Институт благородства

Институт благородства

Александр Ралот

Дизайнер обложки Евгения Ляшко

© Александр Ралот, 2022

© Евгения Ляшко, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0050-0483-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Директриса

Все имена и события в рассказе выдуманы автором, а посему, совпадения с людьми реальными следует рассматривать как чистую случайность

Судьбе было угодно, чтобы я регулярно приезжал, прилетал или приплывал в этот неповторимый город, на Неве. Сколько о нём написано и сказано-не счесть. Каждая улица и двор запечатлены мастерами пера и кисти. И «куда мне, с пыльным, мельничным ры..! Лицом. Да в их калашный ряд».

Однако сегодня «вашему покорному слуге» надлежит прибыть в контору, расположившуюся на улице имени Пролетарской Диктатуры. До революции улица носила более конкретное название- Лафоновская. В честь той первой, в никогда не снимаемом чепце. И без которой наша культура, весьма вероятно, могла бы оказаться иной.

***

Август 1572 года. Франция. Париж

Герцог Генрих де Гиз снял с лица маску и передал расторопному слуге. Присутствующие мгновенно последовали его примеру.

– И так! Уже нынешней ночью. Более терпеть этих еретиков ни в городе, ни в стране мы не намерены!

– Захлебнутся в собственной крови! Смерть неверным! Святой с нами! – Кричали со всех сторон.– Не бывать браку! Не допустим богопротивного кровосмешения!

Герцог указал на господина, в чёрном.– Говори! Ты сделал, что велено?

– Мои люди взяли штурмом дом адмирала де Колиньи и наконец прикончили раненого. Считай, что пуля выпущенная из окон твоего замка попала несчастному не в плечо, а точно в голову. Кроме этого, чтобы гугеноты не вырвались из города, наши люди закрыли городские ворота. Стража предупреждена и без жалости расправится с любым, кто попытается вырваться из Парижа!

***

Осень 1572 года. Санкт-Петербург

После этой ночи выжившие гугеноты бежали из страны. Германия, Голландия, Бельгия и… Россия, получили новых грамотных, работящих и не бедных граждан.

Стали подданными Российской империи и члены семьи виноторговцев Дюбюиссоон.

Не откладывая дело в долгий ящик предприимчивый глава семейства открыл в Санкт-Петербурге гостиницу. В отличие от существующих, она состояла из ухоженных, (без вшей и клопов), светлых номеров. И главное, с клиентов не драли три шкуры, за постой. От желающих не было отбоя. Среди приезжих считалось шиком остановиться в апартаментах нового заведения.

Радость, как и горе, не приходит одна. Вскорости чета Дюбюиссоон нашла жениха, для пятнадцатилетней дочери, Софьи. Бывшего соотечественника, генерала русской армии, действительного статского советника Вилима Делафона.

***

– Не представляешь как невыносимо жить с женой, которая исповедует отличную религию. В конце концов когда ты, наконец, станешь праведной католичкой? И какой веры наши дочки? Как и кому они молятся, перед сном? Легче убить тебя и их, чем жить с гугенотками! – С каждым днём, некогда любимый, муж всё больше и больше терял рассудок. Софья пыталась его лечить. Бесполезно.

– Если не вернёмся во Францию я однажды убью тебя и детей. Мне ненавистен этот город, язык, эти люди.

– Но ведь Россия дала всё! Титул, почёт, уважение! Как ты можешь так говорить?

– Титул! Ты мне его на обед приготовишь? У нас денег осталось только на дорогу! Значит так! Или мы едем вместе, или я уеду один. Навсегда! А ты, не последовав за мужем, нарушишь клятву, данную перед алтарём.

– Хорошо. – Глотая слёзы молвила Софья. – Только дай слово, что во Франции во всём будешь меня слушаться и не станешь отказываться от тех настоек, которые пропишут доктора.

***

Франция. Париж

Обезумивший Вилим дважды пытался убить Софью и двух дочерей. Несмотря на это, и не обращая внимания на советы соседей, твердивших, что согласно закону, она имеет полное право развестись с умалишённым, верная жена продолжала возить супруга на приёмы, к самым знаменитым врачам Франции и Швейцарии. Делала это до тех пор пока не иссякли денежные средства, вывезенные четой Делафон из далёкой России.

