Повесть без начала и конца

Женя – Саше: январь

«…Сейчас у меня сидит Лерка, ее отпустили ко мне ночевать. Мама сегодня уйдет на день рождения к дяде Славе, в ту половину. А мы будем смотреть «Анну Каренину» по телевизору.

А ты Сашка – нахалка! Я пришла к тебе, чтоб ты мне задание по математике дала, ты что-то там на листке писала, писала… Я вернулась домой, и только с Леркой тетради разложили, уроки делать, раскрываю твой в сто раз сложенный листочек, а там! «Женечка, а у меня не записано!»

Мы с Леркой глаза выпучили, а потом давай хохотать! Бабушка прибежала к нам в комнату и сказала: «А жаба сядь! Разве можно так арандать? Вы же девочки, почти девушки, а гогочете, как кобылы!»

Тут мы вообще под стол от смеха уползли, а бабушка махнула на нас рукой и вышла.

Теперь ты будешь виновата, что мы математику не сделаем. Сразу бы сказала, что не записано, я бы до Вальки добежала, а теперь уже лень. В общем, наши двойки будут на твоей совести!»

Мама недавно купила телевизор «Рекорд» с пузатым выпуклым экраном. В кредит. Стоил он 330 рублей. Это две с половиной маминых зарплаты. Он был, конечно, меньше, чем у Машки или у Вали, у них «Горизонт», но бабушка сказала:

– У них мама и папа работают, а у вас только мати. Был бы папа жив, был бы у нас и телевизор большой, и холодильник был бы.

И все-таки мы очень рады телевизору, наконец-то можно смотреть фигурное катание дома, а не ходить к Ивановым или к Разгуляевым. Бабушка на день завешивала экран «Чтоб не пылился» бархатной салфеткой с памятником рабочему и колхознице. Днем все равно ничего по телевизору не показывали, называлось – час профилактики, если включали, на экране была какая-то таблица.

Телевизор стоял в зале, в почетном углу, вытеснив с тумбочки большой радиоприемник с проигрывателем. Бабушка занесла из кладовки в дом узкий кособокий стол, на который зимой убирала с окон цветы, и приемник перебрался на этот стол. Вечером после ужина, мама с бабушкой садились на стулья в дверях, открывая обе створки в зало – «Близко нельзя, вредно для глаз» – а мы с Тоней вообще любили смотреть из столовой, с теплой лежанки.

Однажды мы лежали вечером на лежанке, грелись перед тем, как лечь в кровать, и болтали – по телевизору шел неинтересный концерт. Тонька меня спросила, есть ли у меня уже министрации. «Что это такое?» – «Нуууу, это когда кровь… ну, понимаешь? … Нету? А у Ленки Тойвонен из нашего класса уже есть!» Наутро я посмотрела в «Малой Советской Энциклопедии», хотела почитать, но ничего такого не нашла.

А через несколько дней у нас ночевала Лерка и я спросила у нее. Лерка посмотрела на меня и сказала:

– Дура. Менструации, а не министрации!

И я полезла в энциклопедию читать всё про них. И прочитала. Ничего себе! У Ленки из Тонькиного класса уже были, а у нас с Леркой нет.

Хорошо, что в мире есть энциклопедии. Вообще, у нас была большая библиотека, оставшаяся от папы. Я любила читать. Правда, детских книг там было не так много, но я всегда находила что-то, что мне интересно.

Женя – Саше: март

«…Сашка, представляешь, я дала Ситниковой почитать библиотечную книжку «Чужой» – Юргелевич, а она потеряла! Говорит, кому-то еще дала почитать. Мне пришлось в библиотеку отнести свою взамен. Мне библиотекарша написала список утерянных книг, может, в папиных какие есть, и я нашла «Рубин эмира Бухарского» – отдала им.

