Конфликт

Город возвышался на холме у широкой полноводной реки, в самом ее устье. Километрах в пяти, ниже по течению, накатываясь на широкую береговую полосу, шумели волны моря.

На самой вершине холма – императорский дворец из сероватого с красными искрами камня. Гармоничные здания, окруженные колоннадами, поразительно напоминали греческие и римские постройки Земли. В купах пышной зелени, уступами по склону холма спускались богатые кварталы, сменяясь глинобитными лачугами бедняков.

Наблюдательный пост находился как раз напротив порта: по широкому заливу, словно медлительные жуки-водомерки, скользили гребные суда. У пирсов теснились корабли всех мыслимых форм и размеров. Алые, белые, синие, желтые паруса богатых судов вспыхивали радостными пятнами на фоне зеленоватой глади. У берега грязной пеной качались рыбацкие суденышки с просмоленными тряпками на мачтах.

Алекс прильнул к окулярам биноктара, стал медленно вращать кремальеру. Ух, ты, какая фигура: здоровенный, в алой рубахе до колен, в медном, низком шишаке и с такой же медной рожей. Стоя на корме галеры, закинулся – видно орал что-то широко разинутым ртом. А вот голый по пояс, жилистый, словно сплетенный из стальных тросов, тянет какой-то фал. Важная военная персона: в панцире из толстенной кожи, усеянном серебряными бляхами, в синей длинной тунике, надвинул важно на нос, сияющий медный шлем и угрожающе положил руку на рукоять короткого кривого меча.

Почти голые рабы, перетаскивающие по сходням огромные глиняные кувшины, неспешные портовые чиновники в желтых одеяниях, степенные купцы в хитонах из дорогих тканей, портовые оборванцы, шлюхи с обнаженными грудями – какая могучая, яркая и выразительная жизнь!

Алекс с трудом оторвался от биноктара. Что-то холодненькое зашевелилось внутри, какая-то странная догадка просилась наружу. Мир этот совершенно очаровал его, но нельзя сказать, чтобы присутствие земной экспедиции здесь нравилось ему.

Вчера он увидел императорский выезд. Наблюдать его пришлось по телесистеме, она давала более крупное увеличение и позволяла легко менять планы.

На обширном, вымощенном каменными плитами, плацу был выстроен почетный караул: три «коробки» двадцать на двадцать воинов. Они стояли, соблюдая почти идеальное равнение – маленький зонд позволял взглянуть на это зрелище сверху. Каждая «коробка» в одежде своего цвета: синей, желтой и алой.

Воины в толстых кожаных панцирях, усыпанных железными пластинками, офицеры в сияющих медных кирасах и шлемах с плюмажами. У всех короткие мечи, у солдат еще и недлинные копья. По неслышному сигналу офицеры отсалютовали мечами, начались сложные перестроения. Выполнялись они на редкость согласованно. Вероятно, воинское искусство было здесь на высоте – существовал воинский строй и управлялся он безупречно.

Из темноты колоннады, весь ослепительно белый, с широкой синей каймой по краю замысловатой драпировки, и с венком из синих крупных цветов на черной курчавой голове, появился император – низенький толстый господин. Выражение лица его, украшенного крючковатым носом и толстыми губами, поразило Алекса – совершенно плутовское и простонародное. Он темпераментно жестикулировал, обращаясь к своей пышной свите. Судя по напряженным и слегка презрительным лицам придворных, он им здорово не нравился. Но императору было, видимо, наплевать на это. Неуклюже, как последняя деревенщина, он взобрался на золоченую колесницу, и кортеж втянулся в ворота.

Эге, – размышлял Ратнер, – царек-то, похоже, временщик – даже отсюда видно. У них, скорее всего, какие-то нелады во власти.

