Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений

Письмо поехали вручать Майя Кудашева, поэтесса и вдова погибшего в бою офицера белой армии, а также В.В. Вересаев и А.В. Цыгальский. Завершим цитату из Волошина:

Нач‹альник› К‹онтр›-разведки, получив карточку: «Княгиня Кудашева», принял Майю очень любезно, прочитал письмо про себя, восклицая: «А кто же такой Волошин? Почему же он мне так пишет?»

– «Поэт… Он со всеми так разговаривает…», – отвечала Майя высоким и наивным голоском. Письмо нарочно было написано в таком духе: оно было корректно, но на самом лезвии. Оно звучало как личное оскорбление и по этому запоминалось. Это был обычный тон моих отношений с Д‹оброволь›ческой армией». Нач‹альник› к‹онтр›разведки очень недовольным жестом сложил бумагу и сунул в боковой карман. И на другой день велел отпустить Мандельштама.[77]

Не будучи вполне уверенным в успехе хлопот по освобождению О.М. непосредственно в Феодосии, Волошин предпринял и другие шаги. Так, сохранился недатированный черновик его письма П.Б. Струве, начальнику управления внешних сношений Совета начальников управлений при Главнокомандующем Русской армией (Правителе Юга России) П.Н. Врангеле[78], где Волошин сообщает о том, что О.М. арестован уже две недели назад. Считая обвинение О.М. в большевизме совершенно нелепым, Волошин просит освободить его на поруки или хотя бы ускорить производство следствия[79].

Волошин, впрочем, был не единственным писателем, вступившимся за О.М. По словам Миндлина, А.Т. Аверченко также посылал из Севастополя телеграмму с просьбой вмешаться в судьбу арестованного: «Аверченко подтвердил телеграммой, что хорошо знает Мандельштама как замечательного поэта, знаком с ним по Петрограду, и ходатайствовал об освобождении поэта, далекого от всякой политики»[80].

Свою версию освобождения О.М. из тюрьмы излагает и Надежда Яковлевна:

На самом деле было так: до Коктебеля дошел слух об аресте Мандельштама, случившемся перед самым отъездом в Грузию… Эренбург бросился к Волошину и с огромным трудом заставил его сдвинуться с места и поехать в Феодосию, чтобы спасти арестованного. В те годы, как и потом, впрочем, ничего не стоило отправить на тот свет случайно попавшегося человека. Связи у Волошина были огромные: он был местной достопримечательностью. Волошин проканителил несколько дней, а когда он явился в Феодосию, Мандельштама уже выпустили на свободу. Своим освобождением он обязан полковнику Цыгальскому… Что же касается до Волошина, я думаю, что ‹…› вернувшись, он просто сказал Эренбургу, что Мандельштам выпущен, а Эренбург решил, что вытащил его Волошин.[81]

Версия вдовы О.М. существенно отличается от версии Эренбурга, Миндлина и Волошина. В 1990-е гг. симферопольский историк Вячеслав Зарубин обнаружил в Государственном архиве Автономной Республики Крым (ГААРК) в фонде прокурора Симферопольского окружного суда небольшое дело – «Переписка о Мандельштаме, обвиненного в большевизме» (так в подлиннике).

Эта «Переписка» состоит из двух постановлений, направленных для сведения товарищу прокурора Симферопольского окружного суда по Феодосийскому участку И.Н. Астафьеву, в прошлом жандармскому полковнику. Они позволяют определить точные даты нахождения О.М. под стражей в Феодосии и уточнить существо предъявленного ему официального обвинения[82].

Согласно первому постановлению, О.М. арестовали 22 июля (по старому стилю, или 4 августа по новому) 1920 года – по обвинению в принадлежности к партии большевиков. Согласно второму – его освободили из-под стражи 1/14 августа в связи с тем, что эти подозрения не подтвердились. В сущности, это всё, что содержат в себе постановления.

Документы

‹1›

Постановление начальника Феодосийского Наблюдательного Пункта Особого Отдела Штаба Главнокомандующего Русской армии полковника Астафьева от 4 августа 1920 года об аресте Иосифа Мандельштама в связи с подозрением его в принадлежности к коммунистической партии

Копия № 1397

Секретно

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

1920 года июля 22 дня в г. Феодосии я, Начальник Феодосийского Наблюдательного Пункта Особого Отдела Штаба Главнокомандующего В.С.Ю.Р.[83], Полковник АСТАФЬЕВ, имея в виду, что на задержанного Иосифа МАНДЕЛЬШТАМА упадает основательное подозрение в принадлежности его к партии коммунистов-большевиков, руководствуясь § 4 Раздела I Правил производства расследований чинами К.Р.[84]

ПОСТАНОВИЛ:

впредь до выяснения всех обстоятельств дела подвергнуть названного МАНДЕЛЬШТАМА личному предварительному задержанию в Феодосийской тюрьме, о чем ему объявить.

