Флердоранж – аромат траура

– Серьезно? – Он наклонился, заглядывая ей в лицо.

– А если бы этот урод нечаянно выстрелил? – спросила Катя про «длинноносый» «стечкин».

– У меня?

– У болванов палки стреляют. – Катя отстранилась: Колосов нагнулся уж слишком близко. – Знаешь, я не выполнила поручения, с которым ты послал меня «поди туда – не знаю куда».

– У тебя новые духи? – спросил Никита тихо, никак не реагируя на ее доклад.

– Прелесть, правда? Муж подарил.

После этой фразы реакция была полностью предсказуемой: Колосов вздохнул и, помрачнев, отступил. Словечко «муж» действовало на него всегда отрезвляюще.

– Что ты там не выполнила? – спросил он с наигранным безразличием.

– Не допросила главного свидетеля – Полину Чибисову. Ведь ты меня за этим в Славянолужье послал? Так вот, я не говорила с ней об убийстве Хвощева, даже не пыталась.

– Почему? – Колосов запер сейф на ключ.

– Потому что она на наших глазах пыталась покончить с собой. – Катя с грохотом отодвинула стул и села. – Вот так-то. И ты еще, клоун, передо мной представления разыгрываешь.

– Ну, прости. Мне было так приятно, когда ты так нежно назвала меня «миленький». «Миленький ты мо-ой… возьми меня с собо-ой, там в краю далеком, буду тебе…» – Колосов пропел тихонько, так и не закончив куплета. – Значит, вот какой у нас расклад – меня дня три, а может, и все пять здесь, в главке, не будет. А дело в Славянолужье ждать так долго не может.

– На что это ты так прозрачно намекаешь? – сразу насторожилась Катя.

– Я хочу послушать тебя, что ты мне расскажешь. Кстати, я тебя посылал туда именно за живыми непосредственными впечатлениями, а не ради допроса Чибисовой. Допрашивать ее сейчас, пока она полувменяема, – это просто садизм. Я и следователю это говорил. Да только прокуратура, как всегда, слушает вполуха. Сегодня следователь к Чибисовым выехал… Ну а твое личное впечатление от всего увиденного?

– На первый взгляд это самая обычная, тихая подмосковная глубинка, – ответила Катя.

– А на второй?

– Опять же тихое и какое-то странное место. Или, может, на меня оно так подействовало… Ты ведь мне не все рассказал, правда?

Колосов помолчал.

– Что ты видела? – спросил он после паузы. – Я хочу знать, что ты там видела – одни голые факты.

И Катя, стараясь быть точной, начала излагать факты по порядку.

– Так, ясно, – подытожил Никита, когда она умолкла. – Заключение судмедэксперта я пока еще не получил, но с ним самим вчера по телефону разговаривал. Так что представление имею. Предварительные исследования по месту происшествия и машине наши в ЭКУ уже сделали. Вот. – Он достал из папки на столе документы. Катя заметила, что в папке документов было прилично, а знакомил ее Колосов пока лишь с двумя тонюсенькими заключениями.

– А там что у тебя? – спросила она, кивая на папку.

– Так, бумажки…Возьму с собой, на досуге изучу.

– Это на Плещеевом-то озере в засаде?

– Катя, меня интересует пока, точнее, я верю лишь тому, что ты мне сейчас рассказала, – Колосов отодвинул загадочную папку. – Видела ты немного, но этого пока вполне достаточно, потому что это факты и реальность. Все же остальное… под очень большим вопросом. Скажем так.

– Мне было бы легче понять тебя, Никита, понять, что надо делать, если бы ты был более откровенен, – с обидой заметила Катя.

– Если я о чем-то пока молчу, то это не от недоверия. Честное слово. Я просто хочу, чтобы ты смотрела на все происходящее в Славянолужье трезвым, незамутненным взглядом. Когда снова отправишься туда, то…

Катя выпрямилась:

– То есть? Я не ослышалась?

Колосов пожал плечами, улыбнулся:

– В принципе ты вольна поступать как хочешь.

– Ты желаешь, чтобы я снова туда поехала и… и что?

– И осталась там на некоторое время. Трубников все устроит. Там можно даже дачу снять. У Трубникова на примете есть одна хозяйка, как раз в Татарском – местная учительница.

– Вы этот вариант обсуждали с самого начала? – спросила Катя. – Ну, что я там останусь?

– Да.

– С Трубниковым обсуждали?

– Не только с ним.

