Палиндром

– Я бы так не смог. – Часто себе признавался Гноз, глядя на себя всего помятого в зеркало, висящее и не пойми в чьей квартире, о которой Гнозу было известно только одно, это не его уютное гнёздышко. – Ну и что ты там встал? Долго тебя ещё ждать? – из спальни до Гноза доносится совершенно незнакомый голос какой-то недовольной тётки. – Иду дорогая. – Расплывшись в до чего же лицемерной и противной улыбке (даже самому противно на себя смотреть в зеркало), кричит в ответ Гноз и, прихватив с тумбочки бутылку шампанского, на цыпочках бежит в спальню к своей дорогой, которую он в первый раз видит.

– А всё на самом деле просто и объяснимо. – Говорит Коконов. – Она тебя отлично понимает. – От этих слов Коконова, Гнозу так потеплело в душе и стало бесконечно признательно жалко свою супругу, отчего он захотел услышать голос своей Люси, и был даже готов простить Коконова за само его существование вопреки ему. Но Коконов не был бы им, человеком живущим вопреки Гнозу, если бы он какой-нибудь пакостью, не то что бы всё испортил, а он перевернул всё с ног наголову.

– А она отлично тебя понимает, потому что её всё устраивает, ведь она сама такая же как и ты, беспринципная ханжа, распутница и эгоистка. – Выпалил Коконов, действительно всё перевернув в Гнозе с ног наголову. Где его всегда имевшая место подозрительность, получив такие веские доказательства изменнического характера своей супруги со стороны Коконова, увидела в прежнем поведении своей Люси действия не совместимые со званием верной жены и супруги.

– А я так бы смогла! – стоя напротив зеркала в одной комбинации, сшитой из подлости и коварства, как это представилось Гнозу, с искренним смехом посмеявшись над своим муженьком лопухом, сказала Люся.

– Ну и что ты там встала? Хорош уже ржать над своим мужем лопухом, давай мигом ко мне с шампанским! – орёт из спальни, кто бы мог подумать, сам Коконов. И Люся, восторженно крикнув: «Несусь дорогой!», – несётся сволочь! – ожидаемо крепко закончил свою мысль Гноз.

И от этих умопомрачительных представлений в глазах Гноза всё потемнело, – чему также способствовал налезший на глаза пробковый шлем, – а ум за разум начал заходить от невозможно постичь, что за мыслей, – он вдруг решил, что его шлем сделан из тех самых пробок из под шампанского, которое Люся с Коконовым выпили за его счёт (отчего этот его шлем стал выполнять фигуральную функцию его рогов), – и Гноз, наверное, сейчас бы вцепился в лужёную глотку Коконова (а кто стерпит, когда за твой счёт так наслаждаются жизнью), но тут так вдруг в голову Гноза попадает брошенный кем-то в бассейне мяч, что это расстраивает все эти мстительные планы Гноза.

И оглушённый Гноз, подслеповатым взглядом хорька, ничего не понимая, смотрит на отлетевший мяч, и пытается сообразить, что всё это может значить. И что ему сейчас делать, взять и проткнуть мяч или с восхитительной улыбкой подняв его, подняться на ноги и спросить плавающих в бассейне русалок: «Что, бросить?». А когда они весело крикнут: «Бросить!», – то так его бросить, – прямо за борт корабля, – чтобы они на всю свою жизнь запомнили, как нельзя разбрасываться мячами.

– Хотя с его помощью можно эту рожу Коконова выбросить с места. – Задумался Гноз, будучи не сильно уверенным в своих силах перебросить палубу, в попытке выбросить мяч. А вот до Коконова он точно добросит мяч. С чем он и потянулся к мячу, но, что за закон подлости, он опять не успел реализовать свои желания, так как наткнулся на брошенное в свой адрес замечание со стороны вдруг появившейся Линды. – А вы, Леонид, я смотрю, время за зря не тратите. Держите себя в спортивной форме.

Ну и Гноз, по своей сути человек слабохарактерный и воск в женских руках, сразу же потёк, и всему поверил, что на его счёт сказала Линда. И Гноз противно так улыбается в сторону Линды, которую он без очков не слишком отчётливо видит (вот почему её появление для него было столь неожиданным – не заметил) и, взяв мяч, выпрямляется во весь рост, – мол, я таков, – и вслед за этим обращается к плавающим русалкам: «Ну и кому бросить мяч?». На что он слышит крайне удививший его ответ. – А ты брось его в Коконова. Ему будет полезно взбодриться.

