Повесть без начала и конца

В следующее воскресенье мая мы с Сашкой поехали на велосипедах за черемухой. День был солнечный, настроение хорошее – скоро конец учебного года! Мы ехали в Озёрки; там вдоль дороги всё бело от черемух, я видела это из окна автобуса, когда мы с мамой ездили к бабушке Мане.

Когда кто-нибудь приезжий слышит от нас название Озёрки, всегда переспрашивает и поправляет:

– ОзеркИ! – с ударением на последнем слоге.

Но мы знаем, правильно – Озёрки, ударение на Ё. Озёрки – это маленькие-премаленькие озерца. Их там полно. С Озёрок начинаются подъем в сторону Девятин, дорога идет то круто в гору, то вниз, но больше в гору. На велосипеде ехать дальше трудно, а до Озёрок нормально. Мы с Сашей ехали и пели во все горло:

Трудно было человеку десять тысяч лет назад —Он пешком ходил в аптеку, на работу, в зоосад.Он не знал велосипеда, слепо верил в чудеса,Потому что не изведал всех достоинств колеса….

А солнце у нас на спицах! И синева на головой – как в песне. Ветер нам в лица, обгоняем шар земной…

Даль-даль-даль-даль,Даль-даль-даль-даль!

В Озёрках и правда – черемух видимо-невидимо! Обратно ехать еще веселей, хоть незаметно, но все-таки под гору. Можно вообще педали не крутить! Разгонимся и ноги в стороны расставим. Ветер в ушах свистит, перед лицом огромные букеты черемух к рулю привязаны, от запаха голова крУгом. И снова переглядываемся, улыбаемся друг другу и поем во все легкие:

Ветры и вёрсты,Убегающие вдаль,Сядешь и простоНажимаешь на педаль.Даль-даль-даль-дальДаль-даль-даль-дальДаль-даль-даль-дальДаль-даль-даль-даль

В поход мы после окончания учебного года пошли, но все было не так, как мы планировали. Собрались не все: пятеро мальчишек и четырнадцать девчонок. У остальных нашлись уважительные причины. Дураки! Мне бы никакая причина не показалась уважительной для того, чтоб пропустить это мероприятие. Конечная цель нашего путешествия – Анненский Мост. Пятьдесят километров. Почему именно туда, мы не спрашивали. Мы мечтали, как будем строить шалаши для ночлега, как будем спать в походных условиях, готовить еду на костре и сидеть в ночи вокруг костра под яркими звездами.

Сначала Алевтина сказала, что до Белого Ручья мы поедем на автобусе. Ну, ладно, это еще куда ни шло, первые двадцать километров на самом деле не так интересны, идти с рюкзаками по асфальту – ничего приятного, а другой дороги туда нет. Но получалось, что в Белом Ручье ночевки у нас точно не будет.

Вывалившись из автобуса, мы по песчаной дороге пошли в сторону Анненского. Здесь мне были знакомы все повороты, все дороги, здесь жила моя бабушка Маня. Я и с Сашкой к бабушке ездила, и с Леркой. Если свернуть направо и подняться в гору по лесной дороге, а там пройти бором около километра, то выйдешь на крутой песчаный берег канала. Можно спуститься на берег и искупаться, но вода там коричневая, как какао, оттого что часто проходят суда, да и дно резко обрывается вниз – сразу глубина. Бабушка не разрешала там купаться – суда шли часто, выйдет из-за поворота, не успеешь доплыть до берега, тем более, что плавали мы так себе, по-собачьи.

Спуститься вниз тоже можно только в одном месте, этот берег обрывист и подходит к самой воде, оставляя только узкую песчаную полоску. Когда стоишь внизу вплотную у отвесной стены и в это время проходит теплоход, то волна от него накатывает до самых твоих ног. А лучше всего сидеть на высоком берегу и махать руками проходящим судам. Канал здесь неширокий, вполне можно разглядеть лица людей. Тебе в ответ всегда кто-то помашет: матросы с сухогрузов, или пассажиры с белых трехпалубных теплоходов.

