Дочки-матери

Наталья смотрела невидящим взглядом в окно, монотонно помешивая сахар в чашке. Ох, тоска, тоска. И зачем встала, лучше бы заставила себя спать хоть насильно. Опять в голову мысли всякие лезут. Теперь вспомнилось, как жили тайком у троюродного деда. Тайком оттого, что она боялась попасть с братишкой в разные детские дома. Все знали, что у Лавроновых каждый день пьянки, драки и вся шваль собирается. Завуч при всех сказала, что родителей прав лишат. Наташа тогда училась в пятом классе. Домой шла на ватных ногах и в ту ночь решилась на побег с маленьким Андрейкой. Он с испугу даже не заревел, когда разбудила. Кажется, большего страха, чем в ту ночь, она за всю жизнь не испытывала. Действовала как в бреду. Напялила на мальчика шапку и завернула в одеяло. Вот дурочка была! Да могла преспокойно одеться и идти не торопясь, мать с отцом и не заметили бы. Они имя бы своё не вспомнили, не то что про детей. Да уж, не будь дом деда Кости в десяти минутах быстрым ходом, она наверняка успела бы воспаление лёгких подхватить, да ещё Андрея заморозить. Ей главное было из дому уйти – забирать их в детский дом пришли бы именно туда. Вот так на несколько лет Наталья стала за хозяйку для старого и для малого. И жили бедней-бедного на дедову пенсию. Галька эта, корова малахольная, и не знает, в какой нужде можно жить и человеком оставаться. На какие только ухищрения не шла маленькая Наташа, чтобы не вызывать у окружающих жалость! Шить и вязать училась у соседей, прорехи на одежде чинила, стоило только появиться крошечной дырочке. Сразу не спохватишься, вот тебе и дырища – только заплаткой прикрывать. Благо у деда сил хватало набойку вырезать из куска толстой резины или подмётку приладить. Подслеповатый старик любую поделку подносил близко к лицу и отчаянно матерился на каждый выскользнувший из рук гвоздок. Но сказать, что дедушка Костя ругался, было не справедливо. Да не ругался он, просто так разговаривал. И вслед за ним Наталья охотно словечки эти и выражения подхватывала. А что ж делать, если вечно приходилось защищать то себя, то братишку? Больше заступиться некому. На соседей грех жаловаться – кто одежду давал, кто картошки, яблок, молока. Но Наталья каждый раз испытывала жгучее чувство унижения. И тогда она и зареклась, что непременно устроит жизнь свою и брата так, чтобы не им подавали, а они могли бы одаривать. Теперь может с гордостью сказать, что ей это удалось, но она так и не научилась ни просить, ни прощать. Может, будь у неё в детстве другая, нормальная семья, она прониклась бы к Гале сочувствием хотя бы из женской солидарности и приняла бы её сторону. А будь жив Андрей, так засрамила бы за непорядочный поступок. Так бы, наверное, любая добрая и мягкая по натуре женщина поступила. Но Воронцова в глазах Натальи в первую очередь была нерадивой матерью, а такие, по её категоричному мнению, не должны и на свет народиться. Ко всему, Андрей был для неё и братом и сыном одновременно. Она его вырастила, только она! И уверена, что заботилась о мальчике получше, чем иная мамаша. Вот ведь хватило ума создать иллюзию, что живут дети Лавроновых нормально. Школу посещают, под забором не спят. Да она и замуж выходила с расчётом – Андрею нормальную семью создать. Нельзя сказать, что Виктора не любила. Любила по-своему, ну не до обморока, конечно. Главное, что покладистый и рассудительный Витя в свои двадцать пять лет сумел-таки стать для братишки больше отцом, чем старшим товарищем. И уроки проверял, и ругал за курение, водил на футбол и в кино. И по настоянию Виктора Андрей поступил в авиационно-техническое училище, которое когда-то сам окончил. И квартиру, что они получили, давали на троих. Но… ни муж, ни брат пожить в ней так и не успели.

