Утятинская торговка

– А отец?

– Пил, наверное. Я его плохо помню.

– А другие этапы?

– Лошадка. Маме премию дали, и она на Новый год ее нам купила. Я в первый класс ходила, Томке три года было. Мама сказала: это вам двоим. Фиг там! Томка орала дурняком, как только я к лошадке приближалась. Мама сказала: будешь качаться, пока Томка в садике. Я приходила из школы и качалась до одурения. А Томка приходила из садика и опять орала. Она ее своими игрушками окружала, и не дай бог, если что-то сдвинуто. Мама попросила: ты большая, не трогай лошадку. Я пообещала и больше на нее не садилась. И вскоре лошадка пылью покрылась, и вынесли ее в эту кладовку. Третий этап: гитара. У нас в школе струнный кружок создали. Я туда записалась. Меня хвалили. Учитель мне гитару стал давать домой, чтобы я быстрее училась. Что тут было! Крику! Дайте мне гитару! Мама не выдержала, купила ей эту гитару. Учиться, она, конечно, не стала, только попробовала. Но учителю сказала: вы зачем Ире гитару даете, у нас же дома есть. Алексей Платонович спрашивает: Ира, ты зачем гитару просишь, ведь у тебя есть. Как стыдно было! Но мальчишка с нашего двора заступился: «Алексей Платонович, у нее сестра ненормальная. Она эту гитару из рук не выпускает, чтобы Ирке не досталась, и орет дурным голосом». Он с мамой поговорил, и мама запретила мне в кружок ходить: ты, мол, сестру позоришь. Следующий этап: шапочка. Я ее за семь рублей на рынке в Уремовске купила, когда меня на Искоже из учениц перевели. Зная Томкин нрав и мамину ей уступчивость, когда приехала домой, к соседке зашла и попросила: «Тетя Галя, пусть у вас шапочка повисит. Я, когда уезжать буду, ее заберу». Она Томку знала, взяла шапочку без звука. Домой вхожу – мама ужасается: как ты без шапки в такую лють! А Томка влетает: «Мама, она в шапке была, я в окно видела! Ярко-розовая такая, с кисточками! Жадина! Отдавай шапку!» Я за голову схватилась: «А где шапка? Томка, беги, она, наверное, во дворе с головы слетела!» Начали мы с ней препираться, кому шапку искать. Томка сумку мою трясет, шапку ищет. Ну, мама пошла во двор. Возвращается: вот, Ира, пока ты тут с сестрой препиралась, бродячие собаки твою шапочку утащили. Это ей соседка сказала.

– А сколько лет сестре было?

– Как раз шестнадцать исполнилось. Я ей косметичку в подарок привезла. Только она тогда не так называлась… не помню как. Белая такая, на молнии и со шнурочком в бегунке. С ними как с сумочками ходили. Она ее на пол бросила и ногами растоптала. Как мне ее жалко было! У меня такой не было…

Помолчали. Потом Ираида Семеновна виновато поглядела на Константина и сказала:

– Вот рассказываю тебе, а сама думаю: о каких мелочах толкую! Но ведь из мелочей наша жизнь состоит. Этапы и явления – это у великих. А у нас, мелких людишек – мелочи и происшествия.

– Получается, что такой твою сестру попустительство мамы сделало.

– Что выросло, то выросло. Я всю жизнь им деньги посылала, раз в месяц обязательно. Даже с ученических. Я знала, у мамы зарплата маленькая, а у Томки запросы большие. Но маме от этих денег ничего не доставалось! Так зачем я последнее отдавала! И до сих пор отдаю. Я ее вместе с мамой портила. А Томочка меня, работающую пенсионерку, умудрилась на старости лет в долговую яму посадить, зато сама с пятидесяти пяти на заслуженном отдыхе и особняк имеет. Вот эти предметы пусть мне напоминают, что Тимофеевым нечего делать в моей жизни. Взгляните: она из фотоальбомов вынула свои фотографии, а те, где ее нет, оставила: и бабушку с дедушкой, и маму с папой, и меня. И письма наши. Не интересуем мы ее. Ее только деньги наши интересуют. А Томка меня арабам продавала! Вот наши семейные реликвии, которые ей до фонаря. А я всю жизнь боялась обрастать вещами, потому что в любой момент она преследователей могла на меня навести, и мне предстояло бегство. С этих реликвий начнется мое обрастание бытом.

