Лемма о невозможности

Подсолнух, не своди меня с умаБесслезною сорокалетней челкой,Всегда нелепым “Дания – тюрьма!”И сердцевины пуделем с иголки;Скворечник, не вводи меня во грехПростой, что сушь во рту, твоей разгадки,Чтоб – до травы от ласточкиных стрех —Воздушные чуть-чуть плоились складки.Чтоб бабочек, огромных как трусы,И ласточек заморской гарнитуры,И, в волосах травы, седой росы,И облаков стальной мускулатуры,И шляпок с лентами картофельной ботвы,Встречающей героев на причале,Мышей, тихонько шепчущих “увы”, —Я не узнал в полуденной печали.Чтоб не признал длины, и высоты,И ширины, а только видел: время,Смородиновые сожрав кусты,Вошло в shortlist литературных премий.Сорока иероглифом “Китай”Над каменной взошла печной трубою.По правилам грамматики, читай“Нет, не любил…” как “Мне не быть с тобою!”.

«Алюминиевой ложкой…»

* * *Алюминиевой ложкойВетер машет над травой,Надобно совсем немножко,Чтоб сказать: и я живой.Только ветреной отведатьСеребрящейся ухи,Точно в праздник, в эту средуНанимаясь в пастухи.Только в городе бессонномНочью выйти на балкон —Теплый ветер там в кальсонахПрет поверх лобастых крон.И ему доступна шалость —Снять с души секретный гриф.Обещания сбывались,Ничего не изменив.

О борще

Когда тебе за 40, говорить остается только о еде, потому что другие темы слишком болезненны.

А. Зимин, повар-грамотейКогда раскрываешь окна —Из кухни выпустить чад,Все ветры к тебе намоклыеВлетят чехардой зайчат.И ты как приморский городОткрыт стал и уязвим,Как брюхо весны распорот,И неприкаян как дым.Единственная преградаТебя еще держит здесь:Предания как наградыЖдет овощная смесь.Вначале страдает лоно —Свекольный косматый лес,И Капернаум морковныйПробуется на срез.В томатной цветастой шали —На площадь сковороды.Все враз по краям шкворчали,Открещиваясь от беды.Пойдешь ли дорогой торнойСметану молить «Сойди!»,Всё будет сердцу просторней,Чем в тесной летать груди.Как будто бы цвет и запахВерней беспощадных слов.Упорствуя в тихих сапахИ глядя поверх голов.

«Очей твоих молвою легковерной…»

* * *Очей твоих молвою легковернойЯ осужден, и высмеян, и сыгран,Как будто ритм судьбы на метроном манерныйТы опрокинул, вжав в косую грань.Ты – в четверть года, в четверть легких – я…Апрель мой, царь мой, проповедник мойНевидимый – черемуху пророчит,И такты бьет, и сердце холодит…Уж знаю, близко: перехватит духИ ритм сухой – мелодией озвучит,И холодом пахнет, и сердце мучитКак будто бы предвестием добра.И ты, мой пульс разбив по четвертямИ дольником испытывая печень,Заметишь вдруг, что жертвовать мне нечем,Что кровь моя – натеки на подсвечникИ знобкий цвет, увядший по ветвям.А в осени бесстыдной впередиНа многоглаголивой площадиШатается растрепанная память, —И врет, что, мол, она нежней груди.

Day-Dreams

Погадай на мне, девица,Слез от воска не тая.Рада будет растопитьсяТемная душа моя.В жаркий терем алчным зверемКапать, капать до утра…Так ли мы еще поверим,Что закончилась пора!Напророчу – озадачу,Только силы уведу —Слишком позднюю удачуНа лазоревом пруду.Чтобы в башенках картонныхВидеть аглицкие сныОб укорах монотонныхНеродившейся весны.

Macbeth

In his commendation I’m fed.

Растревожит тебя похвала…Это – месть-мостовая была.Уязвлю тебя лестью своейЗа обеты несбыточных дней,За разрез туркестанских очей,Да за связку Петровых ключей.Что ни стон – фанфарон, что ни крик…Изолгался мой вещий язык.Да и сердце не хочет отстать,Все зовет – не любить, – вспоминать.…Этот мне ненавистный досуг…Это злое сплетение рук…Эти взоры, таящие страх,Эта чуждая боль, этот прах…Много званых – да избранных нет…Но как будто известен ответ.И, на склоне холодного дня:Савл, Савл, что ты гонишь – Меня?

Horror Vacui

В музыкальной мне шкатулкеМышкой белою плясать,От пружинки мертвой, гулкойВсякий раз кидаясь вспять.Отдохнуть едва ль придется,Потемнеет киноварь,Над пустынею зажжетсяАбрикосовый фонарь.И с предвечных сфер моторныхЗрит беспамятный ГосподьХоровод телец проворных,Озадаченную плоть,Как до хвостика напружась,Съев конфетные мосты,Преодолевают ужасНеподдельной пустоты.

Путешествие в Сергиев Посад

И в мудрости лукавый след греха,И слово, что, смешно как фильм трофейный,Осядет, брошенное впопыхах,На дне беседы горечью кофейной,И добродетели холодный произвол,И бедный блуд, не ставший преступленьем,И этот сад, что поздно так отцвел,И даже ты, складных сомнений пленник, —Все тяжело оставленной душе,Все тяготит двусмысленностью тайной,Как та мольба о ломаном гроше —О гордости, о дерзком пропитаньи,Как то сиротство наглое, в упор,Как барственность отвергнутой любови,Как с одиночеством вступающие в спорВысокомерно вскинутые брови.

Акростих

Приближаются красные сроки,Растворилось в мансарде окно,И таинственным взором глубоким,Шуткой дерзкой, молчаньем жестоким,Ёрничеством медноокимЛезет месяц, и вечно даноДуться, спать и от горькой обиды —Ах, как в детстве! – кривиться для виду.Нынче, слушай, меня подменили:Ересь гордая, слава чужая,Зависть женственная и злая —Алым бантом лежат в водостоке,Стал я сильным, русым, высоким,Темнобровым и длинноногим,Алчным к жизни, бодрым и строгим, —Лишь тебя я люблю как прежде,Чисто, глупо, смешно, уныло,Торопливо и без надежды…Одиночество очи, веждыЖадно ищет, нетерпеливо, —Поцелуй – и все позабыто,От гремящего дня укрыто,Йодом творчества жизнь убита,Делом мирным – отняты силы.Уподоблюсь первому снегу,Праздной мысли, дальнему брегу,Отыщу свою благодать, —Где найду – там и потеряю,Развеселую свадьбу сыграю,У декабрьских порогов маяЩуку вещую в горсть поймаю —Упрошу ее подождать.

«Любимый мой, как холодно и стыло…»

* * *Любимый мой, как холодно и стылоВоскресный день колоколами душуВсе замывает, будто полотноВ угрюмой, белой, ледяной реке.К обеду станет на дворе темно,И любящим, надеющимся, ждущимПокажется, что счастие застылоМонеткою в протянутой руке.Вот-вот навеки душу погублю,Ничто, меж тем, не двинется в природе,И ты, наверно, даже не заметишьТого, что добродетель мне смешна,Того, что в каждом вижу я уродеТвои черты – что, видит Бог, люблю;Что рано ль, поздно ль от небесных вретищОсвободиться истина должна.Так с хмурой юностью навеки мы простимся,Она иных даров не принимала, —Она едва ли верила в награду, —Как только этот невоскресший день,Когда лишь плачут, ждут и снова плачут…И ты хламиду скромника наденьИ пропусти все восемь ливней кряду…Пока не утолишь слезою злачнойТы барабанщицу, тугую кровь,Все будешь задыхаться, скажешь: малоНадежды в воздухе! – И разом убедимся,Что тот, кто мыслит, – всех мертвее мертв.

Caritas Nunquam Excidit

…Иго Мое – благо, и бремя Мое легко.

Неожиданно не страшно,Неожиданно легко.До позорных клятв вчерашнихСтало слишком далеко.Не заботилось, не стыло,Не горело на ветруСердце. И едва ль любило,Распрощавшись поутру.Нет ни храбрости, ни страха,Ни надежды, ни тоски,Всё решилось одним махом.Капли. Натереть виски.Чайник. Белые таблетки.Белый снег. Седая ночь.Холод. Лестничная клетка.Кто там курит? Шел бы прочь!

«Шкафчик с пряностями – точно сердце…»

* * *Шкафчик с пряностями – точно сердце,За узорными дверцами дом,Где над душною тяжестью перцаПолыхает гвоздика углем,Где в имбирные слезы и трелиВдруг бросает заносчивый тмин,И цикорий болезненный – в двери,И в мистический холод – жасмин.Все признания в вечности длятся,Omnes conservat Dominus res.Должен ли я за стрелками гнаться?Гонор мой – это spes, а не спесь!Как же просто – замешкаться, скрыться,Приотстать в середине пути,С головой под подушку зарыться…«Мы увидимся, ты не грусти».

Оттепель, или Валентинка для Офелии

…Кольми же вы лучше птиц!Здесь всё меня переживет,Всё, даже ветхие скворечни,И этот воздух, воздух вешнийМорской свершивший перелет.АНе мытарем, боящимся молиться, —Но на тебя все ж не подъемлю глаз.Когда тебя чем свет взыскует птица —Не лучше ли я птиц во много раз?Мне страуса пристало оперенье —Ручьев в снегу безудержный наряд,Чтоб лепетом губным благословеньяСмешить нагих отчаянных наяд.И исподлобья глянула полоскаЕдва живущих оттепельных дней,И Божья матерь пробует желëзкиПодпухлые у зябнущих ветвей.И этот запах вдруг морской, нездешний,Болезненный, но гордый и пустой,И вдруг заметны сделались скворечни,Что проиграло небо в морской бой.И сумерек толпа срединно-зимнихВалит на площадях митинговатьУже с утра, хотим ли, не хотим ли,А «дома быть» – прочтется «вспоминать».И память, не смущаемая зреньем,Вся обратится в бесконечный слух,Но, мира зримого мелькнув влюбленной тенью,Мир слышимый для памяти потух.…Вовек всех нужных справок не собрать им,И это, в общем, вовсе не беда,Что слишком скоро сорок тысяч братьевРастают в перспективе без следа.

Подражания

1.

И снова Лазаря субботаГрохочет кровию в ушах,От темени солнцеворотаЕдва переступив на шаг,Вцепившись в рыжий дня загривок,О ветки влажные биясь,Она проскачет как Годива,Над нами испытуя власть.Она смутит и растревожитНенужной щедростью своей,Она соблазн неосторожнымИ антифон грядущих дней.И потому, едва заслышавРыданья, крики от ворот,И голоса зевак на крышах,И убегающий народ,Скажу: По нашим прегрешеньям,Ты, Господи, повремени:Не надо чуда воскрешенья,Живых спаси и сохрани.

2.

Blessed are they that mourn: for they shall be comforted.

Matt. 5, 4Сгущаясь Вербным воскресеньем,Узор пустующих ветвейОзначил недосып весеннийНа тучах сечкой глазырей,И все кого-то ждут и медлят,Невольно сдерживают ход, —Еще немного, день последний,И вот Он, среди нас, грядет.И, в небо кинув взор пустое,Сломает зимнюю печать:“Меня имеете с собоюЕще дней, может, сорок пять”.И тут же воды, травы, птицыЛаскать срываются и ждать,И снова, обнявшись, кружиться,И к сердцу милых прижимать.Блаженны плачущие, слышишь!Но этот приз не взять вдвоем.Долой коварство: я не выше;Я не жалею. Ни о чём.

Элементы

1.За апрельской страной саксофонаБродит лето, стадами трубя.И, пока не опомнилась крона, —Прореки, кто ударил тебя!Не то враз зацветет, загрохочет,Забунтует, свободу губя…Вместо голоса – яростный кочет, —Прореки, кто ославил тебя!А потом, замешавшись с толпою,Миротворцев чужих возлюбя,За столом, что расставлен покоем, —Прореки, кто забудет тебя.Вот и жизнь, как всегда, на ладони,И на годы вперед, как тогда,На апрельской пустующей кронеОсыпается неба слюда.2.За душой точно за морем Белым,За вечерней рассадистой мглой,Я храню в чистоте онемелойВсе, что есть меж тобою и мной.Все вещицы, все злые предметы,Все, в чем нету тебя ни на грош, —Все мне чудные дарит приметыМилой жизни. И тем и хорошМокрый лес и черника босая, —Мы зачем-то ее соберем,Продолжая, трудясь, не бросая,Точно в дом, точно есть у нас дом, —Что прикрывшись неспешной работой,Лишь отрывистым словом делясь —Всею косноязычной заботойЯ решаю все тот же пасьянс.

Nefarius

Ледок осенний, и ни слова.Дай, лужам выправлю прикус.Меж встречей и разлукой сноваНет ничего, лишь пар от уст.Припомни: меднооким летомДень как язычник умирал,Под юбками травы, в кюветахТяжелым холодом играл.И лишь один жасмин старалсяНичьих похвал не позабытьИ напряженно дожидался —Снегов мертвящих, может быть.Рыдают на страницах четных —Наотмашь на нечетных, всласть.Пусть Марфа о любви печется, —Я ж предпочту благую часть!Замолкает, и тут же – голос– Нам не нужно для встреч ни подъезда, ни ложа,Я хочу твои… да, я хочу – это тоже,И со стрелкой секундной бежать наравне…Я хочу твоих слов, просто слов – обо мне.Аминь.

«В кошельке декабрьской ночи…»

* * *В кошельке декабрьской ночиСтал я медною монеткой,И меня никто не хочетОт салфеток и объедков,С блюдечка, где синька счета,Со скатерки в крошках пеплаПодхватить, чтоб ни на йотуВ ребрах сердце не ослепло.Нет, декабрь меня закинетВ шапку нищему чужому,Что и бровию не двинет,Только скажет “Вот и дома”.Скажет: “Мой медяк желанный,Сердце от тебя прозрело,Перехожий ты и странный,Как мое худое тело”.Нынче станем неразлучны,Ты слепец, а я – вожатый,До угла, – а там получшеБросит кто-то виноватый.

Вариации на тему судьбы

1.

Не спрашивай, зачем мы рядом.Недоуменным, полным сна —Как прежде, будет нам обрядомЧуть скованная тишина.На обороте дня, поспешны,В слезах, пока не брезжит свет,Мы так навеки безутешны!И так безжалостен ответ!Но днём – совсем иное дело.День дозволяет, солдафон,О будущем трепаться смелоИ не глядеть на телефон.Тебя я слушаю вполуха.И ты ничей, и я ничей.А с потолка глазеет мухаТолпой фасеточных очей.

2.

Clutching her handkerchief…

Битлы, кажись“Чужие,” – где-то жмут на нервах,А в гардеробной, между строк,Вторая подражает первойЛюбовь и комкает платок.И нежностью такой неловкой,И промедленьем у дверей,За душу тронет не уловкой —Напоминанием, скорей.Безумных чаек силуэты —В блокноте глупый почерк мой.Опять готовить сани летом,Телегу смазывать зимой.И невозможно отлучитьсяИз памяти под Новый год,И кто-то будто молвить тщится«Послушай, всё наоборот».

Jan Szpońka

Немало нынче мух… Небесное родство.Все ивы видят сны, от Дании до Ворсклы,Лишь только зной сойдет, затеют сватовствоИгольное ушко и баловень-наперсток.Зачем же притворюсь, зачем не буду милИ разыграю горькую обиду?И царствует душа, и расточает пыл,И смотрит нищенкой – для виду.И тяжело ей зло, и непонятен путьВсегда двусмысленного блага,И за века – судьбу не изменить ничуть:Забывчивость – ее отвага.Пусть жизни злой полна горячая рукаИ ревность просит поцелуя, —Я не скажу “прощай”, но холодна рекаИ льнет с востока – “аллилуйя”.

Инверсии

I zaczynam monolog trzynastozgłoskowy…

Pan JulekЯ на кухне тупейный художник —Чистить бульбу что графа голить,Лжеантичный тринадцатисложник,Точно цену кассирше, бубнить.Rumores senem severiorumAestimemus в истершийся грош…Мнемоническим жадным приемомКухонный вдруг прорвался галдеж.Углекислые рвутся каверны,Ком стиха зреет вправо и вниз,И вот-вот оборвется, наверно,Этих туч ненадежный карниз.Ведь зима не умеет прощаться,Зажимать свое сердце в кулак,Так уйти, чтобы не возвращаться,Так задуть, чтоб лишь холод да мрак.Вечно – вдруг над пасхальным апрелемВзгляд тяжелый, и снег – вот он весь.Видно, птицы отбить не сумелиЭту слишком буквальную спесь,И в латыни сойдутся навечноРитм и речь – как дыханье и плач,Чтоб нам «кровь» рифмовать бесконечно,Но лукавых не ведать удач.

«…По локти в тумане сквозных палестин…»

* * *…По локти в тумане сквозных палестин,Нежнее, чем ангел разлуки, жасминРасцвел – что собрался походом на Крым,Как будто решил умереть молодым.И нет кроме холода в нем ничего,И будто ничем не утешить его,И точно раскрыт он для смерти и губ,Привставший на цыпочках, с близкими груб.Но всходит зарничная грозная мгла,В окне, голубиного цвета крыла,Что в комнату снова не мир принесла,А тот же ликующий меч,Что в небе закатном, меняясь, дрожит,Что райские кущи от нас сторожит,Скорей, чем в объятья, на небо взбежитБежавший, не чуя ног, встречь.

Hysteresis

Беллетристика

Один возьмется, а другой останется…

Бывает в близости один рубежный миг,Внезапно налетевшая прохлада,Темнеют очи, устает язык,Изжогой на сердце щемит досада.Ну точно озеро, как пробегает рябьИ тень от тучи будто укоризна,Темнеет вдруг – и вот оно уж хлябь,Неведомой исполненная жизни.И снова солнце, – но уж не пройдетИз памяти недавнее смятенье,И отчужденья соляной налетЦарапнет вдруг под мимолетной тенью.Вот так и мы – что озеро с тобой:Чем ближе – тем рубеж неодолимей.Мне дорог твой лазоревый покой,Но стать бы я хотел твоею глиной,Картавым берегом, корнями у воды,Холодными подводными ключами,Зверьем, что порассыпало следы,Твоим туманным утренним молчаньем,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.