Утятинская торговка

– У нас очень спокойная страна. Каждое преступление – это удар по престижу страны, по доходам от туризма. А когда происходит несколько… – он, спохватившись, замолчал.

– Значит, Захиру убили не одну?

– Э-э… Я не хотел вас пугать…

– Уже испугали. Ну, давайте уже, рожайте!

– Убита еще одна вдова вашего уважа…

– Инам?!

– Она гостила в доме своей старшей дочери…

– Басма… Ее тоже убили?

– И ее, и служанку. К счастью, на женской половине больше никого не было. А ведь в гостях у госпожи Басмы была ее старшая замужняя дочь с ребенком. Младшие дочери в тот день уехали в гости к подруге, захватив с собой племянницу, а молодая мать отправилась за покупками. Она и обнаружила трупы матери, бабушки и служанки.

Ираида Семеновна вспомнила черноглазую двухлетнюю Басму. Какой это был очаровательный ребенок. Боже, да ведь ей уже сорок! Было…

– Сейид, кого убили раньше, Инам или Захиру? Каков временной разрыв между этими преступлениями?

– Почему вы об этом спрашиваете? – насторожился Сейид.

– Потому что я подумала о том же, о чем и вы. Убивают всех, кто жил в доме, когда украли камень. Следующей должна быть я. Хотелось знать, когда придет моя очередь. Ну, я жду! В конце концов, не я инициировала этот разговор!

– Первой была Инам. В середине ноября. Захиру убили в декабре, на ваше рождество.

– На наше или католическое? 25 декабря? Значит, уже почти три недели. Да, ждать осталось недолго…

Впервые вступил в разговор Коваль:

– Это у вас юмор такой?

– Нет повода юморить. Это у меня расчет такой. Буду готовиться к нападению. Предупрежден – значит вооружен. Будем оборону держать, да, Костя? Они огнестрельное оружие применяют?

– В первом случае. Госпожу Захиру… пытали.

– Была цель ее убить или она не выдержала?

– Нет однозначного ответа.

– Ладно, в любом случае, зная, что они сделали с Инам и ее дочерью, на милосердие она не рассчитывала. Значит, говорила им все, что они ожидали. А сочинять она смолоду была мастерица. Если они появятся здесь, значит, и про меня сочинила.

– А вы совсем исключаете, что она что-то знала?

– Если бы знала, давно бы воспользовалась. То, что она пятьдесят лет с этим козлом прожила (уж простите, но это я про вашего министра), говорит о ее невиновности.

На этом высокие гости откланялись. Нужно было как можно быстрее обсудить это с Константином и связаться с Борисом Аркадьевичем, но для этого сначала следовало выпроводить Томку. Ираида Семеновна согласна была и заплатить, но понимала, что это вызовет новые визиты. Поэтому, закрыв дверь за гостями, она крикнула:

– Томка, выходи!

– Ушли твои гости?

– Ой, да ладно свистеть! А то я не видела твой нос в дверном проеме! Ладно, пошли обедать, не провожать же тебя голодной!

– Спасибо, сестрица, что так по-родственному меня принимаешь!

– Тут одно из двух: или ты так меня любишь, что решила умереть вместе со мной, или ты глупа как пробка.

Томка переменилась в лице. Пока она молчала, Ираида поставила на газ кастрюли и приготовила посуду. Обедали молча. Только Константин поглядывал на Ираиду Семеновну и подмигивал ей, так, что она, обозлившись, спросила: «У тебя что, нервный тик?». После обеда она сказала сестре:

– Ну?

– Ира, у меня безнадежное положение…

Томка как всегда просила денег. Но, поскольку новостью это не стало, Ираида Семеновна держалась как крепость. Предложила продать один из принадлежащих сестре домов или уволить в целях экономии домработницу. Показала фотографию новогорского дома на телефоне да еще предупредила, чтобы на случай ее смерти родственники не изволили беспокоиться: завещание написано не на них, а на людей, с которыми близка много лет, которые поддерживают ее и даже любят; они продадут квартиру и бизнес, долг возвратят и еще немного им останется. В доказательство предложила познакомиться с документом.