Наталья потушила сигарету и тут же прикурила новую. Такая тоска навалилась. И почему нет лекарства, чтобы принять таблетку – и все прошлые неприятности из головы вон? Как она радовалась, что Андрюша с Виктором всегда вместе были. И в тот злосчастный день брат, как всегда, к концу работы пошёл за ним, чтобы вместе домой идти. И когда полыхнуло по чьему-то недомыслию и преступной глупости, он без раздумий кинулся в самое пекло, потому что там остался Витя.

Ну всё! Никаких сил не хватит. Ещё чуть-чуть – и останется завыть как раненой волчице, что детёнышей потеряла. Наташа торопливо метнулась в ванную, плеснула в лицо холодной водой. Подняла глаза к зеркалу. Ну вот, нормальная, здоровая, гладкая и ещё довольно молодая. Морщин ещё не нажила, взгляд ясный, даже маленько нагловатый, если нужно. Может, судьба и хотела бы её сломать – не выйдет, не на ту напали. За соплями и нытьём к Гале Воронцовой пожалуйте – может хоть сейчас адрес дать. А она, Наталья Валентиновна Ариншина, сама кому хочешь хребет-то поломает и в бараний рог согнёт. Ей жалельщики без надобности. Да, грубоватая, и схамить может, и за словом в карман не полезет. Уж какая есть. Не нравится – проходите мимо, никто не держит.

Но вновь завязла в воспоминаниях, как в трясине. Одну ногу вытащишь – другая проваливается. Даже обрадовалась, когда в кухне появилась лохматая спросонья Люся, путаясь в тётиной сорочке вместо ночнушки. День прошёл в делах и, к радости Наташи, сидеть и упиваться прошлыми обидами на несправедливость времени не осталось. Наскоро позавтракали и отправились в универмаг. Народу в нём было предостаточно, чего не скажешь про ассортимент. Колготки на детей были только серые или коричневые. Исключительно простые. Да ладно уж, хоть целые будут – и на том спасибо. Купили костюм, малиновый свитерок и рейтузы, клетчатый сарафан с двумя кармашками. На улице возле магазина обмирающей от восторга племяннице сторговались с бабусей на пуховую шапку и рукавички по сходной цене. Люська прижимала к себе свёртки грязно-серой бумаги, обвязанной бечёвками, и только счастливо ойкала. Обилие новых и, по мнению девочки, распрекрасных вещей избавило Наталью от выклянчивая игрушки. Люся в пылу примерок начисто о них позабыла. Торопилась домой – у зеркала покрасоваться.

Наташу её эмоциональность и смущала, и откровенно раздражала. Из всего этой девчонке надо цирк устроить. Радуется так до поросячьего визга, взахлёб – не утихомиришь. Поначалу приятно стало, что благодарность Люськина искренняя – виснет на шее, звонко целует в щёку. И при этом скачет по комнате как мартышка. Разбушевалась, врезалась с разбегу в журнальный столик, споткнувшись о край ковра. Чуть не разнесла всю квартиру. А вчера из-за мультика рыдала аж до икоты. В кого уродилась такая – не понятно. Андрей вырос весёлым, смешливым, но баламутом никогда не был, а про Галину и говорить нечего – того и гляди уснёт стоя, как лошадь. Наталья старалась сдерживаться, очень старалась. Но не привыкла она к такому и привыкать не сильно-то и хотелось. Глядя на Люсю, она категорически отказывалась верить, что, возможно, девочка похожа на неё. Она в силу возраста и опыта научилась гасить свой темперамент, а Людмила для этого слишком мала.

Повезла племянницу домой, тайком даже вздохнув с облегчением, что можно будет отдохнуть от шумного соседства. Хорошего понемножку – больше двух дней она Люську не выдержит. Галя такая флегматичная, ей, видно, всё равно. А Наталья от всей души не хотела сорваться, наорать на ребёнка или отвесить подзатыльник. Надо же, за всё время ни разу не позвонила. Хоть бы узнала, как дочка. Сбагрила на почти случайного человека и довольна.