Вечером он доложил Шатрову о виденном. Тот задумался. Хольман возился у потрескивающего костерка, разогревая мясные консервы. О’Ливи, балагуря, вскрывал банки. «Сладкая парочка» интенсивно использовала для отдыха каждую свободную минуту. Полянски, в слабо освещенной кабине бота, возился с сервоприводами грузового люка. Створки его с урчанием разошлись, и из брюха машины опустилась, блеснув остеклением, чечевица боевого глайдера, мгновенно покрывшись камуфляжными пятнами. Полянски, высунувшись в открытую форточку кабины, крикнул:

– Петер, отгони глайдер в сторону, мне надо люк закрыть!

Хольман, вытирая руки салфеткой, с готовностью затрусил к машине.

Шатров крикнул:

– Роберт, спуститесь вниз, надо посоветоваться!

– Сию минуту, шеф. Только люк закрою.

Шатров коротко доложил о выводах Ратнера.

– Что будем делать, джентльмены?

О’Ливи пожал плечами:

– Как что? Выполнять приказ: внедриться и произвести разведку на месте.

Полянски раздраженно стегал прутиком по высокому ботинку:

– Приказ, конечно, есть приказ, но я абсолютно не представляю на кой черт, простите шеф, нас сюда послали. Изучать цивилизацию? Но среди нас нет ученых, мы обыкновенные костоломы. Устанавливать контакты? Для этого есть Комиссия по контактам. Шеф, мы не дети, прекрасно понимаем, что вся работа сейчас идет на орбите. С «Тайфуна» планетологи зондируют этот Астур, ищут редкие минералы и внетабличные. Главам корпораций глубоко наплевать на все цивилизации вместе взятые, кроме своей, конечно. Слабее нас – дадим по морде и заберем, что нам надо. Сильнее нас – получим сами и больше не сунемся. Вот и вся философия. А нашу группу послали так, без определенной цели, для отмазки.

Нагрянет с ревизией чиновник из Комиссии по контактам, который, кстати, не хуже нашего начальства понимает эту философию, а ему отчет. Вот, пожалуйста, исследовательский минимум провели, обстановку изучили на месте. Документы и видеосъемка прилагаются. А он скажет: молодцы, с задачей справились. Не здорово там нашкодничали?

Наша группа – крошечная бюрократическая закорючка, микроскопическая уступка, якобы, общественному мнению. Хотя кого оно когда волновало это общественное мнение? Да и есть ли оно вообще?

Шатров вздохнул:

– Успокойтесь, Роберт. Множество военных во все времена задавали себе подобные вопросы: на хрена кому это нужно? Мы не исключение, поэтому, следуя мудрому совету Патрика, будем внедряться. Вопрос в том – кто пойдет? Я не могу, поскольку мне, как командиру, отдуваться за все на свете. Хольман крайне необходим здесь, без связи мы не можем остаться. Роберт, извините, вы хотя и назвали себя костоломом, но до этого почетного звания вам расти и расти. Патрик не подпадает ни под один тип, существующий на планете, похоже, здесь вообще нет рыжих. Остается Ратнер, – Шатров вопреки себе, замялся так ощутимо, что всем стало неловко.

Проницательный Хольман поспешил сказать:

– Не волнуйтесь, шеф, мы все читали свои характеристики и рекомендации Практической комиссии. Такие пустяковые коды может взломать даже ребенок.

О’Ливи хохотнул:

– Хотите, шеф, дадим вам почитать вашу характеристику?

Шатров мрачно пробурчал:

– Вот прохвосты! – и, повернувшись к Ратнеру, – готовьтесь, Алекс. Роберт, вам два дня на шлифовку языка, поработайте с ним как, следует.

Выкатив налитые кровью глаза, уставя вперед, как боевой таран, могучий нос на тощей физиономии, Гастон Девиль, начальник курса, захлебывался трескучей скороговоркой:

– Это неслыханно! За всю историю нашей Академии это второй случай, когда третьекурсник нализывается до такой степени, что не может попасть пальцем в опознаватель!