– Ты… ты меня всегда ненавидела!

– Нет, Тома, я старалась тебя любить. Но больше не хочу. Ты мне неприятна. Я тебя стараюсь скинуть со своей жизни… как соплю с пальца! Иди вон и никогда больше не возвращайся! Ни копейки не получишь!

– Помирать будешь, стакана воды тебе никто не подаст!

– Почему-то все думают, что перед смертью хочется пить. Кажется, перед моей смертью мне будет хотеться только умереть.

Томка вылетела в коридор, надела свою шубу и хлопнула дверью, обрушив при этом вешалку.

– Скинуть как соплю с пальца – это изысканно, – сказал Константин и пошел прибирать в коридоре, давая возможность Ираиде перевести дух.

– Ладно, Костя, давай поговорим о делах наших скорбных…

В этот момент в дверях возник Константин, прижимающий палец к губам.

– Что, Томка?

Константин продолжал сигнализировать, чтобы она молчала. Потом вытащил из тумбочки ручку и блокнот и принялся писать: «Не показывай вида, что знаешь. Нас слушают!!!»

– Надоели мне ваши арабские сказки, – сказал он. – Может, пойдем погуляем?

– Ну, давай, – растерянно ответила она.

В это время зазвонил телефон. Это был Коля Тарасов. Он извинялся, что забыл напомнить, что сегодня они празднуют его пятидесятилетие.

– Ой, Коля…

– И не думай. Обижусь на всю жизнь. Чтобы была с гитарой! Да понял я, почему ты мнешься. Гость у тебя. Тот, что на Казанскую приезжал. Если нормальный мужик, бери с собой.

Ираида Семеновна сказала:

– Костя, нас приглашают на юбилей.

– Меня-то зачем?

– А ты что, стесняешься? Это очень хороший, близкий мне человек. С женой его я, правда, не очень…

– Так обычно и бывает.

– Ладно, если ты согласен, я буду собираться. Подарок приготовлен давно.

– А без меня?

– Пойти я обязана.

– Ладно, не сердись, я с тобой.

Они вместе вышли в коридор и Константин, снова приложив палец к губам, отвернул воротник пуховика, показал что-то вроде бусинки, прицепленной под ним. Такая же штуковина была прикреплена с внутренней стороны оторванной Томкой вешалки, прислоненной к стене. Костя поднял вешалку, оторвал микрофон, сбросил на пол и сказал:

– Вот, вешалку я повесил, а ты подмети. Тут какие-то гвозди валяются, да и штукатурка рассыпалась… давай, я сразу мусор вынесу.

      Потом они собирались в гости, перекидываясь ничего не значащими фразами, просто чтобы не молчать. Когда Ираида Семёновна в бигуди на голове принялась выкладывать на кровать то, что собиралась надеть, Константин подошел и стал прощупывать платье, жакет, шарф. Ираида Семеновна кинула на кровать шубу.

– Слушай, а почему у тебя шубу не сперли? Вещь не дешевая.

– Склероз помог. Когда я забрала чемодан с барахлом у Коли и несла его по лестнице, Майя вдруг как заорет! Я кинула чемодан в чуланчик под чердачной лестницей и помчалась соседку выручать. А там мышь. Мы с Эллой поржали, потом Майю утешали, потом все вместе пошли какую-то ультразвуковую пугалку для грызунов покупать, потом пошли к Елене Карловне за котенком, потом покупали для котенка всякие прибамбасы, потом устраивали котенка. В общем, прочикались полдня. Про чемодан я напрочь забыла. А вспомнила о нем через почти полтора месяца, только когда из Москвы с товаром вернулась и узнала, что нас обокрали. Надо же, думаю, своими руками ворам удобство создала – бери чемодан и иди! Глянула в кладовку – а он на месте. Они просто подумать не могли, что все ценные вещи у меня на виду и в открытом доступе. Главное, я украшения во внутреннем кармане плаща все это время таскала! А плащ висел на этой самой вешалке, но ощупать его воры не догадались. В общем, никакого урона, кроме сломанного замка и разгрома в доме. Впрочем, из одежды они ничего не брали… кроме Майиной шубки песцовой. Только деньги и драгоценности.