– Ира, а у тебя была когда-нибудь семья, кроме первого замужества и фиктивного потом?

– Было то, что сейчас называют гражданским браком, а фактически просто сожительство. С одним я жила четыре года, но когда он заговорил о детях, пришлось расстаться: детей я иметь не могла. Второму я сразу об этом сказала. Мы прожили шесть лет, но когда он предложил кого-нибудь усыновить, я отказалась, потому что, опасаясь преследования, не могла обрастать привязанностями. Я с ним из-за того же рассталась: почувствовала, что он мне дорог, и испугалась, что со мной ему опасно. После этого я длительных связей не заводила.

– А почему ты не боялась за мать и сестру?

– Так они с этими преследователями нашли общий язык. Томка от них не один раз деньги получала. Ладно, ребята, не будем о грустном. Сейчас спать. А завтра на рассвете выезжаем.

Назавтра они, проезжая по улице Курской и притормаживая на каждом углу, довольно быстро нашли ворота с кованым коньком. На соседних воротах у почтового ящика прочитали: Тимофеевы.

– Ничего домик, – спокойно сказала Ираида Семеновна. – Не хуже других. Давай сфоткаю.

Когда проезжали через центр Новогорска, она вдруг попросила притормозить и направилась к стоящему у тротуара микроавтобусу. Вернувшись, сказала:

– Повезло. Огородниковы домой возвращаются, так что вам в Утятин делать крюк не придется. Перегружайте мои сокровища к ним – и на Москву!

– Ира, мы еще увидимся?

– Конечно, Костя. Я ведь должна получить проценты от нашего предприятия.

Белая «Газель» затормозила у «нерусского дома». Ираида Семеновна пошвыряла коробки на крыльцо и, прихватив одну, стала подниматься по ступенькам. Навстречу ей выскочила соседка снизу, пышная армянка с очень заметной растительностью на верхней губе:

– Ирка! Приехала! А я как раз обед готовлю! Давай через двадцать минут ко мне! Такое харчо, слушай!

– Элла, я не одна…

– Родственников своих приводи, хоть они и зас…цы.

– Нет, не родственников. Гена там у меня.

– А про Гену могла и не говорить. Мы тут с ним так флиртовали, расскажем! Давай с Генкой приходи!

Ира открыла входную дверь и поставила коробку в угол.

– Ираида Семеновна! – вылетел из кухни с объятиями Гена. – Где вы пропадали! Я так переживал! А у вас тут коллекторы все вынесли: две пары серег, ноутбук, шубу, кожаный плащ…

– И нечего было переживать, Геночка. Где бы я ни пропадала, в Утятин обязательно вернусь. А барахло – дело наживное. Давай спустись-ка вниз и принеси с крыльца две коробки. А потом иди к Погосянам. Они нас на харчо приглашают. И скажи, я попозже подойду, душ надо принять. Такой у меня период в личной жизни: все-то я с полотенцем на голове в гостях.

Когда Ираида Семеновна вышла из ванной, дверь зала была распахнута и Тамара сидела в кресле, явно карауля сестру. Мельком взглянув на нее, Ираида Семеновна взяла крем и стала массировать лицо.

– Ну! И почему ты отключила телефон?

– От долгов скрывалась.

– И скрылась?

– Да куда ж они денутся. Долги всегда надо возвращать.

– Ты не представляешь, что я тут пережила! Они пришли… такие наглые… – при воспоминании о пережитом Томка стала задыхаться. – Они нас убить могли!