– Ага, – мрачно думал третьекурсник Алекс Ратнер, – а в первом случае до такой степени ты нализался сам.

Тощий, носатый, с воинственным седым хохолком, Девиль поразительно напоминал рассерженного петуха, оправдывая свою кличку – Шантеклер.

– Черт возьми, Ратнер, вы же не в училище по подготовке докеров, вы в Космической Академии. Спиртное космонавтам запрещено безусловно. Мы закрываем глаза на употребление старшекурсниками легких горячительных напитков – организм нуждается в поднятии тонуса. Но надираться таким образом… Хотите взглянуть на себя, я вам покажу пленку, которую приложил к своему рапорту начальник внутренней службы. Это потрясающее зрелище, – Шантеклер помахал несколькими листками бумаги.

Опрохвостившийся курсант Ратнер сидел молча, внутренне сжавшись в болезненный комок. Ему было мучительно стыдно. Стыдно не перед Девилем, плевать он хотел на этого ощипанного безмозглого петуха. Ему было стыдно вообще. Он знал, откуда взялся этот выбрык. То, что у других было совершенно естественным жизненным проявлением, Алексу давалось с огромным трудом, ценой неимоверных душевных усилий. Например, эта неожиданная пьянка: любой из его сокурсников, проштрафившийся таким образом, через час забыл бы об этом. Алекс же и сейчас не мог избавиться от страха и стыда – мучительная похмельная депрессия превратила его в кучу нервного хлама.

И это при всем том, что ему удавалось производить впечатление жесткого и целеустремленного человека. Тяжкая и мучительная работа над собой давала знать – подсознание активно сопротивлялось нажиму и выкинуло, наконец, такой фортель.

Алекс, даже не переодевшись в штатское, отправился в турне по барам, хотя не имел к спиртному никакой склонности. Временами сознание отключалось, и он не мог вспомнить, что было в этих провалах.

Он вспомнил безумно дорогое кафе где-то в старом городе: улочка едва ли в пять метров шириной, замощенная сверкающими изразцами. Столики под крахмальными скатертями, кокетливые бордюры из живых цветов на крошечных балкончиках. И надменные, враждебные лица посетителей, сидевших за столиками на улице. Еще бы, среди этих крупных рантье никогда не появлялись пьяные курсанты Космической Академии, да еще в форме с многочисленными нашивками и шевронами. А еще с именем и фамилией над правым карманом.

Плохо ворочающимся языком он спросил у ближайшего соседа, где здесь туалет. Тот молча ткнул пальцем за угол: прямо к стене старинного особняка были прилеплены каменные писсуары – самая яркая приманка для туристов.

Алекс едва успел добежать до каменной чашки. Стоял блаженно задрав голову, таращась на лепной карниз. Совсем рядом, за углом, раздался пронзительный женский крик, в котором смешались страх и возмущение. Вот наказание, помочиться со вкусом не дают. Чертыхнувшись, он потащился за угол.

Два совершенно одинаковых голенастых парня с блудливыми глазами обрабатывали импозантную даму бальзаковского возраста, элегантно и дорого одетую. Один сзади придушил ее за шею, второй рвал роскошную сумочку на толстой цепочке. Цепочка оказалась прочной, парни замешкались. Алекс радостно пробормотал:

– Бросьте ее, ребята, пойдем лучше выпьем.

Взгляд бегающих глазок враждебно уперся в неожиданную помеху, в руке одного из близнецов появился пружинный нож. Звонко щелкнув, выскочило отточенное до бритвенной остроты лезвие.

Алекс мгновенно остервенился: нож, зазвенев, ударился в кирпичную стену, парень завыл, баюкая сломанную руку. Второй, получив в солнечное сплетение ужасный удар ногой, опрокинулся навзничь и затих.

Не слушая благодарностей растрепанной женщины, герой быстренько вернулся к столикам, порядком протрезвев. Расплачиваясь с официантом, показал за угол:

– Там дама, помогите ей и вызовите полицию, пока грабители не в состоянии двигаться.