Вскорости болезнь взяла своё. Бывший генерал и действительный статский советник скончался, оставив вдову и девочек без средств к существованию в, ставшей чужой, стране.

***

– Мадам позвольте помогать вам. Я буду стирать, готовить и делать что скажите. – Обратилась София к хозяйке гостиницы, в которой проживала с детьми.

– Но у меня уже имеется прислуга, да к тому же, если я буду платить за работу, то вы тут же вернёте эти деньги в уплату за жильё и питание.

– Вот и хорошо. Не платите ничего. Я согласна работать только за кров и еду для дочек.

***

Вдова понимала, что такое существование долго продолжаться не может. Искала выход и не находила. Тосковала по далёкой заснеженной Родине, где прошли лучшие годы. Не раз они всей семьёй бродили возле русского посольства. Смотрели на освещённые множеством свечей окна, стояли молча и так же молча возвращались в каморку.

***

И однажды, преодолев робость, решилась!

– Милостивый государь, умоляю. Не ради себя, ради моих малых девочек, выделите немного денег. Только для того, что бы доехать домой. До России. Хотите, напишу какую угодно расписку. Я отдам. До копеечки. Мы же подданные Российской империи, как и вы. Помогите соотечественникам- Софья в отчаянии ломала руки и пыталась достать из сумочки платок, чтобы вытереть слёзы.

Иван Иванович Бецкой слушал не перебивая. Хотел было попросить рассказать о злоключениях, но посетительница всё изложила сама. Ничего не утаивая и не драматизируя. Поднялся, взял Софью за руку и рядом с собой. Налил из графина воды.– Я знаю, что вам надо. Уверен, вы принесёте России не малую пользу.

***

1764 год. Санкт-Петербург

– Матушка императрица. Поверь. Битьё надо отменять! Ты погляди, в каждом указе телесные наказания, и в пребольшом количестве. Только воспитание! Ибо оно всемогуще!

– Иван Иванович продолжай. Екатерина вторая смотрела на секретаря, обмахивая себя дорогим веером. Каждое произнесённое им слово находило отклик в душе.

– Для начала следует создать несколько закрытых учебных заведений. В них мы и станем воспитывать родителей.

– Не поняла? Вразуми. Кого мы будем воспитывать?

– Пап и особливо мам, будущих твоих верноподданных. Способных вразумлять своих чад не розгами, а соловом, убеждением. А опосля, уж эти отпрыски создадут свои семьи. И вот уже из этих семей выйдет новое поколение истинных граждан. Не пьющих, образованных, трудолюбивых и главное, сплошь ответственных за порученное дело!

– Сладко глаголишь. Хоть представляешь сколь для этого понадобится? Почитай во всей Европе столько педагогов не сыщем.

– Матушка. Так мы же с малого. Давай, для начала бедных дворянок учить станем. Да так, чтобы за будущими невестами знатные женихи табунами ходили. И о приданном заикаться не смели.

– Ну что же. Будь по твоему. Ступай, готовь указ. Повелеваю создать закрытое учебно-воспитательное заведение, для особ женского полу. И начальницу подбери. Без замашек. Знаю я таких дамочек. Порой им разухабистый командир-держиморда и в подмётки не сгодится.

– Матушка. Так я того. Уже подобрал.

– И кто она? Я с ней знакома? Рода знатного?

– Софья Ивановна Делафон. Горя на своём веку хлебнула вдоволь. Однако при сём, человеколюбия не утратила. Начальница от бога, ибо добра, честна и толкова.

– Ой, заливаешь! Врёшь ведь. Поди уже глаз на кумушку положил.– Хозяйка великой страны смеялась в голос.– Смотри! Чтобы и строга была в меру. Без этого, сам понимаешь, нашу сестру не обуздать. Но главное, дело пусть хорошенько организует. Наставников поможешь ей сыскать, не мешкая. Ступай с богом. Ну, Бецкой! Рассмешил. Добра, честна да и к тому же ещё толкова!

***

Тот же год. Последний месяц весны. Санкт-Петербург

– Устав, говоришь, сподобился сочинить.– В этот день Екатерина Великая была не в духе. Придворные мастерицы принесли новые летние платья, а они оказались малы, в талии.