И хотя этот ответ полностью отвечал желанию Гноза, распечатать физиономию Коконова мячом, он всё-таки не поверил своему слуху, слишком уж не похоже это было на правду. – Хотя почему непохоже, – тут же в противовес своему сомнению рассудил Гноз, – этого Коконова все вокруг терпеть не могут, и только я один решаюсь, прямо в его физиономию, открыто ему высказывать, как он всех достал. А так как ни у кого такой как у меня смелости нет, то они так сказать, и решили воспользоваться моментом. – Гноз, покосившись, посмотрел на Коконова и, обнаружив, что тот прикимарил, теперь только догадался, почему к нему так открыто обратились с этой просьбой.

И хотя Гноз терпеть не мог быть послушным орудием в чужих руках, но приходилось, всё же на этот раз и он сам был не прочь напомнить Коконову о том, что засыпать с открытым лицом на палящем солнце, да ещё рядом с ним, небезопасно и грозит крайне неприятными последствиями. – Солнечным ударом! – восторженно усмехнулся Гноз, изо всех сил размахнувшись мячом так невероятно экспрессивно, что становится страшно не только за будущее Коконова, которому точно на месте не усидеть, после такого попадания мячом, но и за Гноза, чей размах грозил ему вывихом руки и падением на скользкой от воды палубе.

И вот мяч Гнозом запущен прямо в голову Коконова, и как рассчитывал Гноз, должен сейчас сбив с его физиономии всё его довольство жизнью, выкинуть его со своего места возлежания, но тут вновь что-то идёт не так, и Гноз ничего подобного позорного со стороны Коконова не слышит. И тогда Гноз решает открыть свои глаза, которые он всегда в страхе зажмуривает, когда что-нибудь кидает в своего противника, – а все думают, что он наслаждается этими своими действиями (он, как правило, раскидывается своими пакостными словами).

И о боже, что же видит Гноз. А, во-первых, до чего же невыносимо видеть, что за довольную физиономию смотрящего на него в упор Коконова, а во-вторых, что ещё хуже, как оказывается, он, разомлев на солнце и от выпитого, – вот чёрт, бокал цел, – в какой-то момент заснул. А вот в какой, то это для него немыслимая загадка, а для Коконова, судя по его внимательной к нему физиономии, совсем нет.

Ну а такие вещи, когда кто-то о тебе знает больше чем ты сам, не то что неприятны, а они могут грозить тебе весьма большими проблемами. Какими? Гноз ещё пока не успел для себя решить, но зная подлую натуру Коконова, можно было не сомневаться в том, что он уж точно что-нибудь такое неприятное для него придумает. Так что Гнозу необходимо было срочно, пока Коконов не догадался, вспомнить, на каком моменте он так сильно на себя отвлёкся. И Гноз под этим внимательным взглядом к нему со стороны Коконова, принялся судорожно соображать, пошагово вспоминая, как он себя сегодня вёл и что говорил.

Но разве Коконов позволит сорваться с крючка, уже почти пойманной рыбке, да никогда – это он так неприязненно и по многим мнениям, оскорбительно думал насчёт Гноза, сравнивая его с омулем. Тогда как Гноз совсем, совсем не был похож на этого неизвестного для него омуля. И если уж на то пошло, то Гноз больше был близок к семейству ракообразных, уж больно он любил крабов.

И этот Коконов, не давая Гнозу толком разобраться в том, что на самом деле было, а что ему в голову ветром надуло, вдруг снимает с ноги шлёпанец и начинает им тыкать Гноза в бок. В результате чего Гноз ещё больше теряется в себе, совершенно не понимая, да что он такого сболтнул лишнего или сделал, раз заслужил к себе такое отношение со стороны Коконова. И Гноз уже было собрался потеряться у себя в каюте, как Коконов раскрывает истинные причины своего хамского поведения.

– Только осторожно, – сквозь зубы и почему-то в нос проговорил Коконов, посматривая в какую-то неопределённую даль, – посмотри на ту сторону бассейна. – Добавляет Коконов и Гноз, следуя его предупреждению, начинает фокусировать свой взгляд на столиках стоящих по другую сторону бассейна. Когда же сами столики им обзорно захвачены, то он столик за столиком начинает выделять для себя сидящих за ними людей. Где многие для него знакомы, других он часто видел, одних он знать не знал и не хотел знать, и самая последняя часть из находящихся там людей состояла из тех, кого он лучше всех остальных здесь знал. В общем, ничего нового и всё как обычно.