Чай пить в гостях отказалась, сославшись на выдуманные дела, и хотя видела, как обиженно опустились уголки губ у племянницы и в глазах предательски заблестели слезинки, ограничилась тем, что погладила её по голове, озадаченно поглядывая на часы. Но, выйдя на улицу, почувствовала угрызения совести. Чего ж это она как с котёнком – поигралась и бросила. Клюнула сухим поцелуем в макушку – и привет. Видно ж было, что дитё вот-вот заревёт. А что надо было делать? Вместе с ней поплакать? Она к мамаше вернулась, не к чужим людям. В конце концов, Наталья не обязана миндальничать. В гости свозила, вещей накупила, и вообще… Она всё делает ради Андрюшиной памяти и не более. Ну нет у неё материнского инстинкта, может, весь с раннего детства на братишку истратила. И Наташа спорила сама с собой аж до самого дома.

После её ухода в комнату тотчас явилась Клавдия Семёновна.

– Батюшки-светы, это ты чего ж добра навезла, Люся? Тётя прикупила? Давай, хвастай.

Люську уговаривать и не нужно было. Вертелась перед соседкой и матерью в обновках, надетых всех разом. Даже рукавички не забыла.

– Во, гляньте, гляньте, пуховенькие! Таша мне резинку пришила, чтобы не терялись. А шапочка какая, мя-а-а-агонькая, пушистая! И брошечка на ней! Видали, блестит – драгоценная!

Галя, поджав губы, разглядывала копеечную брошку, которой была подколота шапка, чтобы не сползала на нос, как предыдущая. Вот Наталья, мадам-госпожа, наверняка нарочно прикрепила не простую булавку, а непременно украшение, чтобы лишний раз своим богатством козырнуть. Я, мол, такая-растакая королевна, мне нипочём брошь ребёнку на шапку навесить. Ну ничего, вот сладится с Иваном Никифоровичем, тогда посмотрим, кто лучше заживёт: вдовая Наташа или замужняя Галина.

– Люсенька, – сладким голосом начала соседка. – А как там дома у тёти-то твоей? Большая квартира?

– Не-а, – бросила девочка. – Кухня махонькая. Но там всё Ташино. И соседев нет, и соседевой плиты, и шкафа. Всё-всё её! Я в большой кровати спала, во-о-от такущей, – Люся развела руки в стороны и даже прошагала в бок, пытаясь отобразить размер поразившей её кровати.

Клавдия и Галина понимающе переглянулись. Ясное дело, небось ещё и покрывало импортное.

– А люстра «каскад»? – завистливо-обиженным тоном выдохнула Галя.

– Чего? – непонимающим взглядом уставилась девочка.

– Ну, Люсенька, лампочки такие на потолке, ну… ну… как у Баркашевых с третьего этажа, – подхватила соседка.

– Я на потолок не посмотрела, – пожала плечами девочка.

– Да уж наверняка «каскад», – вновь поджала губы Галя, уверенная, что у богачки Натальи просто не может висеть никакой другой люстры. В её глазах вожделенный «каскад» был неотъемлемым символом хорошей жизни.

– А ещё чего у в квартире-то есть? Что из тебя всё клещами тянуть? – сгорая от любопытства, повысила голос Клавдия.

– Ничего! – обиженно крикнула Люся и демонстративно отвернулась, прижав к груди руки в новых варежках.

– Ты что, Люсенька? – заулыбалась соседка. – А вот я тебе пирожка с вареньем дам, хочешь?

– Хочу, – кивнула девочка.

Люся получила пирожок, мандарин и конфету «коровка» от внезапно расщедрившийся Клавдии – уж очень хотелось знать, как поживает богатая, внезапно обретённая Галиной родня. И две взрослые женщины, оставив дела, так и сяк заискивали перед девочкой. Люся с полным ртом, роняя крошки на пол, выдавала скупые ответы и совсем не про то, что они ждали. Вот бестолковая! Ничего запомнить не может. Про телевизор сказала, а цветной или черно-белый – нет. И какая обивка у дивана? Что значит мягкая? Гобелен или другая ткань? А ковёр только на полу или ещё на стене есть? Да что она с закрытыми глазами, что ль, там ходила?