– Ну, не фантазируй. Коллекторские агентства действуют законными методами, это тебе не арабские террористы.

– Они твое барахло описали! А то, что подороже, забрали. Кстати, серьги старинные у тебя откуда? Никогда не показывала. А говоришь, денег нет.

– Да, серьги придется выкупать, это память.

– Ты серьги пожалела, а сестру нет!

– А чего тебя жалеть? Тебя ведь не забрали. И не заберут. Никому ты на фиг не нужна.

– Ты что говоришь?!

– Да правду я говорю. Ты вспомни всю свою жизнь, Тамара. И скажи, любил ли тебя кто-нибудь, кроме мамы? Чтобы несмотря ни на что, на всю жизнь? Любил, а не вожделел, когда ты моложе и симпатичнее была. И даже этих… вожделевших, вспомни, надолго их хватало? Твоя стервозность любого отвратит. А теперь, на старости лет, скажи, кому ты нужна?

– Ах, вот как ты заговорила! Ты, бесплодная! Всю жизнь мне тобой в глаза тыкали! Ирочка красавица, Ирочка умница, Ирочку султан замуж позвал! С твоей красотой и умом и султана не удержала, и образование не получила. Рыночная торговка! А я образование получила, сына родила и воспитала, он меня любит!

– Ну, сыну твоему лучше бы в детдоме вырасти, ты из него преступника воспитала!

– Это кто преступник, это Слава преступник?

– Конечно. Игроман и альфонс.

– Тетя Ира, ты выражения-то выбирай! С чего это я альфонс?

– Альфонс, племянничек, это тот, кто из женщин деньги тянет.

– Я у тебя хоть раз просил?

– Ну, значит, ты альфонс с менеджером в лице мамы. Только диплом твой мне в такие деньги встал, что можно было небольшой заводик прикупить. А я, между прочим, образование получала, работая, да еще маме своей деньги посылала, только ей они не доставались, все на Томку уходило.

– Хватит уже про образование брехать! – во все горло заорала Тамара. – Ничего ты кроме средней школы не кончала! Я проверяла!

– Ну, не ты проверяла, а твои спонсоры-бандиты. А диплом мой – вон в стенке уже тридцать пять лет лежит.

Томка кинулась к стенке и стала расшвыривать бумаги:

– Вот! Нет тут ничего!

– Томочка, ты просто такого не видела. Он у меня красный.

Славка поднял с пола диплом и прочитал, запинаясь:

– Наппельбаум. Это же не твой.

– И почему это он не мой?

Тамара вырвала у сына корочки и некоторое время всматривалась в текст:

– Ты что, фамилию поменяла? Они же тебя как Голенкову искали!

– Для того я и фамилию сменила, чтобы они меня не нашли.

– Ты еще о любви говоришь! А сама даже родным людям не сказала, что замуж вышла.

– А сколько раз меня родные люди продавали? Ты знаешь, альфонсик Славочка, что уже лет тридцать живешь на земле по чистому недоразумению? Тебя вместе с бабушкой и со мной должны были убить в Геленджике по маминой наводке.

– Хватит уже нести этот бред!

– Подождите, дамы. Это за что меня убить хотели? Мать, помолчи, я знать должен.

– Как мы в Геленджик ездили, ты, конечно, не помнишь…

– Отлично помню. Помню, как плакал, когда тебе вдруг шлея под хвост попала, и ты нас с бабушкой увезла.

– Через неделю отдыха я увидела этих арабов, что мой бывший муж прислал. Как они на нас вышли, ты сам догадайся.

– Ну, зная мамашку, не удивлюсь, что за денежки.

– Вот-вот. Адрес-то свой после двух переездов я от матери и сестры скрывала. А про поездку я ей не сказать не могла – вас ведь с собой брала. Я их увидела, когда почту смотрела. Они в регистратуру пошли. Я побежала за чемоданом, а мама не захотела без меня там оставаться. Ну, и уехали все вместе.