Подлинное подписал Начальник Феодосийского Наблюдательного пункта Полковник Астафьев

С подлинным верно, Помощник Начальника пункта

Подполковник Подпись

ГААРК. Ф. 483. Оп. 4. Д. 1367. Л. 2. Машинописная копия.

‹2›

Постановление начальника Феодосийского Наблюдательного Пункта Особого Отдела Штаба Главнокомандующего Русской армии полковника Астафьева от 14 августа 1920 года об освобождении из-под стражи Иосифа Мандельштама в связи с неподтвержденностью подозрений в его адрес

Копия № 1553

Секретно

ПОСТАНОВЛЕНИЕ.

1920 года августа 1-го дня в г. Феодосия я, Начальник Феодосийского Наблюдательного Пункта Особого Отдела Штаба Главнокомандующего В. С. Ю. Р., полковник АСТАФЬЕВ, рассмотрев расследование произведенное в отношении Иосифа Эмильевича МАНДЕЛЬШТАМА, возникшее по павшему на него подозрению в принадлежности к партии большевиков-коммунистов и в участии его в деятельности чрезвычайной комиссии этой партии в г. Феодосии, НАШЕЛ: произведенными расследованиями и опросами по делу подозрение это подтверждения не получило, а потому и, принимая во внимание заключение Товарища Прокурора Симферопольского Окружного Суда по Феодосийскому участку, изложенное в сношении от 31-го июля с. г. за № 860, ПОСТАНОВИЛ: Иосифа Эмильевича МАНДЕЛЬШТАМА из под стражи освободить а расследование о нем препроводить в Особый Отдел при штабе Главнокомандующего.

Подлинное подписал

Полковник Астафьев

(Надпись от руки): С подлинным верно

Обер-офицер для поручений Подпоручик Подпись

ГААРК. Ф. 483. Оп. 4. Д. 1367. Л. 1–1об. Заверенная машинописная копия. Орфография источника.

Особый отряд Штаба Чрезвычайного комиссара Батума и Батумской области (1920 г.):

Карантин. Об аресте Осипа Мандельштама в Батуме в 1920 году

1

Первое очное знакомство О.М. с Грузией состоялось в августе 1920 года в Батуме. Как и при каких обстоятельствах – об этом ниже. Но Грузия, грузинская тема вошла в его стихи значительно раньше – по крайней мере, осенью 1916 года.

Именно так датировано стихотворение О.М. «“Я потеряла нежную камею…», впервые напечатанное в харьковском журнале «Камена» (1918, № 1) и включавшееся затем в сборники «Tristia» (1922) и «Камень» (1923). В предпоследней его строке мы встречаемся с некой Тинатиной: «Я Тинатину смуглую жалею…» Кто она, эта Тинатина, эта прекрасная грузинка? Н.И. Харджиев, ссылаясь на В.М. Жирмунского, сообщает, что имеется в виду Тинатина Джорджадзе[85] – дочь офицера русской службы Давида Джорджадзе[86], которая была замужем за Танеевым (братом знаменитой Вырубовой) и умерла в эмиграции в Париже.

Декабрем 1916 года помечены и стихи О.М. «Соломинка»[87]. Эта «двойчатка» (термин Н.М.) обращена к другой грузинской знакомой поэта – Саломее Николаевне Андрониковой (Андроникашвили, в замужестве – Гальперн), с 1900 по 1919 год жившей вместе с отцом в Петербурге. В 1916 году ей было 28 лет, О.М. – 26[88]. Влюбленный поэт сравнивает ее в стихах с героинями Эдгара По (Лигейя, Ленор) и Бальзака (Серафита). В другом посвященном ей стихотворении 1916 года («Мадригал») О.М. обыгрывает семейную легенду о происхождении княжеского рода Андроникашвили от достославного византийского императора[89].

