Зоя, или На перекрестках судьбы

– Что с вами? Вам плохо? Может вызвать врача? —

На что огромным усилием воли, взявший себя в руки Виктор, не глядя на Зою произнес, что все в порядке, беспокоится нечего и она может быть свободна.

Виктор пошел курить на балкон, плотно закрыв за собой дверь, чтобы сигаретный дым не проникал в мастерскую.

В этот самый момент в студии раздался дверной звонок и Зоя, чтобы не беспокоить Виктора, курящего на балконе, пошла открыть дверь.

На пороге стоял Джон Уинстон, а напротив него стояло неземное создание – Зоя Бурмина в образе нимфы, в белом полупрозрачном хитоне с белой лилией в волосах. Он ждал этой встречи, он знал, что обязательно дождется, но увидев ее воочию был настолько потрясен, что забыл все приветствия на русском языке, поэтому поздоровался по-английски, а она ответила ему на прекрасном английском. Их глаза встретились, его серо-голубые и ее изумрудно-зеленые. У обоих возникло щемящее чувство, которое никто из них не испытывал ранее ни к одному живому существу человеческого рода, чувство, заполнившее их сердца и души с первого же взгляда, с первого мгновения.

Они стояли так некоторое время, не отрывая глаз друг от друга, пока к ним не подошел, вернувшийся с балкона Виктор. Цепкий взгляд художника и влюбленного мужчины уловил сразу все и не нужны были слова, чтобы описать то, что отражалось на лицах Джона и Зои.

Когда Зоя вышла из-за ширмы, уже одетая в платье и готовая попрощаться, чтобы уйти, Джон обратился к ней по-английски: – May I accompany you? – (могу ли я проводить Вас?) и получив согласие, они ушли вдвоем, распрощавшись с Виктором, который остался один в своей огромной мастерской где лишь картины и эскизы будут напоминать ему, что она здесь когда-то была, его Муза, поздняя несостоявшаяся любовь и мечта.

– И зачем сюда приехал этот англичанин, который увел ее. – Виктор осознал, что навсегда потерял свою надежду быть с Зоей. Она еще несколько раз приходила к нему, чтобы он закончил свои работы, но после сеанса позирования старалась побыстрее уйти, чувствовалось, что ее кто-то ждет. И это чувство не подвело Виктора, из другого окна студии, с видом на двор, он увидел машину Джона. Иномарки были редкостью в 70-е годы в СССР и всегда производили фурор на улицах города. Голубой Форд Джона был экзотикой даже во дворе их дома, где проживали знаменитости. У самого Виктора была новая светло-бежевая Волга, что считалось в СССР роскошью.

Да, в машине Джон и он ждет ее. Резкая боль отозвалась в сердце художника, он поспешил принять лекарство, но боль не проходила. Ночью скорая увезла его в больницу, где он пролежал около месяца с инфарктом.

Джон узнал о случившемся и сразу приехал в больницу, как только позволили врачи. Лежал Виктор в Кремлевке, под наблюдением своего друга академика Берсенева. Врачи предупредили Джона, что Виктору нельзя волноваться, нужны только положительные эмоции, поэтому Джон, посетивший его, поспешил поделиться радостью, он влюблен в Зою и очень надеется на взаимность. А пока он усиленно учит русский язык. Они много гуляют вместе и каждую свободную минуту стремятся увидеться. Он счастлив безмерно и хочет поделиться с ним своей радостью. В следующий раз они придут к нему вдвоем, а пока Зоя передает ему привет и пожелание скорейшего выздоровления.

Лежа на больничной кровати в отдельной комфортабельной палате, Виктор чувствовал себя одиноким, как никогда ранее. Если бы Джон знал, какой болью отзывалось каждое его слово в сердце Виктора.

Он поблагодарил Джона за визит и просил передать Зое, что с ним все в порядке и чтобы она не беспокоилась. А Джону в ответ на его счастливую улыбку ответил:

– Рад за вас. – затем закрыл глаза, после чего Джон встал, тихо вышел из больничной палаты и поехал на встречу с Зоей. У них выдалось немного свободного времени, они договорились встретиться и погулять по Москве.