Ну ясно: толку не добьёшься. Лучше пойти на кухню и нормально поговорить.

– Нет, ну вы подумайте, Клав Семёновна! – обиженно поджав губы, воскликнула Галина, как всегда, привалившись спиной к стене и безвольно опустив руки. – Вот ей лишь бы меня уесть. Смотри, мол, ты бедная, а я богачка! Купила костюмчик – спасибочки. Он же дитю в самый раз, а на следующий год уже мал будет. На вырост надо было брать. И сарафанчик тоже впритык. Месяц-два пройдёт – и заднюшка наружу. Ишь, благодетельница!

– И не говори. Да где ей сообразить, она ж бездетная, денег воз, а как тратить – не знает. Ты, Галя, ей так и скажи: вы мне лучше деньгами давайте, я сама прикуплю, чего следует.

– Конечно! Я ж мать, мне виднее.

– А шапка-то, кроличий пух, денег хороших стоит. Вишь, для девки ей, значит, не жаль. А ты и пользуйся. Раз мужик тебя объегорил, хоть с евоной сестры получишь. Это по справедливости станет. Да и куда ей тратить-то? Муж помер, брат помер. Только на племянницу. Тебе покамест с ней ссориться резону нет. Вот устроишь свою жизнь, тогда и от ворот поворот. Хотя… нет, Галя, надо наперёд думать. К примеру, вырастет девчонка да приведёт жениха на твою площадь – и не выгонишь. А так, скажешь, живите, мол, у тётки, она одинокая, а помрёт – и у молодых отдельная квартира.

На Галин лоб набежали складочки. Клавдия Семёновна права, конечно, как всегда. Уж она об жизни всё знает лучше всякого профессора. Но выходит, придётся лебезить перед Натальей ещё невесть сколько времени. И не получится поставить нахальную сестрицу на место?

– Так-то оно так, Клав Семёновна, а если она в другой раз замуж выйдет? Чего ж, ей сорока нету, – плаксиво загнусавила Галина, словно родственница своим новым браком пытается увести из-под носа заманчивое наследство.

Соседка на мгновение замолчала, потёрла переносицу. Подумать надо. Но тут же подмигнула и знающим тоном бросила:

– Да кто польстится-то? Баба не молоденькая, характер, по всему, видать, не сахар. Мужики молодых любят, покладистых. Да, Галя, как у вас-то?

Соседка слегка порозовела.

– В кино ходили. Теперь, должно, в гости позовёт.

– Идёт у вас, идёт, – энергично закивала головой Клавдия. – Ты уж цепляйся намертво. Видишь, как хорошо складывается, и ребёнка теперь есть куда спихнуть. Отдала тётке на выходные – и свободная птица.

– И то верно, а то ни к себе позвать, ни самой уйти – одна морока, – Галина вдохнула и тут же протяжным голосом добавила: – Я ж мать, мне главное, чтобы дитя в полной семье росло как полагается.

В отличие от Гали Наталья быстро все мысли о ней из головы выкинула. Свои дела есть. С утра понедельника поехала в центр устраиваться на работу. Из метро вышла красная, потная, шапка набекрень – в такую толчею угодила, жуть. И лица у всех хмурые, не выспавшиеся. Да уж отвыкла она от такого давным-давно. И чего все так стремятся в столицу? Сбавила шаг – хоть отдышаться толком и остыть после потного, битком набитого поезда метро.

Заведующая ателье головных уборов оказалась точно такой, какую Наталья и представляла. Полная блондинка чуть за сорок. С не слишком-то ладно положенной косметикой. Волосы уложены в затейливую причёску и щедро залиты лаком. Вот к бабке не ходи: спать она ложится в шёлковой косыночке, чтобы начёс не помять. Одета хорошо и по стандарту кольца, серьги и все с крупными в глаз бьющими каменьями. Лицо сонно-равнодушное, а глаза словно отдельной жизнью живут. Как два пронырливых мышонка обшарили посетительницу с головы до ног быстрее, чем Наталья представиться успела. И тотчас в блёклых серых глазах отразилась стоимость всех увиденных вещей с точностью до копейки.

