Хрясь и в суп

Место, которое я видел во сне множество раз, существует. Я нашёл его. Оказывается, неподалёку от деревушки, где жила сестра Сергея, есть дорога, которую закрыли в начале двадцать первого века. Её положили в пятидесятых годах, как главную дорогу в одну из промышленных зон, которую должны были построить. Только строительство той зоны так и не началось. Говорят, что главный инженер, который должен был заняться планировкой промышленной зоны, исчез, когда ехал по той дороге. Вместе с ним исчезло около сотни человек. Проводили многочисленные поиски, но никого не нашли. Идейку строительства выкинули из головы, а неподалёку от дороги построили деревню. Что там случилось, до сих пор загадка. В начале двадцать первого века дорогу закрыли, но перед этим на некотором участке были установлены фонари. Зачем их установили, если дорогу собирались закрыть? На этот вопрос ответа у меня нет. Говорят, люди забыли, что дорога ведёт в пустые поля, а когда вспомнили, то фонари решили оставить. Дорога хранит множество загадок. Некоторые говорят, что те места прокляты. Завтра я узнаю, какие тайны хранит дорога прошлого столетия. Завтра, впервые, я столкнусь с этим существом лицом к лицу. Если мне повезёт, то я выживу, убив этого монстра. В противном случае-я никогда не вернусь в эту квартиру, исчезнув из этого мира. Но, в любом случае, завтра этот кошмар закончится. Я дождался конца…Пора заканчивать видео. Прощайте, ребят…

Открыть глаза так сложно, дайте выпить.

На вокзалах вы увидите больше любви, чем в любых блядских российских телесериалах. В самых пыльных и переполненных отчаянием складах больше жизни, чем в любой сонете Шекспира. Тот молодой юноша с фанерной гитарой в переходе расскажет вам больше, чем любая пластмассовая звезда, имеющая сомнительный контракт в лучшем лейбле страны. Таким ненужным. Таким пустым. Пустым, как мой холодильник в любой из семи дней недели. Господи Иисусе, вас не тошнит? Нет? Тогда где это чертово ведро, стоявшее возле подлой, скрипучей кровати?

Я вышел из отеля где-то около одиннадцати утра. Безумно живой, прекрасный, солнечный и не щадящий всех поголовно четверг. Ему плевать, кто вы: богобоязненный, полноватый коммерсант лет 32 или обьебошенный дешевыми спидами, депрессивный подросток. Лучи солнца проникали вам прямо в голову и сжигали все ваши чудесные мысли. Настоящее месиво из раскаленных асфальтных дорог, перебитых общественных транспортов и нелепых физиономий местных политиков на бигбордах. Я знал одного безумца, стоявшего всю свою жизнь под палящей звездой. По-моему, он еще не скончался.

На мне был сероватый пиджак, накинутый на белую футболку, потрепанные джинсы и самые убитые Converse во всей округе. Черт побери, я был молод и восхитителен. Выходя из отеля и пройдя около небольшого газона, я завернул налево и направился в сторону проспекта. Нечаянным движением правой ноги я развязал шнурок на левой, негромко выматерился и стал завязывать по новой. На втором этаже отеля одно из окон было приоткрыто, и мне повезло услышать громкий диалог одной пары, заехавшей сюда неделю назад. Возможно, они любили друг друга.

– Проклятая стерва, я не собираюсь слушать твои бредни по пятому кругу, закрой свой ебальник! Ты рехнулась, как и твоя мамаша!

– Сволочь, не смей так говорить о ней! Я в последний раз спрашиваю: где тебя, мразь, носило всю ночь?! Где твой кошелек? Сколько ты слил на свою шалаву?!

– Та заткнись ты, блять! Не беспокойся, я оставил тебе на лечение, дорогая.

– Сука, ты еще смеешь смеяться надо мной?!! Иди нахуй отсюда, скотина! Забирай свои вонючие шмотки,

и не возвращайся! Гори в аду, блять!!