– Но тогда что так заинтересовало Коконова, и на кого он указывал? – задаётся вопросом Гноз и начинает заново пересматривать находящихся там людей. Что вначале ни к чему новому не приводит, но потом он, сообразив, что значимость для сидящих там людей имеет их взаимное расположение по отношению друг к другу, и то, кто с кем сидит, наконец-то, обнаруживает для себя некоторые зацепки.

Так его внимание привлёк сидящий за одним из столиков боцман Роджер, который как для себя помнил Гноз, никогда им не был замечен в таком сидячем положении. Но это не одна странность, а то, что боцман, вместо того чтобы своё горло заливать прямо из бутылки ромом (это так о боцманах думал Гноз, воспитанный в духе пиратского романтизма, который он черпал из соответствующих книг), сидит и что-то там, на листочке, читает. Ну, а видя такие не вписывающиеся в свои обычные представления вещи, Гноз, забыв о своих волнениях, начинает пробовать всмотреться в тот листок, который держит перед собой и читает боцман.

Из чего, конечно, ничего путного не выходит, и три, не три свои очки, от этого их зуммер приближения не изменится, и Гнозу, как и Коконову остаётся догадываться, что там такого для себя интересного нашёл боцман, который по мнению Коконова, вообще-то должен быть безграмотным, а иначе его кулаков слушать матросы не будут. – Нет у них особой веры в грамотеев. Они, эти грамотеи, только угрожать умеют, а вот кулаком как следует надоумить, то до этого их учености не хватает. – Таким заявочным способом, Коконов намекал на то, что ему знаком тот алгоритм действий, на котором держится вся система взаимоотношений на корабле.

Правда на этот раз Коконов не стал так открыто спорить с очевидным, а он через косвенные указания на сидящую за другим столиком, прямо напротив боцмана Линду, попытался раскрыть хитрость боцмана. – Ты заметь, как он время от времени бросает на Линду внимательные взгляды, – сказал Кококов, указывая на Линду, тем самым по-новому осмысливая взгляд Гноза, – а это знаешь, о чём говорит? – побуждая Гноза ответно спросить, спрашивает его Коконов. И Гноз спрашивает. – О чём?

А Коконов отвечает. – А о том, что он хочет в её глазах выглядеть умным. – И хотя Коконов явно передёргивал, откровенно путая причины и следствия, Гноз всё же не успевает его в этом уличить, слишком быстр ход мысли Коконова, который уже подступил к нему со следующим вопросом. – А знаешь, почему он хочет выглядеть в её глазах умным? – И опять Гноз вынужден спросить. – Почему? – спрашивает Гноз.

А Коконов опять отвечает. – А потому, что у него на неё есть виды. – И хотя такой ответ как бы напрашивался, тем не менее, когда он прозвучал, то Гноз до удивления изумился тому, что так может. И он, не веря Коконову, со всей, на какую был способен пристальностью, посмотрел на так внимательно читающего боцмана, и не поверил Коконову. Правда только до того момента, пока боцман в один момент не оторвал свою голову от листа и не посмотрел на Линду совсем не простым взглядом. А как только боцман так проявил себя, то Гноз в немом потрясении воззрился на враля каких редко встретишь, Коконова, который на этот раз вдруг оказался прав.

Ну а Коконов только и ждал, когда Гноз с таким удивлением в глазах на него посмотрит и, ничего не говоря, плаксиво спросит. – Коконов дружище, на тебя последняя надежда, спаси меня окаянного от моего непонимания этого мира, погрязшего в природной приземлённости, где нет места для высокоинтеллектуальной сюжетной линии. – И, конечно, Коконов, как человек, умеющий слышать то, что человек не смеет сказать, и видеть то, что скрыто за покровами стеснительности, объяснит Гнозу какой он дальше своего носа не видящий простофиля.

– Любви все возрасты покорны. – Многозначительно так говорит Коконов. Чего было достаточно Гнозу, чтобы понять, на что он подлец намекает – на его Люсю, которая видите ли, для него не так стара и готова покориться его вожделенным взглядам на неё. А при таком понимании слов Коконова, Гноз в один момент в гневе закипает и, так резко подскакивает со своего места, что Коконов и не понял, как он своим лицом так оказался близко к плавкам Гноза (а ведь был же в брюках). Но целью Гноза было не это стоящее недоумение в глазах Коконова, а он, как только оказывается в такой близи от Коконова, то тут же суёт ему под нос дулю.