– Видите ли, Наталья Валентиновна, я бы, конечно, вас взяла, но у меня свободных штатных единиц нет, – протянула заведующая.

Наташа тотчас смекнула, что врёт будущая начальница как сивая кобыла и не краснеет. Но она прекрасно такой тип людей изучила и даже бровью не повела на отказ. С понимающей улыбкой глядела на собеседницу.

– От души хотела бы помочь, – продолжала заливаться заведующая. – Но штат-то не резиновый, сами понимаете.

– Ещё бы! – с воодушевлением воскликнула Наталья, расстегнув пальто, чтобы лучше виднелось импортное трикотажное платье, и закинула ногу на ногу, давая понять, что не та она соискательница, что кивнёт обречённо и поспешит восвояси. Просидела в кабинете больше получаса. К концу беседы чуть ли не подругами стали. Анна Леонидовна с фальшиво-скромной улыбкой приняла в подарок сувенирную шкатулочку и флакон духов «Сандал». Ну и как не помочь такой приятной женщине? Разве ж она противозаконное что делает? Петракова уходит в декрет, стало быть, место хоть и временное, да нашлось. Можно хоть сейчас идти в кадры и оформляться.

Анна Леонидовна вышла в приёмную и кивнула секретарю – сухопарой рыжеволосой женщине.

– Ирочка, приказ напечатай, потом занесёшь, я подпишу.

– Так у нас же мест нет.

– Ай, брось, – махнула пухлой рукой заведующая. – Эта Петракова ещё не известно, вернётся ли из декрета. Такая необязательная и работник так себе. У этой дамы и опыт работы больше, и трудовая загляденье. Деток не имеет, значит на больничном сидеть не станет и отпуск требовать в неположенное время. И потом подумай только, она же, бедная, недавно мужа схоронила, геройски погибшего. Не по-людски это в такой ситуации участия не проявить. Я как женщина очень сочувствую. Ты же знаешь, я человек такой: если надо кому помочь, так в лепёшку расшибусь, себе во вред сделаю, а другим помогу.

При этих словах Ирочка низко нагнулась над столом вроде как в ящик стола за бумагой, скрывая ехидную усмешку. Благодетельница нашлась – да у неё зимой снега не выпросишь, та ещё пройдоха.

В первый рабочий день Наталья принесла торт «Прага» – проставиться положено. И довольно быстро расположила к себе коллег. Приятно иметь дело с человеком, у которого видимых проблем нет. Как например, у бедолаги Петраковой. В декрет собралась, а сама не замужем. Наташа прекрасно знала, что вызывать жалость – последнее дело. Неудачников вечно сторонятся. Изо дня в день сочувствовать – так на свои горести времени не хватит. Уж куда лучше окружать себя людьми удачливыми, что лишний раз ни денег, ни помощи не просят. Да разговору нет – помогать ближнему дело хорошее, но… хорошо, когда сам предложил и знаешь наверняка, что откажется. Вроде и доброту проявляешь и не внакладе. Вот Наталья и оказалась той самой удобной коллегой. По рассказам Ирочки, женщина не бедная, поскольку работала на севере. Квартира есть, шмоток навалом. А что вдова, жалко, конечно, но опять же, не сидит, как ворона, вся в чёрном, бросая мрачные взгляды исподлобья. Бабёнка весьма видная, молодая, бойкая. Вполне может личную жизнь устроить.

Довольная устройством своих дел, Наталья благодушно решила, что опять возьмёт племянницу на выходные. Сказать по совести, первые дни она радовалась, что дома тихо, чисто и спокойно. Не то что с Люськой – вся квартира вверх дном. А потом заскучала, вспоминая, какая племянница была хорошенькая после купания. И как уютно было лежать с ней в обнимку на диване. Конечно, невоспитанная она, шебутная, вертлявая. Но это же Андрюшина дочка. И Наташа стала себя уговаривать, что ради памяти брата надо непременно принимать участие в Люськиной жизни. Опять же, будь Галя правильной матерью, так и разговору нет. Эдак можно просто на праздники гостинцы привозить. А если мамаша рыба снулая, соплежуйка, ну как бросить ребёнка на произвол судьбы?