Ты еще не сочинила стихотворение про слоненка? Я вчера на уроке подглядела у Лерки. Она начала так: «Убежал слоненок от папы. Убежал слоненок от мамы. Убежал он в дремучие джунгли и бродил неведомо где…» Потом она закрылась от меня локтем и дальше не показала. Сказала, что еще не готово. А я тебе посылаю свое:

У папы-слона и у мамы-слонихиРодился слоненочек, маленький, тихий…Он целыми днями то – в джунглях гулял,А то – на песочке под солнцем лежал,То к морю шагал обливаться водой…А вечером он возвращался домой.Однажды слоненок в лесу заблудился,Отец его в поисках с ног совсем сбился.Он бегал по лесу, слоненка искал,А тот в это время под пальмой спал.Тогда за слоненком слониха пошла.Слониха слоненка под пальмой нашла.Лежал он и плакал, и мамочку звал..Увидев ее, он к ней побежал.Слониха слоненку на радостях ушиНадрала и повела его ужинать.

Я показала свое Лерке, но она сказала, что глагольные рифмы в стихах считаются плохими, а УШИ – УЖИНАТЬ вообще – не рифмуется. А я сказала, что – что бы она понимала! У Маяковского есть еще и не такие рифмы. И это называется неологизм. Вообще-то, неологизм – это новое слово, придуманное. А у меня новая, придуманная рифма. Я рассердилась на Лерку. Фу на нее.

А тебе еще не пришел ответ из редакции? Мне – нет. Скорей бы!

А мне мама не купит ни желтых сапожек, ни красных. Мы ходили в магазин, мерили, а они все мне великоваты. Вот.

Я тебе пишу, а меня кошка Липка царапает. Ой! Ой! Ой!»

Мы с Сашкой и Леркой договорились писать стихи и рассказы. Брали какую-нибудь тему и все писали на эту тему. Я и Сашка отослали свои рассказы в «Пионерскую правду». Очень долго не было ответа, а потом нам обеим пришли оттуда письма. На красивой бумаге, сверху нарисован пионерский значок и галстук. И написано обеим одно и то же: «К сожалению не можем напечатать Ваш рассказ. Вам не хватает опыта и знаний…» И посоветовали лучше учиться в школе. Я никому это письмо не показала, кроме Сашки. Чтоб не смеялись.

Вообще-то, хоть мы и писали в «Пионерскую правду», Сашка собиралась вступать в комсомол. Она учила устав ВЛКСМ, гулять почти не ходила, так волновалась! В классе их уже на собрании принимали, они устав рассказывали, а в Райкоме гораздо страшней. Сашка всех членов политбюро выучила и руководителей компартий соцстран. Вступала из нас четверых одна она, мне, Лерке и Вале к 22 апреля еще не исполнялось четырнадцати.

Я вообще была младшей из нас, но зато у меня уже пришли менструации! Только мы с Леркой о них поговорили, а в следующем месяце и случилось. Я в это время на почте покупала конверты и почувствовала, что что-то не так. Пришла домой и обнаружила. Мама была в гостях у Логутиных, в той половине. Я пошла к ним и вызвала маму, шепнула ей на ухо, а она сказала, что это нормально, что так бывает, чтоб я шла домой, она скоро вернется. Ничего себе! А я думала, она переполошится и тут же прибежит и будет что-то делать. Хорошо что я всё уже из энциклопедии знала. А Лерке всё тетя Валя рассказывала об этом. Вот интересно, мои мама с бабушкой считают тетю Валю безответственной матерью, а она дочке все рассказала.

Недавно мама пришла с родительского собрания и сказала, что опять Алевтина Ивановна на меня жаловалась, что я плохо занимаюсь. «Женя может, может учиться лучше! Но не хочет». Мне Алевтина уже на уроках надоела. Спросит меня на английском, поставит «четверку», а потом ехидно скажет:

– А вот я перед этим вела урок в классе, где твоя сестра учится. Тоня мне опять на пятерку ответила!