А купались мы в небольшом лесном озерце, когда возвращались в поселок другой дорогой. Только иногда там надо было пересидеть в укромном месте и выждать, чтоб ушли мальчишки, которые тоже любили это озеро. Один раз мы с Сашкой лежали за горкой часа два, как партизаны и смотрели на троих купающихся мальчишек. Один из них был Вовкой Скворцовым, бабушкиным соседом, а двоих мы не знали. Они разожгли костер и грелись у него накупавшись, а мы все лежали в траве и смеялись, когда Вовка с друзьями стали мочиться в костер чтоб потушить.

Сейчас мы миновали Депо, Медвежку и шли по дороге, медленно поднимающейся в гору. Первый привал у нас был через километров двенадцать-тринадцать, за паромной переправой в Волоков Мост. Он так называется потому что там раньше суда перетаскивали волоком между реками Талица и Вытегра. Потом построили Мариинскую систему, а теперь там шел канал Волго-Балт.

Выбрали поляну на горке в стороне от дороги и достали из рюкзаков хлеб, яйца, соленые огурцы, лимонад.

– Ребята, кто с нами строить шалаш!

– Алевтина Ивановна, давайте здесь устроим ночлег!

Алевтина пыталась возразить нам, что ночевать мы здесь не будем, но Генка с Максом и Гришкой уже вбивали колья в землю, мы подтаскивали им ветки и прутья, плести шалаш. А потом они обещали сделать такой же для нас. Рядом свой шалаш строили Карп и Сазан – Карпов с Сазанковым. Какие-то девчонки тоже таскали им материал. Алевтина надрывалась:

– Оставьте свои шалаши! Прекратите! Мы идем дальше! Так! Если вы сейчас же не подойдете ко мне, поход прерываем, возвращаемся домой!

Мы нехотя взяли рюкзаки, с сожалением оглядываясь на каркасы наших жилищ, осталось только накрыть толстым слоем веток и готово! Алевтина вывела нас на дорогу и через пару километров мы на автобусной остановке:

– Сейчас будет вечерний автобус на Анненский, мы доедем на автобусе.

Мы разочарованно заныли:

– Ну-у-у-у!!! Опя-а-ать на авто-обу-се-е!

– Ну, что это за похо-од?

– Ну, Алевти-и-ина Ива-анна-а! Ну чего мы так торопимся в этот Анненский? Ну, давайте где-нибудь переночуем в лесу-у! А завтра в Анненский.

Но Алевтина сжала губы и молчала. Мы загрузились в подошедший автобус. А в Анненском нас ждал еще один сюрприз – мы будем ночевать в здании школьного интерната и ужинать в столовой – никаких шалашей там или пещер, никаких костров. Тетка-завхоз бросила нам тюфяков и подушек, по количеству путешественников, Алевтина скомандовала:

– Мальчики стелите себе тюфяки к той стене, а поверх их свои постельные принадлежности; девочки – сюда, в этот конец зала. Я буду здесь же, с вами.

Мы вообще приуныли, настроение испорчено. С кислыми лицами стелили матрасы и раскладывали вынутые из рюкзаков байковые одеялки. Выглянули из окон нашей огромной спальни и увидели перед школой большое футбольное поле. Ребята позвали:

– Девчонки, пошли в футбол играть!

Мы скатились по лестнице и разделились на две команды: пять мальчишек и двенадцать девочек. Алевтина – судья. Гришка пытался объяснить нам, что так нечестно, но мы на пальцах доказали им, что как раз все честно: у них опыт, мы ни разу в футбол не играли. И вообще, они сильней и бегают быстрей.

Никакие правила, с которыми нас на скорую руку познакомили, мы конечно, не соблюдали, но все равно, первый тайм проиграли всухую, с огромным счетом.