Вспыхнул экран УАСа, на нем появилась мордашка секретарши с ослепительной улыбкой:

– Капитан, с вами хочет говорить комиссар полиции.

Шантеклер поспешно отключил внешние динамики и взял трубку. С экрана уставились пронзительные глаза под кустистыми седыми бровями. С серебряной шевелюрой, с обвисшими бульдожьими щеками и короткой щеточкой усов, комиссар что-то неспешно и отчетливо говорил, постукивая ногтями по крышке стола. У Ратнера внутри оборвалось:

– Черт, что же я натворил, если сам комиссар звонит нашему петуху?

Физиономия начальника курса последовательно изобразила важность, уважение к собеседнику, величайшее почтение и, наконец, полную растерянность:

– Да, господин комиссар. Есть, господин комиссар, он как раз у меня. О да, конечно, кто же не знает господина депутата Мартэна? Что, мадам Мартэн? Боже, какой ужас! И где, кафе «Сюзерен»! В этих местах отродясь не было никакой швали. Что вы говорите? Нет-нет, я горжусь своими мальчишками. Мадам Мартэн настоятельно требует поощрения? Конечно, непременно, на первом же общем построении Академии. Мои наилучшие пожелания, господин комиссар.

Девиль раздраженно бросил трубку и проворчал:

– Воистину, Бог печется о дураках и пьяницах. Мадам Мартэн, жена депутата, требует вас поощрить, вы, оказывается, успели спасти ее от грабителей.

Со вздохом опустившись в кресло, Шантеклер потер свой могучий нос:

– Я хотел вышвырнуть вас с курса, мадам требует вас поощрить. Поступим мудро: я прощаю вам попойку, но на большее не рассчитывайте, супермен. И запомните накрепко, Ратнер, вы у меня на крючке. Еще одна какая-либо выходка и, оп-ля, я вас подсекаю. И тогда не ждите пощады. Проваливайте.

Пришедший в себя Алекс вежливо сказал:

– Благодарю вас за доброе сердце месье Девиль, однако, боюсь, ваш крючок заржавеет – я не дам себя подсечь. Прощайте, месье Девиль.

Шантеклер вскочил и заорал:

– Не смейте называть меня «месье». Я приказываю называть меня капитаном!

– Отворяя дверь, Алекс ехидно улыбнулся:

– Мы не в армии, месье. А ваши древние воинские звания меня не интересуют.

Постоял секунду, заговорщицки глядя на смеющуюся в кулак секретаршу и слушая доносившиеся из кабинета вопли:

– Наглец! Хам! Молокосос! Алкоголик! Я тебя в лечебницу упеку!

Ратнер глубоко задумался, глядя на экран компакта, на котором мельтешили тексты словаря. Он сидел за легким столиком под плоскостью бота. Здесь было прохладно, подувал веселенький сквознячок.

С того случая в Академии прошло много лет, Алекс достиг определенных успехов во внутреннем строительстве. Он хотел стать сильным человеком, бросил престижную работу на коммерческих линиях, перебрался в десант. И отлично понимал уже, что все это не нужно. Это было романтическими бреднями, стремлением доказать самому себе – «я чего-то стою, я – личность». Для окружающих же людей это была профессия, они попросту не могли жить иначе. Они находили эту профессию скучной, тягомотной, не бог весть как оплачиваемой. Всякого рода опасности были для них каждодневной осточертевшей рутиной. Поэтому Хольман и О’Ливи с таким наслаждением удили странных шипастых рыб, довольно вкусных, впрочем, грели консервированные бифштексы на костерке и внимательно присматривались к живности, собираясь поохотиться. Они наивно, но вполне серьезно считали нынешнюю высадку бесценной наградой за многолетний тяжелый труд.