Заочными «встречами» О.М. с Грузией можно считать и некоторые прижизненные публикации его стихов или статей в Грузии – публикации, о которых он сам, возможно, и не подозревал. Так, в 1919 году – почти что за год до первого приезда О.М. в Грузию – в тифлисском журнале «Орион» (№ 6), который редактировали С. Рафалович и

С. Городецкий, было напечатано стихотворение О.М. «Золотистого меда струя из бутылки текла…». А уже после того, как О.М. из Грузии уехал, в батумских газетах перепечатывались и статьи О.М.: в газете «Искусство» за 20 июня 1921 года – статья «Слово и культура»[90], а в «Батумском часе» за 11 февраля 1922 года – «Письмо о русской поэзии»[91].

2

Тут самое время перейти к обстоятельствам очного знакомства О.М. с Грузией. Обстоятельства же эти таковы.

В августе двадцатого года после пяти или семи суток плавания «ветхая плоскодонная баржа, которая раньше плавала только по Азову» и на которой находились братья Осип и Александр Мандельштамы, стала на батумском рейде[92]. Вечером с палубы город был похож на «гигантское казино, горящее электрическими дугами, светящийся улей, где живет чужой и праздный народ, – писал О.М. в очерке «Возвращение». – Утром рассеялось наваждение казино и открылся берег удивительной нежности холмистых очертаний, словно японская прическа, чистенький и волнистый, с прозрачными деталями, карликовыми деревцами, которые купались в стеклянном воздухе и, оживленно жестикулируя, карабкались с перевала на перевал. Вот она, Грузия!..»

Прием, однако, был не слишком гостеприимным: О.М. с братом Александром препроводили в тюрьму – с тем, чтобы отправить обратно во врангелевский Крым.

В том, что этого не произошло, возможно, сказалась и договоренность между РСФСР и Грузией о правилах взаимного въезда и выезда их граждан, ограничивавшего передвижение лиц, находившихся под следствием[93]. Тем не менее существуют две версии спасения О.М. из батумской тюрьмы, а точнее – из карантина.[94]

Первая – «голубороговская». В воспоминаниях Нины Табидзе «Память» этот эпизод выглядит так:

В первый год после нашей свадьбы мы поехали на лето в Батум. Соблазнил нас Нико Мицишвили, который там одно время работал в газете. Он и Тициану предложил с ним работать. Он же организовал в Батуме вечер Тициана, который прошел очень тепло и интересно. ‹…›

Раз, выходя с пляжа, я увидела Тициана, идущего с какими-то молодыми людьми. Я окликнула его, они остановились. Тициан объяснил мне, что в батумском карантине оказался приехавший из Крыма поэт Осип Мандельштам и надо как-то вызволить его оттуда.

Место, где люди находились в карантине по случаю возможной эпидемии чумы, было обнесено проволокой, туда никого не пускали. Тициана пропустили, а я ждала его на улице. Он вышел оттуда очень взволнованный. Оказывается, когда ему показали на Мандельштама, он сперва не поверил, что этот поэт, этот эстет, сидит на камне, обросший, грязный. Тициан некоторое время не верил, что это и есть Мандельштам, и даже стал задавать вопросы, на которые он один мог бы ответить. Например: «Какое ваше стихотворение было напечатано в таком-то году, в таком-то журнале». Тот назвал и даже прочитал свои стихи наизусть. Потом читал еще другие стихи. Тициан понял, что перед ним действительно Мандельштам…

Мы уезжали из Батума, и Мандельштам поехал с нами в Тифлис…[95]

Более подробно описывает ту же историю Николоз Мицишвили:

В 1919 году[96] летом в Батум приехал из Крыма известный русский поэт Осип Мандельштам. Приехал он на маленьком пароходе в числе десяти каких-то сомнительных пассажиров. Все они были арестованы береговой охраной.

В те времена я и поэт Тициан Табидзе жили в Батуме. Как-то раз на улице настигает нас какой-то старичок-еврей, останавливает и говорит, что он стар‹ей›шина местной еврейской общины, и справляется – известен ли нам поэт Мандельштам. Мы ответили, что – да, известен.

– Если так, – сказал старик, – поэты должны помочь поэту: Мандельштам арестован и сидит в Особом отряде.

Мы пошли в Особый отряд. Нам сказали, что среди арестованных на самом деле есть какой-то Мандельштам, но невозможно, чтоб этот был наш знакомый: такой уж непоэтичный на вид.

Самого Мандельштама нам не показали, однако, усомнившись в правильности подхода к поэзии со стороны Особого отряда, мы отправились к генерал-губернатору Батумской областии Бения Чхиквишвили.