Мальчишки носились по полю с мячом, обходя нас и пасуя друг другу. Понимая, что нам у них не выиграть, хотя нас чуть ли не втрое больше, мы пошли на крайние меры. Трое, повиснув на Гришкиных руках, держали его в воротах, по двое на Генку с Максом, а остальные вели мяч к вражеским воротам, отпихивая Карпа с Сазаном руками и ногами. Возмущенные крики мальчишек, наш хохот и вопли… мы сравняли счет и победили! Алевтина тоже смеялась с нами.

– Давайте еще разок!

– Да ну вас! Это не футбол, а черт-те-что! – возмущались проигравшие.

– Ну ладно вам! Давайте играть в черт-те-что! Зато весело!

Мы еще раз сыграли с мальчишками, но тут уже дошли до полного непотребства. Мы просто бегали с криками по полю, одни из нас утаскивали Гришку-вратаря из ворот, другие теснили Генку, Макса и Ваньку с Колей, третьи забивали, а иногда просто закидывали мяч в ворота руками. Казалось бы, должны были устать, но в зале еще долго не могли успокоиться и кидались подушками. Голос Алевтины потонул в наших криках, она, пытаясь нас упокоить, встала посередине зала, но мы успокоились только тогда, когда брошенная кем-то подушка сшибла классную с ног. Тут уже наступила тишина, мы улеглись.

Утром после чая с хлебом и маслом мы пошли к шлюзу св. Анны на старой Мариинке. Экскурсия? Учебный год закончился, нам уже не хотелось слушать ничего.

– Село Анненский Мост упоминается в летописях датированных…, как АннИнский Мост, и возникло в результате слияния трех…

– Антошина, отойди от края!

– …история Анненского Моста, уходит в 4—5 тысячелетие до нашей эры, это подтверждают проводимые археологические раскопки Кемских курганов…

– Черенков и Олехнов, вы куда отправились? Вернитесь!

– … о полноценном соединении волжских вод с балтийскими давно мечтал царь Петр I. В 1711 году Петр I сам лично исследовал водораздел между Вытегрой и Ковжей, мечтал о соединении их, встречался с местными крестьянами в селе, которое позднее стали называть Петровским. Мы вчера проезжали через него…

– Да, Тамеева, если бы вы вели себя, как следует, не потратили столько времени зря, мы бы прошли и остановились там, а не проехали!

Алевтина в конце концов объявила нам, что через час автобус, и мы возвращаемся в город. По домам. Мы разобиженные, не разговаривали с ней всю обратную дорогу. Между собой шептались о том, что она с самого начала знала, что мы пойдем всего лишь на одну ночь. У нее так и задумано было, а к чему придраться, чтоб на следующий день вернуться, она бы нашла в любом случае. «К мужу и сынку торопится», «Лучше бы сами, одни в поход пошли, чем с ней…» ворчали мы шепотом.

Школьная пора, и при всякой погоде

Пропадали пропадом мы во дворах.

Через года слышу мамин я голос.

Значит, мне домой возвращаться пора.

Женя – Саше: август

«…Как быстро лето кончилось, да?

Скоро в школу. Ты хочешь? Ты на рисунке ошиблась, нарисовала меня в гольфах, а я, наверное, 1 сентября в чулках пойду. У меня нет белых гольфов. Колготки у меня зеленые, да и те все зашитые – я их в деревне порвала об изгородь.

Саш, я маме рассказала про шпиона, а она почему-то испугалась, но вовсе не за наш город. Она начала расспрашивать, как он выглядел, да что мы ему сказали, и строго настрого запретила подходить к незнакомым мужчинам. И следить за ним запретила.

А мне все-таки хочется 1 сентября!

Здорово, что мы будем учиться в новой школе, правда?

Спасибо за рисунок и за песню «Там за рекою».