– Иван Иванович! Тебе должно быть ведомо, что мой великий предок Пётр создавал школы для девиц, однако, в отличие от других славных дел, с этой затеей у него не заладилось. Да и Дашкова, дама наиумнейшая, тож ничего путного не сотворила! Давай Бецкой, излагай, чего там нацарапал.

Матушка пунктом первым устава прописал заботу о водворении в оном заведении отношений исключительно дружеских, семейных промеж начальства и воспитанницами.

– Сей пункт необходимо дополнить.

– Чем государыня?

– А то ты не догадываешься. Мы же с тобой не богадельню создаём. Семья это конечно замечательно, но заведение всё же учебное. А по сему, записывай далее. Ни в коей мере не пренебрегать умственным образованием воспитанниц! Именно так, подчерки, или выдели иными буквицами. Под образованием следует разуметь не выучку или усвоение знания. Но всестороннее воспитание ума и душевных качеств девиц. Будем, с твоей лёгкой руки, растить образованных и благовоспитанных матерей новых семейств. На сиё богоугодное дело никаких денег жалеть не стану. Верую! Окупятся вложения! Всенепременно! И ещё расстарайся так, чтобы уровень образования был лучше, чем при домашнем обучении. Пусть вельможи не считают зазорным туда дочек отправлять!

***

Маленькие девочки-смолянки смущаясь и толкая другу друга вошли в кабинет наставницы.

– Софья Ивановна, а почему императрица Екатерина Алексеевна величает нас цыплятами. Обидно.

Делафон поднялась с кресла, грациозной походкой подошла к воспитанницам. Каждую погладила по головке.– Она ни в коей мере не желает оскорбить. Наоборот! Считает, что вы самые лучший сорт цыплят, в её огромном курятнике.

Выпроводив детей наставница велела, без промедления, собрать «педсовет».

– Дорогие мои. Не секрет, что вы лучшие из лучших. По заданию императрицы учителей собирали по всей Руси и за её пределами. Предметы знаете превосходно. Однако извольте входить в классы и иные помещения исключительно с улыбкой и благожелательностью. Чтобы дети почитали наставников как отцов и матерей, и даже больше. Учитель обязан иметь разум здравый, мыли вольные, сердце доброе и открытое. Ни грамма лжи или притворства. И оставьте за порогом этого заведения педантизм ибо это есть сущая пагуба воспитанию.

Девицы должны видеть в каждом из вас исключительно друга и защитника, способного разделить с ними трудности и волнения.

***

Весь курс обучения делился на четыре группы. Девочки принимались в заведение шести лет от роду и выпускались в восемнадцать. За время в Смольном, ученицам категорически запрещалась покинуть институт ни под каким предлогом. Оставались без внимания даже настоятельные просьбы высокопоставленных опекунов.

***

Каждой группе соответствовал свой цвет платья. Коричневый, голубой, серый и белый.

Жизнь в смольном институте была проста. Воспитаннице полагалась собственная кровать. Добротная, но не слишком мягкая, дабы не приучать к изнеженности. Вставали рано. Умывались холодной водой. В зимнее время девочкам вручали маленькие молоточки для колки льда в тазиках. Уроки больше похожие на беседы чередовались с занятиями на воздухе. Смолянок помимо различных наук, (три иностранных языка-обязательно) обучали танцам, шитью, кулинарии и поварскому делу, экономике домашнего хозяйства и даже основам токарного мастерства.

***

Порой воспитанницы специально сердили любимую директрису, но лишь затем, чтобы прийти к ней и просить прощения. Софья Ивановна могла прощать как никто другой, возвращая расположение виновницам-шалуньям.

Стайка воспитанниц почти всегда присутствовала в кабинете. Делафон занималась делами, а девочки, на ковре или диване тихонько играли или читали, лишь бы быть рядом. Ощущать маленькими телами тепло её души.

***

Однажды Софья Ивановна повела «цыпляток» в Зимний дворец. Показала залы украшенные картинами, в золочёных рамах, роскошную мебель и посуду. Однако наибольшее впечатление на воспитанниц произвела толпа горожан поджидавших их на выходе. Люди разных сословий не желали расходиться и шли следом рассматривая каждую девочку, как внеземное существо или на худой конец-чужестранку.