Я наконец-то закончил со своим шнурком и продолжил свой путь, напевая старые, блюзовые мотивы в полголоса. Из окна продолжался поток любви и словесной грязи. А я шел, совсем не торопясь. И вдруг случилось то, что является классикой. Это должно было случиться.

Раздался пронизывающий звук разбитого стекла, сотни осколков хаотично разлетелись по газону. Я повернул голову назад и увидел лежащий, только что вылетевший телик на зеленой траве газона. Часть окна была открыта настежь, а вторая приняла на себя всю горечь той безумной женщины. Оставшиеся осколки на раме ехидно игрались с бликами солнца, тем самым уменьшая нагнетенную обстановку. Бедняжка. По-моему, она хотела выбросить этот злоебучий телевизор через открытую сторону окна, но что-то пошло не так. Мне было искренне жаль их всех, жаль телевизор, он был совсем неплохой, у меня в номере находился такой же. Конечно, можно помочь всем несчастным и затерянным в этом чудном зверинце, но в финале жди такой участи: ты открываешь глаза, как можно медленней, потому что все тело пиздец как болит, словно тебя распяли, яркое солнце бьет в полузаплывшие кровью твои глаза, ты оглядываешься ― и вуаля! Ты на Лысой горе, висишь на деревянном кресте, прибитый гвоздями, слева и справа от тебя такие же обреченные, как и ты, один из легионеров тычет тебе в лицо губкой, от нее неприятно несет уксусом, ты смотришь сверху вниз на толпу, собравшуюся вокруг, эти ублюдки открыто насмехаются над тобой, а ты в полнейшем ахуе от безысходства и тоски, а солнце давно зашло, и Иуда не вспоминает о тебе уже, сидит себе где-нибудь в обшарпанном кабаке и пропивает свои 30 честно заработанных серебряников.

– Что за шум, что за крики, мальчик мой? ― лениво прозвучал из за угла здания знакомый голос ― Даня, ты что-ли опять хулиганишь, окаянный?

Это была Валерия, администратор отеля. Обворожительная брюнетка 29 лет, со спокойными глазами, прекрасными формами и красивыми длинными ногами. Ногами, способными завести вас в могилу или разбиться в автокатастрофе. Мне кажется, в Преисподней она сможет свести всех апостолов с ума без малейших усилий, даже в своем прокуренном халате и не сказав ни слова. Ее ноги скажут все за нее.

Она стояла на углу здания, облокотившись спиной к стене и как всегда курила свои любимые синие "Next". Я подошел к ней поближе и поздоровался:

– Здравствуйте, Валерия.

– Здравствуй, что там такое? Третья мировая?

– Почти. Немного повздорили, вроде с 216 номера, если не ошибаюсь.

Валерия затушила сигарету об стену и направила взгляд на газон и лежащий там телевизор с немного треснувшим экраном. Я восхищался ею. Никаких стервозных криков и воплей, глядя на это варварство. Лишь спокойное, уставшее лицо. Она умела говорить без слов, и это было величайшее искусство, самое непризнанное и недооцененное.

– О Боже, ну как я заселила таких несносных ебанатов? На вид ― ведь вполне цивилизованные люди, не правда ли?

– Ага.

– А ты куда собрался в жару такую, малыш?

– За пособием. Сегодня же 22 число.

– Нашел бы работу уже наконец, бездельник. Скоро и кости твои похудеют.

– Я каждый день работаю.

– Писать рассказики, которые никто не печатает? Сомнительная работа, голубь ясный. Ты за ум то берись, не зли меня.

– Ну, Рим тоже не сразу строился.

– Ладно, беги. Допоздна не задерживайся, я на ночь закрываю вход.

– Во мне вся интеллигенция мира, вы же знаете. Скоро буду, не грустите.