– Ты боишься, что мы потеряем главного свидетеля? – спросила Катя прямо. – Ты считаешь, что кто-то может расправиться с Чибисовой?

– Катя, я знаю пока лишь одно – это дело очень и очень непростое. И им надо заниматься немедленно. И не здесь, в главке, и не в районном УВД, а там, в Славянолужье. Сам я этого сделать пока в ближайшие дни не могу. Сотрудники мои частью едут со мной на эту так некстати всплывшую операцию на Плещеевом озере, частью заняты проверкой некоторых фактов, о которых пока рано говорить. Трубников работает на месте происшествия, да, но… Он, конечно, обстановку и людей знает отлично, и опыта ему не занимать, но он местный, понимаешь? Он там вырос, живет там постоянно. И он порой выдает такие перлы, что… хоть стой, хоть падай. По крайней мере, я не знаю, как на это реагировать.

– О чем ты? Какие такие перлы он выдает?

– Ну, говорит порой чудные какие-то вещи для участкового и вообще для милиционера с двадцатилетним стажем. Еще в прошлом году рассказывал мне какие-то дикие небылицы…

– В прошлом году?

– Катя, я того пока даже касаться не хочу, – твердо сказал Колосов. – Расклад, повторяю, такой: в Славянолужье зверски убили парня. Это убийство надо раскрывать, опираясь на материальные улики и реальные факты, а не на то, о чем шепчутся какие-то полоумные деревенские старухи.

Катя внимательно смотрела на Колосова.

– Ты всегда знаешь, на что меня можно купить, – сказала она, покачав головой. – Ох и фрукт ты, Никита… Но я и свою работу не могу вот так просто взять и забросить. У нас полоса в «Криминальном вестнике» в четверг выходит, потом у меня интервью в следственном комитете. Я уже договорилась…

– С начальством я все улажу. Никаких проблем не будет. А журналы твои и газеты еще сражаться будут за материал, который ты там соберешь. В случае раскрытия этого дела не статейку – книжку можно будет нашарашить.

– Ты так легко судишь о моей профессии, – хмыкнула Катя. – В засаде на Плещеевом озере и шарашить ничего не надо. Лежи в кустах – загорай, потом кричи: «Руки вверх».

– Не будем считаться, – Колосов снисходительно улыбнулся. – Я, как только с задержанием развяжусь, сразу же приеду к вам с Трубниковым. Может, к этому времени и какие-то дополнительные данные появятся.

– Что в этих справках? – недоверчиво спросила Катя, кивая на отчеты ЭКУ. – Хоть что-то полезное есть?

Никита покачал головой – нет.

– А отпечатки пальцев на машине? – не сдавалась Катя.

– Только самого Антона Хвощева и Полины Чибисовой – те, что изъяли в салоне с приборной панели, с внутренней стороны дверей и с их дорожных сумок в багажнике. С корпуса машины дождь смыл все – нет ни одного пригодного для идентификации отпечатка.

– А следы на месте?

– Ливень превратил поле в топь. Там, наверное, и вчера еще не все просохло, да?

– Да. Там такая лужа, – сказала Катя тихо. – Целое красное море.

– У тебя-то самой какие идеи возникли из того, что ты увидела? – спросил Колосов, закуривая.

– Ну, приехали они туда, бесспорно, сами. Свернули с магистрали в поля. Трубников считает, что… В общем, и мне кажется – причина простая: они искали уединения. Как и все новобрачные в первую ночь.

Колосов смотрел на Катю.

– Место там глухое и безлюдное, – продолжала она, – поле, колосья высокие. Мы когда в рожь вошли, я даже растерялась, не по себе как-то стало. Даже днем там… странно. Тихо, кругом ни души на многие километры. А ночью, наверное, вообще… Знаешь, я ржаное поле видела первый раз в жизни. Раньше только по телевизору. И мне всегда казалось, что хлеб растет как-то… ну, светло, что ли, радостно. А там все как-то по-другому, хотя рожь зреет богатая… Они приехали туда в третьем часу ночи, и кто-то там на них напал. Возможно, они наткнулись на кого-то или их кто-то преследовал. Только вот я о чем все думаю: отчего этот «кто-то», убив Хвощева таким жутким способом, не тронул Полину? Оставил Чибисову живой свидетельницей? Значит, он не боялся, что она его в будущем может опознать? Значит, это был кто-то не местный, кто-то, не связанный с Славянолужьем? Может, какой-нибудь гастролер, транзитник или бомж, который сегодня здесь – завтра там?