Я тебе на конверт пришила веточку калины. Это потому, что уже почти осень. Только ты ее сними и в воду поставь, чтоб не завяла…»

В конце августа мы с Сашей гуляли по нижней аллее, что идет вдоль реки от милицейского к каменному мосту, в сторону бани, а на берегу стоял мужчина с удочкой. Рядом с ним на траве лежала сумка на длинном ремне. Был он какого-то не здешнего вида. Не знаю, что, но что-то неуловимо выдавало в нем приезжего. Мы остановились посмотреть, кого он там ловит, кого на крючок насаживает, и тут он с прибалтийским акцентом сказал:

– Девочки, давайте я на крючок печеньку насажу и буду вас ловить!

Мы засмеялись и убежали. По дороге догадались, что он, наверняка, вовсе не рыбу тут ловит, а высматривает все секретные объекты нашего города.

– Ты заметила, как он не по-нашему говорит? Это, точно, иностранный шпион! Наверное, у него в сумке чертежи нашего шлюза и водосброса. Ведь говорят же, что если сбросить бомбу на водосброс, то весь наш город затопит и смоет в Онего!

Мы решили разработать план, как вывести его на чистую воду и сдать в милицию. И нам, может быть, дадут медаль! Но когда я рассказала об этом шпионе маме, она всполошилась и запретила нам подходить и разговаривать с любыми дядьками.

Нашу восьмилетнюю школу №2 объединили со средней №2, а здание бывшей восьмилетки отдали под детский дом, который перевели откуда-то в наш город. Мы теперь стали учиться в большом старинном белом здании. Раньше, еще до революции в нем была Женская гимназия, в советские годы стало педучилище, а потом, как раз в тот год, когда мы родились, сделали среднюю школу. Она стоит напротив Парка культуры и отдыха, через дорогу. Парк густой, на большой перемене старшеклассники бегали туда курить.

Нам очень понравилась школа, с высоченными потолками, с широкой каменной лестницей на второй этаж, прямо в актовый зал. В школе было много зеркал. Высокие, в белых рамах они стояли почти в каждом проеме между классами, кроме левого коридора, в котором и находился наш класс – кабинет химии. Это левое крыло было самом унылым и темным. Но мы не переживали, потому что нам приходилось все время кого-то пускать сюда на урок, а самим ходить по школе, по другим классам. Сидим на перемене, вдруг дверь открывается и кто-нибудь вваливается:

– Кыш! У нас химия! Дуйте в наш, в 10 «Б»

Детдомовские, что жили теперь в нашей бывшей восьмилетней, тоже ходили в нашу школу. К нам в класс пришли двое: Лиза Золотарь и Володя Новиков. Лиза черноволосая и черноглазая, с ямочкой на подбородке, похожа на цыганку. Наши девочки рядом с Лизой смотрелись малолетками – у нее была большая грудь, попа тоже, но Лиза выглядела не полной, а взрослой. Высокий и симпатичный Володя все время молчал, не смеялся, не улыбался, лицо его было каким-то неподвижным. Он сидел с Лизой на последней парте у двери, и когда я оглядывалась, часто ловила его взгляд на себе.

Мы с Сашкой сели у окна на третьей парте. За окном школьный огород, напротив наших окон яблони и грядки с клубникой. Лерка с Валей тоже на третьей парте, но в среднем ряду.

Ситниковцы не общались ни с детдомовскими ни с интернатскими, а нам Лиза понравилась, мы уже успели с ней подружиться. Приходили не раз к ней в д/дом, но нас туда не пускали. Лиза выходила и мы сидели долго напротив дет/дома в беседке в заброшенном саду. Разговаривали. Расспрашивали, как они живут, как вообще всё там у них, где у нее родители. Про родителей она ничего не рассказывала, сказала только, что их нет. Вообще, она была взрослая по сравнению с нами. Говорила, что закончит восемь классов и пойдет в училище или в техникум, надо скорей работать, зарабатывать деньги.