Пособие по безработице. Почти как Вэлфер у Лимонова. То есть, хватает лишь на малость пожрать и аренду в самой грязной дыре. Рай для творцов без амбиций. Но все не так уж серо и ужасно, вы там Лимонова особо не слушайте. Хотя бы по той причине, что он ― писатель.

Я прошел пару кварталов, пересек улицу Авантюристов и с успехом вышел на проспект. Допотопный, убогейший из троллейбусов города N, который был мне по пути, подползал к остановке с намеком, что лучше не стоит, даже не пытайся, чертов ты идиот, куда ты лезешь? Ты так молод, тебя ждет Революция с бокалом шампанского в ванной, только попроси, и ветер направит тебя в самые злачные места, и валютой твоей станут любовь и затяжной смех молодости, и Махно покраснеет то ли от зависти, то ли от гордости, хлопнет тебя по плечу, так ничего и не сказав на прощанье. Даже сидящие на остановке пожилые товарищи перекрестились и дожидаясь следующего, устало принялись глядеть в пол. А я зашел. Солнце уже начало поедать и без того мой крохотный мозг.

Я зашел на среднюю площадку, кондуктор сразу же предложила оплатить проезд, сказав: "Молодой человек, вы случаем не свинья? ", на что я благородно улыбнулся, и, протянув ей за билет ответил: "О нет, только не сегодня".

Я окинул беглым взглядом полупустой троллейбус. Сотни бессмысленных граффити и нарисованных хуев черным маркером по всему салону, стертые поручни, грязные стекла. Напротив меня сидела женщина около 35 лет, довольно полноватая. "Боже, это же абсурд во плоти, ― подумал я, ― люди ноют на каждой встрече или пьянке о нищете, но при этом едят каждый день, и судя по "несчастным", едят весьма недурно". Ужасные, черные штаны чуть ниже колена, в руках пара пакетов, небольшая сумочка болтается на правом плече, крашеные волосы темно-оранжевого цвета и синяя, просторная футболка с тошнотворными, разноцветными узорами. "Perfect Life" ― мерзким шрифтом написано на футболке этой прекрасной женщины. И снова абсурд! Гражданка, вас тотально наебали продавцы секонд-хенда, а вы снова слепой притворяетесь?! "Perfect Life"?! Какого черта Хемингуэй тогда взял в руки ружье тем спокойным и летним вечером?! Только не говорите, что из за бухла. Уже не канает. Я серьезно. Это как пальцем в небо.

Я вышел на нужной остановке и направился в офис по центру занятости, вниз по бульвару. Я снова шел, не спеша. Вдруг кто-то толкнул меня в плечо, не сильно, но весьма неожиданно. Я обернулся. Это был Евгений, знакомый из давних времен университета. Опасный черт, вечный зануда и нытик, но его добру и желанию помочь не было границ. Я был искренне рад его видеть, если вам, конечно же знакомо такое чувство.

– Ни хуя себе, здравствуй, Женька.

– Эй, здорово. Как ты, старый? Куда топаешь?

– За пособием, куда ж еще.

– Ну ты даешь. Слушай, погнали ко мне, у меня там в холодильнике упаковка "Бада" со вчера лежит, прохлаждается. Мне экспресс как раз на сегодня нужно составить, поможешь. Англия в самом разгаре. Погнали, а?

– Англия, говоришь? Ну пошли, дружище.

Мы поднялись в съемную однушку Евгения, довольно уютную и с прекрасным видом на бульвар. Я упал на диван, и банка пива моментально прилетела мне в руки. Гостеприимство на высшем уровне. На кухне негромко играло радио. Я начал просматривать сегодняшние матчи английской премьер-лиги. Подводные камни везде, даже когда твоя ставка заходит. Гляди в оба.

– Ну что, маэстро? Каков ваш вердикт? ― веселым тоном спросил мой друг, возвращаясь в гостиную.

