Конфликт

Он щелкнул пальцами и из воздуха появился толстенький, по всему видно, расторопный человечек:

– Наполни бассейн свежей водой и выбери парочку самых красивых и искусных рабынь.

Испуганно покосился в сторону Алекса:

– Прости, Посланник! Может быть, ты предпочитаешь знатных дам?

– Нет-нет, возиться с ними… Пусть будут рабыни.

***

От чуть заметного ветерка, струившегося между колонн портика, дрожали огоньки многорожковой масляной лампы, свисавшей над столом на золоченых цепях. Красноватые блики мерцали то на выпуклом золотом боку кубка, то на влажных крупных ягодах, похожих на сливы, но с сильным цветочным запахом, то купались в кровавом вине, налитом в стеклянный кувшин. Алексу раздирало зевотой рот: две рабыни, необыкновенной красоты девки, у которых стальные мускулы играли под тонкой кожей как у породистых кобылиц, отъездились на нем по полной программе. Потом так же сноровисто вымыли его. А уж ужином его ублажал сам Корсу, и Алекс мог точно сказать, что на Земле такого не едали даже главы крупнейших индустриальных корпораций. Эта жизнь была прекрасна, но в ней никак нельзя быть доверчивым ослом – заснуть без страховки означало не проснуться вовсе.

Зевая, Алекс благодушно протянул:

– Так, так, значит, ты временный государь, как я понял?

– Да, Посланник, и править мне осталось не больше недели, пока не съехались на Совет наместники из провинций.

– И что потом?

– Потом меня сошлют в каменоломни, и я там, скорее всего, сдохну – бежать оттуда почти невозможно.

– Ах, бедняжка, но ведь тебя есть за что сослать. Признайся, ты ведь хочешь почистить, как следует, государственный подвал?

Утомленный всеми чудесами и от этого отупевший, Корсу вяло махнул рукой:

– От тебя ничего не скроешь.

Алекс подвинулся ближе и заговорщицки понизил голос:

– Слушай, казначей, я обещаю тебе жизнь, свободу и много чего из того подвала, если поддержишь меня.

Черные глаза бывшего купца засверкали, как у дьявола, он мгновенно подобрался и, почтительно наклонившись к Ратнеру, тихо сказал:

– Я тебя очень внимательно слушаю, Посланник.

– Орел, я Гнездо, ответьте!

– Гнездо, Орел на связи.

– Добрый вечер, Патрик. Что там наш Птенчик?

– Черт его знает, шеф, молчит. После моего шоу на площади на связь не выходил.

– Патрик, я начинаю тревожиться.

– А мне все это вообще не нравится, шеф. Сопляк что-то затевает, уж очень он ловко вписался в эту лавочку. Такое впечатление, что он родился придворным интриганом.

– Оставьте, Патрик. Дуйте сюда и ложитесь спать, вас сменит Полянски.

***

Назойливый писк «Ролекса» пробивался сквозь многослойные напластования снов, они клубились, перемешивались, не хотели уходить. Веки никак не расклеивались. Наощупь, злясь, Алекс нажал кнопку будильника. Слава тебе господи, заткнулся.

Сияющий золотой столб света падал на мозаичный дивный пол. Какие-то обнаженные девки, здешние нимфы, должно быть, переплелись в бесстыдном танце с волосатыми, похотливого вида, полузверями-полулюдьми на зеленом берегу полноводной реки. Из-под опущенных век Алекс долго рассматривал тонувшие в полумраке горельефы того же фривольного содержания. Хорошо спится императорам на драгоценном черного дерева, ложе, среди мягчайших подушек, тонкое белье пахнет травами и цветами. Где-то высоко на хорах тихонько зазвучали струнные и духовые голоса, поющие о чем-то неведомом и прекрасном.

Алекс вспомнил кубрик на «Тайфуне» – подвесные койки-амортизаторы в два яруса, низкие потолки. Жалкие попытки дизайнеров придать некий шик обычной казарме: панели из светлой синтетической кожи, пластик «под дерево». А по стенам коммуникации, кабели, коммутационные коробки, ребра шпангоутов – с омерзением передернул плечами.

Повернул голову, слева на полу, на мягких шкурах, сопел Корсу – ближайший теперь помощник и ангел-хранитель. В дверном проеме загромыхал каской клюнувший носом стражник – дремал, опираясь на копье. Выпрямился, вытаращился испуганно – сейчас нагорит. Ничего: сопляк лежит неподвижно, а Несущий Бремя продолжает сопеть.

