Война, которой не будет?

В домике проживал, вернее, доживал свой век бывший путевой обходчик, сухонький старичок, которому можно было дать и шестьдесят и все сто лет. Он суетливо обрадовался нечаянному гостю, но его шустрость чем-то не понравилась Мишке. Получив приглашение войти, пограничник сел в угол, лицом к двери, взведенный автомат положил на колени, а вздрагивающую впалыми боками Весту пристроил рядом с ногами. Дедок же, не обращая внимания на угрюмость бойца, торопливо собирал на стол нехитрую снедь, сообщая при этом все новости, которые до него доходили. – Джуни то вот магистраль восстановили, гонют по ней составы день и ночь, а наших расейских куда-то подальше всех переселяют. Меня вот только очевидно по старости не тронули. Вы, солдатик кушайте, чем бог послал. А может Вам самогоночки? Пара капель припасено у меня здоровья ради.

От спиртного Мишка отказался, да и непонятного происхождения супчик ел немного и осторожно, прислушиваясь к тому, как отзовется желудок почти забывший вкус еды. Но вот тепло его доконало. В глазах все поплыло, тело налилось ртутной тяжестью. Погранец так и уснул сидя, одной рукой сжимая АКМ, другой ложку. И привиделось ему, он снова на родной заставе среди друзей, устроивших коллективную попойку. Внаглую, прямо в казарме, прямо при командирах. Но он почему-то, как-то обособлено, отдельно от всех. И самое непонятное, не доходит до него смысл их веселья. Тут подходит к нему закадычный дружок Чекмарь, который совсем недавно только и бредил тем, как вернется в свой городок с диковинным названием Очёр: – Ты чо, Архангел? Если до дембеля теперь как до кощеевых яиц, то айда к нам. И больше всего на свете хочется Мишке подсесть к ним, но вроде как еще на посту он, бросить который не имеет права.

Проспал Архангел, судя по тому, как задеревенело в неудобной позе тело, немало. За окном был мрак, избенка освещалась только отсветами пламени сквозь вконец растрескавшуюся чугунную плиту маленькой печурки. У ног сразу встрепенулась собака и тут же под столом старательно принялась вылизывать давно чистую миску. Дед, кряхтя, поднялся со своего не слишком опрятного ложа. – Ты бы прилег служивый. Отдохнул нормально. Чужие ко мне давно не заглядывали, а надо так я и покараулить могу.

– 

Спасибо дед, но мне идти надо.

– 

И куда милок коли не секрет. Тут почитай на пол тысщи верст вокруг одни хани. А к ним думаю тебе незачем.

– 

Как раз к ним и надо, должок вернуть. А ты б дедушка Весту мою у себя пока оставил, может и пригодится в хозяйстве. Она зайцев давить умеет, лучше, чем я стрелять.

– 

Да стрелять по зайцам из автомата трудно. А собачку твою я догляжу. Но ты скажи, какие думки у тебя, вдруг да пособлю чем.

– 

Нет определенных думок дед. Но и у тебя всю войну тут не отсидеться. Пойду, пока ноги волокутся, да патроны есть, джуней постреляю. А там глядишь, они меня к друзьям отправят. Мне к ним теперь намного ближе, чем к родному дому.

– 

Кажется, я догадываюсь, где твои дружки, только ты к ним шибко не спеши. Помозгуем давай.

– 

Нету, дедушка, у меня сил мозговать. Тут неподалеку от твоей хибары есть насыпь крутая. С нее спущу эшелон какой-нибудь, а дальше, будь что будет.

– 

Не так то всё просто служивый.

Дед рассказал, если с насыпи вагоны свалить, то они конечно вернее сковырнутся, но только уже через пару часов движение восстановят. Думал про себя старик, слишком близко это к его дому. Несдобровать ему при выяснении причин крушения. А вот гораздо более лепо получится, если состав с горючим в распадке меж сопок взорвать. Там еще пути на свои бетонные шпалы вроде бы перешить не успели, значит выгорит всё полностью, аж рельсы узлом завяжутся и дорожке надолго кердык приснится. Но добираться туда чуть менее десятка верст, на то какие никакие силы нужны. А еще больше мочи тебе надо, чтоб костыли из шпал повытаскивать, и тогда цистерны точно с рельс сойдут. Вот только межрельсовые перемычки трогать до времени нельзя, где-то про неисправность сразу известно станет. Поезд не пустят.

– 

А ты дед что? Помогать мне не будешь?