Колосов снова пристально посмотрел на Катю.

– Я не стал бы тебя даже беспокоить, если бы речь шла о каком-то бомже, – хмуро буркнул он. – За кого ты меня принимаешь, а?

Катя вздохнула.

– А что я своему Вадику скажу? – спросила она уныло.

– Скажешь, что это очень ответственная служебная командировка. Скажешь, что тебя сам начальник управления, генерал, выбрал из многих, многих и многих.

– Вообще-то он сможет приехать ко мне в пятницу и на все выходные, – осенило вдруг Катю. – Места там красивые. Интересно, а в этой Славянке рыба водится? Жаль, Сережечка Мещерский с группой экстремалов в Приэльбрусье уехал. А то бы они оба там с удочками сидели на бережку, карасиков ловили. И мне было бы веселее, спокойнее, правда?

Колосов мрачно пожал плечами. Сергей Мещерский был и его близким другом, а вот любое упоминание Катей «драгоценного В.А.» резко ухудшало его настроение. Так было всегда. Катя к этому привыкла. Иногда не обращала на это внимание, а иногда делала это нарочно. Как, например, сейчас.

Она ждала, что ответит Никита.

– С отдыхом на природе там вряд ли получится, – хмуро сказал он. – И вообще, Катя… Когда ты там будешь, веди себя предельно осторожно. Это не то место, чтобы расслабляться, несмотря на всю его красоту и тишину. Полину Чибисову допросить необходимо. Это теперь задача номер один в любом случаем. Остальное – по обстановке. Мне будешь оттуда регулярно звонить – мобильная связь там работает.

– И в случае непредвиденной грозной опасности ты сразу же примчишься меня спасать, – усмехнулась Катя.

– Хоть днем, хоть ночью, – без тени улыбки ответил Никита.

И от этой его серьезности у Кати – вот странное дело – одновременно и на душе потеплело, и стало тревожно, беспокойно. Видимо, вопрос о ее славянолужской командировке был предрешен. И от ее мнения мало что зависело. А ведь она думала, что уже никогда не вернется туда. Более того – она чувствовала: она не хочет туда возвращаться. Потому что именно это место – в то мгновение у нее не было в этом никаких сомнений – приснилось ей во сне, который она отчего-то не в силах была забыть.

Глава 7

ОРАНЖЕВОЕ

В восемь вечера, когда опустели кабинеты и коридоры главка, Никита Колосов позвонил в Управление по борьбе с организованной преступностью начальнику первого аналитического отдела Геннадию Обухову.

С Обуховым у Никиты отношения были сложные. Характер у шефа аналитиков был заносчивым и надменным. Однако при всей своей обоюдной недоверчивости и антипатии Колосов и Обухов по целому ряду вопросов попросту не могли друг без друга обойтись. И это сближало «антиподов».

Об Обухове, как и о Колосове, в областном ГУВД ходили легенды. Если в отношении начальника отдела убийств это было связано с раскрытиями и задержаниями, то шеф рубоповских аналитиков считался самой осведомленной фигурой по самому широкому кругу вопросов. Геннадий Обухов был и правда настоящей ходячей копилкой оперативной информации, но копилкой прижимистой, бездонной и трудно вскрываемой. К любым, даже самым пустячным, сведениям у Обухова было почти трепетное, благоговейное отношение. Информация рекой текла в банки данных, любовно обслуживаемые обуховскими аналитиками, оседая на бесчисленных жестких дисках и дискетах. Для того чтобы поднять полное досье на того или иного авторитета, члена преступной группировки, фигуранта уголовного дела, отказного материала или просто подозрительного происшествия, не попавшего в криминальные сводки, Геннадию Обухову требовалось не более пяти минут. Но уговаривать и уламывать его поделиться сведениями порой приходилось часами.

Никита от такого общения, бывало, терял последнее терпение, бурно выходил за рамки приличия, грохоча по столу кулаком и гневно посылая весь аналитический отдел в целом и его «аналитическую маму» в частности, чем приводил спокойного, как танк, и ехидного Обухова в состояние восторга. «Когда ты меня вот так кроешь, Никита, – говаривал он, – у меня на душе будто соловьи поют. Это ж надо таким виртуозом родиться, а? Ты бы хоть компакт, что ли, подпольный выпустил. А то жаль, если такой редкий талант в землю зря зароешь».

Однако этим летним вечером все обошлось без ругани, мирно. Страсти кипели в прошлом, сейчас же разговор получился коротким:

– Гена, здорово, Колосов. Новости есть? – спросил Никита.