– Посланник, ты ничего не ешь. Как можно, ты хуже наших вельмож: те хоть, по крайней мере, дома наедаются до отвала. При мне только корчат утонченных – ничего не едят.

– Не волнуйся, Корсу, я на завтрак ем мало – одно яйцо. Вели подогреть мне молока, вина я не пью утром.

– Воистину, ты – небожитель. А вот я люблю покушать, – Корсу с наслаждением вытянул кубок золотисто-зеленого вина. Безуспешно попытался выловить золотой лопаточкой кусок мяса из густого соуса, плюнул, влез в блюдо рукой.

– Гес их знает, как они ухитряются есть этими инструментами. Сколько лет во дворце, а никак не научусь. Итак, Посланник, ты вчера крайне утомленный, не закончил разговор, очень важный для нас обоих.

Алекс, пробуя изумительно вкусное печенье, процедил:

– Тихо! И выгони слуг.

Сметливый казначей щелкнул пальцами, и зал опустел.

Посланник, опершись на перила балюстрады, полюбовался замечательным видом: уступчатые здания спускались по склону холма к лазурной бухте. Между постройками раскинулись нежно-зеленые поляны с короткой стриженой травой, украшенные купами причудливых и очень красивых деревьев.

Долго молчал, потом спросил:

– Корсу, как ты думаешь, зачем я здесь?

На сей раз, даже сообразительный Корсу не нашелся что сказать. Пожал толстыми плечами:

– Откуда мне знать помыслы Вышних, Посланник.

– Корсу, ты мне нравишься. И я буду с тобой так же откровенен, как ты со мной (ах, что ты можешь знать о движениях моей души, толстый торгаш).

Однако, как упоительно чувствовать разницу между нами. Забавно, с одной стороны полубог, с другой недалекий абориген, но это один взгляд. С другой стороны – занюханный сержант-десантник и пусть временный, но император. Удивительно многомерная штука – жизнь, предоставляет множества точек для своего просмотра.

– Корсу, я сюда прибыл для целей тебе непостижимых. Мне здесь понравилось, я хочу остаться. И, как понимаешь, не для того, чтобы махать кайлом в каменоломне, – Корсу в ужасе подкатил глаза, – как ты понимаешь, Посланник небес не может быть никем, кроме императора.

Казначей стесненно завозился:

– Ох, Посланник, тебе придется туго. Должность императора – заманчивая штука, и претендентов на нее ровно двенадцать. И каждый из них с наслаждением убьет ради этого места не только любого смертного, но и мать родную. А ты ведь, господин мой, смертен, не так ли? Да они любого бога убили бы, но пока с ним не сталкивались. Не надейся произвести на них впечатление своими чудесами, плевать они на это хотели. Им важно будет узнать, можно ли тебя убить, больше их ничего не заинтересует.

– Не переживай, Корсу. Главное, чтобы ты был на моей стороне. А для наместников, кроме чудес, есть и очень серьезные аргументы, и кто будет сильно возражать, тот быстренько отправится в ваши лилейные поля, или как их там.

Толстяк радостно засмеялся:

– Ох, вот там им самое место. И если ты, Посланник, можешь кого-то из них туда отправить – не размышляй ни секунды. Иначе мы сами туда отправимся.

Он стал очень серьезным:

– Вот Картан, например, наместник южной провинции Арход. Не медли, как только он откроет рот – покончи с ним, иначе дело плохо. Они тебя не пощадят, кем бы ты ни был.

– Ничего, ничего, – последовали непонятные, но очень энергичные слова, – мы заткнем этого Картана в его собственную задницу.

***

– Орел, я Птенчик, ответьте.

– Птенчик, я Орел, на связи. С вами будет говорить командир.

– Алекс, здесь Шатров. Мне очень не нравится ваше долгое молчание. Тайфун ежедневно требует от меня отчета, мне сказать абсолютно нечего. Сегодня вечером изыщите возможность отлучиться на час. Назначьте место, в двадцать один ноль-ноль Патрик доставит вас к боту. Готовьте отчет. Все.

Толстые пластинки горного хрусталя, с помощью свинцовых перегородок собранные в изящный купол, хорошо пропускали свет. Он падал вниз, на роскошный, черного дерева, стол на бронзовых звериных лапах. Углы помещения, отделанного резными деревянными панелями на исторические темы, тонули в полумраке. Тишина, покой – зимний кабинет государя.

Алекс, засунув руки в карманы шортов, покачивался с пятки на носок, глядел на все это великолепие. Рядом сопел Корсу – верный Санчо Панса.