У Алекса же, в результате внутренней неопределенности, постоянно появлялся образ каких-то двух колоссальных муфт, которые должны соединиться с помощью многочисленных выступов, выборок, зубьев. Вот-вот, щелкнув, соединятся все эти зубья, штоки войдут в отверстия, рычаги заскользят по кулисам. Два колоссальных цилиндра соединятся намертво и победно завоют, набирая огромные обороты и вращая вокруг себя воздушные вихри. Но пока цилиндры нехотя вращались с разной скоростью, скрежеща несовпадающими выступами.

Лишь при высадке на Астур у него что-то зашевелилось внутри, возникло ощущение каких-то предстоящих удивительных перемен. Он бережно и тихонько нянчил в себе это ощущение, боясь даже обрадоваться.

Полянски притащил целый ворох местного тряпья, наскоро изготовленного на «Тайфуне», озабоченно сказал:

– Алекс, вы не потянете на гражданина Империи. Вам лучше сыграть варвара, состоятельного, скучающего бездельника, скажем, из северного соседа Империи – Лоэла. Лоэл в достаточной степени «астуризирован» и считается здесь вполне цивилизованным государством.

Он выругался:

– Черт бы их побрал, этих аборигенов, никакой фантазии: планета – Астур, империя – Астур, императоры – все поголовно Астуросы. Разница лишь в прозвищах.

– Не берите в голову, Роберт, – благодушно сказал Алекс, перебирая тряпки, – слушайте, как же я буду в этом ходить?

Он разделся, примерил на себя нечто вроде хитона из голубой ткани с бронзовыми застежками на плечах. Проходивший мимо Патрик заржал:

– Алекс, черт возьми, как вы милы в этом голубеньком платьице! И цвет какой многозначительный. Жаль, что я не гомик.

Ратнер кокетливо приподнял кончиками пальцев подол хитона и сделал глубокий книксен:

– Не расстраивайтесь, кавалер. Я не люблю рыжих.

– Слушай, Роберт, смех смехом, но я чувствую себя совершенным идиотом в этом одеянии. Да и выгляжу, вероятно, так же. А вдруг придется драться или бежать? Любой кретин сразу поймет: вот кто-то подозрительный вырядился в местную одежду. А пожалуйте-ка, голубчик, в полицию, или что там у них есть.

Полянски огорченно вздохнул:

– Да, Алекс, в этих тряпках нужно родиться и жить долго-долго, чтобы чувствовать себя комфортно. Ума не приложу, как выйти из положения.

Подошедший Шатров долго щурил жесткие светлые глаза, поскреб затылок и злобно сплюнул:

– Похоже вы правы, Роберт: в жизни у меня не было такого идиотского задания. Алекс, наденьте шорты, майку, на случай холода возьмите свитер и куртку. Не будем ломать головы, в конце-концов мы военные, а не Комиссия по контактам. Здесь такая разношерстная публика – одним раритетом больше, одним меньше. Никто и внимания не обратит. Обязательно наденьте гарнитуру связи – вполне сойдет за какое-нибудь дурацкое украшение. Кстати, вы должны произвести впечатление богатого человека, – Шатров кинул Ратнеру увесистый кожаный мешочек, – и вот еще что: снимите штатные часы – вас примут за колдуна.

Он расстегнул браслет золотого «Ролекса»:

– Возьмите. Есть у кого перстень?

Хольман огорченно вздохнул и затрусил к боту. Вернулся с крупным опалом в золотой оправе:

– Берите, Алекс. По возможности не потеряйте, это память.

О’Ливи присвистнул:

– Ах ты, гамбургер! Это что, память о какой-нибудь богатенькой Лореляй?