– Как для кого. А ты все в управлении паришься? А я уже одной ногой на пороге… Слушай, давай завтра, а?

– Завтра я в командировке, – оборвал его Колосов. – И ты это отлично знаешь. Есть хоть что-то для меня?

– Пока могу только показать тебе это место, – хмыкнул Обухов. – Насчет информации – это придется отдельно с Петровкой договариваться. Хлопот много, Никита. А выгоды я не вижу.

– Если раскроем, вам это тоже в отчет пойдет по тяжким, особо опасным.

– Дело до сих пор на Тульском УВД висит. Даже если раскроем – нам мало что обломится, все равно потом ГУУР заберет, министерские любят все объединять. А на Житной, ты же знаешь, зимой снега не выпросишь, не то что там поощрения или повышения. А потом, это ведь еще раскрыть надо, Никита…

– Что за место? – спросил Колосов. – Где? Далеко?

– В Москве сейчас все близко. Рукой достанешь. Это на Лужнецкой набережной, Никита.

– Поехали туда.

– Сейчас?!

– Через час! – рявкнул Колосов. – Жду на перекрестке Комсомольского и набережной.

На Москву опускались фиолетовые сумерки. Гул города постепенно стихал. Пробки на улицах рассасывались. Запоздалые прохожие торопились домой – к столу, телевизору, дивану, жене.

Вечерами – особенно такими летними, неприкаянными – Никита особенно остро чувствовал одиночество и смутную тоску. По пути на Комсомольский проспект он думал о Кате. Через несколько дней она окажется одна в этом Славянолужье. Что-то ждет ее там? И его не будет рядом…

Обухов на своем фасонистом подержанном «БМВ» бог знает какого года выпуска опоздал на четверть часа.

– Езжай за мной, – распорядился он с ходу, всем своим видом показывая, что главный тут все равно он. – Да не отставай. Я не обязан целый вечер с тобой валандаться, прихоти твои дурацкие выполнять.

Изрек и как дал газу – благо Лужнецкая набережная к этому часу была уже пустой.

Над Москвой-рекой зажигались фонари. Свет их отражался в темной воде, дрожал на поверхности, дробился, распадаясь на тысячи тусклых огоньков.

Минут через десять бешеной гонки Никита увидел впереди на набережной приземистое здание из стекла и бетона, густо облепленное оранжевой сияющей рекламой.

Обухов проехал вперед, миновал платную парковку, затем лихо развернулся против всех правил поперек встречного движения и остановился на противоположной стороне набережной. Колосову на его старой черной как жужелица «девятке» пришлось выполнить тот же маневр.

– Приехали. Вот это место, – сказал Обухов, вылезая из машины. – Вывеску они здесь давно сменили.

Здание, на которое они смотрели, было не чем иным, как развлекательным комплексом из тех, что с одинаковой справедливостью именуются и ночными и круглосуточными. Фасад из сплошного тонированного стекла украшали оранжевые неоновые панно «Клуб «Пингвин». Ресторан-бар. Боулинг. Бильярд. Сауна люкс, а также яркие рекламы «Мартини» и «Баккарди».

– Новый владелец сменил и старое название, и весь имидж заведения, – сказал Обухов. – А год назад вся ночная Москва знала это место как клуб «Бо-33».

– Когда клуб был продан? – спросил Никита.

– По документам ровно через полтора месяца после того, как… – Обухов хмыкнул. – В середине августа прошлого года. Быстро акционеры собственностью распорядились. Просто моментально.

– И на наследство никто не претендовал?

– А не было никаких наследников, Никита. Этот «Бо-33» продали фактически с молотка.

– А персонал?

– Это отдельный разговор. Это уточнять надо, перепроверять. Год все же прошел. И вообще я не понимаю – я тебе место показал, документы поднял, а ты хочешь, чтобы я еще и…

– Тихо, сдаюсь, – Колосов поднял руки. – Ты, Генка, с годами такой сварливый становишься, как дед мой покойный… Последний вопрос: то, что я просил особо уточнить, – кто-нибудь из акционеров связан как-то бизнесом со Славянолужьем или Тулой?

– Никто не связан. Это я проверил. Думаю, об этом месте они и не слышали даже.

– А нынешний владелец этого «Пингвина»? – Колосов кивнул на рекламу.