– Да, повезло… когда, говоришь, это было?

– В ноябре. Ой, давай-ка я серьги примерю. Никогда их не носила. Слушай, эти изумруды точно под цвет платья! Одену, хоть перед смертью похожу шикарной женщиной!

– Ладно тебе! Не говори ерунды. Давай я их почищу. Расскажи немного о тех, с кем праздновать идем. Много народа будет?

– Да немало. Родня: два сына, старший женат, брат Машкин тоже с женой, а Колиной родни и не сосчитать. Соседи мои Погосяны, ты их знаешь. Да, подполковник милиции будет обязательно.

– Вы вроде бы не любите ментов. Что, нужный человек?

– Нет, он с Колей дружит. Охотой оба увлекаются. А человек он неоднозначный. Приехали сюда с женой молодыми. Двух дочек родили. Но недавно разошлись. Женился на молоденькой. Мне по-бабьему бы осудить. Но что-то мешает. Жизнь, она вообще сложная штука… А как милиционер? Вроде, круто в гору пошел, значит, подлости совершать приходилось. Но не дурак, дело знает. Еще одна пара семейная, Кожевниковы. Этих я люблю. Идеальная пара. Поглядишь: крупная Таня верещит детским голоском, Валера молча подчиняется. Потом что-то серьезное происходит, Валера рявкнет коротко – и Таня кидается исполнять. Все, как должно быть: жена решает в мелочах, муж вступает в серьезных случаях. Но глядят в одну сторону. Они одно время тоже моими соседями были. Когда Милочка умерла, купили квартиру напротив, ту, что сейчас молодая пара снимает. Но не прижились. У нас примета такая: в этом подъезде только нерусские приживаются. Потому и наш дом нерусским зовется.

– Ты-то какая нерусская?

– Но фамилия у меня все-таки Наппельбаум.

Вышли.

– Как противно! Эти поставили? Араб с Интерполом?

– Едва ли. Микрофоны примитивные, фуфло китайское. Слушают тебя какие-то пеньки, не разведка. Не могли же эти арабы кого-то из соседей подрядить? Да и пыль там. Нет, они давно стоят.

Константин нес сумку с подарком, Ираида Семеновна – пакет с гитарой, завернутой еще и в платок. На них оглядывались. У ворот рынка ее остановила знакомая, а Константин прошел чуть дальше, показав ей рукой, что зайдет на почту. Там он купил карточку и зашел в телефонную будку.

– Санек, здорово. Я за рекой. Здесь кто-то шухарит. Ты слова мои запомнишь?

– Всегда. – Саша, действительно, всегда записывал разговоры, которые вел по стационарному телефону. – Я-то как, без опаски?

– Скорее всего. Пусть бриц почитает.

– Понял, передам.

– Я тут записал фирму по булыге. Надо бы нашу тему загасить. И ты мне нужен со всем добром. И еще тень большая. Как доехать, бриц скажет. Пока!

Выходя, он разминулся с каким-то смутно знакомым молодым человеком. Только догнав Ираиду Семеновну, он вспомнил: это ее сосед.

– Ира, а давно соседнюю квартиру сдают?

– Неделю, может, чуть больше. Да, точно, после Рождества.

– Значит, не сразу после взлома?

– Ты думаешь, есть связь?

– Поселиться там, где уже воровать нечего? Если только…

– Что?

– Так, мысли вслух. Сюда?