Шатров продолжал:

– Из оружия, к сожалению, ничего не могу вам предложить, кроме ножа. Возьмите свой штатный НВ. Патрик, завтра утречком высадите его неподалеку от порта. Будьте с ним на связи. Алекс, на территорию порта попадете через корабельное кладбище – там обычная цивильная охрана. С вечера они надираются так, что продирают глаза к полудню. В порту своя стража, но если пойдете через кладбище, вас не засекут. Днем там болтается куча всякой шпаны – будьте осторожны. При выходе из порта вы должны заплатить пошлину, серебряные монеты во втором отделении кошелька. Отдадите одну монету. В городе осмотритесь, найдите какой-нибудь постоялый двор поприличней. Походите, поглазейте, но не высовывайтесь. С Богом!

***

С залива наползал ощутимый туманчик, было свежо. Неподалеку таяли в молочных струях фантастические очертания огромных шпангоутов, ломаных мачт, полуразрушенных корпусов. Алекс выпрыгнул на мелкую гальку, прислушался. Лениво шлепали мелкие волны, визгливо орали какие-то морские птицы.

Невыспавшийся и поэтому хмурый О’Ливи, отчаянно зевая, пробурчал:

– Не забывай регулярно выходить на связь. Я буду там, – показал на невидимый в тумане холм, – если понадоблюсь, свистни. Пока, до связи.

Он захлопнул люк, серо-желтая чечевица глайдера подпрыгнула и заложила такой вираж, что застонал вспоротый воздух, закружились следом туманные вихри.

Алекс забросил за плечо сумку с барахлишком и бодро зашагал по заскрипевшей гальке к кладбищу. Чувствовал он себя на редкость хорошо, словно в далеком детстве отправлялся в соседнюю деревню: красненькие черепичные крыши, цветочные бордюрчики на дубовых дверях с сияющими медными ручками, газончики, светящиеся нежной зеленью – их всегда хотелось погладить. Толпы туристов на аккуратных улочках, выложенных узорчатой плиткой, заманчивый треск, грохот и музыка луна-парка на деревенской площади. Все обещало радостные приключения и всякие невероятные вещи.

– Гляди, Арко, вот так пугало! Что на нем за тряпье? А на ухе – украшение или амулет? Смотри-ка, от уха дужка, а перед ртом на ней камешек что-ли. А может зерно? Браслетик богатый, чистое золото. И камешек на пальце – я таких не видывал. Ах, жалко, хозяин с нами. Сейчас бы зайти тихонько сзади, да шестопером по макушке. Камень на шею – и концы в воду. Ох, пожили бы!

– Тихо ты, Огрызок. Распустил язык, не ровен час, услышит кто. А у хозяина глазки забегали, видать тоже что-то присмотрел себе. Великий Кумат, – здоровенный бугай Арко набожно подкатил черносливины глаз, – грех, грех такого птенчика не ощипать. Вот ведь дурак, без всякой охраны, без рабов – сам просится в руки.

Крепко стоял на волосатых кривых ногах, обутых в новехонькие сандалии, уважаемый и влиятельный человек Фату. Дорогой шерстяной хитон обтягивал его толстый сытый живот – признак большого достатка. На шее массивная золотая цепь, пальцы унизаны перстнями. Жалкие остатки курчавой шевелюры и черная борода обильно смазаны фруктовым маслом. С ним три человека охраны, людей верных, тертых, побывавших не в одной потасовке. Богат, богат был Фату, бывший раб, вольноотпущенник, с потрохами купивший собственного господина, а ныне купец – солидный, важный, заседавший в купеческой троме. Никто, никто не знал, что его людишки промышляют грабежом, воровством, опаивают в кабаках моряков и продают их в рабство. Хе-хе, нельзя пренебрегать в этой жизни ни единым грошиком. Сколько уж лет прожил Фату, а за всю жизнь не нашел на земле ни единой монетки. Самому, самому надо добывать их.

Вот, пожалуйста, какой щенок стоит: светловолосый красавчик, широкий в плечах, тонкий в талии, как южная девушка и мускулистый, как молодой бог. За такого любая богатая женщина никаких денег не пожалеет. Надо бы проследить за этим мальчиком, жалко нельзя сейчас им заняться – народу многовато для такого дела.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.