– 

Нет, сынок, не по силам мне такое.

– 

Никак за жизнь свою цепляешься.

– 

Так ведь милый, чем дольше живешь, тем помирать страшнее. Да кроме того, заповедь не убий, я уже раз нарушил. Может и до сих пор, грех тот не замолил.

– 

Ну не убий в числе заповедей библейских только на седьмом месте стоит, даже после греха в субботу работать.

В ответ только вздохнул старик. Мог бы, конечно, рассказать, как еще в пятидесятых, он свежеиспеченный лейтенантик внутренних войск, с двумя бойцами преследовал трое суток по тайге, бежавшего с зоны зека. А когда настигли доходягу, так обнаружили, тот еще и ногу умудрился сломать. Как такого в лагерь по болотам да дебрям дотащить. А дома невеста, перестарок, но дочь замнач. лагеря. Ждет, волнуется, но кого ей еще ждать. Не долго раздумывая, вскинул он автомат, да пришил раба божьего в телогрейке с номером, имени которого даже не запомнил. По сталинским временам получил бы какую награду еще, а тут офицерский суд, типа чести учинили. Лишили звания. Психовал он тогда, знал, такие же волки позорные его судили, чтоб перед новой властью отличиться. И понеслась вся жизнь под откос. Много позднее пришло другое понимание жизненных ценностей. Но не разъяснишь сразу всего вот этому мальчишке, который еще, наверное, и не пробовал кого-либо создать, а вот убить уже готов любого.

Ничего не сказал старик, только тяжко вздохнул, да прошамкал, – Однако сегодня все одно ничего не решим. Забирайся-ка на полати служивый. Истину говорят, утро вечера мудреней.

Мишка готов был прямо сейчас отправиться смотреть место насоветованное стариком, но ночью все равно ничего не рассмотришь, а прибор ночного видения, как лишнюю тяжесть, толи несколько дней назад, толи лет, выбросил в лесу. Пришлось, попив теплого козьего молока, с трудом, – сил все-таки действительно не то, что раньше, взбираться на невысокие полати. Автомат же под бочек, фиг вам, его без присмотра оставлю. И вроде бы удобно устроился, а сон должный прибавить сил теперь никак не шел. Обступили какие то видения из прошлой жизни, такой недостижимо далекой, что слезы наворачиваются на глаза. Привиделось к чему-то, как перед самым призывом с дружком Данилкиным отправились к девочкам в общагу мед. училища, прозванную в просторечии ЦПХ – центральное п.. хранилище. И вот когда уже развеселились понемногу, и подружки, хоть и медички, но пили не до потери пульса, а как физички – до потери сопротивления, и очень близки были к такому состоянию, появилась недобрая какая-то комендантша и выгнала посторонних на улицу. Но Данилкин был не из тех, которые легко отступают перед превратностями судьбы, даже если они предстают в виде неприступных общежитских вахтеров. Он предложил забраться к едва знакомым, но уже почти любимым девушкам по пожарной лестнице через коридорное окно. Подтянуться, на высоко спиленной лестнице и добраться до четвертого этажа было делом почти плевым, но перебраться в окошко, такое доступное при взгляде снизу, оказалось ой как не просто. Данилкин, правда, довольно легко преодолел это препятствие, повиснув на заботливо открытой девчонками створке окна. А вот Мишка был потяжелее, стекло в прогнившей раме треснуло, и тело, беспомощно дергаясь, устремилось к скованной морозцем и едва припорошенной снегом земле. Архангел вскрикнул от обиды, ведь на самом деле тогда все обошлось, его успели подхватить за воротник и плечи, втащили-таки в оконный проем. А теперь он бесконечно долго падал, и упав не почувствовал боли от падения, только меж ребер чувствительно воткнулся какой-то осколок рамы. Но не он беспокоил, а что, ощутил Мишка, как тело его насовсем разбито и не сможет более двигаться. Вяло промелькнула мысль, если так, то уж лучше сразу смерть. Но откуда-то возник дюжий кирасир, и вгоняя меж Мишкиных лопаток тяжелый палаш, злобно проворчал дедовым голосочком: – Смерть, милок, еще заслужить надо, ты сперва положенное отработай. Проснулся Архангел весь в липком поту оттого, что его за ногу дергал старик и встревожено шептал – Солдатик, милок, ты это чего? Ты пошто так раскричался? Вон и собака твоя воет спасу нет. Мишка неуверенно пошевелился. Тело слушалось его, вот только где-то меж суставов позвоночника больно надавила затворная рама АКээМа.