Они вошли во двор. Гремела музыка и пахло шашлыками. Ираида Семеновна помахала рукой толпящимся у мангала мужикам и взбежала на крыльцо.

– Коля, какие шашлыки в такой мороз?

– Натурпродукт!

– Это так, для любителей природы, – махнула рукой его жена. – Остальное в гриле.

Из кухни вышла с тарелками нарядная Элла.

– Помочь? – спросила Ираида, раздеваясь.

– Гитару грей.

Вручили подарок – кожаную куртку с замшевыми полосками-вставками. Коля, очень довольный, разглядывал себя в зеркале. Его Маша, тоже довольная, крутилась вокруг него. «Па-ап» – от порога затянул их младшенький, Петька. Родители, дружно повернувшись, синхронно вытянули кукиши в сторону отпрыска. Старший, Шурка, заржал, Петька, смутившись, спрятался за него. Проходя в зал, Константин подумал, что, пожалуй, Ира несправедлива в жене Николая: семья дружная и счастливая.

«А это, стало быть, подполковник» – смекнул он, когда буквально напоролся на взгляд одного из гостей. Шеметов был среднего возраста, среднего роста, весь какой-то средний, неприметный. А вот взгляд у него цепкий, и на Константина он среагировал как в игре «сыщики и воры», сразу почувствовав, что тот из другого лагеря. Приобняв Ираиду, он о чем-то заговорил с ней. Понятно, спрашивает, не сидел ли ее новый друг. Сидел, и немало. Ира в ответ тоже обнимает его и что-то шепчет. А что шепчет – это уже от степени их близости зависит: или «не волнуйся, друг», или «не твое дело, служивый». А потом она выходит в прихожую, тут же возвращаясь с юбиляром, и они начинают танцевать какой-то хулиганский танец. В танец включаются другие. Константин думает, что друзья Иры, в основном, моложе ее, зато она здесь самая красивая. Однако надо проявить галантность. «Потанцуем?» – спрашивает он Машу, которая, смеясь, наблюдает, как выламывается ее муж. «Потрясающая фигура – это когда есть чем потрясти, а не погреметь, – отвечает она, продолжая смеяться. – Мне бы что-нибудь помедленнее». – «Ловлю на слове», – говорит он и тут, как по заказу, звучит танго. Толстуха Маша движется поразительно легко, чувствуется школа. Несколько пробных па, и они понимают друг друга. Подчеркнуто резкие движения голов, эффектные вращения, остановки, повороты… Постепенно все перестают танцевать, любуясь отточенными движениями их пары. В конце Маша запрокидывает голову, Костя склоняется над ней, не без усилий удерживая ее пышное тело. Все аплодируют. «Спасибо, Костя, – просто говорит она. – Впервые за много лет душу отвела».

За столом, когда все по очереди произносили тосты и пожелания, Константин предложил выпить за главное сокровище хозяина – его жену. А когда очередь говорить доходит до Ираиды, Петька выносит из спальни ее гитару.

– Последний луч угаснувшего дня

Сползает по кисейной занавеске,

В камине торф сгорает с громким треском,

А старый друг приветствует меня.

Константин впервые слышит, как она поет. Теперь он понимает, почему с такой болью она говорила о школьном струнном кружке. Переждав бурные аплодисменты, Ираида спрашивает: «А где Валера?» Приводят Кожевникова, и они вдвоем поют:

– По широкому полю вдогонку

Мы пустили горячих коней…

«Я чувствую себя Аллой Пугачевой», – говорит она ему, когда они движутся в медленном танце. «Это по поводу пения, или по поводу меня, юного и неискушенного?» «Второе».

Утром проснулись поздно от звонка в дверь. Константин пошел открывать. На пороге стоял Санек.

– О! – сказал Константин. – Надо понимать, ты Ирин родственник?

– Я не родственник, я воспитанник… детского дома.