– А чего им бабку с внуком убивать? Тысячу раз они у нас были!

– Если бы они меня убили, пришлось бы их как свидетелей…

– Хватит твоей паранойи! Не собирались они тебя убивать!

– Тома, Ахмад умер месяц назад. Теперь я точно знаю, что им было нужно. Так совпало, что его обокрали как раз накануне моего побега. Так что этим мальчикам было поручено меня не просто убить, а сначала пытать. Если бы маму со Славкой взяли вместе со мной, их бы мучили тоже, чтобы мне язык развязать. Я бы им всё сказала, да не знала ничего: об этой краже мне поведали только два дня назад. Только одно тебе скажу, Тома: ты ведь тоже свидетель. Если бы они нас всех убили, то вернулись бы за тобой. Вот интересно: а Жорка их видел? Может, и его пришлось бы ликвидировать?

– Тетя Ира, это правда?

– Да чего я сочинять буду, в моем-то возрасте? Представляешь, как я жила последние сорок почти лет? Скрывалась от кровожадных бандитов, но что обиднее, от родной матери и сестры, которые за маленькие денежки им меня упорно продавали.

– Они же не знали, что все так серьезно…

– А слов моих они не слышали? Ладно, гости дорогие, меня ждут люди, которые ко мне относятся лучше, чем вы. Можно сказать, любят. Пошла я. А вы пока переваривайте пищу для размышлений.

Когда Ираида Семеновна вошла в кухню Погосянов, ее встретил хор голосов:

– Ирка! Все остыло!

– Ираида Семеновна! Жрать же охота!

– Ирочка, солнце мое! Какой у тебя вид возбуждающий! – это Роберт.

– Здравствуй, Ира! – а это уже Таисия, неизвестно как сюда попавшая.

– Ладно, поем харчо, потом поговорим.

После обеда она сказала:

– Докладывайте, агенты, как операция прошла, – все загомонили разом. – Сначала операция «Коллекторы».

– Значит, так, – начал Гена. – Когда Коля вошел, я обалдел. Ир Семённа, он такой представительный! Костюм-тройка сидит как влитой, наклеил усики, надел очки в металлической оправе. В руках легкая такая папочка с резиночкой. Хрен узнал, пока он рот не открыл!

– Боже, сроду я его в костюме не видела.

– А это Шурки, сына, свадьбишный, – пояснила Таисия.

– Взял он с собой Эдика-грузчика и Санька.

– Санёк? Он огромный, но добродушный.

– Ир Семенна, он тоже был в костюме. Это класс! Стоит в костюме, глядит добродушно в потолок и гудит под нос: «Буду резать, буду бить, буду резать, буду бить». Эффект ошеломительный! Это ему Коля сказал, что по Станиславскому, чтобы злодеем выглядеть, надо про себя злобные слова проговаривать. А он от стеснительности их вслух! И Коля так интеллигентно: поймите, мы все очень уважаем Ираиду Семёновну, мы понимаем, что ее обобрали какие-то проходимцы, но денежки счет любят. Поэтому мы стребуем с нее все до копейки. Если она скроется, стрелки переведем на вас. Сестрица ваша: почему это я должна за чужие долги расплачиваться? И тут Эдик наш, простой, как веник, влез: «А вы переведите стрелки на тех кровопийц, что её на деньги развели. Мы с них и деньги стребуем, и изуродуем как бог черепаху за нашу Ираиду Семёновну». В общем, довели ваших гостей до обморока. Это был театр! Не утятинский народный, а бери выше! Областной драматический. А может быть, Большой!

– Гена, в Большом поют и танцуют.

– А это и была песня!

– Ирка, я же просила меня с собой взять! Почему они понятых не взяли?

– Элла, это милиция понятых берет. А коллекторы – те же бандиты, только официально зарегистрированные. Генка, ты сам-то чем занимался?

– Да, Ген, тебе же поручили гостью за попку щипать, – вмешалась Таисия. – Ир, мы его на рынке теребим, а он молчит, как партизан. Может он вообще с ней… того?