– К черту экспресс, ставь нулевую фору на Вест Хэм и индивидуальный тотал Тоттенхэма больше 1. 5. ― спонтанно сказал я, допивая первую банку.

Женя внимательно начал смотреть на коэффициенты. Не согласен, судя по лицу.

– Так Вест Хэм ― аутсайдер в матче, и разрыв довольно приличный. Думаешь, стоит?

– Все мы ― аутсайдеры. Не волнуйся, я позвоню и договорюсь за их победу. Лучше принеси ка мне еще

баночку. Отличное пойло.

– Ага, бля… договоришься.

Я открыл вторую, осуществил небольшой глоток и продолжил смотреть расписание матчей. Женя посмотрел на меня разочарованным взглядом:

– Ты гонишь, бредовый прогноз какой то. Лажа.

– Не заебуй, это английская лига. Даже ясновидящему не под силу. Лучшая мысль ― первая мысль.

Мы взяли еще по третьей, соскребли всякой всячины из холодильника, вернулись в гостиную и завели дискуссии насчет религии, ставок, рок-Н-ролле и пользе сельдерея. Мне стало скучно, я поблагодарил за редчайшую доброту и щедрость старого друга, попрощался и продолжил свой путь к офису.

Дойдя до огромного здания на правой стороне бульвара, я поднялся на четвертый этаж и зашел в офис под номером 404. Невероятно, никакой чертовой очереди, и я дожидался пока закончит единственный посетитель, мужчина лет 50. Освободившись, я сразу же подошел к работнице, жгучей блондинке в очках, начал заполнять анкету и расписываться в указанных ею местах.

Вот уже 8 месяцев мы общаемся с ней с помощью взглядов, передаем мысли через невидимый поток в воздухе. И каждый раз она спрашивает одно и тоже: "Юноша, вы слишком наглы и ленивы, не обманывайте хотя бы меня, что вы ищете работу, мы общаемся с вами глазами, и я вижу абсолютно все. Это крайне некрасиво с вашей стороны, попробуйте стать взрослым, я вас умоляю. И хватит пялиться на мою грудь". И как всегда, получив свое крошечное, смехотворное пособие, я по детски машу ей на прощание рукой и мысленно говорю: "Мой милый ангел, я возьмусь за ум только когда прыгну с тобой в постель, а твоего мужа отправлю жить на это ебанное пособие. Вся наша жизнь будет сплошным праздником, мы будем танцевать на костях у всего мира и пить вино. И однажды тебе все это надоест, и возможно, что ты захочешь убить меня, но будет поздно, и я сбегу от тебя рано утром, пока ты еще будешь видеть цветные сны, потому что мы читаем друг друга, а не говорим слова. Но ты не жалей ни о чем, не грусти. Я вернусь ровно через месяц. Целую".

Я вышел на улицу и посмотрел на часы. Боже, 19:51. Время летит быстрее, чем я предполагал. Я подошел к остановке и сел на ближайшую лавочку, дожидаясь транспорта. Справа от меня находилось весьма дешевое кафе, музыка играла на всю и пьяные голоса перебивали друг друга безостановочно. Спустя пару минут из кафе вышло странное существо, мужик лет 40, у него в руках был картонный стаканчик с кофе, его нехило шатало и он старался не пролить ни капли. Но все же, когда он сел возле меня, в его стаканчике уже нихрена не было, а из входа кафе и до остановки тянулась цепочка разлитого кофе. Пока он уселся, до него только дошло осознание всей его неудачи. От него несло острым запахом водки и чего то еще. Он глянул на меня, и в самом мерзком тоне обратился ко мне, дыша своим ебанным перегаром мне в лицо:

– Блять, что же такое, а?! Дружок, будь добр, возьми мне кофе, только быстрей, блять! Вот там, в кафешке. Давай-давай, шевелись, студент!

– Мужик, а я не хочу. Пиздуй сам.