– Ну, понятно. Ты – Саша, внук воспитанницы детского дома Ириных дедушки и бабушки?

– Точно!

Костя скорчил ему зверскую рожу и подмигнул глядящей на них в изумлении Ираиде Семеновне:

– Ира, это он?

– Ну… да.

– Пойдем, я покажу, куда поставить машину.

Вышли.

– Санек, такого прокола я от тебя не ожидал.

– Да Щукин за руль под утро сел, а я и задремал. Они у гостиницы сошли, а я за руль – и к вам. А соображаловка еще не включилась. Стою и не помню, кто я вам.

Они обсудили план Аркадия Борисовича, поставили машину во дворе и вернулись через черный ход. К их приходу Ираида Семеновна уже накрыла на стол.

– Саша, ты совсем сонный. Поедим – и приляг.

– Да, спасибо, Ираида Семёновна.

– А мы прогуляемся, так что мешать тебе никто не будет, – добавил Константин.

Хозяйке выходить в такой мороз не хотелось, но возражать не стала. Двигаясь в сторону центра, Константин сказал:

– Ирочка, я понимаю, что этот выход в свет тебе совсем не в масть. Но давай пройдемся. Надо выявить, кто против нас. Нет-нет, не мы будем наблюдать. Мы ходим, за нами следят. Так что расслабься и начинай лекцию о достопримечательностях города.

Они вышли на площадь, потом прошлись по скверу, перешли Пушкинскую и очутились в безлюдном городском парке. В глубине парка стоял деревянный дом, который когда-то был построен специально под музей партизанки Маши Мельниковой. Теперь сюда перевезли еще и городской краеведческий музей. Было тесно, да и объединенный штат двух музеев не ладил между собой. Однако Ираиду Семеновну встретили приветливо обе враждующие партии. «Можно, я на этом дворянском креслице посижу?» – спросила Ираида Семеновна, и, откинув бордового бархата кишку, перекрывавшую экспозицию, села на потертое кресло. «Тебе, Ирочка, все можно», – ответила Елена Игнатьевна, научная сотрудница лет под шестьдесят, высокого роста, сутулая и неказистая. Константин обратил внимание на женский портрет, висевший над креслом, и Елена Игнатьевна с удовольствием поведала о судьбе Ирины Барташевской. Потом Константин спросил о Коневиче, имя которого то и дело слышал. Только она начала рассказ о самом знаменитом из рода утятинских дворян Коневичей, Василии Михайловиче, поэте, коннозаводчике, собирателе музыкального фольклора, организаторе народного хора, как директор Юрий Юрьевич привел в зал экскурсию. Укоризненно покачав головой в сторону Ираиды Семеновны, он сказал: «Вот как раз Елена Игнатьевна вам о Коневиче расскажет», и смылся. Группа экскурсантов была разношерстная: пяток старшеклассников, бабушка и дедушка с двумя внуками, двое мужчин средних лет, девушка с двумя молодыми людьми. Кто-то из этого молодняка и подначил старушку, высказавшись о третьестепенных поэтах, чтимых в провинции. Не прореагировав внешне, она начала:

– Вы заметили, как много образных выражений со словом «руки»? Развести руками, умыть руки, опустить руки, заламывать руки…

Я много рук при встречах пожимал,

И многих недостойных обнимал,

А если дружбы я не находил,

То горестно руками разводил.

Когда и хлеб, и кров я потерял,

То к небу рук в мольбе не воздевал,

А пред собой тянул что было сил

И милостыню у людей просил.

Я рук не опущу, покуда жив,

Не отойду, бессильно их сложив,

Но вот приходит мой печальный срок,

И в руки вложен крест и образок.