Был конец светлого месяца мая, цвела сирень, недавно прошли официальные торжества года по поводу 25-летия Победы. Англия была одной из главных стран-победительниц. Джон ехал в машине по солнечной весенней Москве и думал:

– Как жаль, что после победного завершения 2-ой мировой войны международная обстановка сложилась таким образом, что почти сразу наступила эпоха «Железного занавеса» и «Холодной войны». Ему не хотелось думать о том, что ему не удастся жениться на Зое, что у их отношений нет будущего. Главное, они встретились, о другом думать сейчас не хотелось совсем.

Они любили гулять по весенней Москве и вдвоем открывать ее для себя. Отношения были возвышенно-платонические, он – истинно английский джентльмен из аристократической семьи, она из древнего дворянского рода, выращенная бабушкой-дворянкой, выпускницей Смольного. Сошлись их пути, пересеклись судьбы.

В один из ближайших дней они вдвоем посетили Виктора в больнице. Вошли в палату к нему – молодые, красивые, счастливые. Зоя редко улыбалась, а эта улыбка озаряла ее прекрасное лицо светом счастья. Виктор впервые увидел на лице Зои такую улыбку. А как они с Джоном смотрели друг на друга, как сидели рядом не разнимая рук… Уходя, Зоя оставила букетик ландышей на его прикроватной тумбочке, их тонкий аромат напоминал о ней, о том, что она была здесь и держала в своих руках этот маленький букетик. Виктор поднес цветы к своим губам, вдыхая их аромат.

Академик Берсенев, наблюдавший его, как-то сказал:

– Друг мой, я – кардиолог и как кардиолог сделал что мог для твоего сердца и честно тебе скажу, что ты еще поживешь на этом свете, но и ты не подводи меня, ты должен хотеть жить. —

А Виктор грустил. Его, прострелянное инфарктом сердце, болело не столько от раны, нанесенной тяжелой болезнью, сколько о несостоявшемся счастье, о разбитой мечте. В свои тридцать восемь лет он чувствовал себя на краю жизни.

– Зачем мне жизнь, я одинок и буду одиноким, я это твердо знаю. – подобная мысль крепко засела в его голове.

Выписавшись из больницы, Виктор засобирался к родителям в город своего детства и юности Вологжанск.

Стоял июнь, лето было в зените, одаривая своим теплом. Поехал он ночным поездом и уже утром прибыл в Вологжанск. На перроне старинного вокзала его встречали родители, о своей болезни Виктор ничего не сообщил, чтобы не беспокоить их, им самим под семьдесят, но они вдвоем и поэтому держатся. Виктор обнял мать Елизавету Владимировну и отца Василия Петровича, которые пришли встретить сына, затем подошел водитель такси и помог отнести багаж, все сели в машину и поехали в квартиру Виктора и его родителей в доме, построенном для высокопоставленных и заслуженных людей города. Квартира была огромная, аж четыре комнаты с большими окнами, дающими много света. Виктор намеревался прожить все оставшееся лето в Вологжанске. Сам академик Берсенев позвонил главврачу центральной вологжанской больницы и договорился, что Виктор будет под его неусыпным наблюдением и если что, то пусть ему звонят в любое время дня и ночи. С такой договоренностью Берсенев отпустил Виктора домой к родителям.

Не зря говорят, что дома стены лечат, словно вернувшись в свое детство и юность, пообщавшись с родителями и давними друзьями, Виктор постепенно начал приходить в себя и снова захотел работать. Он выезжал на природу, бродил по лесу, делал наброски пейзажей и рисовал, рисовал…

В художественной школе, где его отец по-прежнему директорствовал, были летние каникулы и в городе Виктор встречал ребят с мольбертами на этюдах, здоровался, интересовался, давал советы. Виктор с удовольствием бы остался здесь жить, но его общественные обязанности не позволяли ему надолго отлучаться из Москвы, а в сентябре у него персональная выставка заграницей и он пробудет там не меньше месяца. Затем осенью-зимой в Москве планируется много мероприятий, на которых он просто обязан присутствовать.

– Может быть, когда-то я снова вернусь сюда и буду жить до конца своих дней. – думал Виктор, – Здесь я чувствую себя прежним и мне хочется работать. —

Глава 7 Для любви нет преград

В середине августа Виктор вернулся в Москву, по которой успел соскучиться. Он ясно осознавал, что уже не может жить без этого города, без своей мастерской на Масловке. Открыв ключом студию, он вновь почувствовал себя прежним, именитым художником, обласканным наградами и почестями, но также обремененным обязанностями общественным деятелем, о чем ему напомнили многочисленные звонки по телефону. Звонили друзья, коллеги интересовались здоровьем, а заодно и напоминали о делах. Пора депутату и члену правления Союза художников СССР именитому Виктору Раковскому снова вливаться в общественную жизнь страны.