Немного находясь в ступоре, он все же пошел за вторым стаканчиком, и вернулся с феноменальной победой: ни одной капельки не было разлито во время его тернистого пути. Он сидел, попивая крошечными глотками свое дешевое кофе и ни на секунду не умолкал:

– Братка, а почему мы в таком дерьмище живем то? Ведь страна то какая: все есть, все мы работаем как негры, семьи чтоб не голодали, чтоб все четко было… а те суки сверху обдирают нас и обдирают. Я бы их повесил собственноручно, этих пидорасов жирных! Ей богу, повесил бы! А ты сидишь и молчишь, ни слова. Чо, фашист, а, мелкий?!

– Я бы сначала тебя повесил, а потом и их, рядышком. И никаких проблем, одним выстрелом двух зайцев. Как тебе такая формулировка, дядь?

– Ты не выебуйся, не серчай, малой. Пошли выпьем. Я угощаю.

– Не хочется, спасибо.

– Я кстати, Олег. Давай знакомиться.

– Данил.

– Ты вот что запомни, Данила: это сегодня мы с голой жопой стоим, а завтра будем на коне, все в руках своих держать, понял?

– Ага.

– Все, бля, мой автобус походу!

Мужик подорвался и побежал навстречу только что приехавшему желтому автобусу. Он выбросил почти полный стаканчик кофе прямо на проезжую часть. Горячий дым поднялся на том месте, где это все разлилось. Это было самым сучьим поступком, который мне удавалось лицезреть. Иисус проспорил, проиграл или пропил нас всех, бросил одних. Мы словно юнги, находящиеся на корабле во время кораблекрушения. Выбирайся как хочешь. Они затопчут тебя, будут обгрызать твои собственные кости в то время, как ты будешь еще жив. Отбивайся деревянным мечом, становись эмигрантом, беги, пей, пой. В детстве я должен был разбиться о скалы, плывя по сильному течению в небольшой шлюпке. Не вышло. И у этих ебанных упырей тем более ничего не выйдет. Укусите меня за сердце ― и вы отравитесь. Поздравляю.

Я успел вернуться в отель до закрытия главного входа. Поднявшись на свой этаж, я направился к номеру. В коридоре пахло смертью и попкорном. С правой стороны доносились стоны и скрип кровати, с левой ― негромкие разговоры о далеких странах.

Я открыл свою дверь и вошел. Скинул пиджак, умылся под раковиной и решил найти что то съедобное в холодильнике. Соевый соус, около десятка яиц, куча самой разной зелени, немного мидий и немного копченой колбасы. Я перевел свой взгляд на нижнюю полку и увидел его. Наконец мы встретились с ним один на один. Однако, мне было неловко, что я нарушил его сон.

Таракан спал, соорудив себе неплохой ночлег из листа шпината в качестве одеяла, и кусочка сыра в качестве подушки, при этом лежа на нескольких листьях салата. Весьма недурно. У него явно больше мозга, чем у того мужика на остановке. Я восхищен.

– Я дико извиняюсь, что разбудил тебя, дружище, ― вымолвил я виновато ― я не знал, что ты здесь спишь. Тебе разве не холодно?

– Ты тупой? Холодильник не работает даже на половину, а в комнате сущий ад.

– Я понял. Слушай, если ты замерзнешь, ― зови, я открою, и ты можешь переместиться на подоконник. Там тоже чудное местечко.

– Закрой дверь с той стороны.

– О’кей.

Я закрыл дверь холодильника, выпил воды с крана и потер свое лицо. Кровь в висках стучалась ритмом на три четверти. Я закрыл глаза. Неважный денек. Но могло быть и хуже. Гляди веселей на все, старый кретин. Сейчас я готов сдохнуть под «Led Zeppelin», держа в руке бутылку "Бада". Мне плевать. Я выдержал все капканы.

 Очарование детства.