– А вот это ты видел?! – в ярости орёт Гноз на Коконова, в своей изощрённой хитрости ставя последнего в безвыходное положение. Ведь не будет же в самом деле Коконов отрицать очевидность – дулю перед носом. Правда если принять во внимание временную постановку вопроса, где слово «видел» может трактоваться, как вопрос относящийся к прошлому, а там, в прошлом, хоть такие эпизоды с дулей под нос не исключались и имели место, но всё же они были не так очевидны и доказуемы.

Но Коконов видимо действительно был застан врасплох, раз он не сообразил поймать Гноза на этой нестыковке. И он был вынужден признать, что да, видел. После чего Коконов в ожидании того, что дуля превратится в кулак и так ему поддаст сверху, что он вполне может себя в будущем не узнать, зажмуривает свои глаза и начинает ждать этого потрясающего удара. Но он не следует, и Коконов, не немного опасаясь за то, что Гноз стоит с кулаком наготове рядом и поджидает, когда он откроет глаза, чтобы воздать, как следует ему по заслугам, то есть по рогам, только слегка открывает глаза. Где никого рядом не видит. Что позволяет ему пойти дальше и он, полностью раскрыв глаза, к своему удивлению видит сидящего на своём прежнем месте Гноза, который даже и не думает обращать своего внимания на него, пристально смотря куда-то вперёд.

Что не может заинтересовать Коконова, решившего для начала, как это всегда делают все поспешные и предвзятые люди, спросить у Гноза о том, куда он смотрит.

– И чего ты там увидел? – спрашивает Гноза Коконов. Гноз в свою очередь поворачивается к нему и с таким изучающим вниманием смотрит на него, что Коконову становится не по себе. Ну а когда Гноз спросил его: «А ты разве не знаешь?», – то Коконов и вовсе потерялся, не зная, что сказать, кроме как не знаю. И тут Гноз окончательно добивает Коконова.

– Так ты тоже спал. – Расплывшись в улыбке говорит Гноз, ставя в полный тупик понимания всего происходящего и произошедшего, как Коконова, так и себя. Ну и всех тех, кто как-то узнал об этой истории, где и не разберёшь, где реальность, а где её отвлечения, в виде солнечных затмений разума всех участников этих событий.

Но если с пониманием собственной реальности этих господ, всё более-менее ясно, они как хозяева жизни понимают свою, чужую и вообще жизнь, как им на то хочется и понимается, – они привыкли обустраивать окружающий мир своим пониманием, – так что никакой разницы для них нет, что реально с ними произошло, а что только домысливалось (ведь для них реально лишь одно, то, что их волнует – а так как их мало что колышит, то делайте выводы), то вот насчёт всего происходящего на другой стороне бассейна, за столиком боцмана, сидящего в одиночестве, и столиком за которым свои места заняли Линда и месье Житница, можно сказать, что им это точно не привиделось.

«Одна из твоих личностных характеристик – независимость и любовь к переменам (Солнце в Водолее). Ты идешь в ногу со временем, а иногда и опережаешь его. В Тебе сочетаются стихия земли – (настойчивость) и стихия воздуха – (интеллект и общительность). Ты считаешь скуку заразной болезнью и всячески стараешься уберечься от неё». – Прочитав первый абзац составленного Синоптиком (под таким именем Паранойотов был известен боцману) гороскопа, боцман трёхпалый Роджер, передёрнувшись в раздражении, хотел было вскипеть и прямо сейчас, на глазах всех тех, кто попадётся на его пути к борту корабля, выбросить за борт этого, за дурака его считающего Синоптика.

– Теперь-то понятно, почему он решил настаивать на том, чтобы вручить мне гороскоп не где-нибудь в глубинах отсеках корабля, а здесь, на самом видном месте. – Начал соображать Роджер. – А я-то дурак решил, что он боится раньше времени стать жертвой моего гнева, и поэтому сопроводил своё предложение лестным дополнением, кофе с коньяком за его счёт. А оно вон куда всё повернуло. Он захотел выставить меня дураком перед всеми. – Роджер от такой дерзости Синоптика, даже на мгновение потерял связь со своей обезумевшей головой. И он, отбросив в сторону вручённый ему Синоптиком гороскоп, собрался было подскочить с места, как вдруг прямо перед собой, а точнее за соседним столиком, наткнулся своим взглядом на мимолётом брошенный на него взгляд некой не молодой, не старой, а в самый для него раз, особы женского пола. Что его и остановило от таких своих поспешных действий.