Перед отъездом в Вологжанск Виктор убрал все портреты Зои на антресоли, чтобы страсть вновь не вспыхнула в его израненном сердце, но войдя в студию, недолго боролся с искушением, он соскучился, он хочет видеть ее…

Виктор поднялся по лестнице, ведущей на антресоли, подошел к стоящим на столике портретам, укрытым полотном, снял ткань… ему и в самом деле показалось, что вокруг стало светлее, на портрете Зоя была как живая. Он сам себе удивился, как ему удалось передать блеск ее глаз, загадочную полуулыбку, изгиб шеи, золото волос… Любовь и боль вновь ожили в его истерзанном сердце.

Звонил Джон, интересовался его здоровьем и узнав, что Виктор собрался в турне с персональной выставкой во Францию, попросил о встрече. Они договорились встретиться в студии перед отъездом Виктора в Париж.

Джон приехал к нему в студию, как они и условились, на следующий день. Впервые Виктор увидел на лице Джона печать озабоченности, ведь джентльмену, дипломату аристократического происхождения не пристало показывать свои истинные чувства на людях.

– Что с тобой? – поинтересовался Виктор, – Может что-то с Зоей? – Этим вопросом он вывел Джона из глубоких раздумий.

– Нет, у Зои все нормально, в институте тоже… – Затем после небольшой паузы Джон, глядя куда-то в сторону произнес:

– Виктор, ты единственный кто есть у меня в Москве, с кем я могу поговорить как с другом, а я тебя считаю своим другом и очень бы хотел и для тебя им стать… Я люблю Зою, я жить без нее не могу, больше всего на свете хочу жениться на ней и увести ее в Англию. Постоянно думаю, как это можно сделать, я ведь знаю, что браки с иностранцами в СССР запрещены. Она тоже любит меня, но у нас нет шансов обрести друг друга и официально вступить в брак. Джон обхватил свою голову руками и так сидел, опершись на стол, а Виктор уже прекрасно его понял. Он подошел, сел рядом и не глядя на Джона сказал:

– Я верю тебе, Джон. Я хочу счастья Зое и тебе. Завтра я уезжаю на месяц, я оставлю тебе ключи от студии, ты ведь за этим приехал? – Джон еще ниже отпустил голову.

Виктор встал, подошел к столу, вынул из ящика дубликаты ключей и отдал их Джону. Тот молча обнял его, а затем быстро ушел.

На следующий день рано утром Виктор улетел во Францию. Началась его работа, как представителя советского искусства за рубежом: интервью газетам, телевидению, поездки по стране, встречи с деятелями искусства Франции, а также со студентами Сорбонны. Виктор практически не имел свободного времени, что помогало ему как-то отвлечься от печальных мыслей о Зое.

Зоя и Джон встречались уже пятый месяц. И даже за это непродолжительное время они стали по-настоящему родными людьми друг для друга. Влюбленным не нужно много времени, особенно молодым. Они обрели друг друга, заполнив одиночество вокруг себя, которое было у обоих с самого раннего детства. У Джона рано умерла мать, отец был вечно занят бизнесом и идеей восстановления родового замка, а это требовало огромных материальных средств и времени. Сына сэр Сэмуэль отдал на воспитание в частную школу-пансион, где Джон пробыл до поступления в Кембридж на факультет архитектуры и искусствоведения. Прекрасно воспитанный и образованный молодой человек, лишенный с детства тепла семейного очага, приезжая домой на каникулы, он терялся в огромном родовом замке и это чувство потерянности и одиночества сблизило их с Зоей, которая тоже рано потеряла родителей, а потом и бабушку, единственного ей родного человека. За всю свою жизнь Зоя не помнила ни родительских поцелуев, ни объятий. Повзрослев, она поняла, что это было обусловлено болезнью отца, а потом и матери, их страхом заразить дочь туберкулезом. Бабушка, в силу воспитания и строгости нрава, – чертам, помогавшим ей выживать в суровые времена, никогда не ласкала внучку, поэтому то, что давал ей Джон; его тепло, прикосновения, нежные объятия и поцелуи – все было для нее впервые. И она оттаяла с ним всем сердцем и душой. Им было интересно говорить буквально обо всем: о истории их стран, он рассказывал об Англии, а Зоя о России, они говорили о Пушкине, Островском, Шекспире, Бернсе, Байроне… Вместе они открывали для себя Москву и обретали свои островки счастья в этом большом шумном городе. Их излюбленным местом стал высокий берег Москва-реки, еще не закованный в бетонные латы. Они поднимались на самый верх где росли кусты сирени, Джон стелил захваченный из машины плед, ставил рядом плетеную дорожную корзину для пикника с вкусной едой, купленной им в магазине для дипломатических работников. Они лежали, взявшись за руки и смотрели на чистое голубое небо над ними и над Москвой, городом приютившим их, ответившим им взаимностью.