Скажете, такое нарифмовать может любой мало-мальски образованный гуманитарий? Соглашусь! Отглагольные рифмы, парная рифмовка – не бог весть что. Но незавершенное это стихотворение обагрено кровью Василия Коневича. Он был убит разбойниками в тот момент, когда набело переписывал только что сочиненное им стихотворение «Руки». Перо выпало из его рук на слове «крест»… Есть такое слово – «предвидение». И оно уже из области поэзии…

Ираида Семёновна кивнула Константину, и они на цыпочках покинули зал. Выйдя из музея, Константин сказал:

– Теперь нам надо пройтись поодиночке. Ты куда пойдешь?

– В магазин зайду, потом в банк.

– Какой, лопнувший?

– Нет, там недели две ясности не будет. В Сбербанк, коммуналку оплатить. А что?

– Да хорошо бы в такой банк, где ячейки есть.

– Ладно, в Облкомбанк зайду, это напротив. Ячейку снимать?

– Будет тебе хихикать. Просто сделай, что тебе нужно, и возвращайся. У парковых ворот они разошлись: Ираида Семеновна повернула налево, к площади, а Константин перешел дорогу и быстрыми шагами двинулся к автовокзалу.

Два дня они давали возможность приехавшим с Саньком топтунам выявлять преследователей. К вечеру второго дня сели в его машину и подъехали к гостинице. Здесь к ним присоединились топтуны Щукин и Тюрин. Ираида Семеновна спросила: «Ну, что?», на что Константин ответил: «Сейчас отъедем и посмотрим кино».

Машина встала у парка, и Щукин протянул Ираиде Семеновне телефон:

– Здесь все наблюдатели. Приметили кого-нибудь?

– Этот в музее был. Этот… где-то я его видела. Местный, наверное…

– Нет, квартиру в трехэтажном доме снимает. Оттуда очень хорошо просматриваются окна спальни и кухни.

– Значит, меня не только пишут, но и рисуют? Какая мерзость! Ой… это же Славка!

– Кто?

– Это мой племянник.

– Тогда понятно. Первый живет в гостинице, безусловно, действует вместе с вашими соседями. Когда вы с Костей ходите отдельно, этот расписной вызывает соседа, и они ведут вас, причем вы – главный объект.

– Почему вы так решили?

– Потому что следит за вами всегда этот расписной как более опытный.

– Расписной?

– Татуированный. Наверняка с уголовным прошлым. Вот этот, которого вы где-то видели, вместе с вашим племянником снял вчера квартиру в трехэтажке. По очереди сопровождают вас, когда вы выходите из дома. На Костю не реагируют, если выходит один, не ведут. Расписного заметили, вчера довели до гостиницы и расспросили о нем. Больше не следят. Я так понимаю, вас охраняют.

– Дайте-ка еще раз гляну… Точно, Седов.

– Кто?

– Это младшенький Димки Седова, моего одноклассника. Я его видела только младенцем, но знакомое что-то почувствовала сразу. Он на отца похож и на Сашку, брата. Вроде бы они у него оба школу милиции кончали. Ну, пионеры-тимуровцы! Всё, надо это дело заканчивать. Еще не хватало, чтобы эти дурачки пострадали.

– А как заканчивать?

– Я так понимаю, что грабили нас квартиранты?

– Скорее всего. Если предположить, что микрофоны установлены тогда же.

– Я уже говорила Косте. Перед поездкой в Москву у меня в зале кусок штукатурки над дверью отвалился. Я сама подштукатурила и кусок обоев приклеила. Микрофон за дверной наличник заложен. Значит, после моего отъезда. А после ограбления соседи бдительность повысили, мышь бы не проскочила. Скажите, за два без малого месяца отпечатки сохранились?

– Но ведь их снимали, когда обнаружили кражу.

– Я так думаю, снимали их на уровне человеческого роста. А все микрофоны приделаны выше. Кроме кухонного, который за навесным шкафом. Кстати, это идея! Придем домой и я вас попрошу назавтра перевесить шкафчик в коридор. По идее, квартиранты должны заволноваться и навязаться в гости, чтобы микрофон переставить.

– И что?