– Он по паспорту гражданин Азербайджана. Постоянно проживает то в Баку, то в Анкаре. В Москву наведывается не так уж и часто. Кроме этого «Пингвина», у него целая сеть развлекательных центров и залов игровых автоматов в столице и в Питере. «Золотое колесо» на Балчуге видел отгрохали? Это тоже его. Говорят, там шикарные девочки-крупье…

Колосов смотрел на апельсиновую рекламу: по мерцающему неоновому панно смешно вышагивал толстый оранжево-черный пингвин в цилиндре. На платной стоянке перед дверями клуба ждали своих хозяев несколько дорогих иномарок.

– Надо установить, кто из старого персонала «Бо-33» до сих пор работает здесь, – сказал Никита. – Меня интересуют те, кто знал его прежнего владельца.

– Ты думаешь, спустя год они захотят что-то сказать? – усмехнулся Обухов. – Год молчали, как покойники, а теперь вдруг языки развяжут?

Оранжевый жуликоватый пингвин на панно словно в подтверждение этих сомнений развязно и весело подмигнул Колосову черным глазком-пуговкой.

– Надо попытаться, – упрямо сказал Никита. – Все равно ничего другого по этому эпизоду нам не остается.

– Тебе, – лаконично уточнил Обухов. – Знаешь, что меня в тебе больше всего бесит? Сам себе вечно работу ищешь и другим жить спокойно не даешь. На черта оно тебе это все надо, а? Все равно это дело бесперспективное.

Оранжевый пингвин неожиданно подпрыгнул, перекувырнулся и лопнул, превратившись в слепящий глаза фейерверк апельсиновых брызг.

Глава 8

ОГНИ 

– Интересно, как это ты там будешь находиться? И главное, меня просто перед фактом ставишь – хорошенькое дельце. А если я тебе не разрешу ехать?!

– Вадичка, но как же? Это же моя работа!

Разговор на повышенных тонах происходил вечером у Кати дома. Едва она заикнулась, что ей придется временно перебраться в Славянолужье на «дачу», Кравченко взорвался.

– Ты только о себе и думаешь! – бушевал он. – А я? Ты меня спросила – хочу я этого или нет?

– Но, Вадичка, ты же сам сто раз говорил, что дача – это здорово. Что, раз я теперь сама на машине езжу, мы могли бы жить все лето за городом…

– Правильно. У моего отца на даче. А не в какой-то дохлой деревне у черта на рогах.

– Да это совсем недалеко, – вкрадчиво лукавила Катя. – Подумаешь! Даже такая, как я, сумела проехать. А для тебя с твоим умением водить машину, с твоей скоростью и мастерством – это вообще час езды… ну два…Ты же машину водишь как бог. Я на тебя просто любуюсь, когда ты за рулем.

– Не смей ко мне подлизываться.

– Я не подлизываюсь, я правду говорю. Могу я тебе хоть раз в жизни сказать, что я тобой просто восхищаюсь и горжусь?

Пораженный Кравченко, ожидавший чего угодно, но только не этого, умолк.

– Сколько ты там собираешься пробыть? – спросил он наконец. И Катя поняла – капитуляция близка.

– Мне надо обязательно допросить главного свидетеля – некую Полину Чибисову, – сказала она. – Для этого меня туда и отправляют. Чибисова при мне покушалась на самоубийство, состояние психики у нее пока непредсказуемое, разговаривать она ни с кем не хочет. Поэтому мне понадобится время, чтобы войти с ней в контакт и узнать, что произошло с ней и ее женихом. Я думаю, что все это займет у меня примерно неделю, ну, может быть, дней десять. А ты на выходные спокойно можешь ко мне туда приехать.

– Очень я тебе там буду нужен, – буркнул Кравченко.

– Если бы не твоя работа, – Катя вздохнула, – я вообще бы просила, чтобы ты поехал туда со мной. Побыл там.

– Зачем?

– Так просто… Для надежности. Для меня. Я что-то боюсь, Вадичка. Если совсем честно – я очень не хочу туда ехать и оставаться там одна.

– Это из-за того, что ты в морге видела?

– Да и нет… Не только из-за этого. Я не знаю, – Катя устало улыбнулась. – Просто мне неуютно там будет без тебя. Ну, раз ты совсем ехать не желаешь, то…

– Я там буду утром в воскресенье, – Кравченко произнес это хоть и сердито, но уже совсем, совсем иным тоном. – В субботу Чугунов-работодатель на выставку «Экспострой» едет. Я его обязан сопровождать. Там мэр будет, прочие шишки, так что Чугунов мой всем им и Москве о себе напомнить желает. А в воскресенье у меня выходной. Я приеду к тебе. Постой, а где ты там остановишься? У этого пенька-участкового, что ли?