И хотя боцман был крайне обделён женским вниманием, где прямых взглядов на него со стороны особ женского пола, раз, два и обчёлся, тем не менее, он сумел увидеть скрывающуюся под напускной невнимательностью этой особы её заинтересованность в нём. Что вначале несколько удивило боцмана, уже и не предполагавшего, что на него можно так смотреть, а затем поколебало его уверенность в желании немедленно воздать по заслугам Синоптику.

– Ладно, мне спешить некуда. А ему тем более. Вокруг одна бесконечная морская глубина. – Усмехнувшись, но только про себя, а так оставаясь неприступным для проявления эмоций, боцман бросил оценивающий взгляд на эту заинтересовавшуюся им особу и, зацепив взглядом её никчёмного спутника, справиться с которым ему не составит никакого труда (–Утоплю в собственном исходе, – подумав, боцман решил заглянуть на камбуз), вернулся обратно к лежащему перед ним гороскопу.

Да, кстати, прежде чем вновь приняться за чтение гороскопа, Роджер перевернул обратно стоящие перед ним на столе песочные часы, которые он перед тем как сесть за чтение гороскопа, как бы давая временной шанс Синоптику, запустил в своём песочном отсчёте. Он посчитал, что если составленный гороскоп за время истечения песка времени не заинтересует его, то, что ж поделать, раз песок времени для Синоптика закончился. А тут он не то чтобы его не заинтересовал, а чрезвычайно удивил и озаботил своим желанием не считаться с отведённым ему временем. Что отчасти ему удалось, раз Роджер решил, не подгоняя себя, несмотря на песок времени, самому решить судьбу этого человека вне времени.

– Ты обращен лицом к людям (Солнце тригон Луна соединение с Венерой). – Роджер, прочитав новую строку, искривился в лице, чертыхнулся про себя: «Что за хрень несусветная!», – хотел было сплюнуть, для чего даже набрал в рот всего того, чем в таких случаях сплёвывают, но потом вспомнив что-то видимо важное для себя, удержался от всего того, что могло потом не давать покоя всем вокруг, а особенно матросу с тряпкой, не знающему как подступить к этой неизвестной, но явно космического происхождения субстанции. А как только Роджер сумел удержать себя в руках и не подавиться всем тем, чем он хотел всех вокруг так озадачить, то он вновь принялся за чтение гороскопа.

– Общительный и приветливый, ты везде находишь взаимопонимание, – прочитав, боцман на этот раз благодушно усмехнулся, почесав свои кулаки, эти инструменты по нахождению взаимопонимания с командой, об край стола. – Легко вступаешь в контакт с самыми разными личностями, – продолжил читать боцман, – ладишь с ними, однако никогда не теряешь свою яркую индивидуальность. На других людей ты производишь впечатление решительной и оптимистической бойцовской натуры, – что есть, то есть, – принимаешь на себя роль лидера, быстро захватываешь инициативу. Стремишься привлечь к себе внимание, пытаешься всегда, особенно в спорах, одержать верх, выиграть. Своё плохое настроение можешь перевести в едкую шутку. – Что да, то да. – Согласился боцман, припомнив несколько своих едких шуток, от которых много кому не поздоровилось. Отчего у него даже возникло обидное не взаимопонимание с судовым врачом Кубриком, кого единственного на корабле он считал за человека.

– А если бы его съели акулы? – нервно вопрошал боцмана Кубрик, пытаясь нащупать пульс у вытянутого из моря матроса, куда его выбросили избавиться от своей лени, с помощью очистки собой нижней части корпуса корабля от ракушек.

– Ведь не съели. – Пожимая плечами, даёт железобетонный ответ боцман. – Из чего я могу сделать вывод, что в нём слишком много желчи. – Добавляет боцман, определённо удивляя Кубрика своими познаниями в медицинском деле.

– И какими наблюдениями вы можете ещё поделиться? – спрашивает боцмана заинтересовавшийся Кубрик.

– Должное внимание к моим словам никогда не приводит к таким заплывам. – Не раздумывая, даёт ответ боцман. И с этим его утверждением не поспоришь.