Но вместе с любовью появился и страх потерять друг друга навсегда, ведь Джон – дипломат, его пребывание в СССР временное и может в любой момент прерваться и она опять останется одна, одна за «железным занавесом». Джон сам это понимал лучше Зои. Все чаще влюбленных охватывало отчаяние, которое делало их только ближе друг к другу. Зоя сразу предупредила Джона, чтобы он не приезжал ни к институту, ни к общежитию, так как это сразу станет известно всем, пойдут слухи, сплетни, расспросы.

В посольстве Великобритании, конечно, знали, что их служащий встречается с русской студенткой, но это не ставилось в вину Джону, он даже как-то пригласил Зою в посольство, познакомил с сотрудниками и все нашли ее очаровательной молодой леди с прекрасными манерами и великолепным английским. Джон был горд и счастлив, он мечтал представить Зою отцу, как свою невесту и будущую жену. Он сам сделал Зое предложение обвенчаться в России по православному обряду, но их брак все равно не был бы признан, да и найти священника, согласного повенчать их не удалось.

Зоя, видя, как страдает ее возлюбленный, как пытается найти выход из этого замкнутого круга, решилась стать его нареченной женой без официального брака. И она сказала ему «Да», что в дремучие 70-е в СССР, было очень смелым поступком, за связь с иностранцем можно было пойти и по статье.

А Джону было еще труднее решиться на подобный шаг. Он, как истинный джентльмен, осознавал всю ответственность перед Зоей, не располагая полной свободой на территории СССР, он ничего не мог ей гарантировать, защитить ее и это угнетало его.

– Я люблю ее больше всего на свете и уверен, чего бы в наших жизнях не произошло, я буду верен ей одной всю жизнь. – Эта мысль постепенно переросла в его твердое решение, в себе он не сомневался ни на минуту.

В Москве в англиканском Соборе св. Андрея в то время находилась известная на всю страну студия грамзаписи «Мелодия», из которой она выехала только после визита Елизаветы Второй в 1994 году. И они решили пойти вдвоем в православный храм, где дадут друг другу клятву в любви и верности перед старинными иконами, таким образом сами «обвенчаются» в церкви. Ради Зои Джон не раздумывая принял бы православие, а она так же не раздумывая, ради него была согласна оставить свои мечты о сцене и карьере актрисы, чтобы уехать с ним в Англию.

Было начало осени, светлый, теплый день – 7 сентября 1970 года, с которого и начался отсчет их новой жизни, соединившей судьбы Джона и Зои. Вопреки всем и всему они должны быть счастливы, они сами осознано выбрали это.

Войдя в Богоявленский Собор, или как его называют в народе, Елоховский, они подошли к Царским Вратам, за которыми находится Алтарь и взявшись за руки, произнесли молитву «Отче Наш» на русском и английском языках и глядя в глаза друг другу, поклялись в любви и верности. Джон достал купленные кольца, взял правую руку Зои и надел на ее безымянный палец обручальное кольцо, затем Зоя надела кольцо на палец Джона и они перед иконами поцеловали друг друга.

Окружающие их люди, недоуменно смотрели на них, но они не замечали этого, для них никого не существовало на свете, кроме них самих.

Выйдя из церкви, они поехали в студию на Масловку. Накануне Джон созвонился с домработницей, которая приходила убираться к Виктору и иногда готовила ему. Джон распорядился, чтобы она убралась, а обед и ужин им доставили из ресторана гостиницы «Советская», у Виктора был там знакомый администратор, который помогал в случаях, когда нужно было накрыть стол.