На следующий день он едва смог сползти с полатей, чтоб тут же рухнуть в койку старика. Почти месяц выжить в холодном лесу, и едва не загнуться в довольно-таки цивильных условиях, это же надо. И отдал бы концы, если б не молоко дедовой козы, которым хозяин отпаивал его несколько дней, в течение которых Мишка, покрываясь испариной, боролся с кошмарами. Почти каждый раз, приходя в себя, он нервно шарил рядом с собой, и успокаивался, только нащупав прохладную сталь автомата. Тут же Веста начинала вылизывать руку и лицо. Мишка морщился и пытался встать, но старик решительно укладывал его на место: – Не поспешай солдатик, куда ты намылился, опозданий не бывает.

– 

И долго мне еще так валяться?

– 

Так ить, как доктора говорят, если лекарства принимать, то всего-то за недельку поправишься. А ежели без лекарств, то целых семь дён болеть будешь.

– 

Ну, это старо, как место клизмы изменить нельзя.

Только вот если человек решит выздороветь, то тут никакие лекарства не помогут.

Где-то день на третий иль пятый, пограничник почувствовал себя настолько хорошо, что смог сам встать. – Пора мне дедушка убираться, а то привыкну, и не выгонишь потом, да и псиной моей вся хата твоя провонялась. Что ж ты ее на двор не выгнал?

– 

Выгонишь такую. Она и так с меня волчьих глаз не сводит, как к тебе подхожу. Еду с рук берет, а своим считать не собирается. Гулаговские зоны охраняли такие же умницы. Так те на запах заключенных были так натасканы, хоть в генеральскую шинельку сидельца вместо клифта лагерного

облачай, все одно вычислят и враз человечка порвут

. Ну, слава богу, зеком не был, да и твоя не тому обучалась. Только все одно страшная собачина. Мне б поменьше какую. А ты бы не торопился, сил для жизни у тебя еще немного.

– 

Для жизни мне много и не надо. Кто-то из классиков изрек: – «Жизнь надо прожить так, чтоб не было мучительно».

Утром Мишка довольно бодро собрался. Голова слегка кружилась, но ноги держали твердо. Во дворе, запер поскуливавшую Весту в хлипком дровеннике. Про себя почему-то заметил, что сараюшка едва заполнена остатками дров и угля – до весны с такими запасами дедку не дотянуть. Но псине, пока не пообвыкнется без старого хозяина, будет довольно просторно. Старик из соседнего сарайчика извлек довольно тяжелую железнодорожную лапу для вытаскивания костылей, и такой же огромный гаечный ключ. Себе на плечи он взгромоздил увесистую холщовую сумку. – Тут петарды, шуму от них много да толку мало, ну и провалялись лет наддцать, так что может совсем не сгодятся, но мобуть от твоей гранаты сдетонируют. Архангел, пусть и был далеко не в лучшей форме, скептически осмотрел усморщенную фигуру старика: – Ты что, решился со мной идти до конца. Тот отпрянул как от прокаженного: – Что ты, что ты, я только покажу тебе место, да дотащиться с этим барахлом помогу. А там необессудь.

С десяток километров, по уже довольно глубокому снегу едва не доконали двух доходяг. Хитрый дедок повел не по насыпи, а вроде как напрямки. Поначалу погранец еще пытался выхватить у дедка его поклажу, но к концу пути отбросив остатки ненужного достоинства, тащил и ключ и лапу волоком, мечтая только о том, как бы избавиться от несносно тяжелых железяк. Но когда выбрались на обветренное полотно дороги, у Мишки открылось второе дыхание, и он в остервенении быстро вытаскивал плотно сидящие в шпалах костыли. Не настоль уж глупое изобретение эта лапа, но все равно могли ж ее изготовить из более легкого сплава. Старик, со сноровкой не соответствующей его тщедушному телу, раскрутил гайки меж рельсового соединения. Через несколько минут, он, явно торопящийся убраться подальше с этого места, нетерпеливо покрикивал, мол, хватит с ними возиться, главное пока никого нет заложить заряд под стык рельсов. Он же подсказал место, где должен произойти взрыв под локомотивом, чтоб тот, сойдя с колеи, еще и протаранил высоковольтный столб. Работу их только один раз прервал промчавшийся поезд, хоронясь от которого диверсанты, задыхаясь от усилий, взобрались на откос, и лежали, вжавшись в стылую землю, пока шум производимый бешено мчащимися вагонами не затих вдали. Старик недовольно пробурчал, натоптали они вокруг слишком много. Как бы машинист не догадался о причине этих следов и не сообщил на ближайшую станцию. – Хотелось, милок, посмотреть на то, что у нас получится, но больно уж иззяб я, потащусь домой потихоньку. А ты, как все свершишь, может бог даст, придешь еще ко мне, – расскажешь.