– Очень интересно. – Говорит Кубрик, садясь на не столь внимательного и отзывчивого к просьбам боцмана матроса. – Мне, кажется, что вы не будете против поделиться вашими рецептами здоровья, если я к вам как-нибудь с бутылкой Токайского зайду.

– Не против. – Согласился боцман тогда. Сейчас же он, вдруг заметив, что за всеми этими мыслями уставился на ту даму напротив, быстро одёргивается и возвращается к своему чтению. Правда он не сразу к нему приступает, а всё потому, что ему нужно собраться с волнением, которое его охватило, когда он обнаружил, что его взгляд на эту даму был ею не отвергнут, а изучаем.

– Экстравертен, упрям, динамично умеешь отстаивать свои убеждения, приводя логичные доводы. В целом, ты являешься энергичной и напористой личностью, стремящейся разрубать «гордиевы узлы» жизни. – Это ещё что за такие узлы? – задумался Роджер, перебирая в уме все известные ему морские и не морские узлы, среди которых он ничего такого не встречал. – Надо будет вечером перед вахтенной сменой поставить задачу, завязать такой узел. – Принял решение Роджер, после чего вернулся к чтению.

– Тебе свойственен эгоцентризм и желание всегда быть первым. Изначальные задатки сильной воли, жизненной энергии и талант лидера. Окружающие люди видят тебя уверенным и честолюбивым человеком, с прямотой в суждениях и резкостью в действиях. При этом возможны и отрицательные качества: вспыльчивость, агрессивность, импульсивность и жесткость. Тем не менее, ты добрейший человек, легкий в общении, благоразумный, необидчивый, не таящий злобу, ты живешь сам и не мешаешь жить другим (Луна в Раке). – Умаслить хочет, лизоблюд. – Улыбнулся про себя Роджер, бросив взгляд исподлобья в интересующую его сторону. Где интересующая его особа и совсем не волнующее его лицо мужской наружности, но не более того, приступили подчивать себя чем-то из принесенных официантом чашек. Что навело Роджера на вполне своевременную мысль. – А какого (!) мне ещё не принесли мой кофе? Или эта «сухопутная крыса» решила меня обдурить?

С чем Роджер очень красноречиво смотрит в сторону бара, где уже весь иззевался бармен, даже не думающий о том, чтобы подумать о своей безопасности. Ведь таким беспечным образом он и оглянуться не успеет, как ему не то что муха залетит в рот и он подавится, а ему туда эту муху кулаком боцман Роджер вобьёт, а уж как там дальше будет с барменом, то это его проблемы, если он сейчас же не вспомнит о своих барменских обязанностях, предвосхищать желания клиентов.

И, наверное, будь на месте боцмана какое другое лицо, кроме разве что капитана, то и тогда бы бармен не озаботился о своей судьбе, продолжая питаться мимо пролетающими мухами (право странно, откуда они здесь, посреди моря или океана берутся – наверное, как на подобие слухов, у одного зеваки из рта вылетают, чтобы другому в рот залететь). А так как ему сейчас так не свезло и на месте боцмана Роджера находился он сам, то бармен чуть челюсть себе не вывернул, когда в очередной раз было закатился зевнуть, и так и не зевнул, обнаружив перед собой гневный взгляд Роджера.

– Вот чёрт! – в одно мгновение схлопнулся челюстями бармен, не понимая, как он мог пропустить мимо себя Роджера, самого страшного человека на корабле. – И что он на меня так смотрит? Что ему надо от меня? – за задавался вопросами бармен, принявшись ускоренно драить барную стойку от своих стекавших со лба на неё капель пота. – Может выпить хочет? – вроде как сразу задался верным вопросом бармен, принявшись судорожно разглядывать все вокруг предложения, какими может заинтересоваться боцман.

– Но чего? – переводя свой взгляд с бутылки на бутылку и обратно на бутылку, начал впадать в осадок бармен, затылком чувствуя, что боцман уже начал на него сердиться, и если он сейчас же чего-нибудь не придумает, то ему думать больше нечем будет – когда у тебя шея свёрнута и тем самым перекрыты все туннели связи между головой и телом, разве можно о чём-то ещё думать, кроме о своей шее. – Ладно, – приходит к решению бармен, – намешаю всего крепкого подряд. А задохнувшись от крепости, он и сказать ничего не сможет. – Бармен немедленно приступил к готовке своего страшного зелья, похватав из под полы пока ещё неразбавленного алкоголя.