Ну и пусть ответила. Все учителя мне Тоню в пример ставили, она круглая отличница. Но мама еще потом так посмотрела на меня с любопытством:

– А еще на собрании рассказали про стул. Как вы хотели подсунуть сломанный стул Ираиде Витальевне. Весь класс! Какой позор! И только две девочки встали и сказали, что стул сломан, чтоб она не садилась.

Я молчала. Мама продолжала:

– Нам Алевтина Ивановна так и не сказала, кто эти девочки. Велела всем дома спросить у вас. Кто они?

Я промямлила:

– Это мы с Леркой.

– Я почему-то так и подумала, – удовлетворенно сказала мама, – Только не понимаю, почему ты этого стесняешься.

А я не стеснялась, но просто нам с Леркой в классе досталось из-за этого. Было так. На перемене кто-то из мальчишек вскочил на стул ногами, а стул возьми и развались! На части рассыпался. Они его сложили, вставили ножки, перекладины к спинке приделали, но явно, он бы сломался под первым, кто захотел на него сесть. А тем более, под Эвгленой Зеленой. Это так мы звали нашу зоологичку. Следующим уроком у нас должна была быть зоология. Эвглена очень крупная. Мальчишки поставили стул у стола и сказали:

– Пусть сядет!

Все сразу зашумели и захохотали, стали представлять, как Эвглена Зеленая сидит посреди обломков. Мы с Леркой сказали, что так нельзя, хотели было убрать стул вообще из класса, но нас не подпустили к нему. Сашки в этот день в школе не было. Все, даже девчонки, говорили:

– Вы что, отделяетесь? Вы против всех хотите идти? Мы вам бойкот объявим, если вы скажете!

Нас не выпустили из класса, чтоб мы не предупредили зоологичку в коридоре. Звонок прозвенел, Эвглена зашла в класс с журналом, повесила на доске какие-то плакаты и подошла к столу. Мы с Леркой смотрели на всех по очереди, а все – на нас. Эвглена взялась рукой за спинку стула. Тут мы не выдержали и одновременно с Леркой вскочили со своих парт в разных местах:

– Ираида Витальевна!

– Да. Что вы хотите сказать?

– Не садитесь на стул, он сломан.

Эвглена сказала «Спасибо», подняла стул и отнесла его в угол, где он уже скособочился и упал, а сама весь урок простояла. Обычно она вообще со стула не вставала, только поворачивала голову, то – к доске, то – к классу. И она ничего, ни слова больше не сказала, вела урок, как обычно. Никаких нотаций, будто ничего и не случилось. Мы думали, что классная нам устроит разбор, но и она молчала все дни. Неужели Эвглена никому не рассказала? Весь класс с нами не разговаривал два дня, смотрели на нас с презрением, а потом все как-то само собой забылось, потому что никто бучу не поднял. А тут вот, на собрании рассказали родителям. И то – без имен. Хорошо, что без имен, а то опять бы с нами не стали разговаривать.

Женя – Саше: конец марта

«…Саша, ты уже наверное, выучила Устав наизусть? И спереди назад и сзаду наперед. Не зашла ни разу ко мне.

Я все эти каникулы проболела. Лежу уже пятый день. В первый день температура была 38 и 6, я не могла на ногах стоять. Пошла на веранду и вдруг ничего не увидела, всё перед глазами поплыло, и я шарахнулась лицом о дверной косяк. Шишку на лбу набила. Стою, вцепилась в косяк и боюсь пошевелиться. Бабушка выходит из дому, говорит: «Ты чем тут брякаешь?» Она меня обратно домой завела.

Сейчас попрошу Тоню отнести письмо в твой почтовый ящик.»

Незадолго до двадцать второго апреля – столетия со дня рождения Ленина у нас был субботник. Алевтина Ивановна сказала:

– Явка строго обязательна! Не забудьте, через два дня вы идете в райком комсомола, вступаете в ряды ВЛКСМ! Я посмотрю, как вы будете работать.