***

Выпускницы считали своим долгом привести и показать «матушке» – на одобрение женихов, а затем и первенцев. Бывало так, что семейная жизнь выпускницы «давала трещину» и тогда смолянка спешила не домой, под крыло родителей, а к Софье Ивановне. Под крышей института беглянку ждала постель и еда. А вердикт директрисы, по создавшейся проблеме, был не пререкаем.

– Софья Ивановна, дорогая, сделайте милость, посетите венчание. Мы с супругом будем бесконечно благодарны.– Обратилась к бывшей наставнице выпускница, носящая фамилию знатного рода. Но директрису бдительная прислуга не пустила далее порога.

– Ну что с того! Невеста пригласила лично! У вас же нет ни одного, даже самого малого придворного титула. Присутствием здесь можете ненароком оскорбить высокородных особ! Ступайте себе прочь, по добру, по здорову.

1796 год. Санкт-Петербург. Кабинет императора Павла первого

Новый властитель дёрнул шнурок колокольчика.

– Я таки прочитал, те письма с которыми не досуг было ознакомится моей покойной матушке. – Он протянул вошедшему, пухлую папку. – Соблаговолите, без задержки подготовить указ о жаловании директрисе Смольного института титул статс-дамы. Более того, в день моего коронования, она получит лично из моих рук орден Святой Екатерины меньшего креста. Это же надо! Сколько же знатных вельмож ходатайствовали и всё бестолку!

***

Делафон не раз просила назначить ей помощницу. Годы брали своё. Здоровье становилось хуже.

С большим трудом, но таковую сыскали. Госпожа Пальменбах была первой по всем дисциплинам, во втором выпуске смолянок. Преемственность соблюдена!

В тот же год любимица девочек тихо скончалась и обрела упокоение на Волковом кладбище, рядом с дочерью.

Отличница

Стайка девочек, одетых в одинаковые платьица, озираясь по сторонам, безмолвно шла за наставницей. Первый день их пребывания в Смольном подходил к концу.

– Надеюсь вы обратили внимания на портреты, украшающие стены нашего заведения. Это предшественницы! Легенда гласит, что в первую ночь, то есть сегодня, когда я уложу каждую из вас в постель и потушу свечи, они выйдут из рам и будут с вами знакомится. Будет арфа, в исполнении неповторимой Глафиры Алымовой.

Самая бойкая из вновь прибывших подняла руку.

– Ты что-то хочешь спросить? – Еле сдерживая улыбку, поинтересовалась женщина.

– Да. А почему Алимова неповторимая, разве кто-то из нас повторимый? Наставница ласкового погладила девчушку по головке. – Конечно, ты права. Здесь все неповторимые. Двух одинаковых людей не бывает, кроме близнецов. Но Глафира это наш уникум и гордость.

– Расскажите о ней! – Хором попросили воспитанницы.

– Иначе не уснём! – Констатировала бойкая.

– Всенепременно, но не сейчас.

– Почему?

– Если я буду рассказывать, то вы не услышите тихую, но чарующую музыку.– Наставница открыла дверь и жестом пригласила следовать за ней.

***

Полковник Алымов хворал. Однако многочисленное потомство, восемнадцать детей, не давали ни минуты покоя. Беременная супруга пыталось их отгнать от постели отца, но тщетно.

Иван Акинфиевич погладил жену по округлому животу.-Девочка народится. Глашенька.

– Не хочу этого ребёнка. Не в радость он мне. Не ровён час помрёшь от ран, что тогда я, горемычная, стану делать с этакой оравой?

– Да разве так можно говорить? За такие слова бог и покарает! – полковник слабеющей рукой схватился за сердце и потерял сознание.

***

Дочку он не увидел. Родилась после похорон отца.

Мать не желала видеть новорождённую. Велела отвести дитя в ближайший женский монастырь. Однако родственники добились того, что бы ребёнок был возвращён к светской жизни.

Казалось, матерь приняла своё последнее чадо и полюбила. Однако прошло шесть лет и Глашу спровадили из родительского гнезда, определив

в «Императорское воспитательное общество благородных девиц» или по-простому – Смольный институт.

Не знавшая внимания и ласки, прожившая короткую жизнь в селе, по все меркам должна быть тихой и забитой среди сверстниц. Но судьба распорядилась иначе. Ребёнок мгновенно сориентировался в незнакомой обстановке.