Как-то она спросила, нет ли у нас чего-нибудь, она есть хочет. Я позвала ее к нам ужинать, но она твердо отказалась. Вообще отказалась приходить, и ко мне, и к Сашке, и к Лерке. Сказала, ни к чему это. Мне показалось здоровским, что она такая самостоятельная и взрослая, и я сказала, что хочу с ней поменяться на недельку, она к нам, а я в дет/дом, а Лиза посмотрела на меня строго и сказала:

– Дурочка ты, Женя. Ты даже не знаешь, какую глупость ты сказала.

Женя – Саше: ноябрь

«…Что-то я давно тебе не писала. И от тебя не получала. Ты дневник ведешь? Я в дневник месяц ничего не записывала с 14 октября, в общем, с того дня, как в комсомол вступила. Кажется, я твоего вступления в комсомол прошлой весной ждала больше, чем своего. Тогда был юбилей Ленину – 70 лет, вас принимали торжественно, а нас как-то тихо. Приняли и приняли.

И в школе мне что-то уже надоело, хочется обратно в лето.

Давай сегодня или завтра сходим к Лизе в больницу? Новиков сказал, что у нее язва желудка, она пролежит недели две.

Отнесем домашнее задание, уроки там с ней сделаем. Ладно?»

По утрам за мной заходили Саша с Валей, а мне так не хотелось вставать! Бабушка начинала меня будить минут десять восьмого:

– Вставай, самовар вскипел!

Но как только она выходила из комнаты, я снова закрывала глаза. В семь сорок она прибавляла на радио громкость, начиналась «Пионерская зорька» – я лежала и пыталась доспать. С окончанием «Зорьки» открывалась дверь, и заходили Валя с Сашей, теперь, когда мы перешли в другую школу, я стала жить к ней ближе всех, на полпути от Сашиного дома.

Бабушка заглядывала снова:

– Бесстыжая! Вон уж девочки за тобой зашли!

Я вскакивала, натягивала форму, бежала к умывальнику, мочила под ним кончики пальцев и протирала глаза. Опять скрывалась в комнате, хватала портфель и выскакивала за дверь, на ходу надевая куртку,

– Куда ты без чаю? Я уже и песок положила! Булки хоть откуси!

Иногда я выпивала глоток чаю на ходу, а чаще бабушкин крик ударялся о захлопнувшуюся дверь. Я по пути открывала дверь в кладовку, черпала пару горстей клюквы из корзины в карман и убегала. По осени, куда бы мы ни шли: в школу, гулять, в кино, мы набирали полные карманы клюквы. Семечки в бумажных кульках на базаре у бабок стоили пятнадцать копеек, да и мусору от них было много, а клюква у всех была бесплатно дома, наношена на зиму по несколько ведер.

Валька шипела:

– Если ты не будешь раньше вставать, я перестану за тобой заходить!

Я давала слово к их приходу быть готовой…

Женя – Саше: декабрь

«…Ты еще не написала книгу? У меня фантастика не пошла, я не знаю, как продолжать. Начала другую. Вчера дала прочитать Лерке одну главу, а она посмотрела на меня, как на глупую, и наговорила всего, она же не знает ничего, что будет дальше.

Не буду ей больше давать читать.

Лерка хочет, чтоб на новогоднем бале-маскараде мы были Феями! Сшить длинные пышные платья. Можно из марли, и потом их покрасить. Можно зеленкой – Фея лета, или марганцовкой – Фея весны. Здорово! А Фею зимнюю можно оставить белой. Или синькой подсинить. Ты будешь Феей?

Заходите завтра с Валькой, я встану раньше! Честное комсомольское!»

Писать мы с Сашкой и Леркой не перестали, но решили, что рассказ – не наш жанр. Там всего не расскажешь, надо писать сразу повесть! Сначала я задумала фантастическую повесть про космические корабли, про другие планеты, но я не могла придумать ничего нового, получался винегрет из того, что я прочитала в книгах у Сашки. У них дома было много книг из «библиотеки фантастики и приключений».