– Вели-ка, друг мой, заменить это чудище, – Алекс кивнул на стол, – пусть поставят что-нибудь попроще и попрочнее. И вели привезти мне отливки самой лучшей бронзы, которая у вас выплавляется. Я на них взгляну, а потом мы сходим в плавильни, посмотрим, что там делается. К полудню пусть мне доставят образцы селитры и серы. Древесный уголь, надеюсь, у вас водится?

Корсу вытаращил глаза:

– Великий Кумат, зачем это тебе?

– Не рассуждай, делай что я говорю.

Хо-хо, ребятки, мы наведем здесь порядок. Начнем с пороха, это главное. А также посмотрим на их уровень обработки металлов. В принципе, отлить пушечный ствол не составляет особенного труда, вопрос в том, как избежать его сверления. Придется очень тонко и грамотно делать форму, потом пройтись по готовому каналу – это уже не проблема. Свинца здесь, похоже, навалом, значит, ядра отольем. Если мне удастся изготовить самую примитивную пушку – весь этот мир у меня в кармане.

– Корсу, тебе сейчас какие-нибудь войска подчиняются?

– Да, Посланник, дворцовая стража, почти две тысячи человек, а также городская, портовая и таможенная. Основными войсками я не могу командовать без ведома Совета.

– Хватит и этого. Прикажи завтра к полудню собраться всем на дворцовой площади. Исключая, конечно, тех, кто несет дежурство. А сегодня вечерком, как стемнеет, проводишь меня – прилетит мой дракон и заберет меня ненадолго. Мне надо посоветоваться с Вышними.

Корсу опасливо поежился и неохотно протянул:

– Как скажешь, Посланник.

С десяток надежных солдат дворцовой стражи молча сопровождали Алекса и Корсу к корабельному кладбищу. Лица их при неверном свете факелов были бледны – ни один император таких штучек как Корсу не проделывал. Дурно, ох дурно пахли эти таинственные дела. Однако молчали – голова у каждого одна.

Глайдер появился, казалось, из воздуха. Вспыхнул на пару секунд мощный прожектор, мигнули бортовые огни, резким алым светом замигал проблесковый маяк. На мгновение огни погасли, воцарилась полная темнота. Потом неярко и желтовато осветилась внутренность кабины, поднялась крышка люка. Непонятный, странный человек, нездешнего обличья, в белой каске (да и человек ли вообще?), приглашающе махнул рукой. Дьявольский мальчишка шагнул внутрь, и чудище растворилось в темноте.

Патрик за дорогу не проронил ни слова. Высадил Алекса, загнал глайдер под навес из пожухших веток и неохотно приплелся к костру, где уже сидела вся группа.

Шумел несильный ветер в кронах деревьев, лепетали что-то листья, вытаскивая из давней непостижимой памяти какие-то смутные и волнующие образы. Срывались с пламени искры, таяли в бархатной темноте. Тихо, уютно, патриархально посвечивал костерок, однако лица сидевших вокруг него людей были нехороши: замкнутые, напряженные, полные недоверия.

– Вот ведь, засранцы! Кинули черт знает, куда и неизвестно зачем. Добился чего-то и уже недовольны – отчего не доложился. Алекса начинало ощутимо воротить от коллег. И вместе с тем, он испытывал удивительный подъем духа и ощущение мощной внутренней силы. Да, теперь он совершенно отчетливо чувствовал: он был сильнее их всех. Всех этих решительных и стойких, увешанных пурпурными сердцами, серебряными отвагами и прочими побрякушками. Он внимательно и спокойно смотрел в глаза каждому и знал отчетливо: они тоже все поняли. Это было на биологическом уровне, сейчас начнется разговор, и точное первобытное чувство завуалируется, сомнется ненужными словами. Однако, мощное подсознательное ощущение у этих людей останется: он перешел границу.

Ни сам Ратнер, ни его коллеги, не могли сказать какую именно границу и отчего ее нельзя переходить, но, то, что он сделал необратимый шаг, понимали все.

Набычившийся Шатров деревянным голосом отчетливо проговорил:

– Сержант Ратнер, доложите о ситуации, и расскажите о проделанной работе.

Алекс благожелательно посмотрел на него:

– Командир, я за сутки сумел завоевать положение лучшего друга императора. Пусть временного, но императора. В данный момент я имею доступ к любой информации и, положение мое весьма основательно. Я уже могу оказать кое-какое влияние на ход исторического процесса.