– Моя повелительница, матушка императрица! Люблю больше жизни! – громко выкрикнула девчушка. Нарушив строжайший протокол, предписывающий вновь поступившим без единого слова выполнить реверанс.

Государыня улыбнулась. Женщину покорила непосредственность крохи-смолянки. Она жестом велела подвести девочку к себе.

– Чья будешь?

– Алымова Глаша. – Она наконец вспомнила первый урок и исполнила безупречный книксен.

– Буду называть тебя Алымушка. Учись хорошо. А я буду приезжать, проверять. За этакой егозой специальный глаз нужен. И поверь у меня таковой имеется!

После этого диалога авторитет новой смолянки возрос до небес. Классная дама сочла возможным поставить гордячку на место. Обвинила Глашу в непослушании наказала стоянием в углу, на коленях.

Алымова пожаловалась покровительнице. Учительницу попросили подать прошение об увольнении. Однако директриса Софья Ивановна оставалась самым верным другом и советчиком девочки до конца своих дней.

Санкт-Петербург. Зимний дворец

– Иван Иванович будет у меня к тебе поручение, особого рода.

– Матушка, ведь знаешь, сколь на мне всяких твоих поручений висит. Того и гляди шея переломится. Куда ж ещё-то.

– Не стони Бецкой. Не люблю этого. Я почитай, вдове более твоего тружусь. Уж позабыла когда последний раз балы организовывала, и в картишки расслаблялась.– Императрица стукнула ладонью по столу. – Поручение не будет в тягость, уж поверь мне. Детишками собственными обзавести не удосужился?

– Так государыня! Некогда же.

– Не перебивай! Ишь моду взял! Екатерине Великой перечить! За девочкой, малой приглядывать. Сдаётся, будет с неё толк. Далеко пойдёт.

Записывай. Звать Глафира. Последний ребёнок отставного полковника Алымова. Секретарь открыл было рот, чтобы возразить, но передумал, да так и остался стоять, глотая воздух.

– Помимо настоятелей Смольного станешь учить всему, что сам знаешь! Воспитывай по собственному разумению, но без излишнего баловства. А я погляжу к какой родственнице её во фрейлины определить, после выпуска.

***

Секретарь государыни не был женат ни разу. В молодые годы любил приударить за высокородными девицами, но ни одна из них не смогла утащить под венец.

Смышлёная девчушка годилась ему во внучки. И Иван Иванович, с большим удовольствием, стал исполнять роль именитого дедушки. В тайне надеясь, что отпущенные господом годы позволят вырастить для себя молодую супругу, отвечающую всем запросам.

Санкт-Петербург. Смольный институт

Алимова плохо понимала тонкости этой игры. Однако женские гены подсказали, что отвечать старику надобно взаимностью. А так же постоянно твердить сверстницам. – Обожаю наставника, без меры.

Однажды в Смольный привезли невиданный заморский инструмент-арфу. Глаша тут же напросилась брать уроки игры на этаком чуде. И вскорости уже виртуозно исполняла музыку на нём.

В учёбе Глафире не было равных. Однако чрезвычайно редкие дни, когда родственникам дозволялось навестить воспитанниц, девочка оставалась одна или коротала время с Бецким. Лишь однажды в институт приехала больная мать. Многочисленные роды давали о себе знать.

– Я здесь затем, чтобы попрощаться. Более мы на этом свете не свидимся.– Слова измученной женщины хлестали девочку подобно бичу. И ещё вот, что! Лишаю наследства в пользу братьев. Им надобно в жизни как-то устраиваться, а у тебя, как я погляжу, всё уже сложилась!

За воротами из института, её поджидал секретарь императрицы.

– Не соблаговолите ли пройти до церкви.

– Это ещё зачем? Нездоровиться мне. Да и до дома путь неблизкий.

– Госпожа Алымова там иконы, чудотворные. От хворей помогают. Да и сказать потребно кое-что.

– Здесь говорите!

– Клятвы православные перед иконами произносят, разве вам неведомо?

– Какие клятвы? – женщина покорно семенила за Бецким.

***

– Удочерю Глафиру. В свет выведу. Приданное, дам- Иван Иванович истово крестился на образа.