– Посмотрим, кто это за человек, – ответил он и тотчас же распорядился по телефону доставить Мандельштама к нему.

Доставили.

Входит низкого роста, сухопарый еврей – лысый и без зубов, в грязной, измятой одежде и дырявых шлепанцах. Вид подлинно библейский.

Чхиквишвили взглянул на него и обратился к нам по-грузински:

– Я думал, в самом деле кто-нибудь, а это какое-то страшило, черт возьми. На него дунуть – улетит. Нашли тоже опасного человека.

Затем усадил его, дипломатически выяснил, что он действительно поэт Мандельштам, и вежливо извинился.

Мандельштам, как воробей, присел на край стула и начал рассказывать:

– От красных бежал в Крым. В Крыму меня арестовали белые, будто я большевик. Из Крыма пустился в Грузию, а здесь меня приняли за белого. Какой же я белый? Что мне делать? Теперь я сам не понимаю, кто я – белый, красный или какого еще цвета. А я вовсе никакого цвета. Я – поэт, пишу стихи и больше всяких цветов теперь меня занимают Тибулл, Катулл и римский декаданс…

Затем коснулся Крыма.[97]

Письмо Я.З. Черняка[98], редактора мицишвилиевской книги, к автору сохранило для нас реакцию О.М. на эти прижизненные мемуары о событиях десятилетней давности:

Забыл упомянуть, что на днях говорил случайно с поэтом Мандельштамом, который рвет и мечет по поводу строк, посвященных ему в В‹ашей› книге. Особенно волновался Мандельштам из-за ваших «цветовых» характеристик («…а я не белый и не красный…») – и требовал, чтобы я их устранил из рукописи. Я ему, разумеется, указал, что редактор не вправе вносить такого рода изменения, что редактор обязан вмешаться лишь в тех случаях, когда мемуарист искажает исторически бесспорные даты и т. д. Моим резонам Мандельштам, к сожалению, не внял – так что ждите от него грозного послания, смертоносное действие которого может быть ослаблено разве только тысячекилометровым расстоянием, отделяющим Вас от пылкого и по-африкански темпераментного поэта.[99]

Примерно в том же духе, что и грузинские поэты, описывает в своих мемуарах вызволение О.М. и Илья Эренбург.

Его, однако, считала необходимым поправить Н.М. Со слов мужа она рассказывала, что грузинские поэты, действительно, пришли в портовый карантин, где содержался Осип Эмильевич с братом Александром. Они предложили поручиться за О.М. и моментально освободить его, но за его брата поручаться не стали. На таких условиях О.М., разумеется, принять личную свободу не мог. Помог О.М., как он это сам описывает в очерках «Возвращение» и «Меньшевики в Грузии», солдат-конвоир Чагуа, сочувствовавший большевикам, хотя не исключено, что грузинские поэты, уезжая, предупредили об О.М. чрезвычайного комиссара Батума и области В.С. Чхиквишвили, вмешательство которого окончательно решило вопрос о свободе братьев Мандельштам.

3

Пребывание О.М. в Грузии в 1920 году было недолгим, но всё же оставило след в литературной жизни Батума и Тифлиса. Газета «Эхо Батума» сообщила о вечере поэта 19 сентября в батумском «Обществе деятелей искусства» (ОДИ), а «Батумская жизнь» 18 сентября поместила отчет об этом вечере В. Зданевича[100].

Даже берлинский журнал сообщал в январе 1921 году о том, что О.М. «жил в 1920 г. в Крыму и Коктебеле близ Феодосии. В настоящее время находится в Закавказье. Устраивал вместе с И. Эренбургом в Батуме и в Тифлисе вечера поэтов, на которых читал свои стихи»[101]. Примерно в то же время в издававшемся на грузинском языке журнале «Гантиади» появилась заметка о том, что Н. Мицишвили организует в Париже грузинское издательство, к работе в котором он намерен привлечь и русских писателей – О.М., Эренбурга, Городецкого[102].