Тёплая южная река несла свои воды также медленно, как тянулись дни моего детства. Вдоль противоположного берега двигалось немыслимое, по своей конструкции, судно, которое углубляло дно. На нашей стороне было мелко, насыпан песок, сооружена детская купальня.

Из северного города с непредсказуемой погодой, тяжёлыми свинцовыми волнами, сердито толкавшими неприступный гранит, и сырыми ветрами меня вывезли греться и поправлять здоровье в село, где алыча валялась под ногами, черешня была такой сладкой, что склеивала пальцы ребёнка, плоды сливы достигали размеров яблока.

Утром мама шла за молоком от красно-коричневой коровы, пугавшей меня торчащими вперёд рогами, и за яйцами, собранными в курятнике, где хозяйничал петух, оперение которого превосходило лучшие изображения иллюстраторов сказок, потому что переливалось на солнце.

На реке, с перерывом на обед, мы проводили весь день. Из сырого песка я строила замки, как подсказывала фантазия и позволяло умение. Могла бы основать целый город, но ближе к полдню на пляж приводили Вовочку, мальчика приблизительно моего возраста, худенького, с тонкой шеей, отчего голова его, казалось, заваливается на одну сторону, и раскоординированными движениями. Раскачиваясь из стороны в сторону, он вёз за собой на верёвочке игрушечный пластмассовый грузовичок, довольно, большого размера.

– Здесь будет дорога, – произносил Вовочка, ступая пятками по вылепленным башням и стенам, а вслед за ним проезжал грузовичок, сметая, остатки строений.

Если кто-то возражал или возмущался, он принимался визжать и топать ногами.

Мама его, грустно шлёпающая по мокрому песку, беспомощно вытирала слёзы, не из-за разрушенных замков, а потому, что её сын был не такой, как остальные дети.

Это продолжалось до тех пор, пока на пляже не появилось новое лицо: наш ровесник Никита.

Он заинтересовался моими «шедеврами», и, как-то само собой получилось, что мы начали строить вместе. У него были крепкие и сильные руки, у меня – маленькие, но искусные. Его придумки сочетались с моими, как будто мы давно знали друг друга, читали одинаковые сказки, ни споров, ни противоречий. Тут на горизонте замаячила знакомая фигурка, ловящая растопыренными пальцами воздух, будто Вовочка недавно научился ходить, а может быть, так оно и было.

– Здесь будет моя дорога, – повторилась ежедневная песня.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как уничтожит он совместное «творенье».

– Нет, не здесь, – услышала голос нового друга, твёрдый, убедительный, не предполагающий возражений.

Он встал перед Вовочкой, значительно выше его, широкоплечий, с большой головой и непроходимой чащей чёрных волос, сильный здоровый богатырь, против существа, похожего на кривой сучок с тонкими неровными веточками.

– А где? – спросил оторопевший разрушитель пляжных построек.

Ни одной капризной нотки, только, интерес.

– Там, – Никита кивнул в сторону кустов, окружавших песок.

– Пошли, – продолжил он, – по краю пляжа ты проложишь дорогу со светофором и пешеходным переходом.

Вовочка, как заколдованный, раскачиваясь пошёл за Никитой, за ними спешила взволнованная мама.

– А что ещё мне построить? – нелепый мальчик был готов повиноваться незнакомцу.

– Гараж для машины, из веточек.

– Хорошо, – дисциплинированно ответил Вовочка, – мама, где построим гараж?

Больше он не мешал. Мы возводили замки, подземные укрытия, ров вдоль стен. Вокруг собирались ребята, продолжали наши постройки, которые разрастались до размеров пляжа, взрослые перешагивали через них.

Вовочка, замерев, со стороны кустов наблюдал за нами.

– Я на ней женюсь, – кивнул Никита в мою сторону.

– Мама, мама, а мне на ком жениться? – закричал особенный ребёнок, ему так хотелось походить на нового знакомого.

Вместе с Никитой мы купались в реке, потом я танцевала на песке, чтобы обсохнуть.