– Скажешь тоже! Я, извините, Ир Семённа, поглядел на вашу сестрицу и понял, что этим её не обидеть. Поэтому действовал иначе: «Вы приехали младшей сестрёнке помочь?»

– Ой, Генка, ударил по самому больному! Теперь ты для нее враг номер один!

– Еще бы! «Вы до таких лет дожили, а убирать за собой не научились». И с Эллой Маркаровной перемигивался.

– Да, Ирка, обменялись мы с ним страстными взглядами. И в гости я его громким шепотом звала.

– Ира, я, как восточный человек, должен был его зарезать. Как сдержался, послушай! Говорю: вон Майя Станчиц, молодая симпатичная, мигай ей!

– Ты что, она приличная девушка, нашей театральной жизни не поймет, смутится и обидится.

– А она, между прочим, в нашем театре участвовала, – вступила Таисия. – Да не гомоните вы так, я только начало расскажу, а потом вы добавите. Думаешь, будет эта чёрт Катька дома сидеть, пока Гена над твоими родственниками измывается? Да я еще ей сказала, что в музыкалке настройщик работает, и у меня от него голова раскалывается. Она явилась к вашей приличной Майе. Представляешь? Ну да, культурная еврейская девушка. Библиотека, рояль, салфетки, манеры. Ни послать, ни глаз подбить. И наша Катя, которая матом не ругается, она на нем разговаривает. Явилась к ней: ах, какой рояль, это же Беккер!

– Что, действительно Беккер?

– Надо думать, не «Красный Октябрь», проконсультировалась. Навязала ей настройщика. Та: мне на работу, да соседи будут возражать. Эта: я подежурю, с соседями договорюсь, а Ираида уже согласна. Та: хорошо бы, мы тут заседание клуба любителей искусства собираем, памяти Коневича. Эта: а что, он умер? Какая неприятность!

– Что, в самом деле, так сказала?

– Это для прикола, она без этого не может. А про Коневича у нас каждая собака знает. Ну, явилась в чужой дом, настройщика привела. Он по клавишам барабанит, она чебуреки жарит…

– Почему чебуреки?

– А она всегда чебуреки жарит, когда с Геной подерется. Он их терпеть не может.

– А в чужом доме-то зачем?

– Да по инерции. Потом спохватилась, а их уже полведра. Стала настройщика угощать. Из свиного фарша… еврея…

– А он что?

– Да ничего, ел. Она ему за это время сплела трогательную историю, что она незаконнорожденная дочь Майиного папы, и что они каждый месяц первого числа ездили с бедной мамой в Уремовск за пособием от блудного отца, и Майина мать дарила ей что-нибудь из старых вещей дочери. А она глядела на этот рояль и страстно хотела научиться играть. Рояль этот, кстати, Майя вместе с квартирой у Левиных купила. Он на этом месте с XIX века стоит. Ну, настройщик стал дальше барабанить, а она по соседям пошла. Всех угощает культурно, будто в самом деле дочка Станчицев: «Майя Александровна приносит извинения за причиненные неудобства. Примите это угощение в знак прощения…» Соседи угощаются, говорят «что вы, что вы, искусство – это святое!», хоть головы у всех болят. Вот, Консуэлку умудрилась даже на литературный вечер пригласить…

– В чужой дом?

– Да, Катька у нас такая. Вечером собрались любители Коневича… Дальше, наверное, Консуэлка расскажет…

Это полное имя Эллы – Консуэло. Кроме Таисии, ее никто так не звал. Элла замахала руками:

– Таисия здорово рассказывает, пусть говорит!

– Таиска, ты с ними тоже заседала?