Прибыв в Тифлис и повстречав там вскоре И. Эренбурга, О.М. ненадолго окунулся в гущу довольно-таки бурной – «столичной» – художественной жизни. Пестрота здесь нашла на пестроту: разнообразие эстетическое, политическое, национальное. Из русских писателей необходимо отметить старого знакомца О.М. – Сергея Городецкого, приехавшего в Тифлис еще в 1917 году. Он редактировал журнал «ARS» (издавался на средства Анны Антоновской, средств хватило на четыре номера) с обширной интернациональной программой, организовал при журнале «артистериум» и вел в нем самые различные курсы, устраивал выставки и т. д. Он же вел и русский сатирический журнал «Нарт», печатал свои стихи и фельетоны в газете «Кавказское слово» и выпустил поэтический сборник «Ангел Армении». Он же создал, по образцу петербургского, тифлисский Цех поэтов, из участников которого упомянем Олега Дегена, Нину Пояркову, Анну Антоновскую, Алексея Крученыха, Татьяну Вечорку (Толстую), Нину Лазареву и Сергея Рафаловича[103].

Сергей Рафалович – с помощью бакинского издательства «Книжный посредник» – в 1919–1920 годах редактировал журнал «Орион» (совместно с С. Городецким) и газету «Понедельник».

Однако уже в этот приезд О.М. в центре его внимания и общения оказались в первую очередь грузинские поэты – Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Валериан Гаприндашвили и другие. 26 сентября в Консерватории состоялся единственный, как было заявлено в газетных объявлениях, вечер О.М. и Ильи Эренбурга. Вечер открыл Григол Робакидзе, произнесший слово о новой русской поэзии. Затем Эренбург сделал доклад «Искусство и новая эра», после чего оба поэта читали свои старые и новые стихи, а под самый конец стихи обоих читал актер Н.Н. Ходотов[104]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Из стихотворения «Корреспондент» (1927).

2

Скачки смертности наблюдались в 1933 и 1938 гг. За 1934–1940 гг. из лагерей бежало 323.739 человек, из них было поймано и возвращено 205.447, или 63,4 %. С учетом колоний число бежавших приблизится к 0,5 млн. человек. Статистика – по: Земсков В.Н. Заключенные в 30-е годы (демографический аспект) // Социологические исследования. 1996. № 7. С. 9.

3

Растерзанные тени. Избранные страницы из «дел» 20–30-х годов / Сост. Ст. Куняев, С. Куняев. М., 1995. С. 110.

4

Неретина С. «Река Яузная, берега кляузные». Интервью с человеком, который одним из последних видел О.Э. Мандельштама / Комм. П.М. Нерлера // Вечерний Владивосток. 1989. 19 авг.

5

Позднее избранные материалы из всех трех дел неоднократно перепечатывались. Первым западным републикатором стал Бенгд Янгфельдт, в 1992 г. напечатавший на шведском языке в общей сложности двадцать документов из трех дел О.М. (см.: Jangfeldt B. Osip Mandelstams akt i KGB: s arhiv // Lyrikvännen. Tidskrift for fib: s Lyrikklubb. 1992. Nr. 2. S. 116–134). Утруднять себя и читателя ссылками на архивные источники или на своих российских предшественников шведский филолог не стал. Куда цивилизованнее проявил себя юрист Питер Маггс, факсимильно воспроизведший шестнадцать страниц документов из тюремно-лагерного дела О.М. и сопоставивший их с восьмьюдесятью пятью страницами из дела идишского писателя Пинхаса Кагановича (дер Нистера), арестованного в феврале 1949 г. (Maggs P. B. The Mandelstam and «Der Nister» Files. An Introduction to Stalin-era Prison and Labor Camp Records. M.E. Sharpe. Armonk, New York, London, England, 1996. 173 p.). Другое дело, что он не разобрался в некоторых деталях, в частности, в тех, что связаны не только с разным временем осуждения О.М. и дер Нистера, но и с разными типами дел – тюремно-лагерным в первом случае и следственным во втором (кстати, ОЛП – это отдельный лагпункт, а не отдел лагерных поликлиник, как предположил Маггс, и т. д.)

6

Проект Мандельштамовского общества и Оксфордского университета. См.: www.mandelshtam-world.org

7

Впервые отрывки из данного комплекса документов воспроизведены А.Г. Мецем в публикации «Неизвестные стихотворения Мандельштама» (Даугава. Рига. 1988. № 2. С. 106–107). Ссылки на них содержатся также в его примечаниях к публикации выдержек из дневника С.П. Каблукова в кн.: Мандельштам О. Камень. Л.: Наука, 1990. С. 359, 361 (с указанием номера фонда). Промежуточной является также наша газетная публикация: «Некий еврей Мандельштам…». По документам департамента полиции / Публ. и пояснения Д. Зубарева и П. Нерлера // Русская мысль. Париж, 1993. №№ 3893 (11–17 июня), с. 11 и 3894 (18–25 июня), с. 9. В полном виде комплекс документов впервые в другой, более полной, публикации: «Некий еврей Мандельштам…». По материалам департамента полиции / Публ. и пояснения Д. Зубарева и П. Нерлера // Сохрани мою речь. Вып. 3/2. М., 2000. С. 105–125.