В этот день было всего три урока, и после них нас отпустили домой пообедать, переодеться и к двум часам сказали – прийти к школе. Мы четверо: я, Саша, Валя и Лерка пришли первыми. Выбрали себе грабли с хорошими ровными черенками, тут стали подтягиваться все остальные. Ситникова с Абрашиной, которые живут к школе ближе всех, пришли последними и стали выпендриваться:

– Нам инструмента не хватило. Нам можно уйти домой?

Завхоз вынесла еще грабли, носилки, и мы стали убирать прошлогодние листья, сгребать их в кучи. В низине еще не просохло, там было сыро и грязно. По другую сторону от школы, на солнечной стороне, работал седьмой «А», поэтому Ситникова капризно тянула:

– Я не пойду в овраг, мне нельзя туфли пачкать, меня мама будет ругать.

Ну, конечно, она не пойдет, оттуда же не видно будет Ромашенко с Квасовым.

– А чего ж ты в туфлях пришла? Мы все в сапогах.

– У меня ноги от резиновых сапог болят.

Мы вчетвером убирали в низине, грузили мокрые грязные листья мальчишкам на носилки и подгоняли их:

– Быстрей, быстрей!

Гришка с Максом бегали с носилками, утаскивая всё в кучи за хоз/постройками и смешили нас. Алевтина Ивановна пару раз выходила из школы, но снова уходила в учительскую.

Мы уже заканчивали убирать, когда Валя поскользнулась и упала плашмя в грязь. Гришка с Максом были как раз рядом. Они стали помогать Вале отряхнуться, я сказала, что наоборот, не надо размазывать, надо подождать, пока высохнет, а потом дома почистить щеткой. Валя села на поставленные на землю носилки и стала вытряхивать листья и землю из сапога. Мальчишки подхватили носилки и подняли их:

– Мы понесем тебя, как индийского раджу! Держись крепче!

Они потащили ее наверх по склону, а мы побежали рядом и, складывая ладошки перед собой, хохотали и кричали:

– О, наша госпожа! Приказывай нам, что твоей душе угодно!

– Гришка, Макс! Не бегите, как лошади. Вы – слоны! Идите степенно! Плавно!

Мы дурачились и хохотали, и тут опять вышла на крыльцо Алевтина Ивановна:

– Антохина, Тамеева, Хотькова и Чумакова! Можете идти домой. Вам четверым выговор! Черенков и Олехнов, а вы идите помогать остальным, а не девочек катать!

Мальчишки пытались было сказать, что мы тоже хорошо работали и всё уже сделали, но Алевтина Ивановна не стала слушать:

– Или работайте, или можете за ними отправляться и завтра в школу с родителями!

Мы не стали ничего объяснять, обиженно развернулись и ушли. Почему-то пошли все к моему дому. Вале и Сашке идти мимо меня, но и Лерка пошла не к себе домой, а с нами. Всю дорогу мы молчали, растерянно поглядывая друг на друга. Я никак не могла проглотить комок обиды. Зашли в наш двор, там бабушка подметала мостки. Увидев нас, весело спросила:

– Уже наработались? Ой, Валя, а ты чего такая грязная?

Валя отвернулась и закусила губу. Я хотела бабушке рассказать, но не могла ничего выговорить и заплакала. Бабушка начала расспрашивать Леру, и та тоже заплакала. Бабушка сказала:

– Саша, ты-то хоть расскажи что случилось.

Сашка точно не собиралась плакать, но почему-то тоже разревелась. Бабушка была от нас в полном недоумении. Вечером я рассказала обо всем маме. Думала, что она поговорит с Алевтиной, но мама сказала, что мы сами должны пойти завтра и прямо утром все ей объяснить. Я пошла в школу пораньше и подкараулила классную на крыльце. Алевтина сказала:

– Да, ваши заступники уже вчера мне все рассказали. Иди в класс.

Хорошо, что она не умела сердиться долго.