Мишка в ответ только благодарно пожал руку деду. Он уже не осуждал старого за отсутствие геройства. Но и на другое проявление благодарности не оставалось больше времени.

Шум встречного поезда он услышал, когда уже когда трясущимися руками пристроил гранату с выдернутым предохранительным кольцом в ямке с уложенными петардами. По идее чека гранаты должна отскочить после того, как тепловоз вдавит заряд своим весом в землю, а потом колесо, пройдя стык, ослабит нажим и создаст нужный зазор. Это на тот случай, если поезд еще раньше не опрокинет почти свободный от костылей рельс. Едва припорошив следы своей деятельности, Архангел бросился к откосу, но еще не успел полностью взобраться на него, как снег вокруг взрыхлили пули крупнокалиберного пулемета. Машинист прошедшего локомотива, очевидно, что-то все же заподозрил, и с ближайшей станции выслали дрезину с солдатами. Ее-то и принял Мишка, за приближающейся поезд. Да вот услыхал слишком поздно. Уже перевалившись через гряду, пограничник почувствовал, жжение в бедре. Достали пулей все-таки гады. Дрезина остановилась как раз напротив заложенной самодельной мины. Слезы обиды чуть не хлынули из глаз Мишки, столько усилий, и так мало результата. Где-то задним умом понимал он, что это последний бой. Но страха перед костлявой, уже прикидывающей как укутать в свой саван не возникало. И ничего не было геройского в сложившейся ситуации. Просто мужчина, как и многие из его предков понимает, он уже почти покойник, так чиво дёргаться – все там будем, а вот врагов с собой прихватить… впрочем, и это тоже всё словесный мусор. Не до высоких слов, да и не до мыслей.

А ведь вон тот поезд, который подорваться должен, как раз с цистернами, мчится сюда на всех парах. – Ладушки, узкоглазые, я тоже кое-кого из вас достану, патронов оставшихся для вас нисколь не жалко. Длинными очередями он полоснул по кабине дрезины, и по тем которые подошли рассмотреть поближе результаты его работы, и еще по одному который попытался дать сигнал приближающемуся составу. Людские фигуры быстро ломались под пулями, брызнувшими чуть ли не в упор. Но даже с такого минимального расстояния всех одной очередью никак не зацепить. С дрезины вновь ударил пулемет, вспахивая мерзлую землю. Да так метко врезал, что промерзшая земля буквально вскипела вокруг, а одна из пуль ударила прямо в АКМ, буквально вырвав его из рук. Глаза припорошило, словно тысячей раскаленных игл и Мишке показалось, со зрением он распрощался насовсем. Но не это испугало бойца, а то, что не увидит, куда бросить оставшуюся гранату. Зрение, проморгавшись он восстановил совсем немного, резь в глазах страшная, а вот кисть правой бросковой руки онемела, и совершенно не думала слушаться. Но только все эти мелкие неприятности были такой шелухой по сравнению с тем счастьем, что ханьский машинист, непонятно с чего решив для себя, гнал эшелон, не помышляя об остановке. Видимо испугался остановить на подъеме тяжеленный состав, решив проскочить опасное место. Да вот только рельс, замученный Архангелом, не стал держать такую груду железа. Тормозить локомотив стал уже по шпалам, ломая их словно щепки, так же как и бетонный столб ЭЧ. В раздавшемся грохоте и лязге вагонов взрыв самодельной мины показался простой детской хлопушкой, во время праздничного салюта. Вот только салюта пока не начиналось, – вагоны, похоже, не думали гореть. Почти не соображая, что и для чего делает, просто выполняя перед собой составленную заранее программу, Мишка вырвал зубами кольцо, и неудобной левой рукой швырнул гранату к резвящимся цистернам. В дальнейшем, из провалов памяти прорывалось только то что, сам он летел, вне времени и пространства горя словно березовое полено, и легкие кромсал смрад от тлеющей собственной плоти. Еще, кажется, его по снегу волокла невесть откуда взявшаяся Веста, шкура которой тоже вонюче дымила. И вроде бы склонялись над ним толи ангелы толи бесы, игнорируя его боль долго и муторно решали куда его направить, уже в рай или обратно в ад.