8

Департамент полиции просуществовал в России с 6 августа 1880 по 27 февраля 1917 г. Главной задачей этого органа политического сыска и управления являлось «предупреждение и пресечение преступлений и охрана общественной безопасности и порядка». В его ведении находились охранные и сыскные отделения, полицейские учреждения, адресные столы и пожарные команды, а также гласная и негласная агентура. Собственный аппарат Департамента состоял из Особого отдела, девяти делопроизводств и еще нескольких составных частей. Входя в состав МВД, Департамент занимал в нем особое положение; в частности, теснейшим образом он был связан с Отдельным корпусом жандармов (общее руководство и тем и другим осуществляло одно лицо – товарищ министра внутренних дел). Непосредственной главой департамента был директор (всего их сменилось восемнадцать).

9

Линде Федор Федорович (1881–1917) – математик и беспартийный революционер, автор вступительной статьи к книге Л. Кутюра «Философские принципы математики» (СПб.: Изд. Карбасникова, 1913) и собственной книги «Строение понятия. Логическое исследование» (Пг., 1915). Будучи вольноопределяющимся Финляндского лейб-гвардейского пехотного полка, вывел его 20 апреля 1917 г. из казарм и повел к Мариинскому дворцу с требованием отставки Милюкова. 13 мая 1917 г., согласно удостоверению Петросовета, был назначен помощником комиссара Особой армии Юго-Западного фронта, где и погиб 25 августа в результате солдатского самосуда в расположении 443 полка 3-й пехотной дивизии; похоронен в Финляндии. О смерти Ф. Линде см. газетные отклики: «Новая жизнь» (27 авг. 1917), «Голос солдата» (2 сент. 1917), «Свободный зритель» (2 сент. 1917), «Известия советов рабочих и солдатских депутатов» (2 сент. 1917), «Биржевые ведомости» (6 сент. 1917), а также «Речь» и «Социал-демократ». См. также воспоминания П.Н. Краснова «На внутреннем фронте» (Архив Русской революции. Том 1. Берлин, 1922. Гл. 3). Ф. Линде – прототип прапорщика Кнопа в романе П.Н.Краснова «от двуглавого орла к красному знамени» (1922; там же встречается и «вольноопределяющийся Линде») и комиссара Гинце в романе Пастернака «Доктор Живаго», под своим именем он фигурирует в узле четвертом «Апрель Семнадцатого» эпопеи А. Солженицына «Красное колесо» (гл. 50, 55 и 57). О.М. был хорошо знаком с Ф. Линде, и его гибель, по предположению Н.М., отозвалась в стихотворении О.М. «Когда октябрьский нам готовил временщик…».

10

Канторович В. Федор Линде // Былое. 1924. Кн. 24. С. 230.

11

Этими сведениями о пансионе и семье Линде мы обязаны Елене Ивановне Хучуа-Линде, Тбилиси.

12

Мячин Константин Алексеевич (он же «Антон», он же «Николай», он же «Сотник», он же «Василий Васильевич Яковлев», он же «Стоянович»; 1886–1938) – в 1906–1909 гг. участник и организатор пяти «экспроприаций» на Южном Урале, в ноябре 1910 – марте 1911 г. слушатель и один из руководителей партийной школы в Болонье, организованной группой «Вперед» на деньги от ограбления группой Мячина станции Миасс. В апреле 1918 г. возглавил секретную миссию по вывозу царской семьи из Тобольска на запад. Подробнее о нем см. в ст.: Лешкин Н. Последний рейс Романовых // Рифей. Уральский краеведческий сборник. Челябинск, 1989. С. 28–89.

13

См., например, заметку «Арест революционеров в Финляндии» (Петербургский листок. 1911. № 216. 9 авг.). Постановлением Особого совещания при министре внутренних дел от 20 февраля 1912 г. Федор и Иван Линде – «за сношения с видными активными деятелями боевой организации РСДРП» – были приговорены к ссылке в Нарымский край Томской губернии сроком на два года. В апреле 1912 г. ссылка Ф. Линде была заменена выездом за границу на тот же срок.