В Райком Комсомола мы ходили все, и кто вступал, и кто – пока нет. Все тряслись перед кабинетом секретаря, а в кабинет вызывали по одному, по алфавиту. Генка Акустьев вышел гордый и красный, а на груди комсомольский значок. Все кинулись к нему:

– Что? Что спрашивали? А ты что отвечал? На все вопросы ответил?

В это время в кабинете был Лешка Волков. И вдруг оттуда раздался какой-то шум и грохот. Слышим, говорят по телефону: «Скорую! В райком комсомола срочно!» Один дядька выскочил из кабинета и куда-то убежал. Тут же вернулся с пузырьком. Мы пытались заглянуть в кабинет, пока он двери открывал и закрывал, но нас всех отогнали. Скорая примчалась быстро. Санитары с носилками зашли в кабинет, а вышли оттуда с Лешкой на носилках. Он все порывался встать, но ему не давали. Говорили:

– Лежи, мальчик! Лежи спокойно!

Секретарь выскочил за ними из кабинета и, пока они шли с носилками по коридору, прицепил на ходу комсомольский значок Лешке на рубашку. А не упади Лешка в обморок, может его бы и не приняли, он же троечник, ничего выучить не может. Все тут же стали хихикать потихоньку, что надо теперь всем падать в обморок. А еще лучше – упасть дружно, разом! И выйдет секретарь райкома и приколет каждому лежащему на полу – комсомольский значок.

После этого из кабинета стали выходить быстрей. Сашку принимали предпоследней, у нее фамилия на «Ч». Мне уже надоело ее ждать. Мы договорились после того, как она станет комсомолкой, сфотографироваться вдвоем. Я тоже взяла белый передник, чтоб нам с Сашкой сфотографироваться одинаково и комсомольский значок взяла, он у меня уже давно куплен. Я не хотела на фотке быть без него. Пусть я еще и не комсомолка, ведь ничего же особенного в том, что я буду на фотке со значком? Не пионерский же галстук мне было повязывать. В фотографии я прицепила значок на белый передник, и мы сели перед камерой. Костя-фотограф усаживал нас то так, то сяк, наклонял наши головы друг к другу, поправлял лямки передника и, наконец, щелкнул.

А когда мы через два дня пришли за фотографиями, меня ждал сюрприз! Оказывается, я прицепила значок низковато, и он не вошел в кадр. Сашка по-моему, была довольна. Она сказала:

– Справедливость восторжествовала. Нельзя надевать комсомольский значок, если тебя еще не приняли в Комсомол!

Нам дали три фотографии, мне и Сашке, а третью мы обещали дать моей бабушке Мане.

Женя – Саше: апрель

«…Ты предлагаешь подумать о лете. Давай подумаем. Я твоего плана не могу угадать по рисункам. Может так?

Мы с рюкзаками отправились в поход на лодке. Плыли, плыли, приплыли к избушке. Потом шли по горам, по лесу и пришли на красивую лужайку. И легли на траву отдыхать и блаженствовать.

Так? Я тоже хочу скорей в поход! Алевтина Ивановна обещает, что мы пойдем на три ночи. Здорово было бы!

Ты написала мне одну строчку «В поле зеленом, в траве некошеной…» и просила дописать. У меня вот что получилось:

В поле зеленом, в траве некошенойСтоят два цветочка, стоят непохожие.Один голубой, другой красненький.Голубой блестит, как атласненький.А красненький, словно ягодка…Пароход идет, дает два гудка.На белой палубе шлюпки с тросами…Пароход, возьми нас матросами!

Всё, дальше опять давай ты! Да, чуть не забыла!