Много позже, когда его умудрились реанимировать джуньские врачи, из допросов, которые с ним проводили тюремные следователи, он узнал, товарищи по диверсионной группе, с которыми он был заброшен на территорию Подлунной, безжалостно бросили его раненого неподалеку от места терракта. Только собака, назначение которой в группе непонятно, осталась с потерявшим сознание. Псину, которая не подпускала никого, пришлось пристрелить. Состав группы, ее цели и дислокация не слишком волновали дознавателей. Их только очень заинтересовала шифровка, находящаяся при бойце, код которой никак не поддавался лучшим композиторам тайнописного дела. « Фмвчммпсмсифчннасе ашп6666мипн23яу с и р ямс е оилт иа яачпц я а дбяфи е 5с       гв сч вакмиа ь ьпе я мчккс лл. эзх

отььь оооть мае шжщепн6ииеп то тич». Мишка не стал им объяснять, это всего лишь то, что настукал на клавиатуре компьютера оставшейся на пару секунд без присмотра, годовалый сын его товарища.

КУРС ИСТОРИЧЕСКИХ ЛЕКЦИЙ

Прочтенных недоучившимся историком Шуркой, для сохранивших слух, (у самых удачливых еще и уши целы), битых, но более-менее выздоравливающих бойцов, с целью повышения всеобщей образованности и некоторой можно сказать эрудиции, но что важнее, для убийства времени, как под общим наркозом уснувшем в армейском госпитале.

ВВОДНАЯ ЛЕКЦИЯ

Поскольку не слишком торжественный обед скоропостижно и до обидного недавно закончился, а до ужина еще слишком далеко, и прогуляться даже до курилки по причине тихого часа не представляется возможным, позвольте прочитать для не слишком взыскательной публики публичную лекцию, на исторические темы. Как говарирала небезызвестная вам диктор шепелявская – запомнить один хрен не получится, а послушать любопытно. Кстати, о супе из свиного копыта, поданного сегодня, – обидно, что всю остальную хрюшку съела какая-то, не побоюсь тавтологии, свинья. Но, собрались мы сегодня не для выражения неудовольствия по этому поводу, боже упаси, а для повышения своего уровня образованности и некоторой, можно сказать ерудиции. Впрочем, кого данное мероприятие ни мало не занимает, – то по собственному опыту знаю, как сладок сон на послеобеденных семинарах.

Поскольку, все мы тута присутствующие, вроде как на каникулах, то принимайте всё нижеизложенное не как непреложные истины, которым пыталась просветить строго следующая методологии и РОНОвским160 методичкам школьная учительница, а как к не обременяющему досугу. Кстати, древние римляне, месяц квинтилис (т.е. по их счету пятый), позже переименованный Юлием Цезарем в честь себя, – июлем, называли каникулярным. Собаки – Cinos – по ихнему, там болеют от ихней жары. Всех тамошних штудиусов, утомленные зноем педагоги гнали от своего порога как псов шелудивых. Отсюда, и наша самая светлая школьная пора обзывалась каникулами. Но мы то, здесь собравшиеся, может где-то и псы, в смысле еще те кобели, но не больные, а просто недобитые. Поэтому и предлагаю не валяться, тяжело дыша и высунув язык, а расслабиться в меру, и попытаться получить удовлетворение, чисто просветительское.

Начнем с того, что было в самом начале: – слово, по мнению верующих, или сверхвзрыв, по мнению некоторых ученых, – мы доподлинно не знаем. Поэтому не станем заморачиваться и перелистав несколько миллиардов лет опустимся на недавно остывший сгусток материи, который сегодня называем Земля (планета). Поначалу земля (грунт), представляла собой безжизненную пустыню. Впрочем, и земли то было не так много – процентов десять от всей поверхности. Это Вам подтвердят многие образованные палеогеологи (не все конечно, потому что, как и историки и астрофизики любят подискутировать, о том чего доподлинно не знают). И вот на эту безжизненную твердь, омываемую таким же бесплодным слабокислотным океаном, опустился в виде птицы, а может и навороченного космического корабля – бог, (евреи, например, считают его электромонтером, очевидно спустившегося со столба линии электропередачи и возвестившего – «Да будет свет»). Славяне называли его Род, – породивший все сущее на земле.