Теперь Наталья основательно подготовилась. Даже причину придумала приличную: вроде как у неё лес рядом и, стало быть, воздух чище, чем на «Соколе». А то ребёнок бледный какой-то – разве хорошо? Неприятно царапнуло, что Галя восприняла как должное, даже причитать не стала. Вот наглая! Рыба-рыбой, а своего не упустит. Правда, по обыкновению выдала парочку фраз дежурных:

– Спасибочки, Наташенька, я и сама переживаю, что Люсенька бледненькая стала. Я ж мать, сердце-то болит, как дитя без воздушка.

Тьфу, кликуша нудная. Таращит свои пустые глаза – ни стыда ни совести! Сердце у неё болит – да-да, ври больше! Лишний раз зад от стула не оторвёт с ребёнком погулять. Да ну её к лешему. Хорошо хоть, денег не клянчила. Пыталась, правда, намекнуть, что она сама могла бы вещи дочке купить. Ну не на ту напала. Наталья на эту провокацию не поддалась. Сделала вид, что не понимает, о чём речь. Словом, все при своём интересе. Про Людмилку и говорить нечего – кинулась к тёте, чуть воспитательницу с ног не сшибла. В такие моменты Наташа смягчалась, заранее прощая все ужимки и кривлянья, на которые племянница была та ещё мастерица. Забрала Люсю поздно, ехала с работы и в «Смену» попали почти перед закрытием. Но не зря, выбор был получше, чем в Тушинском универмаге. Прямо повезло, что Наталья была женщиной оборотистой и деловой. А что, не схитришь маленько, так и простоишь в длиннющей очереди в аккурат до закрытия.

Люська проскочила мимо продавцов и замерла возле вешалок, как тётя велела. И Наталья, минуя очередь, бесцеремонно направилась в отдел. А зашумевшим покупателям и раздражённым продавцам спокойно ответила, что у неё ребёнок потерялся, вроде сюда забежал.

– Люда, Люда! – зычно крикнула она.

– Я тута! – тотчас откликнулась девочка, не трогаясь с места.

Наталья окинула недовольных победным взглядом и оказалась за вожделенным прилавком. Продавцы только плечами пожали: нашёлся ребёнок – и слава Богу.

– Граждане, не занимайте там, полчаса осталось, всё равно не пройдёте.

По дороге домой Наталье стало немного совестно. Выходит, она учит Люську ловчить и обманывать? Ну прям! Кого они обманули-то? Не украли, не пихнули. Зато купили пару синтетических колготок с рисунком. Сорочку ночную, комплект майка и трусики. Вроде румынские или польские – дома рассмотрят. И юбочку клетчатую, всю в складках. Ну вот, всё же ради ребёнка! А встали бы в очередь как все – и привет. Это Галька работает до обеда, может хоть полдня в очереди маяться. Это как раз по ней, вздремнуть ещё успеет. Ну и всё, главное, Люся будет одета как надо. Как полагается Андрюшиной дочке.

Вышли гулять во двор и, к удивлению Натальи, оказалось, что там полным-полно ребятишек. А она и не замечала раньше. Люся вмиг себе друзей-подружек нашла и с визгом носилась по детской площадке, падала в снег, хохотала, забиралась на хлипкую деревянную горку и кричала странные, но всей ребятне понятные заклинания:

– Отход! Куриный пароход!

Мамы и бабушки, что гуляли с детишками помладше, охотно вступали с Натальей в разговоры. Даже компания курильщиков подобралась: две мамы, один папа и бабушка. С прогулки обе ушли довольные. Уставшая Люся еле проглотила обед и уснула. Как в саду положено – тихий час. Наталья с каким-то непонятным умилением развесила на батарее мокрые рейтузы, покрытые льдинками, варежки и даже косынку, что повязала племяннице под шапку для тепла. На другой день ходили в кино на утренний сеанс. Шёл сборник мультфильмов. Люська так громко выражала восторг, что Наталья едва со стыда не сгорела. Оказалась, что в кинотеатр племянница попала впервые в жизни. Ну что делать? И, чтобы справиться с нарастающим раздражением, Наташа мысленно вновь принялась крыть Галину на чём свет стоит. Иначе не миновать девчонке увесистого шлепка. Домой Люсю везла с не меньшей радостью, чем из дома. Уму непостижимо, не ребёнок, а мартышка какая-то!