– Там одна старушка дачу сдает – учительница Брусникина, – успокоила его Катя. – Это все уже устроено, – она торопилась, чтобы Кравченко не передумал. – Только я буду жить не в самом Славянолужье, а… там местечко есть – Татарский хутор называется. Это дачный поселок вроде бы. Недалеко от особняка Чибисовых.

– Особняка! – усмехнулся Кравченко. – Дача бабульки-учительницы… Знаю я эти дачи. Скворечник, наверное, дырявый, удобства в огороде, колодец за три километра пешком, во дворе куры-гуси, грязь непролазная.

Катя скорбно вздохнула. Такие подозрения посещали и ее. Перспектива проживания на каком-то неведомом хуторе Татарском ее совершенно не радовала.

– Это все ненадолго, Вадик, – сказала она бодро. – Всего на несколько дней. А ты приедешь в воскресенье. Сделаем шашлыки, вишни на рынке можно будет купить… Потом там река Славянка – ты удочки с собой можешь взять. Там берега крутые, как в сказке про высокую горку, и, говорят, щуки водятся и сомы на пятьдесят килограммов.

– Я порой тебе просто удивляюсь, Катька, – Кравченко покачал головой. – И о чем только ваше начальство милицейское думает, посылая такую, как ты, убийство раскрывать?

– Я должна всего-навсего допросить главного свидетеля, – скромно сказала Катя, – насчет раскрытия там другие будут стараться – следователь прокуратуры, участковый и…

Она вовремя прикусила язык, не назвав фамилии Колосова. Иначе весь с таким трудом достигнутый компромисс рухнул бы в мгновение ока. Кравченко, никогда не встречавшийся с начальником отдела убийств лично, заочно его не переваривал. Любое упоминание Колосова заводило его и настраивало на воинственный лад.

– Начну потихоньку собираться, – сказала Катя кротко. – Завтра доделаю все срочные дела, статьи распихаю по изданиям, а в четверг поеду в Славянолужье. Участковый будет меня снова встречать на старом месте.

– Как это у тебя все легко и просто получается, – Кравченко вздохнул. – Интересно получается… Я всего десять минут назад категорически против был, чтобы ты ехала, а сейчас… сейчас уже сижу, соображаю, как болван, что из еды тебе в дорогу купить.

Катя поднялась на цыпочки, обвила шею мужа руками и благодарно поцеловала его, стараясь изо всех сил, чтобы «драгоценный» не заметил ее торжествующей хитрой улыбки.

Но на этом сборы не закончились.

– Вот тебе атлас Подмосковья. Здесь этот район подробно обозначен, – напутствовал ее «драгоценный В.А.» на следующий день, вручая ей атлас. – По сторонам там не просто глазей, а сориентироваться старайся на местности, где сама остановишься, где убийство произошло, где главные фигуранты живут.

– А там пока никаких фигурантов нет, – ответила Катя, – и подозреваемых нет. Есть только свидетели – гости, что на свадьбе были. Кстати, Вадичка, тебе фамилия Павловский знакома?

– Человек семь могу с такой фамилией назвать. Некоторые по ящику даже выступают.

– Павловский по имени Александр – такого помнишь?

Кравченко удивленно присвистнул.

– Он что же, там теперь проживает? – спросил он.

– Вроде бы. Участковый Трубников его упомянул. Я сначала не сообразила, о ком это он, только потом вспомнила.

– Давно его в Москве не видно, – хмыкнул Кравченко. – И не слышно. С журналистикой он вроде бы вашей расплевался совсем. Завязал.

– Он, кажется, в Боснии воевал? – спросила Катя.

– И в Косове, и в Приднестровье, и в Абхазии, и в Чечне. Я его репортажи военные видел и фильмы. Где стреляют – там и он… Мужик он ничего, отважный. Только с головой у него, по-моему, давно не все в порядке. – Кравченко усмехнулся: – Ему бы в век Байрона родиться, Лермонтова. Дуэли там, кони, черкесы, казаки, Кавказ подо мною… А не теле-еле-новости. Даже чудно было его видеть с камерой в руках. Впрочем, он среди журналистов всегда белой вороной был. И на всех за это огрызался. А вел себя подчас красиво, да. Но как последний дурак.

– Про него писали, что он какого-то губернатора на дуэль вызвал – на пистолетах и на палашах в конном строю, – засмеялась Катя.