Пионервожатая Лидия Иванна просила помочь нас сделать общешкольную стенгазету к 9 Мая. Я обещала. Мне не нарисовать так хорошо без тебя, останемся завтра после уроков? Предупреди свою маму, что придешь из школы позже. Я тоже бабушке скажу»

Саша очень хорошо рисовала, Я любила рассматривать ее альбомы. У нее много альбомов, зарисованных и акварельными красками и просто карандашом, и ручкой с пером – чернилами. По-моему, у нее нисколько не хуже получалось, чем у Нади Рушевой. Про Надю мы узнали из журнала «Юность» Она умерла в прошлом году. Мы видели ее рисунки, ее Пушкиниану. Здоровско! Мне бы так научиться! Я пошла с Сашкой вместе на кружок по рисованию, но у меня так не получается, как у Сашки.

Лидия Ивановна велела нам после уроков прийти в Пионерскую комнату. Мы с Сашкой зашли, а там – Ромашенко с Квасовым! И еще Крестовский. А на столе лежит стенгазета на большом листе ватмана. Лидия Ивановна говорит:

– О! Вот и подмога вам, мальчики, пришла! теперь дело пойдет быстрей! Всё успеем.

По-моему, я сразу поглупела, когда оказалась рядом с Ромашенко, начала по-дурацки смеяться над каждым пустяком.

У мальчишек уже много было сделано – рисунки почти нарисованы, некоторые пока еще карандашом, не раскрашены красками. Гора, по склону которой идут пионеры с галстуками и подпись «Тропа красных следопытов». Дальше низменность и подпись «Долина Мужества», ну и всякое такое: Мыс Героев, Остров Подвига… А внизу Квасов пишет заметки, отчеты о проделанной красными следопытами работе по поиску неизвестных героев. У Квасова почерк хороший. Ромашенко рисует, а Крестовский только ходит важно и советы всем дает.

Лидия Ивановна велела мне печатать название всей стенгазеты большими красными буквами – ПОИСК КРАСНЫХ СЛЕДОПЫТОВ, Саше подправить и дорисовать, что еще не нарисовано. Только мы начали с мальчишками вместе рисовать, Лидия Иванна собралась уйти:

– Так. Вы все тут доделаете, пионерскую комнату закроете и ключ отдадите уборщице. Хорошо? Мне надо бежать.

Я даже обрадовалась, что мы остаемся с ребятами, но сразу после ухода Лидии Иванны, мальчишки стали к нам подлизываться:

– Саша, Женя, вы ведь доделаете без нас? Мы сделали почти всё, вам совсем немного осталось – название да еще по мелочи.

– Сашенька, Женечка, отпустите нас домой!

Я про себя подумала: «Конечно, ты сейчас – Женечка, Сашенька, а сам побежишь Ситникову догонять», но отказать никак не могла. Ромашенко меня просит!

– Идите! – великодушно разрешила я.

Парни схватили портфели и унеслись, а мы с Сашкой высунув языки, дорисовывали и допечатывали. Потом и Сашка глянула на настенные часы:

– Ой, Жень! Уже пять часов! А я забыла маму предупредить. Я уже тут все дорисовала, может быть я пойду?

Мне еще оставалось три буквы, я Сашку отпустила тоже, а сама с таким увлечением красила красной гуашью буквы, старалась ровненько, чтоб не вылезти за черту, и напевала:

– Пусть ветер ветер, ветер, ветер кружится!В дорогу, красный следопыт!На остров Подвига.На берег Мужества,На мыс Героев наш путь лежит!

Ну, раз уж я все доделала, я решила и повесить стенгазету в зале. Пусть Ромашенко придет утром и увидит, какая я ответственная! Не то что эта пустая Ситникова! Только глазки умеет строить. Я взяла кнопки, прикрепила газету по всему периметру к фанерной доске объявлений, отдала ключ техничке и ушла домой. Весь вечер представляла, как завтра Ромашенко перестанет бегать за Ситниковой, а обратит внимание на меня.