Вы не поставили мне конкретной задачи, поскольку сами ее не имеете – Полянски совершенно прав. Я отчетливо чувствую некоторую недоброжелательность и недоверие – в чем, собственно, заключаются ваши претензии ко мне? То, что я не докладываю вам о положении дел каждые два часа? Мы не плацу, чтобы играть в солдатики. Пошевелите мозгами, какое впечатление производит человек каждые два часа разговаривающий сам с собой? Если я вас не устраиваю по каким-то причинам, объявите их прилюдно и замените меня другим. Но такую глупость не сделал бы даже школьник.

Алекс сознательно и отчетливо бил по слабому месту, максимально используя свои козыри. Все мрачно молчали, возразить было абсолютно нечего.

Наконец, Шатров заговорил, и слова эти стоили ему немалых усилий:

– Вы кругом правы, Ратнер. Мы столкнулись с областью деятельности абсолютно нам, военным, несвойственной. Похоже, вам единственному удалось выработать линию поведения и довольно успешную. Поэтому закончим неприятный разговор, продолжайте дело, как найдете нужным. По возможности выходите на связь почаще.

Движением руки отправил всех. Патрик задержался:

– Командир, хоть зарежьте меня, этот гаденыш что-то задумал. Вы обратите внимание – он совершенно изменился. Молчун-молчуном, а как заговорил.

Шатров поворошил веткой костерок, пламя ярко вспыхнуло.

– Патрик, я в полном дерьме. Мне не дали отчетливого приказа. Я, идиот, не разобрался в этом сопляке. Надо было послать Хольмана, посидел бы он чуток на каком-нибудь постоялом дворе, наснимал бы картинок, с тем бы и убрались восвояси. А этот, гляди, куда скакнул – уже лучший друг императора. Ох, боюсь, как бы он завтра не стал императором. Он что-то задумал, Патрик. У всех у нас чутье как у собак, это поняли все. И это задуманное, похоже, направлено против нас. Что его могло привлечь в этой дыре?

– Ну, дыра дырой, а золотишка здесь хватит.

– А что он собирается с ним делать, на собственном горбу доставить в Систему? Хочет захватить «Тайфун» и поднять мятеж? Сделав первые движения в этом направлении, он подписывает себе смертный приговор. Ума не приложу, что ему нужно.

Патрик присел и тоже стал ворошить веточкой угли. Вспыхнувшее на секунду пламя заиграло точками в его светлых глазах.

– Шеф, аналитик из меня никакой, но вы совершенно правильно помянули о чутье. Парень этот принесет нам бездну хлопот. Почему мы не понимаем, чего он хочет? Он другой, для него огромную ценность представляют вещи, абсолютно нам безразличные. Мы все здесь нищета. У вас богатые родители? То-то, у меня то же самое. Мы считаем приличной свою копеечную зарплату, молодые годы угрохали на полигонах, тренажерах, полосах препятствий. Зрелые провели в каких-то мерзких инопланетных болотах, пустынях, среди аммиачных льдов, поджариваясь на всяких очень теплых планетках. Не пьем, не курим, женщин видим раз в году. Семей у нас нет – кому нужен виртуальный муж? В сущности, мы люди глубоко ненормальные – какой нормальный человек захочет такой жизни?

Ратнер вырос в другом мире, его можно понять. Если у тебя оттягали такие денежки – завоешь. Да и на коммерческих линиях житье прекрасное, я как-то летел на круизном лайнере к Джупу, там, на Европе тренировочный центр. Дело было срочное, никакой оказии не случилось, вот начальство и раскошелилось. Вот жизнь, доложу я вам – пижоны-офицеры, шикарная публика, бабы в мехах. Но, шеф, понимаете, ему и этого было мало, он ищет другого, чего-то гораздо большего. И нам эти поиски икнутся серьезными неприятностями. Кстати, он потребовал бластер и «тарелку».

– Дайте, черт с ним. Если не дать, он совершенно справедливо спросит: вы что же, бросили меня одного и безоружного? Если угрохает кого-то из местных – наплевать, а с нами такие шутки плохо кончаются.

Прав, прав был О’Ливи – хотелось Алексу гораздо большего. И не власть ему нужна была сама по себе – плевать он на нее хотел. Ему нужна была эта планета с ее могучими сказочными лесами, горными массивами, тонущими в голубой дымке, полноводными реками и желтыми сковородками пустынь. С ее разношерстным, жизнелюбивым и красивым населением.