– Не в перчатках же они придут. Если те ставили в перчатках, то рядом с этим будут отпечатки.

– Ираида Семеновна, вам пора бизнес поменять. Открывайте детективное агентство!

– Я подумаю. Но имейте в виду: завтра я пойду в полицию. Так что, если что-то у вас незарегистрированное, прячьте.

Вечером в «Новостях» диктор суровым голосом сказал: «Наш корреспондент передает с Ближнего Востока». И далее последовали кадры из Эль-Бахижи с танками на улицах и горящими домами. Закадровый голос извещал, что длительные уличные беспорядки вынудили военных взять власть в свои руки. «Видишь, и без камня власти обошлись», – прошептал Константин. Саша услышал и кивнул вопросительно. Ираида Семеновна взяла у него из рук лэптоп, с которым тот практически не расставался, и напечатала несколько фраз, объясняя, за чем охотятся ее соседи. Саша забрал комп и принялся что-то набирать. Она подумала, что предстоит письменный диалог, однако, он просто показал ей экран. На нем висела эффектная фотография Сабахнура. «Ни фига себе!» – ахнул вслух обычно сдержанный Константин. Саша выделил текст под фотографией и выщелкнул перевод. В Амстердаме открылась грандиозная выставка алмазов, в числе которых впервые за 70 лет экспонируется знаменитый Сабахнур, с древних времен принадлежащий роду Нафуза. И сейчас его решил явить миру нынешний владелец, Абд Хади ибн Нафуз. «Родственник?» набрала она на клавиатуре. «И к бабке не ходи!» – вслух ответил Константин. Ираида Семеновна нашла визитку Коваля и послала СМС с адресом в интернете.

Назавтра Ираида Семеновна нагромоздила стеклянных банок на стол под навесным шкафчиком и открыла его дверцы. Звонок. Подмигнув мужчинам, она открыла дверь.

– Ираида Семеновна, у вас сахарку не найдется? Сели кофе пить, а сахар тю-тю. А я без сахара не могу!

– Конечно, Оля, проходи.

Они зашли на кухню

– У вас что, ремонт?

– Нет, просто шкафчик решила перевесить.

Она достала пакет.

– Ну что вы! Мне горсточку.

– Тогда держи банку, – Ираида Семеновна толкнула банку по столу в ее сторону. – Я отсыплю себе, а ты пакет с остатками заберешь.

– Вам помочь?

– Если у вас есть дрель, приму с благодарностью.

Пришел Витя с дрелью, просверлил стены в коридоре под шкафчик, помог повесить в кухне открытую полку. После его ухода Саша проверил кухню рамкой и показал на новую полку. Ираида Семеновна написала в блокноте: «Отсеките преследователей, я в полицию!», Саша переслал СМС топтунам. Она сунула банку в пакет, сказала: «Я в гости!» и вышла.

У ворот рынка рядом с ней остановилось такси. Увидев на заднем сидении Тюрина, села к нему. У полиции он высадил ее и поехал вниз, к гостинице.

В кабинете Шеметова сидела его жена, а полуторагодовалая дочь двигала стул по полу.

– Прекрасная дама, как тебя зовут? – присев на корточки, спросила Ираида Семеновна.

– Все мои дочки слишком на меня похожи, чтобы быть прекрасными, – сказал Шеметов.

– Ваня, никогда так не говори, даже в шутку. Если родной отец не любуется дочерью, кто будет ее любить? Машенька, папа шутит. Ты – самая красивая. Вот, мама подтвердит. Да, мама?

– Красивая-красивая.

– Вот так, ребята. Критикой можно забить самую-самую. Всегда найдутся доброжелатели, которые испортят ребенку настроение. Не укрепляйте их ряды. Слушай, Ванечка, у меня к тебе дело. Я вот баночку принесла. На ней отпечатки, скорее всего, той женщины, что в Майином рояле на щепку напоролась и перчатку порвала. Нельзя ли это оперативненько проверить?