Мать девочки его не слышала. Она со всех сил старалась не потерять сознание.

Санкт-Петербург. Весна 1776 года

Время летело стремительно. Наступил последний год обучения. Девочки щеголяли в белых платьях, положенных выпускницам. Из дворца в Смольный прислали художника Левицкого.

– «Матушка, директриса», а это правда что Иван Иванович живописца прислал, меня запечатлеть, для будущих воспитанниц.

– С чего тебе в голову такое взбрело? С особо отличившихся учениц будет писан цикл портретов. Радуйся, что и девица Алимова попала в число избранных. Исключительно из-за прилежания и усердия.

Глаша молча развернула свёрток, который до сей поры держала в руках.-Иван Иванович, соизволили прислать, в подарок. Правда великолепное платье?

***

Балы и гуляния по случаю первого выпуска смолянок растянулись на несколько месяцев.

Лучшим из лучших предложены места фрейлин.

Глашу определили к жене наследника престола Наталье Алексеевне. Но та вскорости скончалась.

Екатерина Вторая со свойственной энергией бросилась искать новую супругу для сына Павла. Фрейлины покойной по сложившейся традиции переходили к следующей повелительнице.

***

Бецкой поселил Глашу в своём доме. Предложение руки и сердца не делал опасаясь мезальянса. Понимал, что брак послужит причиной скандала в высшем обществе за которым последует неминуемый гнев государыни.

– «Восемнадцатилетняя девица проживает в доме семидесятипятилетнего старца. Не иначе как сожительница» – судачили у него за спиной.– « Выходит секретарь императрицы ещё ого-го! Не орёл конечно, но гоголь точно!

Алимовой было не до сплетен. Постоянное и обязательное кокетство тяготило воспитанную в строгой дисциплине института девушку. Но должность

компаньонки великой княгини, второй супруги наследника Павла Петровича, обязывала!

Женская дружба не постоянна. Начавшаяся придворная карьера скоро дала трещину. Ходили слухи, Мария Федоровна ревновала Глафиру к Павлу. Однако утверждали и иное. Поговаривали, что ещё одна бывшая смолянка – фрейлина Нелидова, фаворитка наследника, постаралась побыстрее избавиться от возможной соперницы.

***

Глаша не посоветовавшись с «названным» отцом ответила согласием на предложение Алексея Андреевича Ржевского, академика и литератора, друга вольнодумца Радищева.

Бецкой был вне себя от ревности! Кричал и топал ногами. Но помешать бракосочетанию не мог ибо его одобрила сама государыня!

Остыв, в качестве свадебного подарка, предложил молодым поселиться в собственном доме. Старик и представить не мог, что Глаша может уехать с мужем. И он не будет лицезреть воспитанницу ежедневно.

Февраль 1797 года

– Муж мой! – Глафира обняла супруга.– У меня печальное известие. Сегодня скончалась сестра моей лучшей подруги по Смольному институту, дочь члена Главной дворцовой канцелярии Елизавета Рубановская.

– Не венчанная супруга ссыльного Александра Николаевича Радищева? Личного врага императрицы? Того самого, что хуже Емельки Пугачёва? – Ржевкий отстранил жену и встал с кресла.

– Пишут мне знакомые, семья Радищевых выехала из Илимска. Спешили переправляться через сибирские реки по льду.

Ты же учёный, сам знаешь, морозы в тех краях лютые. Вот Елизавета Васильевна и простудилась. Сильно занемогла и более уже не вставала. Я девять раз просила покойницу Екатерину великую о смягчении участи Александра Николаевича и детушек. Гневалась на меня императрица сильно. Однажды хотела даже собственноручно поколотить. Слава богу, обошлось.

– К чему ты всё это рассказываешь? Нынче у нас другой правитель. Ему челобитные писать не требуется. Указ об освобождении и без твоих хлопот Павлом подписан.

– Детушек, сирот, всех шестерых. Трёх от Анечки, трёх от Лизаветочки давай возьмём на попечение.

– Знаешь, почему император вычеркнул тебя из списка награждённых? – Ржевский пытался изменить тему разговора.

– Нет, а при чём тут не полученный мною орден?

– Сказывали, что на указе самодержцем против твоей фамилии начертано.– «Слишком горда и своенравна!»