Он один, только он, мог продвинуть вперед развитие этой планеты на столетия вперед. И пусть себе историки, экономисты и социологи врут, что-де всякому овощу свое время – ход истории не ускоришь. Чушь, господа мои! Алекс достаточно полно изучил историю Земли, бывали периоды, когда страны, где население, пребывавшее почти в каменном веке, обретя экономические связи с Западом, мгновенно вырывались вперед и становились «молодыми тиграми» экономики. Человечество самодостаточно, вопрос упирался только в информацию. А ее хватит, уже набросан планчик – что можно сделать в первую очередь. Мне ведь не нужно, чтобы здесь начали клепать микросхемы, но вперед этот мир я могу здорово подтолкнуть.

Как больной зуб – мысль о коллегах, о паскудном деле, в котором он участвовал. Сейчас налетят благодетели, начнут выгребать недра. А чтобы прикрыть свои поганые делишки, начнут действовать по отработанному сценарию – всех перессорят, устроят войны, подбросят какую-нибудь биологическую заразу, с них станется.

Нет-с, други мои, ничего вам здесь не обломится. Конечно, противник очень серьезный и могущественный. Если уж говорить прямо, космический флот со всеми своими службами и подразделениями выполнял заказ крупнейших монополистов Системы, у которых было все – деньги, власть, влияние. Влияние было настолько мощным, что они сумели подчинить государственные структуры. Да они, собственно, уже и сами стали государством. Однако общество сопротивлялось, как могло, этим акулам. Результат – Комиссия по контактам, мощный и влиятельный противовес. Нельзя сказать, что она была кристально чиста и неподкупна, взяточные метастазы проникли и туда. Но все же… Зря Роберт так пренебрежительно о ней отзывался. Всякие космические управления панически боялись любых конфликтов с местным населением и в этих случаях всегда умывали руки, предоставляя действовать ставленникам монополий, работавшим под маркой психологов, социологов и еще бог весть кого. А уж они-то дело знали и никогда не работали напрямую, всегда использовали местное население. Бедный маленький Роберт Полянски рассуждал с чисто обывательской точки зрения. Да и какая у него могла быть другая. Ох, коллеги, коллеги, тупые недалекие солдафоны.

Посмотрим, ребятки, кто кого за жабры схватит, уж я найду способ вас прижать. Все козыри у меня на руках. Дойдет дело до Верховного суда – завертитесь, как наскипидаренные.

Алекс вцепился в перила балюстрады, сердце колотилось, гнев поднимался темными клубами. Прикрыл глаза, глубоко вздохнул, успокаиваясь. Спустился с балкона на дворцовую площадь, где были выстроены наличные силы, подчиняющиеся временному государю. Пошли со скучающим, недовольным Корсу вдоль идеальных «коробок» стражи – городской, дворцовой, портовой и таможенной. Алекс скромно пристроился за левым плечом государя. Откровенно наслаждался ярким красочным зрелищем: все стражники, вероятно, из бывших военных – рослые, крепкие. Одежда, снаряжение, оружие единообразны и в полном порядке, отличались только цветом рубах и офицерских плюмажей. Отлично, замечательно, ах молодцы – нет ожиревших, все поджарые и мускулистые. Все преданно таращили глаза, хотя по всему видно было – неглупые, ох неглупые ребята. Алекс, проходя мимо «коробки» портовой стражи, приметил давешнего знакомого офицера, дружески подмигнул ему. Тихонько и почтительно (а как же, император все-таки) спросил Корсу:

– Скажи, государь, если бы ты захотел отметить офицера, как бы ты поступил?

Заинтересованный Корсу обернулся:

– Какого?

– Вот этого, сотника портовой стражи. Он мне оказал крупную услугу.

Корсу простецки поскреб макушку, сбив набок венок из синих цветов:

– Ну, можно дать ему хорошую должность, но это только в строевых частях, а мне они не подчиняются. Могу выразить личное благоволение и подкрепить мешочком золотых.

– Сделай, пожалуйста, я тебя очень прошу.

Скупердяй Корсу закряхтел:

– Помилуй меня, Всевеликий Кумат, что ж будет, Посланник, если мы станем каждому офицеру денежки отваливать?

– Не бурчи, Корсу, это надо сделать.

– И когда ты только успел столько знакомых завести?

Толстым пальцем подозвал начальника портовой стражи, огрузневшего слегка красавца с бычьей шеей и мощными бицепсами, пошептался с ним.