Потом я решила написать повесть о девочке – моей ровеснице. И дала Лерке прочитать главу из нее, где описано было, что у девочки брат старше ее на полгода. Лерка только начала читать и сразу сказала:

– Так не может быть. Самое малое, он должен быть старше ее на 9 месяцев!

Но она же не знала, что у меня в повести была интрига – в конце бы выяснилось, что брат приемный, усыновлен их мамой. Я была уже не дурой, но допустила такую ошибку в сюжете – сделала разницу в полгода у брата с сестрой. Я не стала объяснять Лерке, что брат не родной и все такое. Просто отобрала тетрадь.

Наверное, в этом сюжете я воплощала своё тайное желание иметь брата. Старшего. Который бы меня защищал. От кого защищать – я не знала, но мне не хватало папы или, хотя бы старшего брата. Папу не вернешь, брата – старшего, так же невозможно заиметь, и по вечерам в постели я мечтала: а вот бы мама встретила какого-нибудь мужчину. У которого умерла жена. А у него бы был сын – старше меня на год, или бы ровесник. И я придумывала этого брата и придумывала ему имя. Пусть его зовут Саша. Или Сережа. Или, пусть его зовут как угодно, но только пусть он будет!

Но мама ни за кого замуж не собиралась, и я придумывала себе брата в своей повести.

Перед новым годом мы начали шить с Леркой себе платья. Саша не захотела быть Феей, тем более, что она не собиралась на новогодний бал, они с мамой куда-то уезжали.

Марля в аптеке стоила недорого, мы купили по большому куску, и мама помогла нам раскроить платья с широкими длинными юбками. Мы шили у нас, на ножной швейной машинке. С изнанки собирались пришить по два кольца из алюминиевой проволоки, чтоб юбки были пышными. Зеленка окрасила мое платье хоть и неровно, разводами, но в красивый зеленый цвет, а вот Леркино платье из ожидаемого розового получилось рыжеватым. Она решила, что будет не весна, а осень и нашила на него листьев из цветной бумаги: красных кленовых, желтых березовых, зеленых дубовых… На моем зеленом платье были бумажные цветы. На головы мы сделали колпаки с вуалью, так же украшенные под лето и осень.

В школе так же висело объявление, что вход на бал только в костюмах. Мы с Леркой ждали праздника! В этом году мы уже шли на бал старшеклассников: только восьмые, девятые и десятые! Мелочь, вроде семиклассников и тем более – шестиклассников не пустят, у них будет отдельный праздник. Идти в наших платьях по зимней улице три квартала было невозможно, поэтому мы понесли наряды в руках. В нашем классе на партах лежали кучами пальто, вдоль стены – валенки и бурки. Мы с Лерой переоделись и расправили на себе проволочные каркасы под юбками. Ситниковцы были нарядны, Светка в кружевной блузке с юбкой, Абрашина в ярком платье из панбархата. Они с улыбочкой переглянулись между собой и вышли из класса. Настроение у меня начало портиться. Мы с Леркой поднялись по широкой лестнице и не встретили НИКОГО, кто бы был в костюме. В актовом зале тоже не увидели ни одного костюма. Посередине стояла елка, а вокруг был полный зал красивых нарядных старшеклассников и таких же красивых, веселых учителей. Только мы – две Феи-дурочки.

Все взгляды были устремлены на нас, но в них не было восхищения, как мы ожидали. Поднятые брови, широко раскрытые глаза, улыбки. Я почувствовала себя в этом крашеном зеленкой платье из марли полной идиоткой и стала подталкивать Лерку обратно к выходу:

– Я не буду в нем. Пойдем снимем.

– Мне нечего надеть, не в форме же идти сюда.

Мама моя, как будто знала, велела мне пойти в школу в трикотажном сером платье черными звездочками. Платье было ее, оно мне нравилось давно, и мама к новому году ушила его на меня и укоротила подол. А у Лерки платья не было никакого. Она на уроки ходила в школьной коричневой форме, а после школы – в юбке и клетчатой рубашке. Больше у нее не было нарядов.