Для Зои было приятной неожиданностью, когда она вошла и увидела уже знакомую студию всю в цветах. Окна были убраны великолепным тюлем, на полу был большой теплый ковер. Здесь они проведут свою первую брачную ночь и Зоя шагнула вперед, навстречу своей судьбе. Страха не было, здесь в студии они чувствовали себя в безопасности, как на необитаемом острове посреди враждебного океана.

Зоя переоделась в тот самый шелковый белый хитон, в котором позировала Виктору, она была и в самом деле похожа на нимфу, сошедшую с картины. У них было впереди два дня, Джону удалось взять этот кратковременный отпуск в посольстве, он попросил коллегу подменить его, конечно, это было не совсем по правилам, но… даже у англичан бывают иногда отступления от правил.

Они сидели вдвоем за большим дубовым столом, покрытым белой льняной скатертью и уставленными на ней блюдами, напитками и, конечно, цветами Эта их свадьба, их самый долгожданный день, Бог этому свидетель и главный помощник.

После ночи всегда наступает утро, в этом уверены все, особенно молодые и счастливые люди. Их утро, оно наступило… Зоя проснулась первая, а Джон еще спал, его белокурые волосы упали ему на лоб, он был похож на мальчишку, когда спал. Одеяло неполностью прикрывало его обнаженное тело и Зое были видны его широкие плечи и спина. Руки у него сильные, привыкшие к управлению гоночной яхтой, излюбленному виду спорта англичан, все они моряки, жители островного государства. Глаза Зои продолжили свое путешествие по Джону, пока он спит.., ее взору открылись бедро и крепкая, сильная мужская нога. Сердце Зои сжалось от любви к этому молодому мужчине, отныне ее мужу, чему свидетель сам Господь и ночь, которую он даровал им. Зоя тихонько приблизилась к спящему Джону и положила ему на грудь свою голову, ей было слышно, как бьется его сердце. А он обнял ее и улыбнулся во сне.

– И что тебе снится, мой английский мальчик… – она смотрела на него с нежностью. Джон был старше Зои почти на девять лет, но внешне это было незаметно, при его стройной и даже юношеской фигуре, со светлыми волосами и голубыми глазами он выглядел моложе своих двадцати семи лет.

Зоя потихоньку встала и пошла в душ, который, как и туалет находился вне студии, в коридоре за входной дверью. Это было неудобство, напомнившее ей общежитие. Она приняла душ, привела себя в порядок, а когда вернулась, увидела, что Джон проснулся и в недоумении смотрит по сторонам, а увидев ее, улыбнулся и сказал:

– Я испугался, что ты ушла… и как я мог допустить, что ты проснулась первая… Теперь знай, что у меня крупный и чисто мужской недостаток… я люблю поспать по утрам и с трудом просыпаюсь. О, как ты хороша! – он притянул ее к себе. – Сейчас и я умоюсь, и вернусь к тебе, любовь моя! – с этими словами он скинул с себя одеяло и обнаженный, как молодой античный Бог, быстро накинув халат, пошел в душевую.

Зоя сварила кофе, они отведали его и опять вернулись в постель, в которой провели весь день, а что еще делать молодоженам… и никто не хотел думать о том, что завтра Джону нужно быть на службе в посольстве, а Зое в институте. И почему так устроена жизнь, что любви всегда кто-то или что-то мешает. Но сегодня их день, на больших студийных часах всего лишь двенадцать дня, целый день и ночь еще впереди, время их любви и опьянения друг другом.

Глава 8 Утро влюбленных

Вот и наступил следующий день, а с ним и повседневные хлопоты. Кольцо с руки Зоя решила не снимать, а на все расспросы Зины ничего не отвечала, сделала вид, что не слышит ее. Зинку это реально выводило из себя:

– Все отмалчиваешься… смотри, а то получится, как у Таньки… —

– А что тебе известно про Таню? – Зоя посмотрела прямо в Зинкины глаза, напоминавшие ягоды зеленого крыжовника в рыжих ресницах.

– Как что? А с чего ей было из института документы забирать? Тоже все молчком, молчком… и домолчалась. – Зинка шмыгнула веснущатым носом. – Эх, хорошо вам красивым… а на меня никто и не смотрит. —

Вернувшись с занятий в общежитие, Зоя подошла к дежурной на проходной тете Клаве и потупив глаза сказала, что иногда она будет ночевать у родственников и чтобы по этому поводу не волновались и не разыскивали ее.