– Перестань, – говорила моя мама, – у меня рябит в глазах от твоего мелькания.

Никита хмурился.

– Я построю дом для нас двоих, ты сможешь танцевать там, сколько захочешь.

В согласии моём он не сомневался и был прав.

Мы плакали, когда наступило время расставания.

«Очарованья ранние прекрасны, очарованья ранами опасны», – услышала я позднее строчки Евтушенко.

Мать Никиты попробовала его успокоить.

– Стой там, молчи, ничего не говори, – приказал сын, размазывая по лицу крупным кулачком грязные слёзы, она замерла, не посмела вмешиваться в его личную жизнь.

Позднее я узнала, что это был внук крупного военачальника и открылась для меня истина: чтобы стать генералом, сначала им нужно родиться.

Эта первая любовь подарила мне не только привязанность и лучшие воспоминания, но и новое чувство: как много я могу значить для мальчика.

Второй раз влюбилась в третьем классе, в студии танцев. Объектом стал Артурчик с синими глазами, пышной шапкой волос дымчатого оттенка, одетый в изумительный серо-голубой костюмчик.

Несколько месяцев я «выделывалась» перед ним, выбирая платьице для каждого занятия, придумывая, как уложить волосы, «разрабатывая» темы для разговора.

Наша пара была лучшей в группе. Я летала по залу вместе с партнёром, лёгким сиреневатым облачком, всегда попадавшим в такт, в отличие от других мальчишек.

Однажды, за мной заехал папа с нашей собакой, овчаркой, домашним другом, которого он выгуливал по вечерам.

– Я знаю этого дядю, – сказал Артурчик, – он раньше часто разговаривал с моей мамой на скамейке в парке, когда гулял с этим дурацким псом, по имени Мальчик.

– Почему дурацким?

Я была ошарашена. Оскорбили члена нашей семьи, любимого друга, глаза которого без слов говорили о том, что он понимает всё, что творится вокруг.

– Мне было четыре года, – продолжил партнёр по танцам, – мама достала пирожное из коробки, а пёс подошёл и съел его.

– Нужно было сказать «фу», он думал, что его хотят угостить, люди не едят пирожные на улице, а делают это дома за столом с чаем.

Когда мы с папой ехали домой, я, трясущимися губами, рассказала эту историю.

– Ребёнок ошибся, я никогда не видел их прежде, не рассказывай это при маме, понимаешь меня? – строго сказал папа.

Я поняла: произошло что-то важное, сделала вид, что поверила и согласилась.

На самом деле пса нашего звали Бой, и, только, папа называл его Мальчик.

Вечером у меня поднялась температура. После двух недель гриппа обнаружила, что у Артурчика новая партнёрша и не стала настаивать на продолжении совместного «проекта».

Через много лет мы, повзрослевшие, оказались в соседних креслах самолёта.

– Помню, как твоя собака съела моё пирожное, – сказал он.

Видимо это событие так и осталось самым значительным в его жизни.

– Сочувствую.

– Я скоро женюсь.

– Кто же счастливица? – мой саркастический вопрос.

– Дочь знакомого нашего президента, – ответ.

«Она очень бедная, эта богатая девушка», – подумала я.

Даже, имя «Артур», с тех пор, ассоциируется у меня с чем-то неприятным.

Третьей любовью стал Санёк, симпатичный парень из параллельного класса. Учительница музыки поручила нам к новогоднему вечеру готовить номер: «Заклинание змеи». Я должна была исполнять танец кобры, а Санёк – стать заклинателем, он единственный из двух шестых классов, умел играть на дудочке.

Чтобы продолжить общение после репетиции, я нарочно погнула молнию на новых сапожках и попросила Санька в гардеробе помочь застегнуть её. Он, худенький и очень длинный, сел на корточки, взял мою ногу в свои руки, повозился с молнией, а потом поднял глаза, помедлил, сказал: