Тень ивы

– Не знаю.

– А он говорил, что согласовывал с вами проект. Он не согласовывал с вами проект?

– С какой стати? Я вообще не знаю ни про какой проект.

– А почему? Это ваше наследство, – Игорь заметил, что единственное слово, на которое отреагировала Пиднель, было «наследство», – это большие деньги. Жнец сказал, что вы, простите, просто придирались к проекту. Что вы бывали у него по нескольку раз в день.

– Это вы про кого еще раз? Швец?

– Жнец.

– Это смешно. Мой отец был нищим. Понимаете? Совсем. Кроме того, он был не в себе. Он был сумасшедшим. Какой дом? Какая земля?

– Да я видел эти документы! Я сам их оформлял. Вы можете поехать и посмотреть на дом. Скажите, если я займусь оформлением наследства, я могу рассчитывать на хороший гонорар? Тем более, сами видите – эту приятную новость вам принес именно я!

Она задумалась. Случай с этим объявлением в газете отчетливо показал: если наследование пойдет своим ходом, оно может коснуться матери, она все воспримет с излишними эмоциями. Как, все знали, а я не знала?! Претендовать ни на что не будет, конечно, но и у нее, и у всех появятся вопросы: на какие деньги бомж Ганс, он же Ванька Малаец, он же Ивхав Мнвинду, купил землю и дом? Игорь уловил, что тревога скользнула по ее лицу. Он попал в точку.

– Чтобы вы не сомневались, предлагаю посмотреть дом, – широко улыбнувшись, он развел ладони.

– Я видела проект, этого достаточно.

– Ну во-о-от, наконец. Вы все знаете! Знаете про Поталово, знаете про наследство, знаете Жнеца.

– Допустим. Вы знаете, как можно все это устроить?

– Предположительно.

– Я обещаю вас отблагодарить. Скажем, десять процентов от рыночной стоимости?

– Согласен.

– Согласны? И можете сделать так, чтобы все оформление прошло законно, но по-тихому?

– Конечно.

Официант принес воду и кофе, и они оба, сделав по маленькому глотку, решили, что допивать не стоит. Она внимательно посмотрела на него, фокусируясь то на одном зрачке, то на другом.

– Тогда вы, молодой человек, чего-то недоговариваете. Вы мент или что-то по этой части. Да-да, не отвечайте, я сейчас все про вас скажу. У вас нет оснований вызвать меня официально, но вы подозреваете меня в убийстве. Так?

– Почему же нет оснований? А ваше заявление об изнасиловании?

– Ну, там же я потерпевшая – так, кажется. Хотя потерпевший, подозреваемый – это все так мгновенно и относительно. Давайте выкладывайте, что вам от меня нужно. И для начала – кто вы есть.

Когда Игорь положил перед Роксаной свое удостоверение – наперекор инструкциям, запрещающим выпускать его из рук, – он заметил, что Роксана сразу успокоилась. Она боялась чего-то более серьезного. Чего?

– Мы знакомы с вашим мужем, Мишей, – начал очередной подход к Роксане Гарпунов, – мы учились с ним какое-то время в школе. Потом – я внимательно следил за ним в трудный период его жизни, когда он… когда он вышел на свободу. Да, и еще я помнил, что вы дружили с ним со школьных лет. С другой стороны, я хорошо знаком с Константином Жнецом, которого и вы хорошо знаете. И вот я спросил себя: по-дружески ли я поступаю, не рассказывая Михаилу про вас и Жнеца?

– А что вы можете рассказать Михаилу про Жнеца? Что он подлец и преступник? Скажите вы ему это на здоровье.

– А вы-то почему не сказали?

– А нечего было сказать! То, что произошло со мной и Жнецом, – несчастный случай. Понимаете?

– То есть Михаил не знает про то, что вы и Жнец были… как это сказать… любовниками?

Здесь она посмотрела на него с той способностью смотреть чуть дальше, чем глаза собеседника, словно разглядывала что-то за лицом. И тем не менее, она была сконфужена.

– А при чем здесь Михаил? При чем здесь убийство моего отца? У вас что-то не сходится, и я должна вам все разом объяснить? Нечего объяснять, понятно?

Игорь понял, что узнать большее не получится. И отыграл назад. Он наклонился к ней и спросил почти шепотом:

– А если у меня есть личный интерес?

– Вы хотели шантажировать меня? Чума! Теперь я спрошу: а что вы хотели получить от своего шантажа?

– Что можно получить от красивой женщины?

– Я так и думала. Где Вы и где я ? Вы думали, что что-то может быть? У вас не получилось.

– Смотрите, что получилось у меня, – Игорь начал медленно, стараясь не показывать, что ее слова его задели. – С одной стороны – ваше нежелание говорить правду, – он поднял правую руку ладонью вверх. – Здесь и то, что вы не признались про отцовский дом, который наследуете, здесь и ваш отказ признаться в том, что вы были тесно знакомы со Жнецом, – с каждым предложением он приближал ладонь к столу. – А здесь, – он указал на левую руку, – ваше заявление об изнасиловании, кстати, сделанное значительно позже факта деяния, что затрудняет сам факт его установления и…

– И? – она напряженно всмотрелась в его глаза.

– А чего вы ждете? – спросил он у нее резко, ожидая, что она скажет и про улику – найденный у Жнеца «макаров».

– Я думаю, есть, наверное, еще что-то, что позволило посадить Жнеца в тюрьму.

Игорь кивнул на свои ладони:

– Ложь пока перевешивает, гражданка Пиднель. И знаете Вы про причины убийства вашего отца куда больше, чем говорите.

Роксана встала из-за стола и резко задвинула стул.

– Разве? Тогда почему вы не посадите меня рядом со Жнецом? А? Или не допросите меня с пристрастием? Вы бы, наверное, с удовольствием применили болевое воздействие. Вы только об этом и мечтаете.

Роксана выставила ногу вперед, словно обозначив наступление, и, понизив голос, размеренно произнесла:

– Вы… Следователь, старший лейтенант! Ты думаешь, я тебя не помню?! Ты тот самый гаденыш, который посадил Мишу. Он, оказывается, внимательно следил! Кто бы сомневался. Только не получается у тебя со мной. И не получится. А Жнец сидит у вас по делу. И будет сидеть.

Она резко развернулась и быстро скрылась в дверях.

Досадуя о том, как неудачно для него, да и для дела, сложился этот разговор, Игорь все же решил, что надо поторопить экспертизу с разбором тетрадок Мнвинду: вполне может быть, тут замешан имущественный вопрос.

«А она, конечно, сука конченая, – вспомнил Игорь злой выговор Роксаны, – держаться бы тебе от нее подальше, Миша! Надо было ему вляпаться с такой бабой. И ведь наверняка думает, что его баянистка – сама чистота». Игорь выглянул в окно на тротуарную парковку и увидел, как Роксана села за руль розового купе с открытым верхом и резко тронула машину с места, подняв пыль.

Игорь Гарпунов.

Демонстрация на улице особняков.

В заявлении потерпевшей указывалось, что Жнец изнасиловал ее именно в этом доме, на улице Парк Лес (бывшая Факельная), где стояли вновь отстроенные скромные, но добротные дома. Однотипные невысокие заборы, отчетливая нумерация указывали на то, что хозяева не стремились скрывать свою «прайвеси». В довольно ранний час, когда Гарпунов подъехал к 16 дому, у его ворот стоял только один автомобиль – старый «гольф» ярко-голубого цвета.

Гарпунов, обойдя дом со всех сторон, понял, что писавшая заявление, конечно, бывала в нем.

Он оглядывал газон, где происходила «первоначальная попытка овладения мной», – трудно представить, что кто-то, даже пьяный и сжираемый страстью, даже глубокой ночью, но при ясном фонаре станет «овладевать» сопротивляющейся женщиной прямо здесь.

Когда он садился в машину, со стороны дома, утирая лицо полотенцем, появился тщедушный седой человек, одетый в тренировочный костюм, прошел мимо него к старенькому голубому «фольксвагену» и открыл крышку багажника.

Гарпунов прикрыл дверь машины и подошел к человеку, к тому времени разжегшему в багажнике спиртовку и греющему на ней кофейник.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – пожилой не выказывал беспокойства.

– Я знаю, что дом этот опечатан, а вы как-то расхаживаете.

– Я в дом не заходил, – заметил мужчина, доставая из тряпичного мешка хлеб и сыр, – там, сзади, есть кран для поливок и на пожарный случай, я там воду беру. А также туалет для приходящих рабочих.

– А вообще вы что здесь делаете?

– Живу здесь. А вы, наверное, из полиции?

– В точку!

– Ну-ну.

– Нет, мне интересно, где живете?

– В машине, у ворот господина архитектора.

– Ничего не понимаю.

– А ваши одно время интересовались. Полиция. Приезжали, пытались выкурить. Господину Жнецу не нравилось видеть меня каждый день. А ничего не сдела-а-аешь, приходится. Все по закону. Стоянка разрешена. Хотели знак поставить. А я в переулке ставить буду. Да и им самим невыгодно: тут, бывает, мно-о-ого важных машин останавливается. К нему же приезжают.

– А почему бы вам дома не жить, к примеру?

– Нет у меня его. Милостью господина архитектора. Жнеца.

– Что ж, он вас, как лиса зайца, выгнал?

– Нет, все сейчас сложнее и проще. – Мужчина со сноровкой сварил кофе, намазал хлеб маслом слоем, подразумевающим большое здоровье, откусил край булки. – Он председатель экспертного совета по историко-архитектурному наследию в нашей мэрии. Знаете, что это такое?

– Нет, понятия не имею.

– Вот они выносят заключение: дом, подлежащий сносу, имеет какую-нибудь историческую ценность или какую-нибудь другую – или нет. Я жил в доме на улице Караваевской, туда, ближе к лугам. И там начали строить поселок особняков вроде этого. Как будто каким-то калечным военнослужащим, не знаю. Мой дом – под снос, там еще, конечно, подпало восемь других. Ну, частный сектор.

– Так что, квартиры не дали или там в очередь не поставили?

– А на кой мне квартира? Мне ее не надо. В этом доме, я точно знаю, жил еще мой прадед, была у него первая конфекционная лавка в городе. И он в этом доме рожден был, его матушка, то есть моя прапрабабка, тоже, написано, там родилась. Знаете, что такое конфекция?

– Кондитерское что-то, наверное.

– Конфекция – это кружева, манжеты, платья, юбки. Кондитерское! Пожалуй!

– И теперь вы претендуете на дом господина Жнеца?

– Плевать я хотел на его дом. Мне мой нужен был, который единственный.

– Так снесли его?

– Снесли.

Губы старика-спортсмена задрожали.

– Так ведь ничего уже не сделаешь, отец.

– Вот я ему это и напоминаю: ничего не сделаешь, все непоправимо.

Он отряхнул крошки с руки, захлопнул багажник и сел в машину на водительское сиденье. Игорь понял, что разговор закончен, и тоже пошел к своей машине. И тут, уже почти устроившись на сиденье, он все-таки поднялся и вернулся к голубому «гольфу».

Не глядя на него, хозяин машины опустил стекло.

– Извините, вас как величают.

– Семиверстов, Кузьма Егорыч.

– Кузьма Егорыч, а здесь вы машину «пежо» розовую не видели? С откидным верхом такая. У дома господина архитектора?

– Видел.

– А когда, можете вспомнить?

– Разве же вспомнишь?

– Ну хотя бы приблизительно.

Семиверстов задумался.

– Видите, первый раз мне самому негде было встать – много машин тут стояло, и на обочине, и на парковке. Что-то праздновали. Ну да, День Победы. А потом я не знаю.

– То есть не один раз?

– Ха, да каждый день. Я тут больше года кукую. Так раньше каждый вечер она здесь была.

– Она? Женщина приезжала?

– Да. Иногда они вместе. Иногда он на своей – у него неприметная машинка, «королка», а у дамы его – яркая. Запомнишь.

– А вот как вы решили, что она его дамой была, эта женщина?

– Я не знаю. Это сразу видно. Я не претендую, конечно. Да мне и неинтересно. Но тут приглядываешься ко всему. Тоскливо сидеть!

– А если я вам ее фотографию привезу, вы сможете ее узнать?

– Попробую.

– Ну, тогда до завтра. Буквально до завтра.

– Погодите. Теперь я спрошу. А что за интерес к Жнецу? Сосед его справа – я слышал, сказал кому-то, что Жнеца посадили.

– Он просто задержан до выяснения некоторых вещей. Пока рано радоваться.

– А я и не радуюсь, – Кузьма Егорыч высунул голову за стекло, – его посадили, а я что? Мое горе ему – до кучи – будет прощено? А почему? То, что он мне причинил, гораздо хуже любых взяток. Ведь за взятки его посадили?

– Я же сказал – до выяснения обстоятельств.

– Вот выясняйте их так, чтобы он на свободу вышел. Он здесь должен быть, здесь гореть на медленном огне. Как я горю.

И уже совсем шепотом добавил:

– Помогите, если сможете.

– Хорошо, Кузьма Егорович.

Игорь дошел до своей машины, стараясь не оглядываться на старика.

Объявления и справки

Вниманию владельцев подвалов!

В связи с критической ситуацией с количеством грызунов в обслуживаемых многоквартирных домах муниципальное предприятие «Мегаполюс» просит в период с 1 по 30 октября обеспечить доступ работников службы дератизации (уничтожения крыс и мышей) в подвалы собственников и арендаторов жилья, обслуживаемых ДЭЗ указанного предприятия.

(Газета «Улицы и кварталы», 28 сентября.)

Приглашаем мужчин в возрасте старше 30 лет для участия в танцевальных вечерах «В ритме ретро» в ДК им. Дзержинского и ДК «Медик» ежедневно в 14, 16, 18 часов.

Активные участники вечеров получат ценные призы от Центра строительных материалов «Суперстрой».

Администрация клуба «Одинокие красавицы».

(Газета «Ежедневник», 3 октября.)

Рита Бринскене.

Где-то в Англии на улице Орджоникидзе.

Итак, английский. Можно от жизни укрыться в алкоголизме, можно спрятаться на Гоа, можно нырнуть в депрессию и вынырнуть в Альцгеймере. Это все вопрос внешних возможностей. Рита Бринскене спряталась в английском. Бывают однолюбы, бывают однолюбки. Рита безраздельно отдавалась Англии, всему, что хоть как-то было с ней связано, от имен и символов истории типа какого-нибудь Генриха номером 8 до подробностей жизни манекенщицы Твигги. Конечно, английскому языку, который знала в школе наверняка лучше всех, в том числе и Пиднеля, Роба Роя. Стихи он читал бойко, но, как говорила Рита, «воспроизводил по звуку», с какой-то записи, наверное, магнитофонной. Она больше ценила умственное проникновение.

– Как перевести «Strumming my pain with his fingers

Singing my life with his words»? – однажды спросила она у Игоря, оказавшегося рядом с ней за партой на уроке английского. Народу было мало, класс на иностранный язык делился надвое, да еще стоял декабрь, многие болели, учительница усадила их вместе, «покучнее».

– Ну… «Ощути мою боль своими пальцами, спой мою жизнь с твоими словами», – покраснев от усердия, ответил Гарпунов.

– Ужасно, да? Это стихи Норманна Джимбела, поет Роберта Флэк.

– Да слышал я ее.

– Ну да? Тогда переведи к завтрашнему дню всю песню. Сможешь?

– Но слов у меня нет .

– Спиши слова? – она засмеялась. – У меня тоже нет. А ты послушай и переведи! Я тоже. Договорились?

Попробуй не договорись. Игорь сводил отца с ума бесконечными повторами одной и той же песни, остановками магнитофона, щелканьем клавиш, но допытывался от популярной песни нового для себя смысла. Она начинала звучать по-новому! Это же про него, про нее. Это же он, этот самый, про кого «я слышала про твою хорошую песню, я слышала, что и ты хорош».

– А можно сказать: «Я любила тебя, не увидев тебя?», – спросил он на следующее утро, когда они встретились у дверей института, куда ходили к репетитору.

– Ты про Роберту Флэк? – она прислушалась к чему-то внутри себя и просияла.

– Конечно!

– А у тебя что получилось?

– Я пришла послушать на минутку, и слушаю всю мою жизнь.

– Красиво.

– И все равно – на английском лучше! Понимаешь, больше воздуха для… мечты.

Он понимал. Они оба были детьми неволи, впервые за пределами школьного расписания оказавшимися на свободе.

Ритины папа и мама – церковный староста католического прихода и набожная домохозяйка – едва ли одобрили бы какое-то иное увлечение старшей дочери, кроме изучения библии. В первое свое посещение маленькой квартирки семьи Бринскусов в старом двухэтажном доме на окраинной улице Орджоникидзе Игорь удивился, что в квартире нет телевизора, холодильника, мебели типа распространенной тогда «стенки». На подоконнике стоял радиоприемник «Исеть» с обтянутым желтой тканью выпяченным пузом. Антенна к нему присоединялась мощная.

– «Голоса» слушаете?

– Папа. А я – «Радио Люксембург».

Книг повсюду было много, в том числе старинных, церковных, напечатанных на латыни, на литовском, изданных в дальних далях: Лондоне, Сан-Франциско, Аделаиде. Книги располагались в фанерных ящиках, поставленных друг на друга, подтонированных морилкой, с проступающей надписью «Огнеопасно».

Для Игоря было удивительно, что младшие брат и сестра Риты – Каспар и Агата – были заняты какими-то работами, вроде не имеющими отношения к собственному хозяйству. Каспар, который ходил в шестой класс, одетый обычно в клетчатую рубашку и черный галстук-«селедку», под окном во дворе строгал и пилил – как потом оказалось, изготавливал маленькие скамейки, которых в квартирном туалете и так была целая стопа. Младшая сестра, ей не было и десяти, строчила на металлургически исполненной швейной машине «Зингер» кружевные салфетки, – все в квартире, в том числе и папиросные ящики с книгами, было застлано ими.

На салфетки были поставлены и тарелки с обедом – супом из грибов и картошки, приправленным чем-то вроде сметаны. Когда Рита, разогрев большую кастрюлю, позвала брата и сестру и Игоря за стол, дети смотрели на Игоря настороженно до тех пор, пока Рита не сложила перед лицом ладони и сказала:

– Поблагодарим Господа за ниспосланную нам пищу.

И Каспар и Агата тоже молитвенно сложили ладони и прикрыли глаза, напоследок с тревогой посмотрев на Игоря. Он – как оказалось, кстати, – еще не начал есть, только ложку взял в руку. Молитва перед едой была неожиданностью, он видел на плечиках пионерский галстук Каспара, комсомольский значок на платье Риты, наконец, слышал голоса мальчишек, играющих за окном в футбол и отчаянно матерящихся. И он тоже сложил перед лицом ладони. Дети оценили это и с радостью принялись за суп. Суп был очень вкусным.

– Сметана какая-то необычная, – заметил Игорь.

– Это не сметана, – улыбнулась Рита, – взбитые сливки. Нам приносят молоко от своей коровы. Одна знакомая.

– Прихожанка нашей церкви, – с гордостью добавила Агата.

– Да-да, – кивнула ей Рита. – Только когда старшие говорят, вмешиваться не надо.

– Извини, – Агата опустила глаза и покраснела.

«Да, непросто живется этим деткам в нашей бешеной школе», – подумал тогда Игорь. Оказалось, что непросто им живется и дома. Однажды показав детям, как играют в «угадай – не поверю», Игорь стал любимцем младших Бринскусов: они не знали никаких дворовых игр, всяких там «штендеров», «камень-ножницы-бумага», «жмурок» – мама и папа не поощряли ничего, кроме работы на церковь.

Игорь, научивший их нехитрым правилам, пожинал плоды первооткрывателя, а еще больше – вместе с Ритой составлял недостающую компанию Агате и Каспару, ведь для любой игры нужны были хотя бы четверо.

Посещения и игры на свежем воздухе, на собачьей площадке, как попросту именовали большой сквер рядом с ритиным домом, кончились однажды. Рита, уже позволявшая Игорю обнимать себя, касаться губами ее губ, держать свою руку в его руке, однажды показала ему старинную толстую книгу, которую достала, поднявшись на стул, с книжного ящика под самым потолком.

Это была библия, но какая! Полная картинок-вклеек с часто встречающимся изображением обнаженных мужчин и женщин в самых разных фазах движения, полных страстей.

– Это Гюстав Доре, – сказала Рита, открывая книгу и при этом покраснев. – Смешно, Игорь, но мне в детстве казалось, что это неприличные картинки.

– А вот это кто? – спросил Игорь, указывая на иллюстрацию с заголяющейся дамой, готовящейся к купанию, за которой наблюдали какие-то бородатые дяди в кафтанах.

– Это Сусанна. А это – старцы, – объяснила Рита.

– А чего они делают?

– Смотрят.

– Почему?

– Потому что нравится. Потому что они мужчины, а она девушка. Да ну тебя, – Рита захлопнула книгу и полезла на стул, прятать ее. Игорь подошел к ней и, поддерживая на шатком стуле, обнял за ноги. Рита не сопротивлялась, как будто даже дольше, чем было нужно, задержавшись наверху.

В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел мужчина, высокий, как успел заметить Игорь, сухопарый, с прической «бобриком» и бакенбардами, одетый в желтую клетчатую куртку с белым шарфом поверх нее.

– Папа! – с испугом вскрикнула Рита, отпрянув от рук Игоря и в то же время ступив на пол со стула. Папа шагнул ей навстречу и без слов залепил пощечину. Рита даже не вздрогнула в ответ. А Игорь, непроизвольно дернувшийся к Ритиному папе, сказал:

– Да что вы делаете, она же девушка! Мы же за книгами… Она же…

На что папа вышел в коридор, видный через комнату, и, распахнув входную дверь, сказал:

– Вон, паршивец! Чтобы я тебя около моей дочери не видел.

Игорь посмотрел на Риту, она, краснея одной щекой, еле заметно кивнула. Игорь долго шнуровал ботинки, будто ждал какого-то другого сигнала от Риты.

– Тебе шесть часов читать псалмы, паршивка. Где другие паршивцы? – папа говорил на хорошем русском, если не считать какого-то странного «ш», будто бы среднего между «ш» и «ф», что смягчало его грозный тон.

– Они во дворе.

– Позови их. Нечего им делать в этом паршивом месте! – Отец явно был настроен к внешним объектам с критичных позиций.

– Я могу позвать, – предложил Игорь.

– Ты еще здесь? Убирайся!

Игорь увидел, что он зол по-настоящему – даже выставил вперед сжатые кулаки.

Выйдя из подъезда, Игорь подзывающее махнул рукой Каспару и Агате, которые в стороне от основной группы детей, метавшихся вокруг ободранной деревянной горки, обрабатывали шкуркой все те же деревянные скамеечки. Они быстро подбежали к подъезду.

– Вас папа зовет.

Оба втянули головы в плечи и быстро засеменили к дверям в квартиру. Агата обернулась и шепнула Игорю:

– Приходи на собачью площадку, ладно?

Игорь кивнул.

– Завтра приходи, – прошептала Агата, но Каспар дернул ее за руку, и они скрылись за дверью.

Риты не было у их английского репетитора – Нины Львовны – ни на следующий день, ни через два дня, на следующем занятии. Нина Львовна забеспокоилась:

– Сходи к Рите, Игорь, узнай, в чем там дело. Она, конечно, и так знает этот Perfect Voice как «Отче наш», но что-то мне за нее неспокойно.

«Знала бы она, что в точку попала, – с тоской подумал Игорь. – Мало человеку каких-то жизненных несвобод, например бедности, так надо придумать себе еще и кабалу небесную».

– Сходишь?

Он и так ходил каждый день, но на собачьей площадке никто из детей Бринскусов не появлялся.

Игорь мотался по скверу и утром и вечером, загребая ногами палые листья скверных тополей – хотя стоял июль, деревья росли здесь больные, сбрасывали листву рано. Оказалось вдруг, что жизнь его за какой-то месяц организовалась вокруг Риты и без нее ощущалась как пустая.

Он не выдержал и позвонил Сергею Сергеевичу.

– Сергей Сергеевич, мне ваша помощь нужна.

– Я зайду вечерком, в полшестого давай.

И снова этот неприметный, сутулый, как будто даже нездоровый человек продемонстрировал свое скрытое могущество.

Он выслушал Игоря, не поднимая на него глаз, проверяя горячую интонацию на слух.

– Вот вера, Игорь, обычная человеческая вера. Вроде бы сильная штука. Но она же и слабость, понимаешь? Излишняя сила – всегда слабость. Уверен, что этот Ритин папаша человек неплохой, уж во всяком случае в СС не служил, потому что семья сюда была сослана еще в сороковом. Но перебирает с верой.

Папа, прислуживавший Сергею Сергеевичу за чаем с подобострастием ординарца, наклонился к гостю, ища его глаза.

– Нерусский?

– Литовец, – протянул Сергей Сергеевич. – Ну что ж, литовцы тоже наши люди. Пока во всяком случае.

Уже на следующий день, выходя из подъезда, Игорь увидел фигуру Ритиного папы, метнувшегося ему навстречу. В руках он держал кепку, желтую, клетчатую, в тон куртке, в которой его видел Игорь при первой встрече. Он широко улыбался.

– Игорь, вы не обижайтесь на меня. Приходите к нам. Маргарита заждалась. Да и я с Бирутой буду рад. Бируте – это моя жена, мама Маргариты. Меня Стас зовут, – он торопливо оглянулся. Игорь увидел – на тротуаре у дворового газона стоят «жигули» того замечательно неопределенного цвета, который производитель именовал «белая ночь» или «крем-брюле», то есть цветом, которого в материальном мире не существует. Из машины за ними внимательно наблюдали. Стас протянул руку, быстро промокнув ее кепкой.

– Будем знакомы, Игорь.

Игорь пожал большую влажную руку. Стас снова оглянулся на машину.