Бывалая вахтерша тетя Клава понимающе посмотрела на Зою и ничего не сказала. Связь с Джоном была зыбкая, даже странно, как раньше люди могли обходиться без мобильных телефонов… В посольство Зоя не звонила, она знала, что только в экстренном случае воспользуется служебным телефоном Джона, а он, в свою очередь, боясь навредить ей, не мог подъехать за ней к институту, чтобы не привлечь к себе внимание. А времени до возвращения Виктора оставалось все меньше, оно сжималось, подобно шагреневой коже, дорог был каждый день.

И все же любви море по колено, а влюбленным тем более. В один из вечеров, подъехав к зданию общежития, Джон обратился к девушке, идущей ко входу, с просьбой передать конверт с запиской Зое Бурминой. Минут через десять из общежития вышла Зоя, но Джон все же заметил, как на втором этаже где она проживала, стояли любопытствующие студентки и смотрели на них из окон. А он, поцеловав ее и взяв за руку, повел к машине, в которой на заднем сидении были какие-то свертки, коробки и пакеты. Зоя села впереди рядом с Джоном.

Войдя в студию, они сразу почти с порога бросились в объятия друг друга, ведь они не виделись несколько дней и ужасно соскучились. Джону удалось договориться с начальством, что в течении месяца у него будет особый график работы, с длинными выходными, что позволяло ему больше проводить времени вместе с Зоей.

Уснули они только под утро, хорошо, что было воскресенье и никуда не нужно было идти.

Утро влюбленных и свободных… это их время и это их счастье, которое тянется подобно меду, золотисто-янтарной тягучей нитью…

В этот раз Джон решил сам похозяйствовать… Он достал из пакетов много вкусной еды и они устроили настоящий пир с шампанским и другими деликатесами, купленными Джоном в специальном магазине для иностранцев, проживающих в Москве.

Затем он разложил перед Зоей какие-то свертки и коробки. Она спросила:

– Что это? —

А он, улыбаясь, сказал, что это для миссис Уинстон, для нее. Зоя стала распаковывать свертки с коробками и ее глазам предстали наряды для настоящей леди: от натуральной норковой шубки до белья и обуви, а также элитной косметики. Джон обладал достаточными средствами, чтобы все это преподнести своей любимой женщине, помимо жалования ему досталось наследство от матери.

Джон, счастливо улыбаясь, смотрел на Зою. Ведь она теперь его жена и должна иметь все, как и положено его жене: питаться, одеваться, жить в комфорте, как и он. Раньше на все попытки Джона подарить Зое что-то из драгоценностей или дорогих фирменных вещей, она отвечала решительным отказом, но теперь, после того, как они признали друг друга мужем и женой… Зоя была в растерянности, в таких вещах она не могла прийти на занятия в институт или в общежитие. О ней и так уже ходят сплетни. Нет, Зоя не боялась сплетен, просто не хотела привлекать к себе внимание. И она, покачав головой, прямо сказала ему об этом.

– Это твои вещи, ты можешь делать с ними, что хочешь. – ответил обескураженный Джон.

– Понимаешь, это очень дорогие вещи, мне их даже и хранить негде. – отвечала Зоя. Она вдруг вспомнила, как когда-то в детстве у нее украли с веревок постиранные ею платьица, пошитые бабушкой. Ей не хотелось, чтобы подобное произошло и в их общежитии, не хотелось лишний раз привлекать к себе внимание.

– Я узнавал, что в Москве квартиру снять почти невозможно, даже если кто-то и сдаст нам, как тут же соседи сообщат милиции… – Джон был явно расстроен, что им негде жить и встречаться с Зоей. Кругом какие-то препятствия. И опять поползли тоскливые мысли о невозможности быть вместе… они подобно ржавчине разъедают сознание, но тем сильнее их тянет друг к другу. Сам Джон проживал на территории посольства, что не позволяло им там встречаться и тем более жить.

А им хотелось, как можно больше знать друг о друге… с Джоном Зоя раскрылась, рассказала историю своей семьи, о своей бабушке, благодаря которой она знает иностранные языки, а он, в свою очередь, рассказывал историю его семьи. Он тоже рано потерял мать и рос в пансионе с шести лет, тоже как и Зоя был лишен родительской ласки.