– Да не, где уж мне. Но есть источник информации – Огородниковы у нее были. Нина Ивановна на скрипке играла, Сергей Петрович на рояле аккомпанировал. Катька в платье с белым воротничком, ну чисто гимназистка. Ни разу не прокололась. Разливала всем чай, декламировала «Последний луч угаснувшего дня» и «На озере туман». Консуэлка принесла слайды со старинными видами Конь-Васильевки, фотографию хора Коневича, их Рубен из Москвы привез. Культурное мероприятие! А назавтра Консуэлка баб с рынка пригласила песни петь. Тут уже и я пришла. И Майю по-соседски пригласили. Катька три раза запевала «По Дону гуляет». Вот мука-то!

– Почему мука?

– А ты пения Катькиного не слышала? Ей не то, что медведь на ухо наступил, а целое семейство на обоих ушах топталось. И голос громкий, противный…

– А Майя как?

– А Майя хорошо поет. Голосок слабенький, но приятный. Стали когда прощаться, Элка спрашивает: что напоследок споем? А Майя: Катя, спойте еще «По Дону гуляет»! Элка говорит: «Майя, я думала, вы культурная девушка, а вы мазохистка!»

– А как соседи терпели этот ваш кошачий концерт?

– Они от него балдели! Тамарка попробовала во дворе возбухнуть, а Потылиха из второго подъезда ей: что это вы тут свои порядки устанавливаете, у нас почти каждый вечер люди собираются, культурно отдыхают, и никто им не мешает.

– Потылиха?!!

– Ну да, она в эти дни даже ребятишек от дома не гоняла.

– Каких ребятишек? В нашем доме ни одного нет.

– Катька из пятиэтажек позвала. Говорит: дети, вы умеете играть в штандер? Мой Витька рассказывает: мы сегодня целый день с девчонками в штандер играли, я раз двадцать мячом по крыше попадал. Я ему говорю: как можно на железную крышу мяч закидывать, это же грохот какой! А он: ба, я же со стороны Ираиды Семенны! В общем, получили твои по полной!

– Друзья мои, всем моя благодарность. Как провожу гостей, выкачу бочку вина и соответствующую закуску. Достойно проводим мои утраченные иллюзии!

Гости вышли из квартиры и пошли к выходу. Ираида Семеновна повернула к лестнице. Провожавшая гостей Элла придержала ее за руку:

– Ирка, а как ты будешь кредиты погашать?

– Постепенно, Элла. Да не гляди ты так! Деньги – это не главное!

– А что еще может быть главнее денег? В нашем-то возрасте.

– Любовь и дружба, Эллочка.

– Э, что такое дружба, если денег жалко! Послушай, мы тут с Робертом посоветовались и решили дать тебе денег. Немножко, около 90 тысяч. Они у нас лежат так, на всякий случай. Проценты свои выплатишь, товар за наличные возьмешь. Легче станет. Начнешь понемногу копить. Когда сможешь, вернешь.

– Спасибо, Элла. Ты… вы настоящие друзья. Но… нет! То, что на смерть отложено, я никак взять не могу, бог накажет.

– Возьми, Ирка!

– Нет, Элла. Да не переживай ты так, мне родственники обещали помочь.

– Эти? Да они у ребенка хлеб отобрать готовы!

– Нет, это один мой дальний родственник.

– Что-то я других твоих родственников никогда не видела…

– Он дальний. Человек одинокий, но деньги у него есть.

– Ну, смотри, Ирка. В случае чего, мы рядом.

– Спасибо, Элла!

Поднимаясь по лестнице, Ираида Семеновна услышала скрип: это закрылась дверь ее квартиры. «Интересно, что они слышали?» – вяло подумала она, но обдумывать это не захотела. А захотела она спать. И прямо от входа отправилась в спальню. Вышедшей из зала Томке она сказала:

– Не шумите, я спать буду!

И закрыла за собой дверь.

Сквозь неглубокий дневной сон она слышала, как Томка шаркала по коридору, хлопала дверьми и кашляла.

Через сорок минут она проснулась и вышла на кухню. И остолбенела, глядя на кучи грязной посуды на столе и в мойке. Потом привалилась к дверному косяку и захохотала. На ее смех прибежали Тимофеевы.