В ответ на реплику с задних шконок, – попрошу в дальнейшем комментарии соразмерные с интеллектуальным потенциалом придерживать до окончания лекции, но если так господам роднее, то да, ссущее и какающее тоже.

И так, на планету, которую мы считаем своей по праву рождения, опустился НЛО. Выглянул из неизвестного сегодняшней науке уфологического объекта космонавт Род, осмотрелся, и обнаружив, вернее необнаружив признаков разумной жизни, и даже того, чем бы эта самая жизнь могла перекусить, в сердцах плюнул в воду. А ведь наверняка предупрежден был, плеваться, где ни попадя, не следует. Не плюй в колодец, вылезет сантехник, гаечным ключом отблагодарит.

На нашем языке каких только гадостей нет, вот и попали в не самую благоприятную, но оказывается приспособиться можно, среду, бациллы вольготно проживающие в слюне. Вот так, простите за каламбурчик, Род родил через рот. Практически не видимые невооруженным глазом, почти незлобивые существа (бактерии), за миллионы лет научились пожирать друг друга, и объединяться в союзы, которые служили для того, чтоб с одной стороны не быть сожранными, а с другой стороны, чтоб ловчее отобедать соседями.

Вот Вы ржете молодой обрубок, извините – парубок161, а не чуете, что как раз и состоите целиком и полностью из таких союзов простейших организмов называемых в науке клетками. И даже тот самый, только что упомянутый мной супец, который Вы сравнительно недавно с таким аппетитом умяли, переварят на удобные для восприятия вашего организма вещества, все те же бактерии. Кстати смею заверить, они, эти Ваши бациллы, более разборчивы в пище и лишнее просто вытолкнут через Вашу прямую кишку. Отсюда вытекает интересный вопрос, что для природы важнее, и кто для чего существует? – Вы, как торба, для населяющих Вас клеток, или клетки для Вас, справедливо считающего себя единственным и неповторимым, хотя все люди состоят из одних и тех же кирпичиков. Наверное, клетки предпочтительнее, поскольку их больше и родословная их намного длиннее, чем всех вместе взятых Рюриковичей, Каролингов и Капеттингов, да и Вашей такоже. Впрочем, о чем это я? Вы же своих родных прабабушек и прадедов не помните. Но не обижайтесь, для своих желудочных клеток – Вы бог, ибо старательно снабжаете их всем попавшим в Ваш рот. Но, внимание, если заглотите чтой-то не то, могут и взбунтоваться.

Еще раз, – и так. Первые крупнейшие союзы клеток стали мелкими водорослями, типа ряски в стоячем пруду. Через некоторое непродолжительное время, лет так миллионов сто раз по сто, водоросли стали грозить превратить нашу планету в таки довольно крупную зловонную лужу. Бедному Роду пришлось срочно принимать меры по удалению этой нечисти. И лучшее, что придумал – создал существ (то есть опять же объединение клеток) ставших пожирать водоросли. Водоросли, конечно же, боролись, принимали разнообразнейшие формы, и даже некоторые приспособились существовать на мерзкой суше в виде мхов и лишайников. Но враги, водорослеядные, плодились быстрее, и вполне возможно рано или чуть попозже на десяток миллионов лет доели бы все, а сами отбросили копыта, или что там у них, – жгутики, ну пусть жгутики, – короче все умерли. Снова бы на земле воцарилась тишь да гладь. В замыслы неугомонного Рода такой исход, почему-то, поначалу, не входил. И бог направил на пожирателей – пожирателей. Появились первые хищники, то есть плотоядные. Может быть, они были в виде креветок размером с блоху, может еще чем, пострашнее, сам не видел, врать не буду.

Вы не правы молодой, в отличие от Вас я никогда не вру, я просто никогда не говорю правды, – поскольку не уверен в чем она? Моя на данный момент в том что я возомнил себя просветителем. А Ваша в том, что считаете меня треплом и своей дешевой клоунадой способны более заинтересовать досточтимую публику. Чтож флаг в руки, барабан на шею и к отсутствующему микрофону. Нет желания? Скорее всего отсутствует наличие мыслей. И поскольку аудитория единогласно мычанием высказывет предпочтение моему трепу, то предлагаю заткнуть ваш фонтан непробудившегося красноречия. Предупреждаю всех последний раз, еще раз перебьете – уйду на перекур хоть, и не курю, почти. Да, да, накройте этому му роток свеженькой портяночкой. А мы попробуем вернуться к необременительным познаниям.