать на плите приготовленный матерью ужин.

– Значит успела после работы забежать и приготовить еду. – подумал Стас, – наверное, пошла к кому-то домой делать уколы. Всю жизнь мать куда-то торопилась, то бабушку выхаживала, теперь пациентов поликлиники. —

Съев разогретый ужин и просмотрев, взятую из почтового ящика газету, Стас поймал себя на мысли, что из его головы никак не выходит дело студентки Зои Бурминой и Джона Уинстона. Конечно, ее пригласят на допрос, заработал механизм делопроизводства и никуда от этого не деться. Девчонка-детдомовка, что у нее может быть общего с этим лощеным аристократом-дипломатом, вот это он и должен узнать от нее. А вдруг и правда, любовь? Любовь у которой нет шансов… И он должен попытаться вербовать ее, шантажировать компрометирующей видеопленкой… Стасу стало реально не по себе… Но деваться некуда, таковы правила игры, если не он, то это сделают другие, тот же Семка… у него нет по этому поводу никаких угрызений совести, сомнений…

– Нет, все же я не могу работать в этой системе, ни ради квартиры, ни ради пайков и карьерного роста.– Стас остро почувствовал прилив отвращения к своей работе. Завтра выходные, а в понедельник придется просматривать пленку и собирать все аргументы против этой девушки. Стас не был наивным новичком и почти за три года работы уже успел кое-что узнать и про сексотов в гостиницах, и про женщин легкого поведения, которые все были у них на крючке, все это уже стало почти аксиомой, но Зоя никак не попадала в эти рамки и с ней предстояло разобраться именно ему, лейтенанту КГБ Стасу Зимину.

Был серый день начала декабря, снег уже покрыл собой асфальт и обещал больше не растаять. Когда утром перед занятиями Зоя вышла из здания общежития ГИТИСа, к ней подошли двое мужчин в штатском и предъявив удостоверения сотрудников госбезопасности, тоном, не терпящим возражений, рекомендовали пройти к автомобилю, чтобы поехать на Лубянку. Зое ничего не оставалось делать, как подчиниться. Подспудно, в глубине души она догадалась, что это связано с их с Джоном отношениями и рано или поздно должно было произойти. В машине она сидела на заднем сидении, по обе от нее стороны сидели чекисты. Машина завелась и тронулась с места, а по улицам Москвы шли, спешащие по своим делам люди, еще необремененная пробками на дорогах, столица продолжала свою размеренную жизнь.

А вот и знаменитая Лубянка с огромным памятником Феликсу Дзержинскому в центре круглой площади, рядом здание центрального «Детского мира», в котором постоянно толпится народ и все больше приезжие.

Зоя в сопровождении одного из сотрудников вошла в кабинет. За столом сидел Семен Шарко, ожидавший ее, подобно охотнику в засаде, наконец, увидевшему долгожданную добычу. Осталось только нажать на спусковой крючок и лань будет повержена. В глазах у Семена зажегся азартный огонек преследователя.

Предложив Зое присесть напротив его стола, он занял выжидательную позицию, всматриваясь в лицо девушки, старался разглядеть на нем следы растерянности и страха, но ничего подобного на лице Зои ему рассмотреть не удалось.

– Да, видать девчонка со стержнем, – подумал Семен, – ничего, это даже еще интересней. —

Семен начал «валить жертву» без предисловий:

– Гражданка Бурмина Изольда Николаевна, нам стало известно, что вы находитесь в близких отношениях с иностранным подданным Джоном Уинстоном, все доказательства, компрометирующие вас, у нас имеются. Что вас связывает с дипломатом английского посольства?

Зоя, молчала. Она молчала весь день, все дежурство Семена Шарко, она не пила, не ела и лишь один раз ей позволили сходить в туалет. К концу дня скудный запас терпения мл. лейтенанта КГБ Шарко окончательно иссяк.

– Повторяю еще раз свой вопрос, – повысил голос Шарко, – что вас связывает с иностранным гражданином Джоном Уинстоном? – в этот момент дверь кабинета открылась и в него вошел Стас Зимин, заступивший на ночное дежурство. Скользнув взглядом по Зое, он сел за свой стол.

Зоя молчала, а Шарко продолжал:

– Имеющийся у нас материал указывает на то, что вы с Джоном Уинстоном состоите в любовных отношениях. Отпираться бесполезно, полюбуйтесь! – и он бросил перед Зоей пачку фотографий, переснятых с видеопленки. Я еще раз задаю вам вопрос, что между вами общего? Вы – студентка театрального института, мечтаете стать актрисой, мы можем помочь вам остаться в Москве, в столичном театре, но и вы помогите нам. Пусть ваш любовник будет добывать интересующую нас информацию, а вы, в свою очередь, будете передавать ее нам. Информация будет оплачиваться по мере своей ценности и оперативности. А иначе, гражданка Бурмина, мотать тебе срок за оказание интимных услуг с целью наживы, а проще за проституцию. И никакой карьеры, театра, аплодисментов, уж будь уверена… вот и показания на тебя имеются, что брала деньги, валюту, которую нашли у тебя в общежитии, зашитую в матрас на котором спишь. А любовника твоего депортируют, будь уверена. Так, что решай и ты не выйдешь отсюда пока не подпишешь эти бумаги. – И Шарко положил перед Зоей протокол дознания и заявление о добровольном сотрудничестве Бурминой Изольды Николаевны с органами госбезопасности.

Зоя сидела белая, как полотно и тихо промолвила:

– Можете делать, что хотите, но я ничего подписывать не стану. —

Шарко побагровел и впал в бешенство:

– Ты понимаешь, что ты из института – вон! Из комсомола – вон! Из Москвы – вон! А красавчика своего больше никогда не увидишь! Или подписывай и будем сотрудничать, будешь на окладе, все дороги для тебя открыты. А с твоей мордашкой, фигуркой и знаниями языков ты далеко пойдешь, еще и карьеру сделаешь… Подписывай и уходи! Мы сами тебя найдем когда надо, подписывай! – И он положил перед Зоей авторучку, – Подписывай! – громко стукнул своей ручищей по столу лейтенант Шарко.

Зимин, наблюдавший и молчавший до сих пор, встал и не глядя на Шарко сказал:

– Младший лейтенант Шарко, давайте дадим девушке немного времени на принятие решения и отпустим ее. – тихо сказал он, но в его голосе прозвучали знакомые Шарко металлические нотки. Семен знал, что в таких случаях со Стасом лучше не спорить. Шарко поднялся из-за стола и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.