Повернулся к строю, сделал значительное лицо и гаркнул:

– Носитель отличного оружия, сотник портовой стражи Герта! Выражаю тебе личное благоволение и награждаю твое усердие и соблюдение имперских законов полусотней золотых. Прикажи выставить твоим воинам бочку вина, – Корсу вздохнул, – за мой счет.

Портовая «коробка» восторженно заорала:

– Живи, живи, живи!

Молодец Корсу, не поскупился. Офицер Герта просиял, вырвав из ножен короткий меч, отсалютовал. Справа на поясе у него висел дареный нож.

***

Поведение Несущего Бремя менялось, Корсу панически боялся собрания Совета. Уже стали прибывать первые наместники из ближайших провинций. Бывший казначей настолько был испуган, что даже не встречал прибывших, хотя это безусловно полагалось по этикету. Обозленный Алекс пытался вдохнуть в него мужество, убеждал, орал – все напрасно.

– Как же ты будешь председательствовать на Совете, дубина? Не возьмешь себя в руки – упекут в каменоломни. Я ведь могу в любой момент исчезнуть, что с тобой будет, ты подумал?

Корсу только трясся:

– Делай что хочешь, Посланник, только спаси меня.

– Да как я спасу тебя, если ты от страха ходить не можешь?

Наконец прибыл наместник Архода и Корсу окончательно слег. Чертыхаясь, Алекс извлек миниатюрную аптечку и вкатил ему сразу два шприц-тюбика мощного антидепрессанта длительного действия.

Через четверть часа Корсу грозно засверкал вытаращенными глазами:

– Государь был болен, но сейчас выздоровел. Со мной ничего не бойся, о Посланник небес. Корсу передавит всех этих стервятников одним взглядом.

Алекс грустно вздохнул, прикидывая, хватит ли ему одного оставшегося тюбика, чтобы поддержать грозу всея Астура в нужный момент.

Наконец великий и ужасный день настал. Ближе к полудню к помпезному зданию Совета стали прибывать наместники, все с огромными свитами, разъяренные бесчестьем, которое нанес им проклятый купчишка.

В городе было неспокойно: стали шляться по улицам какие-то людишки, встрепанные, неряшливые – перешептывались, принюхивались. Вылезли откуда-то отвратительные нищие, демонстрировали свои язвы и увечья, кричали похабщину, пересмеивались. Из портовых кривых улочек, из мрачных пригородов поползли на просторные площади странные существа, которых и людьми-то назвать было боязно: в замызганных одеждах из дорогой ткани, надетых на голое грязное тело, с бесценными камнями на немытых лапах. Они поглядывали осторожно острыми глазками, либо смотрели нарочито равнодушно. Прохожие, омахиваясь ладонями, прибавляли шагу – побыстрей бы проскочить без беды. Городская жизнь пошла наперекосяк, все затаились, ходили слухи один страшнее другого: Несущий бремя уворовал всю государственную казну и скрылся, наместники ищут его. Наместников не пускают во дворец – Корсу решил сам стать императором. Нет, это вранье, с неба спустился Посланник Вышних и хочет сам править, чтобы наказать богатых и жестоких. Убили, убили уже Посланника, вырезали сердце и сожгли, чтобы Вышние не могли оживить его. Великий Кумат разгневан на Астур: ночью в храме на Двуглавой горе треснула стена, и упали две колонны – быть большой беде.

Алекс с любопытством разглядывал поднимающихся по ступеням широкой лестницы наместников: в большинстве своем крепкие жиловатые мужики. В кокетливо подвитых волосах – венки. Ветерок полощет отутюженные белые просторные одежды с широкими синими полосами понизу. Чуть поскрипывают роскошные, с позолотой, сандалии. Негромко переговариваются, улыбаясь, главные люди в государстве, деликатно поддерживают друг друга под локотки, душевно простирают руки, раскрывают объятия. Глазеет сквозь бронзовую фигурную решетку на них чернь, проникается уверенностью: все хорошо будет – вишь какие сильные, уверенные в себе. Шалишь, эти не допустят беспорядков, чуть что – неугодных в каменоломни, пусть поработают до кровавого пота на благо Астура.

Рядом стоял вялый безвольный Корсу – действие антидепрессанта заканчивалось. Алекс вздохнул, приподнял широкий рукав хитона и ввел Несущему Бремя содержимое последнего тюбика. Корсу слегка вздрогнул, посмотрел пустыми глазами. Алекс поправил под рубашкой тарелку бодиглайдера, провел пальцами под ремнем портупеи – тяжелая кобура с бластером оттягивала плечо, а под ремнем было уже мокро, жара набирала силу.