Галя при встрече показалась более оживлённой. Денег не клянчила, стояла, переминаясь с ноги на ногу, явно в надежде что гостья от чая откажется и не засидится в гостях. А она и не собиралась. Вот ещё радости сидеть в затхлой комнате и слушать нищенские песнопения.

Месяца через два стало казаться, что жизнь постепенно вошла в привычную, хоть и новую колею. Наталья довольно быстро сошлась с некоторыми соседями по дому, появились и подруги на работе. И щемящее чувство одиночества стало отступать вместе с саднящей раной потери. Ну конечно, такое и за всю жизнь не забудется. Но старики верно говорят: занять себя надо делами, так и на тяжёлые думы времени не останется. Люську старалась забирать на выходные, даже предлоги надоело выдумывать. В конце концов, она девочке родня, имеет право. Старалась только, чтобы Галина не очень-то себе возомнила. И за ребёнком приезжала с каменным выражением лица, вроде как одолжение великое делает. Труднее приходилось с Люсиным воспитанием. Судя по девчонке, родная мать не слишком об этом заботилась. И теперь Наталья уже не стеснялась прикрикнуть, сделать замечание и пару раз хлопнула по попе, не сильно, конечно, а так, для острастки. И, к полному её удовлетворению, Людмилка истерику не устроила, губы надула на пять минут и всё. Вишь, умная девчонка, не в Гальку уродилась. Смекнула, где можно безобразничать, а где лучше не нарываться. Наташа обращалась с ней так, как, по её разумению, надлежит обращаться с детьми, чтобы выросли из них порядочные люди. Может, и не слишком правильный был этот порыв, зато от души. Она пединститута не заканчивала, чтобы по науке церемонии разводить. Ну правильно или не правильно – Люсю это устраивало, если она каждый раз к тёте навстречу бежала, словно сто лет не видела. Эх, дитё оно и есть дитё, тянется к тому, кто с душой. Наталья только теперь поняла, что равнодушие Галины к воспитанию дочки основано на её равнодушии к ней вообще. Поела, не голая – и ладно. Интересно, она хоть раз ребёнка на руки брала вообще? То-то Людмилка ластится к тёте как котёнок. Сядут телевизор смотреть, она сразу на руки лезет. Под утро каждый раз забирается к Наталье на диван. Даже надоело за каждым разом две постели стелить. Стала ложиться вместе с девочкой. Чего ж кровать двухспальная за просто так стоит?

Сходили пару раз в гости к соседям с пятого этажа, Трегубовым, поиграть с их дочкой Светой, Люсиной ровесницей. И к пожилой Ольге Тихоновне на чай с булочками. Врач Ольга Тихоновна была бездетной, жили вдвоём с мужем, тихим уютным Павлом Евгеньевичем. Люська отчего-то ужасно им нравилась, дарили маленькие подарки, угощали конфетами. Вроде всё складывалось хорошо и правильно, но Наталья, каждый раз проводив племянницу, испытывала облегчение, что не обязана заниматься ею каждый день. Раз в неделю – пожалуйста, с удовольствием, а всё время – нет, уж увольте. Она в матери не годится. С самого рождения братишки эту завидную должность получила, хоть и не по желанию вовсе, а силком, да по доброте и собственной жалости. Хватит с неё, намамкалась по самое горло. Вот как на духу: не было бы у Андрея дочки, сроду с дитём возиться бы не стала. Может, какие-то женщины от бездетной своей участи мучаются и переживают, но во всяком случае не она. Да и муж покойный, Витя, никогда не изводил упрёками. Не получается – что ж, судьба, видно, такая, да и Андрейку надо на ноги поставить.