Утром мы с Сашкой подошли к школе одновременно, разделись внизу и поднялись по лестнице. В зале творилось что-то невообразимое – пол-школы толпилось у стенгазеты, стоял хохот. Не понимая, в чем дело, мы подошли доске объявлений, но не сразу поняли причину всеобщей истерики. Из обрывочных всхлипов и выкриков стало что-то складываться. Я прочитала название и похолодела. Большими буквами поверху, через весь лист краснела надпись:

ПОИСК КРАСНЫХ СЛЕДОКОПЫТОВ

Ё-моё! Откуда взялся этот лишний слог КО? Я так старалась ровно начертить буквы и аккуратно их покрасить гуашью, что даже не прочитала ни разу всю фразу. Но откуда они взялись? Как я могла так написать? Точно, поглупела в присутствии Ромашенко. А сейчас он хохотал, как конь, глядя на меня. Его внимание мне было обеспечено. Я хотела снять газету, но меня оттаскивали от нее:

– Пусть повисит!

Я ушла в туалет и там заплакала. Сашка меня успокаивала, но я не вышла и после звонка. Когда в школе все стихло, поднялась наверх, стенгазеты на стене не было. Я пошла с портфелем в пионерскую комнату. Газета лежала на столе, а пионервожатая Лидия Ивановна аккуратно отрезала ножницами верхнюю часть с буквами. Она посмотрела на меня, наверное, хотела поругать, но передумала:

– Ладно, Женя, не переживай. Мы сейчас вот так отрежем, а название напишем на отдельном листе. А ты почему с портфелем? Совсем собралась убежать? Давай уж, на следующий урок иди. Посмеются и перестанут.

Женя – Саше: май

«…Саша, поехали завтра за черемухой! На велосипедах. У меня в огороде уже распустилась, но она маленькая черемушка – жалко ломать. Хочу букет на стол и – нюхать!

Ой, скорей бы лето! Осталось совсем немного. И хочется скорей в поход. Интересно, Алевтина не обманет? Пойдем так, как мы и хотели, на три ночи?

Если первая ночь будет в Белом Ручье, то сходим к бабушке, она нас с тобой звала. Правда, и Лерка хочет с нами, если не возьмем, надует губы.

Скоро у нее день рождения. Пойдем? Ой, я вспомнила, как мы с тобой прошлый год Лерке не сговариваясь одинаковую мозаику на день рождения подарили…»

К Лерке на день рождения мы ходили в прошлом году. Она пригласила нас к пяти. Мы с Сашкой встретились почти у Леркиного дома – на горе. Леркин дом под горой, на берегу старого Мариинского канала, к дому ведет крутая лесенка – прямо в траве уложены деревянные ступени. У них маленькая квартирка в деревянном доме: кухня и одна комната.

Тут и выяснилось, что мы принесли одинаковую мозаику в подарок. У Лерки уже были Валя и Наташка Быстрова, которые доедали жареную картошку. На столе стояла пустая сковорода из-под нее и бутылка лимонада. В центре стола тарелка со столовскими пирожками под названием «котлета в тесте». За столом кроме Вали и Наташки, сидели – сама именинница Лерка и ее сестра Нина, младше Лерки на пять лет. Мы с Сашкой сели тоже. Тетя Валя, которая уже была немного навеселе, сказала:

– Картошки больше нет, пейте лимонад! – и разлила нам его по стаканам.

Нине лимонада досталось меньше всех, и она громко заревела. Тетя Валя сказала:

– Не ори, я сейчас сбегаю до магазина и куплю еще бутылку! – и отлила Нине из Леркиного стакана.

Я протянула руку за котлетой в тесте, но увидела, что вместо котлеты в тесте дырка, пахнущая мясом. Хотела взять другой пирожок, но с ним было то же самое. Из всех пирожков была вытащена котлета, зияли сквозные дыры. Тетя Валя увидела, как я перебираю на тарелке:

– Ну, Нинка! Это ты, небось, все вытащила?

Нинка вжала голову в плечи и ничего не сказала. Я видела, что Лерке стыдно, и мне стало ее жалко.