– Ну, ты со своими пьянками чокнулась совсем. Чего ржешь?

– Похоже, что пьянки тут без меня проходили. Томочка, а посуду мыть за собой ты не пробовала? И вообще, дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?

– Ты что, нас гонишь?

– Ни в коем случае. Можете и завтра уехать.

– Господи! Родная сестра гонит меня из дома! Спасибо, мама не дожила! А ты не подумала, что мы – твои единственные родственники?

– Да нет. Оказывается, есть и еще родня…

– Вот отчего ты так развоевалась! Конечно, новый родственник обещал тебе денег дать. А мы что…

– А вам из меня тянуть больше нечего. Я вам все, что имела, отдала. Если хотите, могу долги уступить.

– А ты, сестренка, не подумала, что этот родственник мне тоже не чужой? Почему все тебе?

– Ну, попроси и ты у него на новую машину. Вдруг даст?

– И попрошу! И на тебя глаза раскрою!

– Флаг в руки! – Ираида Семеновна хлопнула дверью спальни.

Деньги, всё деньги! Переодеваясь, она думала: ведь собиралась сказать сестре, что она все знает о ее новом доме, об обмане с игроманией Славки, что травмы у него были не от похитителей, а от ДТП. Почему не сказала? А бесполезно: сестре скоро шестьдесят, в таком возрасте не учат. Как там: в тридцать лет ума нет – и не будет? Значит, нужно было расстаться еще тридцать лет назад. Но мама… И ведь какая изобретательная Томка: ни на какую другую удочку ей бы не удалось столько выманить.

Зазвенел оставленный в прихожей телефон. Полуодетая, она вышла и схватила трубку. Звонил Коля Тарасов, спросил, как она оценивает его наезд на родственников.

– Они оценили, Коля. Едва ли не лужей под ногами.

– Вещички твои у меня. Хотелось бы побыстрей от них избавиться. Кстати, серьги… моя Машка от них ошизела. Ты уж извини, но пришлось даже взять их в Уремовск и показать оценщику. После этого она от меня отстала. Ты хоть знаешь, сколько они стоят?

– Представления не имею. Но вообще-то Наппельбаумы были очень небедные.

– Ира, если захочешь их продать, имей в виду цену, которую назвал он, но проконсультируйся, по крайней мере, еще с кем-то: мог и занизить, он ведь сразу предложил мне их ему уступить.

– Если уж совсем прижмет, продам, но не хотелось бы.

Ираида Семеновна подумала: если продавать, то Наппельбауму, это ведь его прабабушки серьги. Он и цену даст реальную. Никогда не носила их, а расстаться жалко: память об Аркадии Борисовиче.

У выхода она остановилась, открыла одну из коробок, вынула гитару, сунула ее в большой мешок для мусора и, прихватив освободившуюся коробку, стала спускаться по лестнице.

В музыкальной школе она захватила Сергея Петровича уже у выхода.

– Ты же знаешь, Ира, я клавишник. Вот у нас новый струнник Андрей, кажется, он ремонтирует инструменты.

Спустились в полуподвал, где был класс струнных инструментов. Бородатый Андрей повертел в руках гитару:

– Удивительно, такой старый инструмент, и так прилично сохранился. Лет сорок, поди?

– Почти пятьдесят. Вы можете ее наладить?

– А чего тут. Сейчас протру и струны натяну. Даже подклеивать почти ничего не надо. Хоть и фабричная гитара, но ленинградская, Луначарского, не хуже иных от мастера.

Домой Ираида Семеновна вернулась с гитарой через плечо. Томка глядела изумленно. А она закрылась в спальне, села на кровать, сделала несколько аккордов, сыграла «Светит месяц», а потом запела:

– Ах, зачем в саду

Зацвела сирень,

Я в тоске хожу,

Думу думаю.

Что за доля мне

Злая выпала,

Что живу одна

Одинешенька.