– Лер, ну лучше иди в форме.

– Нет, не лучше. Давай останемся так! Все привыкнут и перестанут пялиться. Ведь красивые же платья!

– Нет, Лер, я не могу, я сниму.

– Я тогда пойду домой.

Я чувствовала себя предательницей, но на бал хотелось, я переоделась в свое платье и, проводив взглядом Лерку, уходящую из школы и уносящую подмышкой скомканное платье Феи Осени, побежала наверх к одноклассникам. Музыка, веселье, смех. Новый год!

Весной в нашем магазине, когда я покупала хлеб, вместо сдачи с рубля мне дали лотерейный билет за тридцать копеек. Бабушка долго ворчала на продавца Тонюху и на меня за то, что я дала себя обмануть, что ей бы уж ни за что не всучили этот билет, что деньги выкинуты на ветер. Но, когда в газете принесли таблицу розыгрышей, вдруг оказалось, что билет выиграл сорок рублей. Я сразу заявила, что выигрыш мой, потому что все были против, когда я принесла билет. И что мне нужно купить новый велосипед!

О велосипеде я мечтала давно. До сих пор мне всё доставалось после Толи: коньки, лыжи, финские санки, велосипеды. Велосипед «Орленок», на котором я ездила, был старый, во многих местах тронут ржавчиной, к тому же уже маловат для меня. Мама согласилась, и вскоре у меня появился новый дамский дорожный велосипед с яркой разноцветной сеточкой на заднем колесе. За 37 рублей. Я была такая гордая, когда вечерами мы выезжали с Сашкой на Архангельский тракт.

Иногда в наш край приезжали Абрашина с Ситниковой и мальчишки. Олехнов, увидев меня на новом велосипеде, стал приставать, таранить меня своим черным «Уралом». Бамс! Я упала. А у меня на переднем колесе восьмерка! Несколько спиц вылетели, колесо искривилось. Я еле сдержала слезы и увела велосипед домой. Макс, по-моему и сам пожалел о случившемся, но поздно. Дурак! Дурак!

Женя – Саше: май

«…Приезжал Толя и починил мой велосипед. Правда, колесо все равно осталось немного кривовато, но хотя бы не очень заметно.

Помнишь, как мы Олехнова в шестом классе на продленке связали и бросили в сугроб прямо с крыльца? А мимо шел директор, увидел нас всех и спросил: «За что вы его, девочки?» Мы сказали, что за дело. А он улыбнулся: «Ну раз за дело…» и пошел дальше. Надо было Макса оставить в снегу подольше полежать. Может, был бы умней. А то мы же его и пожалели, руки потом ему все вместе растирали, отогревали. Зря!

А меня Абрашина пригласила к ней на день рождения!

Я пойду, наверно. Я думаю, Ситникова там будет с С.Р.

Скоро уже экзамены, я по геометрии еще билеты не выучила. Только половину, а ты?…»

У Абрашиной на дне рождения были, конечно, Ситникова, Звонарева, Кошкина, Анькина соседка – Наташка, ну и троица: Ромашенко, Квасов, Крестовский. Я опять выступила полной дурой. Сначала было все нормально. Родителей дома не было, Анькина мама все приготовила и ушла, старший брат Васька посидел с нами за столом и тоже ушел гулять.

Все начали придуриваться, девчонки говорили глупости и хихикали, кривлялись перед парнями. Я хотела показать, что я не такая пустоголовая, как они, я задумчиво подошла к этажерке с книгами, порылась и вытащила Лермонтова. Забралась на лежанку, стала читать. На самом деле я не прочитала ни одной строчки, как раскрыла на середине, так и сидела, глядя в книгу с умным видом, а на самом деле прислушиваясь к каждому слову девчонок и Ромашенко да иногда сверху поглядывая на девчонок, когда они громко смеялись. С усмешкой. Как бы показывая своим видом, что я их дурацкие хихиканья не одобряю. Я не такая дура.